Или глава о синонимах — разнозвучащих, но равнозначных словах и выражениях, изобилие которых в русском языке является красноречивым показателем — его гибкости и силы

 

В день смерти своей тещи бывший предводитель дворянства Воробьянинов — герой «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова — наведался в погребальную контору «Безенчук и нимфы».

«— Умерла Клавдия Ивановна, — сообщил заказчик,

— Ну, царствие небесное, — согласился Безенчук. — Преставилась, значит, старушка… Старушки, они всегда проставляются… Или богу душу отдают, это смотря какая старушка. Ваша, например, маленькая и в теле — значит, преставилась. Д, например, которая покрупнев да похудев — та, считается, богу душу отдает…

— То есть как это считается? У кого это считается?

— У нас и считается. У мастеров. Вот вы, например, мужчина видный, возвышенного роста, хотя и худой. Вы, считается, ежели, не дай бог, помрете, что в ящик сыграли. А который человек торговый, бывшей купеческой гильдии, тот, значит, приказал долго жить. А если кто чином поменьше, дворник, например, или кто из крестьян, про того говорят: перекинулся или ноги протянул. Но самые могучие когда помирают, железнодорожные кондуктора или из начальства кто, то считается, что дуба дают. Так про них и говорят: «А наш-то, слышали, дуба дал».

Потрясенный этой странной классификацией человеческих смертей, Ипполит Матвеевич спросил:

— Ну, а когда ты помрегшц как про тебя мастера скажут?

— Я человек маленький. Скажут: «гигнулся Безенчук»… Мне дуба дать или сыграть в ящик — невозможно: у меня комплекция мелкая…»

Преставиться, богу душу отдать, сыграть в ящик, приказать долго жить, перекинуться, протянуть ноги, дуба дать, гигнутъся — вот неполный перечень слов и выражений, которые могут заменить слово умереть.

Этот отрывок из «Двенадцати стульев» я использовал в лингвистическом конкурсе одного журнала и предложил его участникам «дополнить Безенчука».

Конкурсанты потрудились на славу.

А года через два вышел довольно полный «Словарь синонимов русского языка» 3. Е. Александровой. Под словом умереть, начинающим синонимический ряд, приводились следующие слова и выражения: скончаться, кончиться, помереть, окочуриться, скапуститься, скапутиться, свернуться, скопытиться, подохнутъ, издохнуть, околеть, загнуться, гигнутъся, перекинуться, угаснуть, почить, успокоиться, отойти, преставиться, опочитъ, уйти из жизни, окончить жизнь, сойти в могилу (или в гроб), лечь в могилу (или в землю, в гроб), расстаться с жизнью, решиться жизни, сыграть в ящик, откинуть копыта, дать дуба, отдать концы, протянуть ноги, испустить дух (или последний вздох), уснуть навеки, уснуть вечным (или последним) сном, отправиться на тот свет, отдать богу душу, приказать долго жить, почить вечным сном, уйти (или отойти, переселиться) в иной (или в лучший) мир, отправиться к праотцам (не стало кого, пришел конец кому, пришел карачун кому, бог прибрал кого).

Извлек я из архива плод коллективного творчества, сравнил со статьей словаря, и оказалось: все, что есть в книге, есть и у конкурсантов, но не все, что есть у конкурсантов, включено в книгу, хотя по идее и должно было найти в ней место.

«Дополнить Безенчука», а заодно и книгу можно было бы следующими синонимами: отмаяться, отстрадаться, прекратить существование, почить в бозе, велеть панихиду служить, отойти (уйти) в небытие, покончить счеты (рассчитаться) с жизнью, окончить земной путь, смежить очи; тут ему и славу поют…

Были в реестре и выражение «тут ему и крышка» и еще дюжина других, рекомендовать которые в словарь я попросту бы не решился.

Более семидесяти способов выразить одно понятие!

Покаюсь. Придуманный мною заголовок «Разнозвучащие, но равнозначные» далек от научной непреложности. Он всего лишь силуэт, грубое очертание еще одного вида словесных взаимосвязей — явления синонимии.

Еще древние греки обратили внимание на свойство различных слов выражать одну и ту же мысль. Римляне продвинулись дальше. Они увидели в синонимах не только средство заменять одно слово другим без ущерба для смысла, но и осознали различие между ними.

Д. И. Фонвизин в своем «Опыте русского сословника». сопоставляя слова старый, давний, старинный, ветхий. древний, заматерелый, приводил следующий пример их употребления: «Старый человек обыкновенно любит вспоминать давние происшествия и рассказывать о старинных обычаях; а если он скуп, то в рундуках его найдешь много ветхого, нередко он бывает заматерел в своих привычках».

И все же до сегодняшнего дня исследователи не выработали единого взгляда на синонимическую природу слова.

