Повесть о яром Пламени. 456 год I эпохи. Дагор браголлах

- Брат!

Его пришлось окликнуть еще раз, прежде чем он оторвал взгляд от уже пустого серебряного кубка.

- Айканаро, о чем ты опять задумался? Ты что, не слушаешь меня?

- Нет, почему же, - неспешно ответил князь, медленно поднимая звездно-ясные глаза. - Я все слышал. И думал я именно о твоих словах, государь и брат мой.

- И что ты скажешь?

- Только то, что ты прав. Равно как и государь наш Инголдо-финве. Моргот уже зализал раны, и затишье отнюдь не свидетельствует о его слабости. Он явно готовит удар. Нам, в Дортонион, это видно лучше, чем кому-либо другому. Воздух тяжел от надвигающейся беды, и тени длинны. И трижды ты прав в том, что мы должны объединиться и нанести удар первыми. У нас достанет сил - было бы единство.

- Его-то и недостает... Но, может, все-таки мне удастся убедить сородичей, - Финрод тяжело и мрачно произнес это слово. - Людей мне уговаривать не приходится - они готовы биться.

- Может, и удастся. Кто не знает силы слова златогласого и златоустого Финарато! - Айканаро слегка усмехнулся; что-то язвительно-горькое таилось за этой усмешкой.

- Я чем-то обидел тебя, брат?

- Нет, государь. Я просто говорю, что ты умеешь убеждать. Только это.

Повисло неловкое молчание. Владыка Нарготронда долго смотрел на своего младшего брата. Он и Ангарато - младшие - были любимцами всей семьи. Даже сейчас Финрод думал о нем с потаенным сочувствием старшего - как о мальчике. Мальчик... Высок, как и все в роду Арафинве. Широкоплеч, а в поясе узок и гибок, словно девушка. Как-то сестрица Нэрвен шутки ради опоясала его своим пояском - так сошелся. Мальчишка зарделся и убежал... Мальчишка... Недаром ему дали огненное имя. Брови Феанаро - почти сходящиеся к переносице, словно знак злого рока рода Финве. И огненно-золотые волосы, длинные, чуть не до середины спины - негаснущий огонь Золотого Древа Арафинве. Весь какой-то острый, с надрывом во всем своем облике - и резкость движений, и ранящая острота длинных ресниц, и - как молния - удар взгляда сияющих глаз. И совсем не юношеский твердо сжатый рот с горькими складками в углах губ.

- Так и не можешь не вспоминать? Не можешь простить? - тихо спросил Финрод.

Снова - всплеск звездного пламени из-под черных ресниц:

- Что и кому мне прощать? Не вспоминать... Я Элда, брат. А мы лишены милости забвения. И не тебе рассказывать об этом.

Финрод отвел глаза, стиснув зубы. Больно бьет... Наверное, из-за своей боли не видит, что делает. Страшное горькое воспоминание - эти спокойные глаза, прекраснее которых нет ничего на свете. Этот чарующе-бесстрастный голос... "Я не нарушу воли Короля. Я не могу уйти. Но у ног Его буду молить о милости к изгнанникам. Прощай, Финарато..." Прощай... Он тряхнул головой:

- Сейчас война, брат. Думай об этом.

- О! Если бы я был из дома Феанаро... Но ведь и ты не ради войны пришел в Эндорэ. Война - это лишь налет на стали жизни. А жизнь выше войны. И вот о ней ты велишь мне не думать? Да плевать мне на эту клятву, на эти, в конце концов феаноровы, камни! И будь они тысячу раз благословенны - иначе я не узнал бы, каково это - любить. Я не встретился бы с Андрет.

- Брат... брат, ты не должен, не должен думать о ней!

- И это ты мне говоришь, Атандил, Друг Людей? И ты тоже считаешь, что Смертная не пара Нолдо? - Айканаро резко поднялся из-за стола.

- Нет, ты меня не понял, брат. Мы просто разные. И нашей крови не смешаться. Разве что в бою. Так воду не смешать с маслом, даже если растопить его.

- Да о чем ты говоришь! Ты же сам знаешь - Элда любит один раз и на всю жизнь, и того, кого ему суждено любить! Значит, я, Элда, и она, Человек, - мы суждены друг другу! Значит, мы не разные, пойми же это!

- Хорошо, хорошо, брат... Но подумай сам - она недолговечна. Скоро поблекла бы ее красота, а ты остался бы юн. Каково было бы ей? Ты разлюбил бы ее. Даже если не сказал бы этого - разве так тяжело понять? Разве это не унижение - сознавать, что ты ждешь, пока она умрет?..

- Нет! Нет, тысячу раз нет! Разве те фэар, которым суждено слиться, не питают друг друга? Разве я позволил бы ей постареть? Нет. Я сильнее, я не дал бы ей угаснуть!

- Ты сильнее, верно. Но не забывай - не зря дано тебе огненное имя, Ярое Пламя. Вспомни - фэа Куруфинве сожгла его мать, а она была из Элдар! Так и ты сжег бы ее.

- И сгорел бы сам! Моя фэа иссякла бы, но мы умерли бы вместе...

- Умерли, говоришь? Ты, кажется, забыл о Даре Единого, брат. Да, вы ушли бы оба. Но ты сам говорил - ты сильнее. А у Элдар и Атани разные пути там. Говоришь - суждены друг другу и в жизни, и в смерти. И оба страдали бы оттого, что вашим фэар больше не слиться никогда. Но ты - Элда, мужчина, ты сильнее, а она - слабая смертная женщина! Что было бы с нею, какие муки приняла бы она?

- Дар... Скорее, это дар Моргота, если этот дар разлучает тех, что должны быть вместе!.. Нет, я не отпустил бы ее. Я обнял бы ноги Намо, я сказал бы - ты Владыка Судеб, так не препятствуй же нашим судьбам слиться в одну! Так суждено, так должно быть! Я сказал бы - нет крови сородичей на руках моих, а свое ослушание разве не искупил я тем, что до конца бился за правду Валар, что претерпел и смерть, и потери, и страдания, почти сравнившись в этом со Смертными? Я сказал бы - суди меня, покарай меня судьбою Смертных, пусть я не буду знать своего пути, пусть уйду во Тьму - но ради нее, Владыка, ты же любишь всех Детей Единого, ради нее - позволь мне идти с ней, она не выдержит одна!

Он, тяжело дыша, повернулся к Финроду - больные глаза полны безумного света:

- Брат, может, это вовсе не дар Единого - наше бессмертие и память? Может, это кара? Или - мы прокляты?..

- Сядь! - резко крикнул король, ударив кулаком по столу. - Сядь и слушай. Ты вынуждаешь меня говорить о слишком сокровенном, Айканаро. Да, я виноват перед тобой. Я убедил тебя тогда, вернее, заставил покинуть эту девушку...

- Да, верно! Странная же у тебя приязнь к Людям, Атандил! Ты любишь их снисходительно. Жалеючи. Свысока. А я любил ее, как равную...

- Перестань! Ты же мужчина - так умей стиснуть сердце в кулаке! И слушай - я твой старший брат. Я твой король. Не горячись, Ярое Пламя. Успокойся.

- Слушаю тебя... Прости, брат. Я слушаю.

- Так вот. Это было, потому что я все время вспоминал - "в них слишком много от Моргота". И - не мог, и не могу этого понять! Ведь сказано - Дети Единого, и никто из Айнур не ведал о нас, доколе Отец не дал им сего видения! Так откуда же это - "от Моргота"? Или не все было так? Брат, я боюсь своих слов - но, мне кажется, Люди - Старшие Дети. Только вот чьи... Дар Эру, говорят нам - но смерти Арда не знала, доколе не принес ее Моргот! Так чей же это дар? И не было ли так - мы сотворены бессмертными, чтобы отдалить нас от творений Врага, Смертных? Может, так было, и не зря именно он рассказал нам об Атани? Но что же делать с собой - ведь я люблю их, брат. Меня тянет к ним как к утраченным и вновь обретенным братьям. И они, с тьмой в душе своей, сражаются на нашей стороне, против Тьмы! Против своих же! Да, есть и у нас усобицы, но Элдар всегда были на стороне Света, никто ради мести не продался Тьме! А они... И не становятся Орками, как мы. Я уже ничего не понимаю, брат. И пойму ли? Я путаю местами доброе и злое. Если смерть - Дар, дающий свободу, то чей? И почему он не дан нам, рыцарям Света? Если это кара, то почему мы, братоубийцы, ослушники, не осуждены на недолговечность и старость? Почему даже наша смерть - игра? И за что же тогда покарали Людей, за какой грех отцов платят дети? Я хочу знать, брат. Только, боюсь, одни не скажут мне, а у другого не спрошу - я.