Одни считают синонимами и слова, которые, называя одно и то же явление действительности, называют его по-разному, придают ему какие-то новые смысловые или эмоциональные оттенки.

Другие в ранг синонимов возводят только олова с полным смысловым тождеством, такие, как бегемот — гиппопотам, языковедение — языкознание. Близкие по значению слова, говорят они, — это просто другие слова, и вряд ли необходимо сажать их в одно гнездо.

Но простите, говорят третьи вторым. Если бегемот и гиппопотам одно и то же и не привносят в наше понимание ничего нового, то один из двух должен уйти, покинуть язык. Зачем же его засорять? Десятые возражают: тождественность значений еще не превращает языковедение в абсолютный синоним языкознания. Хотя бы потому, что каждоз из них имеет разную способность к словообразованию и словосочетанию. От первого образуется языковед. Попробуйте-ка такое действие произвести со вторым. «Языкознаец»?, Хм-хм! Между тем мы охотнее употребляем слово языкознание, чем языковедение, читаем языковедческое (или лингвистическое) исследование.

В зоопарке мы чаще называем симпатичное африканское животное бегемотом, нежели гиппопотамом, чего никогда не позволит себе зоолог. В принятой научной классификации это парнокопытное всегда и только гиппопотам — «речной конь», а не бегемот — «водяная корова». Гипопотамо (а не «вегемото») значится и в словаре эсперанто.

…Надцатые полагают, что богатство синонимов — это беда языка, так как затрудняет пользование им. Еще более …падцатые парируют это мнение парадоксальным высказыванием: «Чем лучше мы будем знать язык, тем меньше для нас останется синонимов». То есть для знатока выбор нужного слова не будет затруднительным.

Пусть спорят специалисты. В споре рождается истина.

Мы же извлечем из него несомненный вывод: если в арсенале языка имеется множество возможностей один и тот же предмет (вещь, явление) наименовать разными словами и одновременно выделить в этом предмете (вещи, явлении) какие-то стороны и грани — такой язык богат, гибок, красочен и точен.

«Что же все-таки понимать под синонимом?» — резонно спросите вы. А вот что, отвечу я, ссылаясь на авторитетное суждение видных ученых.

Синонимы — разнозвучащие слова, называющие один и тот же предмет, действие, качество, но различающиеся оттенками значения или стилистической окраской.

«…А она (хозяйка) взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать», — плакался дедушке своему Ванька Жуков. Мальчонка удивился бы, узнав г что употребил в своем письме к дедушке л эмоционально окрашенные синонимы.

Синонимы к нейтральному слову лицо, обозначая одно и то же х вызывают различные эмоции г отражают авторскую позицию, позволяют разграничить сферу их употребления.

Лик — слово старославянское, книжное, торжественное.

 

Бледней снегов был нежный лик,

В очах дрожали слезы…

(М. Ю. Лермонтов)

 

Физиономия — слово французское, восходящее к греческому, устаревшее, шутливое. «Вдруг, по моей петербургской физиономии… весь город принял меня за генерал-губернатора» (Н. В. Гоголь). Физия — слово просторечное, устаревшее. «Очень у него физия скособочена, вообще вид очень иронический такой…» (С. Н. Сергеев-Ценский). Рожа — слово просторечное, грубое. «И по роже его видно, что он за штука» (А. П. Чехов).

Конечно, эти пометы до некоторой степени условны. В другом контексте, особенно в разговорной речи, лип может стать словом откровенно ироническим, а рожа — ласкательным. Но советую: воздержитесь от употребления грубых слов. Вас могут не понять.

Верно подмечено, что людей часто обижает не то, что говорят, а то, как говорят. Живая речь в союзе с интонацией — сплав великих возможностей. Бели ваш младший братишка разобрал, а затем собрал часы и после операции у него остался винтик, вы можете сказать незадачливому механику: «Ну ты и Архимед!» — и уверяю вас, что он не воспримет это как похвалу. Ирония переиначила смысл слова, поставила значение с ног на голову. Как сказал один писатель, ирония — это оскорбление, облеченное в форму комплимента.

Чтобы показать внешнюю, пусть карикатурную схожесть пуделя со львом, мы чаще всего употребим самый распространенный сравнительный союз как. «Пудель как лев». Но в кладовых языка можно найти и эквиваленты: будто, словно, точно, точь-в-точъ, прямо, чисто, что твой, и даже ну и толъко (лев — ну и только).

Н. Г. Чернышевский указывал, критикуя самодержавие, что для обозначения всех нелепостей русской действительности в языке развилась богатая синонимика слов со значением бессмыслицы: чепуха, вздор, дичь, галиматья, дребедень, ахинея, безалаберщина, ерунда, нескладица, бессмыслица, нелепица, ералаш, сумбур, кавардак, 6естолковщина, чушь, белиберда.

По мнению Чернышевского, список подобных обозначений бессмыслицы можно довести до трех сотен.

Слово говорить считается нейтральным — оно не выражает эмоций, не носит никакого оценочного характера. Правильное, но пресное слово. А между тем сколько возможностей смысловых и эмоциональных замен! Ваш герой может: сказать, проговорить, произнести, промолвить, утверждать, отрицать, заверить, заявите выразить мысль или развить ее, высказать соображение,

Он же может: уверить, призвать, подхватить, успокоить, распространяться, твердить, ввернуть, трактовать.,

Он может: разглагольствовать, витийствовать, ораторртвовать, держать речь, тараторить, бубнить, мямлить, рявкнуть, лепетать, нести или, пороть дичь (чепуху, чушь, гиль, ахинею, абракадабру, галиматью…)

Гляньте, каких тут слов только нет — и высоких, и острых, и ехидных, и иронических, и шутливых… Нет, не бедна у мира слова мастерская!

Синонимические отношения слов в языке порою настолько сложны и многообразны, что нередко вместо того, чтобы заменять одно другое, они могут противополагаться друг другу, вступать в противоборствующие, антонимические отношения. У меня припасены яркие тому примеры.

Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов в книге «На службе военной» вспоминал:

«В хате, где мы отдыхали, нас окружили сельские ребятишки.

— Видели ли вы пленных немцев? — спросил я детей.

Ответа не было, все молчали. Тогда я повторил свой вопрос:

— Проводили через вашу деревню пленных немцев? Маленький мальчуган поднял руку и отчеканил:

— Пленных немцев через деревню не проводили, а вот пленных фрицев проводили много раз!»

Ребячье сознание отделило немцев, как народ, от немцев — фашистских вояк. А этих последних в самом начале войны наши писатели и журналисты окрестили фрицами.

Есть — кушать. Если есть признается нормой языка, то вокруг кушать частенько разгорались страсти. Даже сегодня это слово кое-кто полагает мещанским и категорически возбраняет употреблять. Это слово, говорят они, не употребляли в разговоре между собой образованные дворяне. Оно не встречается-де и в авторской речи писателей-классиков. Так ли это?

«Вот коня он разнуздал и покойно кушать стал».

«Какая радость: будет бал! Девчонки прыгают заране. Покушать подали. Четой идут за стол рука с рукой».

Это написано Пушкиным.

Другое дело, как и в применении к кому употребляли это слово слуги, лакеи, дворовые. Герцен в «Былом и думах» передает сценку урока вежливости. Старый барский холоп наставляет мальчугана, взятого в дворовые слуги:

«— Ты спишь, щенок, а барин изволит почивать… ты ешь, а барин изволит кушать…»

Вот оно, противопоставление, о котором мы говорили.

Однако это «вежливое» слово в устах тех же лакеев приобретает порой явно саркастическое звучание. Слуга Фирс из «Вишневого сада» А. П. Чехова говорит о помещике: «Они полведра огурцов скушали». Ничего себед «слегка отведал»!

Так что запрет на слово вряд ли уместен. В речевой практике это слово вполне допустим» как вежливое приглашение к еде. Кушайте, кушайте ничуть не хуже ешьте, ешьте. Но не рекомендуется употреблять это слово в первом лице.

Противоположение синонимов мастерски использовал К. С. Станиславский, выступая против искусственной манеры игры актеров: «Начать хотя бы с торжественно-размереннбй поступи актеров. Ведь они не ходят у а шествуют по сцене, не сидят, а восседают, не лежат, а возлежат, Не стоят, а позируют.

То же произошло и с движениями, и с общеактерской пластикой… Разве актеры поднимают руки на сцене? Нет. Они их воздевают. Руки актера ниспадают, а не просто опускаются; они не прижимаются к груди, а возлагаются на нее, не выпрямляются, а простираются вперед. Кажется, что у актеров не руки, а руци, не пальцы, а персты, до такой степени движения их образно-торжественны».

Ничего удивительного в этом столкновении смыслов нет. Если есть единство противоположностей, то должно быть и противоположение единств. Такова диалектика языка.

Как появляются синонимы? Откуда они берутся? Они могут возникнуть в различной речевой среде, из различных фактов жизни, прийти к нам из других языков. Понятие «обман» мы можем передать словом очковтирательство, а если еще хотим подчеркнуть, что это обман с явной целью приукрасить положение, то выбирайте соответственно случаю между потемкинскими деревнями и показухой.

В 1787 году Екатерина II совершила поездку в недавно присоединенный к России Крым. На всем пути следования ее взору открывались добротные дома. Нарядно одетые люди повсюду шумно приветствовали императрицу. На пастбищах паслись тучные стада коров, от хлеба, ломились амбары. Богатейший край, обетованная земля!