- Почему же? Сдается, он не обошелся бы с тобой, как с Майдросом, ты же внимательнее всех слушал его - разве не так?..

- Я Элда. Я Нолдо. Я внук Финве и племянник Феанаро. Он мой враг. Потому я и не хотел тогда, чтобы ты был с Андрет. Мне казалось, что мои мысли - из Тьмы. Оттого что я был с Людьми слишком долго. А быть рассеченным надвое - нельзя. По крайней мере, нам, Элдар. И я избрал Свет. Я не знаю, как в Людях уживаются две силы: для нас это невозможно. Видишь теперь, что со мной? Я не хотел такого для тебя.

Айканаро невесело рассмеялся.

- Не хотел боли для меня, не хотел боли для Андрет... Брат, неужели ты не понял - не в твоей это воле? Она ведь все равно любит меня, хоть я и бежал... И все равно нам страдать там, за Пределом Жизни, ведь нашим фэар уже никогда не слиться! У нас был только один случай - в этой жизни. О, если бы только она забыла, возненавидела меня!

- Я говорил с ней.

После недолгого молчания Айканаро глухо промолвил:

- Как она?

"Она чудовищно стара. Она уродлива. Она страшно одинока. Она любит тебя..."

- Она прекрасна и молода, как прежде. Она любит тебя. Видит Отец, Айканаро, это правда! Что за дело до ее дряхлой плоти, уродливой оболочки, в которой скрыта ее душа? Она - юная девушка с холмов. Она любит тебя, Айканаро...

- Какой же я трус... Послушный малодушный трус... Мне все равно, что будет со мной, но что я сделал с ней? Ведь у нее одна жизнь, ей уже ничего не повторить...

- Брат, это не твоя вина.

- Ты умеешь убеждать, государь. Но только не сейчас.

 

...Ночью полыхнули огнем черные горы, сполохи невиданного пламени знаменами качались в небе. Казалось, весь Ард-гален в огне.

Братья были готовы уже через полчаса выступить навстречу врагу - врасплох их не застали. Ангарато отправил гонцов к Ородрету и Финроду, в Нарготронд. Отдав приказ, он обернулся к брату и неодобрительно покачал головой:

- Слишком ты горд, Айканаро! Не испытывай судьбу, надень шлем!

Тот тряхнул золотыми кудрями:

- Если на то воля Единого, то и без шлема я останусь жив. А иначе и шлем не спасет.

Он обернулся к своему отряду.

- Сегодня наш боевой клич - "Андрет"! - и почти весело пустил коня с места в галоп.

 

...И в Огненной Битве был он воистину Ярым Пламенем. Издалека видели воины золотой факел на ветру - золотые волосы Айканаро из Дома Арафинве, и, словно холодный огонь, белой молнией сверкал его меч, не знавший промаха.

- Андрет!..

 

...Сначала что-то сильно ударило его в грудь, чуть ниже ямки под горлом. Потом небо и земля стали медленно меняться местами, вращаясь вокруг кровавого ока солнца, пылающего над черными клыками западных гор. "Я падаю", - почти удивленно подумал он. Потом стало больно, и, скосив глаза, он увидел черное оперение стрелы. А в небе, таком страшно далеком, над битвой парил орел... Птица Манве. А потом над ним склонилось юное нежное лицо Андрет.

- Андрет... - произнес он одними губами. Кровь потекла изо рта, превращая светлое золото Дома Арафинве в червонное.

- Я здесь, любимый... - голос или ветер?

- Андрет... Больно...

- Закрой глаза, любовь моя, и все пройдет... я рядом... я с тобой...

 

...Со сдавленным воплем боли и ярости Ангарато бросился к телу брата и встал над ним с мечом...

ПОЕДИНОК. 457 ГОД I ЭПОХИ

По исчерна-серой равнине, загоняя коня - вперед, вперед, вперед - пепел заглушает частый перестук копыт. Серебряная стрела - всадник; лазурный плащ бьется за плечами - на север, на север, на север...