Довольная Екатерина щедро наградила завоевателя Крьма Потемкина. Невдомек было ей, что не селения попадались ей на глаза, а декорации. Что стада коров — это всего лишь одно-единственное стадо, перегоняемое с места на место тогда, когда она, императрица, почивала. И в мешках вовсе нe пщеница, а песок. И что встречавшим ее «хлебом-солью» верноподданным прикажут вернуть пышные одежды и впредь держать язык за зубами.

Не знающее себе равных надувательство стало достоянием истории. Возникло выражение потемкинские деревни — формула показного блеска, мнимого благополучия.

А затем в литературную речь вторглось лаконичное слово показуха. Откуда оно взялось?

Насколько известно, первым, кто положил это слово на бумагу, был Сергей Антонов — в повести «Дело было в Пенькове».

А кто сотворил это слово? Писатель мне ответил так! «Словечко „показуха“ слышал я от режиссера И. Хейфица, а он — во время съемок картины „Журбины“ — на одном из ленинградских заводов.

Итак, происхождение — народное.

Бойкое и задиристое, осуждающе-презрительное, показуха все чаще заменяет потускневшие от употребления — потемкинские деревни и очковтирательство, стало клеймом, коим метят все, что приукрашивает истинное положение дел.

К таким русским словам, как неудача, неуспех, провал, поражение, синонимом может служить и освоенное международной лексикой итальянское фиаско. Фьяско итальянцы именуют большую бутыль.

Однако почему, собственно, «бутылка», и притом итальянская, стала обозначением неудачи? Чтобы понять, в чем дело, нужно вспомнить одну историю, приключившуюся в прошлом веке на театральных подмостках Флоренции.

Предстоял выход арлекина Бианконелли, любимца публики, ее кумира, Не раз прежде, появляясь перед публикой с какой-нибудь вещью в руках, он разыгрывал с нею потешные «диалоги», отпуская удачные шутки и каламбуры. Зал взрывался хохотом и аплодисментами.

В тот роковой вечер Бианконелли вышел на сцену с бутылкой в руках. Но его остроты и реплики оказались неудачными. Буффонада провалилась. Под свист и улюлюканье зрителей раздосадованный актер со словами: «Это ты, фиаско, всему виной!» — грохнул бутылку оземь.

Трагикомический эпизод стал сенсацией. Во Флоренции, а затем и в Тоскане, Болонье, Венеции, где нe однажды выступал знаменитый арлекин, возникает выражение фиаско Бианконелли — уже характеристика любой провалившейся пьесы, неудачного выступления того или иного артиста.

Проходит время. Имя арлекина забывают даже его соотечественники. Зато во многие языки мира внедряются — уже с расширенным значением — фиаско, потерпеть фиаско.

С конца прошлого века и, если мне не изменяет память, до сороковых годов нашего века в отечественном футболе была принята английская спортивная терминология: корнер (буквально: «угол»), пенальти («кара, наказание»), бек («задний»), голкипер («охраняющий цель»). Сейчас мы пользуемся русскими обозначениями: угловой, — одиннадцатиметровый удар (одиннадцатиметровка), защитник, вратарь. Из английских терминов остался только футбол (фут — «нога», бол — «мяч») — как название игры.

Правда, люди старшего поколения, иногда даже спортивные радиокомментаторы нет-нет да и употребят бывшие ранее в ходу термины. Но русские замены уже царят безраздельно.

История этих синонимов, следовательно, такова: употреблялись английские слова, затем придумали им русские замены. Одно время они сосуществовали. Но кому это излишество было нужно? Чужеземные термины ушли, на их место заступили свои. Сосуществование синонимов, ничем не оправданное, прекратилось.

Читая эту главу, вы уже, может быть, обратили внимание: одно и то же понятие может быть выражено как словом, так и фразеологическим оборотом. Слово превозносить соответствует выражению петь дифирамбы, излишество — пятое колесо в телеге, важничать — задирать нос.

Более того, смысловые эквиваленты нетрудно передать целой обоймой синонимических фразеологизмов: на краю света; за морями, за горами; куда Макар телят не гонял; куда ворон костей не заносил…

…«В языке нет двух или нескольких слов, значащих решительно одно и то же, как две капли воды, — утверждал один из крупнейших русских языковедов Ф. И. Буслаев. — Даже слова лоб и чело, глаза и очи, вострый и острый, венец в корона и др. при одинаковом значении выражают различные оттенки…». В каждом случае, в каждой фразе может и должно быть найдено то единственное слово, которое наиболее верно, точно, рельефно отразит желаемую мысль.

У С. Я. Маршака есть замечательная сентенция: «Слово… для вступления в строй… должно быть точно измерено и взвешено».

К синонимам это имеет прямое отношение.

Замечание, которое кажется автору просто необходимым: синонимические связи четко проступают и в парах слов, одно из которых нежелательно или запретно, а другое, его заменяющее — вежливое или замаскированное слово (выражение). Бурсаки, которые не выучили урока, платились, по свидетельству Помяловского, тем, что получали определенное количество ударов розгами по… писатель заменяет слово-табу словом-эвфемизмом. Впрочем, на эту тему рассказ впереди.

Каждая страна, например, по-своему называет подученное отечественное волокно из подикапролактама. В Чехословакии — силон, в Польше — стилон, в ГДР — дедерон, в Румынии — релон. У итальянцев это волокно носит имя лилион, у японцев — грилон. У нас оно известно как капрон.

Приверженец какой-либо футбольной команды, остро переживающий ее успехи и неудачи, — это наш болельщик, В Бразилии такой страстный любитель футбола именуется инчос, в Чили — афисионадос, в Уругвае — торсидорес. Югославы называют их новиячи, итальянцы — тифози (довольно образно, ибо тифозо — буквально «тифозный») [24].

По-разному у различных народов звучит древнееврейское имя Йоханаан. У греков оно трансформировалось в Иоанн, а затем обосновалось и в других языках под иным фонетическим обличием. У русских — Иван, у армян — Ованес, у французов — Жан.

Правильным ли будет отнести к синонимам силон и релон, инчос и тифозо, Иван и Жан, день кукушки и день рыбы? Скорее, это разноязычные соответствия.

 

В МАСКАРАДНЫХ ОДЕЖДАХ,

 

 

ИЛИ ГЛАВА, ПРИМЫКАЮЩАЯ К ГЛАВЕ О СИНОНИМАХ, ИБ0, ВСКРЫВАЯ ПРИЧИНЫ И ХАРАКТЕР СЛОВЕСНЫХ ЗАПРЕТОВ — ВЫНУЖДЕННЫХ, ЖЕЛАТЕЛЬНЫХ И НАДУМАННЫХ, — ОНА —ВМЕСТЕ С ТЕМ СООБЩАЕТ О СЛОВАХ-ЗАМЕНИТЕЛЯХ, ПРИЗВАННЫХ ПЕРЕИМЕНОВАТЬ ТО, ЧТО НЕ ПРИНЯТО НАЗЫВАТЬ СВОИМ ИМЕНЕМ

 

В незапамятные времена человечество выработало ритуалы жертвоприношений, очертило круг обычаев, которых следует неуклонно придерживаться. Отступить от установленных правил значило вызвать на себя гнев и сверхъестественных сил, и своих соплеменников.

Первобытное сознание четка разграничивало понятия добра и зла. Древний человек превосходно знал, что такое хорощо и что такое плохо. Что можно и чего нельзя. То,, чего нельзя, — табу.

Табу — полинезийское слово, составленное из ta — «отмечать» и ри — «всецело выделенный», «священный», tapuwnvi tabu значит: «неприкосновенный, запретный». Это слово привез с островов Тонга в Европу английский мореплаватель Джеймс Кук.

У племен, находящихся на нижней ступеньке общественного развития, табу — это «кодекс запрещений», назначение которого — регламентировать и охранять жизнь сообщества людей.

Нельзя разбрасывать пепел — «ты сгоришь». Нельзя ворошить палкой крысиную нору — «земля разверзнется и поглотит тебя».

В Африке, в Бенине, многие крестьяне и в наши дни воздерживаются от работы в поле в базарные дни. Преступившие эту традицию могут быть убиты молнией, посланной разгневанным богом дождя. В ряде африканских деревень возбраняется выращивать лук (таков нелепый обычай, корни которого нам неизвестны), и жители вынуждены покупать лук у соседей.

Запреты, нарушение которых якобы неминуемо влечет за собой жестокую кару со стороны духов, божеств, прочих фантастических сил, не были достоянием только первобытных племен. Христианская религия, осудившая многие традиции и обычаи язычников, выработала свою систему запретов, цель которых — укрепить влияние церкви. Впрочем, в равной мере это относится и к другим религиям.

Но табу налагается не только на ряд действий и предметов. Оно распространяется и на слова.

И вновь перед нами интереснейшее явление языка, раскрывающее множественность проявлений взаимосвязи и взаимозависимости слов.

Я имею в виду табу и эвфемизмы.