Никто не ждал, что Инголдо-финве, верховный король Нолдор, отправится сюда один. Он научился владеть собой - когда-то именно это делало его в собственных глазах выше порывистого и яростного Феанаро. Он надеялся, что отец думает так же. В глубине сердца гордился тем, что в его лице не дрогнул ни один мускул, когда, во власти белого гнева, Феанаро приставил к его груди острие меча. Сталь легко пропорола тонкое полотно рубахи, и из крошечной ранки выступила капля крови... Так же внешне спокоен был Нолофинве, когда небо над далеким берегом Эндорэ вспороли ярые сполохи пожара, хотя первым понял - горят корабли. И в бесконечную ночь Великого Исхода Нолдор во льдах Хэлкараксэ ни разу не дал он стону сорваться с губ. Даже когда умирала Эленве, и Тургон распростерся над ее телом, содрогаясь от глухих рыданий. Она не проронила ни слова упрека - только смотрела печально, большеглазая умирающая птица, смотрела - даже мертвая... Слова были не нужны: виновен был он, предводитель. Но он не повернул назад... Ее могила - там, во льдах. Некому было оплакать ее - не было сил. Холод выжег слезы. Он стискивал зубы и шел вперед, а над его головой зловеще-праздничными знаменами колыхались полотнища ледяного огня. Не позволял себе думать ни о чем, кроме одного: выжить. Выжить, чтобы отомстить.

Лишь один раз он дал волю чувствам - когда стоял над телом отца, и слезы, кровавые в отблесках факелов, текли по лицу, и все, все видели это... Он не стыдился своего горя, но гордость заставляла ненавидеть за это Врага едва ли меньше, чем за гибель отца. И когда Феанаро выкрикнул слова клятвы, меч Нолофинве первым взлетел к небу. Он не клялся вместе с сыновьями Феанаро: он молчал. Но в тот час боль и ненависть пересилили затаенную неприязнь к старшему брату...

...Дробный перестук копыт - на север, на север, на север... Серебряная звезда в колдовском сумраке - Инголдо-финве. Король Инголдо-финве - какая насмешка! король без королевства, король, чье слово - пепел на ветру... Он не надеялся победить бессмертного Валу; но лучше пасть в бою, чем ждать, пока псы - Моргота затравят его, как красного зверя. Ярость, ледяная ярость - холоднее льдов Хэлкараксэ: на север, на север, на север... Конь споткнулся - дурная примета; но король лишь стиснул зубы - вперед... Только кружит в тяжело нависшем над Ард-гален свинцовом небе - огромный орел, Свидетель Манве.

Всадник резко осадил коня, спешился - холодный чистый звук боевого рога разорвал мертвую тишину, эхо подхватило слова:

- Я вызываю тебя на бой, раб Валар, повелитель рабов!

Он не слишком надеялся на честный бой; глупо было бы верить в благородство Врага. А потому, когда навстречу ему вышел медленно и спокойно - один, король еще успел удивиться, прежде чем услышал:

- Что тебе нужно от меня, Нолдо?

Вала говорил спокойно и горько; какая-то усталость чудилась за этими словами - бесконечная усталость Бессмертного.

Финголфин ответил не сразу. Словно, выкрикнув слова вызова, растратил весь свой гнев - внезапно он ощутил безразличное спокойствие, и даже мысль о предстоящем поединке не вызывала в нем более прежней радости - жгучей отчаянной радости обреченного. Все осталось позади, в другой, прошедшей жизни - смерть отца, кровь Алквалондэ, ледяной оскал Хэлкараксэ, победы и поражения, радость и отчаянье; все, что было - бесполезный ненужный сор, пепел под ногами. Нет больше ничего: только он - и Враг. Последний бой, последний подвиг - да и подвиг ли? и - что проку в посмертной славе?..

- Ты бросил мне вызов - я здесь. Чего же тебе нужно от меня?

С тем же горьким спокойствием:

- Я пришел взять виру за смерть моего отца. И ты заплатишь мне, Моргот - своей кровью.

- Мне не нужна твоя смерть.

Король коротко усмехнулся:

- Сначала нужно убить меня.

- Ты думаешь, мне это не под силу?.. Но я о другом: разве ты не желаешь мира для своего народа... Инголдо-финве?