Языковое табу существовало во все обозримые времена и у всех народов. Другое дело, что в основе их лежали и лежат разные причины. Наши далекие предки наивно верили в тождество вещи и ее названия. Имя является неотделимой частью человека. Тот, кто владеет его именем, обретает над ним власть. Поэтому нельзя подлинное имя вождя племени, воина, родственника произносить вслух — это может помешать им в бою или на охоте, обезоружить их перед врагом или зверем. Нельзя употреблять и имя зверя, на которого охотишься. Это его сердит и оскорбляет, а поэтому удачи не жди. Те же тихоокеанские островитяне и ныне не будут хвалить внешность ребенка, потому что тогда «он умрет». У кафров женщина не имеет права публично произносить имени мужа, и она придумывает замены имени.

Следы наивных представлений явственно проступали в мировоззрении греков. Своих жестоких богинь кары и мести они нарекли вторым, подставным, именем — Эвмениды, что значит благосклонные.

У древних евреев на имя их божества также налагалось табу. Нарушение его каралось смертью. В связи с этим имя божества забылось, и только в прошлом веке ученые установили, что звучало оно — Яхве. Вместо этого «настоящего» имени употреблялось три других: Иегова, Саваоф и Адонай.

Запреты, возникшие в сфере общественной жизни на разных ступенях развития человечества, вызвали необходимость замены «страшных», нежелательных, грубых слов другими. В языкознании их назвали эвфемизмами (от греческих слов, переводимых «хорошо, вежливо говорю»). Это еще один источник образования синонимов.

Слуга Сганарель из комедии Мольера восклицает: «Это дело неба!» Великий француз во всех своих пьесах иыпуладен был заменить этим словом подразумевающееся — бог, которое запрещалось произносить со сцены.

Под строжайшим запретом у суеверных людей был и черт (дьявол, бес, сатана). У писателя Мельникова-Печерского есть такая сценка:

«— Не послушаю я наветов дьявола, — начала было Дуня, но порывистым движением Варенька крепко схватила ее за руку.

— Не поминай, не поминай погибельного имени, — оторопевшим от страха голосом она закричала».

Ну, а если все же требовалось его упомянуть, то как быть? Очень просто. Ему придумали сравнительно благопристойные эвфемизмы: он, нечистый, нечистая сила, враг, вражья сила, черный, зеленый, лукавый, луканъка, шут, шишига, антипка, анчутка.

Вряд ли в способности «перекрестить» черта русским уступают англичане, французы, итальянцы. Большинство немцев сейчас в разговоре, не задумываясь, могут послать друг друга к черту, а было время, когда он фигурировал под «псевдонимами» враг, противник, живодер, мучитель, искуситель, злюка, черный, музыкант…

Пережиток суеверий до сих пор проглядывает в лексике охотников и рыбаков.

«На охоте, — вспоминает В. Солоухин в рассказе „Зимний день“, — мы не говорим ни „лось“, ни „зверь“, но единственно „он“. Кажется, то же бывает и на других охотах на крупного зверя».

Все верно. Уже в далекие времена охотники переименовали арктоса в вежливое медведь (общеславянское «медоед», «тот, кто ест мед»). Но, видимо, забыв через века, что медведь — имя-заменитель, прибегли к вторичному переименованию. Его стали величать: хозяин, ломака, мохнач, лесник, косолапый, бурый, а то и совсем по-людски — Топтыгин, Потапыч, Михайло Иваныч.

Бьр — «бурый» — назвали его и немцы.

Следы языкового запрета лингвисты нашли в слове рыба. Как полагают, в языке пращуров ее название было иным — цивс. Но произносить это слово остерегались, чтобы не вернуться без улова. Последовала замена. Наша рыба пошла от родственного немецкого слова руппе, что означало «личинка угря».

Ни пуха ни пера — желаете вы приятелю, идущему на экзамен. А ведь «пожелание наоборот» досталось нам от промыслориков.. Остерегаясь лесных духов, оберегающих обитателей лесов и преследующих охотника, люди изобрели «обезвреживающую от сглаза» словесную формулу. Высказанные вслух недобрые слова должны были усыпить бдительность духов и сопутствовать успеху. А смысл замаскированного пожелания был таков: «чтоб тебе принести побольше пуха и пера» (то есть зверя и птицы).

Точь-в-точь такое же значение имеет и бытующее среди рыбаков выражение ни пера ни чешуйки (где перо — «рыбий плавник»). Но эти слова еще не вышли из рамок профессиональной лексики. Видимо, потому, что «охотничьего» пожелания вполне достаточно.

Я порою остерегаюсь произнести столь точное слово куда. «Куда ты идешь?» Для одних, как полагается, это обычный вопрос. Другие недовольно попрекнут: «Куда, куда. Теперь пути не будет». Наверно, поэтому с удовольствием слушал известных эстрадных артистов, высмеявших это сакраментальное «куда».

Штепсель. Куда ты?

Тарапунька. Да разве можно так спрашивать: «Куда, куда?» Ты же мне дорогу закудыкал! У меня же теперь неприятности будут. Верная примета!

Штепсель. Неужели оттого, что я спросил «куда», у тебя будут неприятности? Как ты можешь в это верить? Позор!

Тарапунька. Ну хорошо, мне ты не веришь, по классикам ты веришь? Пушкину ты веришь?

Штепсель. Верю. Ну так что?

Тарапунька. А что у Пушкина Ленский перед дуэлью пел?

Штепсель. «Куда, куда вы удалились…»

Тарапунька. Ага, видишь, «куда, куда!» Вот его и застрелили.

Кстати, мир артистов тоже не безупречен в отношении всякого рода примет. Прочтите превосходный рассказ Карела Чапека «Как ставится пьеса». В нем как бы продолжается разговор о «пожеланиях наоборот»:

«Люди театра, как известно, суеверны. Не вздумайте, например, сказать актрисе перед премьерой: „Желаю успеха“. Надо сказать: „Ну, ползи, недотепа“. Актёру не говорите: „Желаю удачи“, а скажите: „Сломай себе шею“, да еще плюньте в его сторону. Так же и с генеральной репетицией: считается, что для того, чтобы премьера прошла гладко, на генеральной репетиции обязательно должен быть скандал. В этом, видно, есть какая-то доля истины. Во всяком случае нельзя доказать обратного, потому что еще не бывало генеральной репетиции без скандала».

Словесные табу, о коюрых мы до сих пор говорили, определялись главным образом верованиями, суевериями и предрассудками, так сказать, примитивным мышлением человека далекого прошлого. То немногое, что донеслось до нас, — не более как «рудиментарные остатки», которые по мере приобщения людей к передовой культуре сойдут на нет.

Но слова-запреты встречаются и у культурных народов, рождаются и в новое время.

В конце XVIII века недоброй памяти император Павел декретом велел изъять из употребления слово общество. Вместо слова гражданин предписывалось употреблять обыватель, вместо отечество — государство. Здесь в силу вступили уже иные, социально-политические факторы.

Или морально-этические. Врачи, желающие смягчить диагноз или скрыть его жестокую суть от больных, запишут в историю болезни или скажут вместо чахотка — tbc («тэбэцэ», что является аббревиатурой слова туберкулез), вместо рак употребят cancer, что по-латыни то же самое.

Помните, как Дон-Кихот наставлял своего оруженосца, готовящегося вступить во владение островом?

— Не вздумай, Санчо, жевать обеими челюстями сразу, а также эрутировать в присутствии кого бы то ни было.

— Я не понимаю, что значит эрутировать, — объявил Санчо.

Идальго из Ламанчи пояснил:

— Эрутировать, Санчо, значит рыгать, но это одно из самых грубых слов во всем испанском языке, хотя оно и весьма выразительно. По сему обстоятельству люди с нежным слухом прибегли к латыни и слово рыгать заменили словом эрутировать.

Одно слово — запрещено. Другое, подменное, — рекомендовано.

Эвфемизмами мы можем считать и уже известные нам синонимы слова умереть: окончить земной путь, переселиться в мир иной — так мягче, и они часто бывают оправданы.

Из соображений такта мы не всегда дурака назовем дураком. Зачем, когда в языке созданы равнозначные шутливые эвфемизмы; у него винтика не хватает, у него не все дома, он пороха не выдумает, он с приветом.

Не так давно в зоопарке я услышал; как мне кажется, свежее слово — февралик. Так окрестила старушка подвыпившего верзилу, который весьма усердно переругивался со львом.

— Почему февралик? — поинтересовался д.

— Да как же, — ответила старушка. — Что у февраля дней не хватает, что в голове у этого ума.

Сравнение было неожиданным. Новый эвфемизм? Не полоумный, не дурак, а февралик. Право, оно не без успеха посоперничает с только что приведенными образными выражениями.

Оправданы ли подобные «вежливоговорения»?

Ответ напрашивается сам собой. Порою да, как в языке врачей. Порою «по великом раздумье», ибо иносказание не каждый раз бывает уместнее прямоты.

В документах, в беллетристике, в живой разгоэорной речи нередко попадаются на глаза и довольно пикантные эвфемизмы не менее пикантных табу.

Петр I предписывал дьякам и подьячим «самим проверять стрельбою два ружья каждый месяц… Буде заминка в войне приключится, особливо при баталиях, по нерадению дьяков, бить оных кнутом нещадно по оголенному месту».

«По тому месту, откуда ноги растут», как определит позднее Помяловский ту часть бурсацкого естества, что частенько отведывала розог.

Но имеются еще и такие эвфемизмы, рекомендовать которые значило бы сделать вас посмешищем для собеседников.