- Я ненавижу тебя, - ровно и устало. - Ты убил моего отца. Я пришел мстить.

- Мои ученики были казнены по слову Финве. И Гэлторн умер на моих руках - помнишь его? И все же...

- Разве твой прихвостень не передал тебе мое слово? - снова усмешка. - Думаю, у него хватило времени.

- Тебе не следовало так говорить, - глухо молвил Вала. Взвесил на руке черный щит, резким движением отшвырнул его в сторону - слишком тяжел для больных рук:

- Ты хотел поединка?

Финголфин молча поднял меч.

 

Силы были равны. Почти равны. Если бы не наручники, не обожженные ладони... Впрочем, Вала старался забыть об этом.

"Если он думает, что я стану играть в благородство и брошу щит - он ошибся, - угрюмо думал Финголфин. - Не время и не место для таких игр".

Черный меч рассек кольчугу короля как тонкую ткань; Финголфин невольно дернулся, словно хотел схватиться за раненое плечо - и внезапно увидел, как Враг повторяет его движение. Нолдо не стерпит насмешки ни от кого - тем паче, гордый до безумия король Инголдо-финве; гнев ожег его, как удар плети, и с яростным криком Эльф рванулся вперед...

На мгновение Валу охватило болезненное недоумение: "Что это? Почему - со мной - так?.." Резкая боль - боль чужой раны - заставила его невольно дернуться, словно он хотел схватиться за плечо; в следующее мгновенье он едва успел отклонить удар, нацеленный в его сердце.

Эльф рассмеялся, увидев, как расплывается на черных одеждах Валы кровавое пятно. "Его все же можно ранить. Можно. Может, можно и убить..." Теперь он бился яростно и уверено, словно больше не ощущал боли от ран, наносимых врагом. Ее ощущал Вала.

- Я еще отмечу тебя... так, что ты... нескоро забудешь... эту встречу! - с гневной радостью выкрикнул Финголфин.

Вала не ответил. Теперь Эльф метил в лицо и в горло; длинная рана рассекла правую руку Валы от локтя до запястья, до тяжелого железного браслета - он с трудом удерживал меч. Семь ран нанес ему Финголфин, хотя и сам был не раз ранен; Вала терял кровь - терял силы - и, чувствуя это, впервые крикнул страшно и яростно. Король отшатнулся - и, оступившись, упал навзничь.

Вала встал над ним, поставил ногу на грудь поверженному врагу. Близко-близко - ледяные светлые глаза; слова тяжелы и горьки:

- Я не убью тебя, сын Финве...

Он не договорил: дотянувшись до меча, король вслепую нанес удар. Клинок рассек связки, распорол ногу длинной рваной раной - Вала скрипнул зубами и пошатнулся, но смолчал. Кровь его капала на Эльфа, и внезапно король почувствовал ожог. Один... Второй... Кровь Мелькора жгла его, как расплавленный металл, боль впивалась в тело, как когти орлов. И тогда Эльф закричал...

Последнее, что он услышал - словно издалека доносящийся голос Мелькора:

-...и не будет ни жизни, ни смерти духу твоему. И не будет покоя тебе ни в свете, ни во тьме...

 

...С трудом, опираясь на меч, словно на посох, Вала выпрямился, поднял окровавленное тело короля. "Пусть лежит на вершине черных гор. Не будет опозорено тело его - ведь он уже мертв..."

Огромная тень с клекотом упала вниз. Орел подхватил тело Эльфа, удар острых когтей рассек лицо Мелькора. Он согнулся от боли, закрывая лицо рукой - кровь ползла из-под его пальцев.

- Как же им было больно... - простонал он.

 

Они видели все. И не смели сдвинуться с места. Такова была его воля. Но когда ринулась с неба с клекотом огромная тень, и он, пошатнувшись, закрыл лицо руками, они бросились к нему.

- Глаза... глаза целы? - выдохнул один.

Закрыв ладонью изуродованное лицо, он протянул руку, словно ища опоры, и сжалось сердце от этого беспомощного жеста.

- Носилки, живо! - крикнул второй.

- Не надо, - сквозь зубы. - Я дойду сам. Покажите дорогу.

- Обопрись на мое плечо, Учитель...