Одно время помещичье-мещанская среда слепо копировала «заграницы» — и галантную форму обхождения, и наряды, и способ кудревато выражаться. Атмосфера, язык французских салонов, где под словами «наперсник граций» разумели зеркало, а под «удобством собеседования» кресло, перенесенные на русскую почдеу, стали предметом энергичного осуждения со стороны передовой интеллигенции, виднейших наших писателей. Склонность дворянок и мещанок во дворянстве к изысканной фразеологии высмеял Гоголь в «Мертвых душах».

«Еще нужно сказать, что дамы города N отличались, подобно многим дамам петербургским, необыкновенною осторожностью и приличием в словах и выражениях. Никогда не говорили они: „я высморкалась, я вспотела, я плюнула“, а говорили: „я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка“. Ни в коем случае нельзя было сказать: „этот стакан или эта тарелка воняет“. И даже нельзя было сказать ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили вместо того: „этот стакан нехорошо ведет себя“ или что-нибудь вроде этого».

Иначе говоря (словами пушкинской «Эпиграммы»):

 

Нельзя писать:

«Такой-то де старик,

Козел в очках, плюгавый клеветник,

и зол, и подл»: все это будет личность.

Но можете печатать, например,

Что господин парнасский старовер,

(в своих статьях) бессмыслицы оратор,

Отменно вял, отменно скучноват,

Тяжеловат и даже глуповат;

Тут не лицо, а только литератор.

 

Следует ли относить к эвфемизмам язык кода, шифра и других видов маскировки подлинного значения слова? Как быть, например, с танком?

В начале 1916 года в Хетвильде (Англия), в присутствии высших военных чинов, было проведено испытание «большого вилли» — бронированного автомобиля на гусеничном ходу. Боевая машина пошла в серийное производство, а военные чины стали подыскивать стальным чудовищам новое имя. Название должно было сохранить в секрете их назначение, и в то же время казаться правдоподобным для постороннего наблюдателя.

Было предложено три наименования: цистерна, резервуар и танк («бак»). Остановились на последнем. Погруженные на железнодорожные платформы, покрытые брезентом, танки впрямь напоминали огромные баки, о назначении которых вряд ли кто мог догадаться. Военная тайна была сохранена.

Но эвфемизм ли танк? Единого мнения на этот счет нет.

И можно ли, к примеру, имя нашей прославленной в годы Великой Отечественной войны «катюши» считать маскировочным названием реактивного орудия? Видимо, следует разграничить солдатское ласковое прозвище и наименование, официально данное бронированной машине в целях дезориентации противника.

 

ВЕЛИКОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ,

 

 

ИЛИ ГЛАВА, НАПОМИНАЮЩАЯ О СУЩЕСТВОВАНИИ В ЯЗЫКЕ АНТОНИМОВ —СЛОВ РАЗНОЗВУЧ.ДЩИХ И ПРОТИВОЗНАЧНЫХ, К КОТОРЫМ МЫ ПРИБЕГАЕМ, ЧТОБЫ ВЫРАЗИТЬ КОНТРАСТНЫЕ ПОНЯТИЯ, ПРОТИВОПОСТАВИТЬ ОДНО ЯВЛЕНИЕ ДРУГОМУ, РЕЛЬЕФНЕЕ ПОДЧЕРКНУТЬ АНТАГОНИСТИЧЕСКУЮ НЕПРИМИРИМОСТЬ ИЗОБРАЖАЕМОГО

 

Знакомьтесь: антонимы. Слова в русском языке могут быть связаны не только синонимическими отношениями, но и антонимическими.

В языке нет единичного синонима, ибо тогда он вовсе не синоним, который можно заместить другим, а просто одно-единственное незаменяемое слово. Так же обстоит дело и с антонимами. Прежде чем какому-то слову выпадет честь титуловаться антонимом, оно должно обрести своего супротивника — слово с противоположным значением. Собственно, это условие отражено в самом его названии, образованном от греческих анти — «против» и онима — «имя».

Антоним — противоименный, а точнее, противознач-ный. К антонимам прибегают, когда хотят обозначить противоположные, контрастные явления.

Наши новые знакомцы могут обозначать полярные качества или состояния: сильный — слабый, твердый — мягкий, весело — грустно, мелко — глубоко, талантливый — бездарный.

Могут называть контрастные понятия времени: день — ночь, утро — вечер, рано — поздно, восход — закат, мгновение — вечность.

Могут обозначать противоположные явления из жизни природы и общества: небо — земля, мир — война, труд — безделье, жизнь — смерть.

Они могут выражать все понятия, имеющие своих антагонистов: верх — низ, вперед — назад, смелость — трусость, бедность — богатство, дешевизна — дороговизна, свой — чужой, казнить — миловать, шептать — кричать, авангард — арьергард.