Он старался идти сам. В какое-то мгновение он почти потерял сознание от слабости и боли, и буквально повис на руках воинов. В голове мутилось, все плыло перед глазами, но он снова делал шаг. Бесконечные лестницы, мучительно тянущиеся коридоры, высокие залы - бесконечная пытка, мучительно тянущиеся мгновения пути, высокая звенящая нота - как игла в истерзанный болью мозг... Лица рыцарей Аст Ахэ - высеченные из камня маски, смесь потрясения и ужаса от кощунственной невозможности случившегося. Кровавые следы на ступенях, на черных плитах, кровь на руках воинов, кровь сочится меж пальцев. Как много крови...

 

Его подвели к ложу. Один из воинов пошел было к дверям.

Не отнимая руки от лица, властно и твердо:

- Куда ты?

- Я позову целителя.

- Не надо. Принесите воды и чистого полотна. И уходите. Никто не должен входить сюда. О том, что видели - молчите. Это приказ.

Он скрипнул зубами, отдирая от ран присохшую ткань. Голова закружилась, ему пришлось сесть - сейчас он мог себе это позволить. Сейчас его никто не видел. Промыл раны и неловко перевязал их полотном - мешала боль. С трудом натянул чистую одежду. Лег. Боль немного утихла - только для того, чтобы снова нахлынуть при малейшем движении. Слишком быстро понял - так будет всегда. Не помогут целители. Никто не поможет. Он закрыл глаза.

-...Учитель!

Мелькор рывком приподнялся на ложе:

- Я же приказал!..

Гортхауэр в ужасе смотрел в изуродованное лицо Мелькора.

- Почему... Кто... Как же это... Это - ты?..

Сухой смешок:

- А кто же, по-твоему? Сильно изменился со времени нашей последней встречи, верно?

Края ран разошлись. Гортхауэр невольно отвел глаза.

- Вот теперь и ты не можешь смотреть на меня.

- Нет, Учитель!..

Это было мучительно - видеть, но Гортхауэр испугался, что оскорбил Учителя. Теперь он не смел опустить взгляд.

- Учитель, - внезапно охрипшим голосом попросил он. - Ты ранен, позволь я...

- Нет.

- Я только хочу помочь...

- Не сумеешь, - ровно сказал Мелькор. - Никто не сумеет. Я справлюсь сам.

- Я осмотрю раны, перевяжу... Я ведь умею...

- Нет.

Гортхауэр склонил голову:

- Учитель, я понимаю... Но я не могу так... Позволь, я останусь.

- Уходи. Уходи, я прошу тебя. Пожалуйста, уходи, Ученик.

Можно было не подчиниться приказу. Можно было остаться, если бы гнал прочь. Но не послушаться этого печального и твердого голоса было немыслимо; была сила, заставлявшая исполнить просьбу. Майя вышел, не смея оглянуться.

Лицо неподвижно. Голос глухой и ровный:

- Властелин болен. Не нужно тревожить его.

Гортхауэр замер у порога, опираясь на меч: безмолвный и грозный страж.

 

Из "дневника" Майдроса:

...Инголдо-финве - погиб. Вот и не стало у нас никого из старшего поколения. Ангарато и Айканаро тоже убиты. Мы не ожидали такого разгрома. Прав был Финголфин - надо было напасть первыми. Дождались. Огонь. Ард-Гален выжжен дотла, Хитлум отрезан от Нарготронда. Орки прорвались через Аглон, и мои братцы Келегорм и Куруфин драпанули на юго-запад, к Финарато, оставив мой левый фланг и тыл без защиты. Мы удержались чудом. Я припомнил Оркам свои мучения в плену. Я им все припомнил... Карантир бежал на юг, вместе с Амродом и Амрасом... И что осталось? Островки - Хитлум, Нарготронд, Гондолин, Химринг да Дориат. А вокруг - враги... Финголфин отчаялся и помчался в Ангамандо. Вызвал Врага на бой - и убит. Подробностей не знаю. Говорят, Враг раздавил ему горло ногой. Не знаю. Жаль Финголфина. Жаль.

...Со мной только Маглор. Пожалуй, я был несправедлив к нему...

...Пришлось обратиться-таки к людям. Эти пришли недавно. Смуглые, темноволосые и темноглазые, ростом пониже Людей Трех Племен. Угрюмые и стойкие. Воюют хорошо. Пока. Пока держимся.