Политически некорректные заметки, дозволенные цензурой

 

Президентские выборы 2012 года в России не сулили сюрпризов. Следующие один-два президентских срока страна проживет с тем же самым Владимиром Владимировичем в качестве президента, после чего его сменит кто-либо из сегодняшней элиты. Метод передачи верховной власти на Москве в XXI веке соответствует принципу Птичьего рынка: «Отдам страну в хорошие руки». Для России – отнюдь не худший вариант. На Запад это производит противоречивое впечатление. Хорошо, что Россия предсказуема, сюрпризов не сулит и во главе ее стоит внятная и контактная персона. Плохо, что «мистер Путин» оказался не таким «душкой», как обещали его первые контакты с мировой общественностью и конкретные интересы – национальные, классовые и групповые, в отличие от «душки Горби», интересуют его больше, чем личный имидж. Точнее, личный имидж для него явно не та ценность, ради которой стоит разменивать рубли на пятаки и поступаться интересами. Традиционной для Запада борьбы равных соперников, соревнующихся за пост главы государства, в России нет, и точная классификация ее государственной системы неясна. Это обстоятельство заставляет экспертов обсуждать, является ли Россия демократией, квази-демократией, авторитарной демократией, демократией латиноамериканского типа или проходит переходный период перед превращением в диктатуру, о чем трубят тревожные сигналы старая лондонская эмиграция и новая российская оппозиция.

Сигналы, которые действующая власть страны посылает окружающему пространству, противоречивы. Будет ли Россия страной свободного бизнеса или деприватизации, сколько олигархов подпадет под репрессалии и чем это отзовется для их кампаний, останется ли в массовом пользовании информационная свобода или возобладает зажим электронных и печатных СМИ – вопросы не праздные. Ответы на них определят путь, по которому продолжит движение тряская телега «Третьего Рима» в новом тысячелетии. Отметим все же, что путь этот, хоть и извилист, скорее свидетельствует об эволюции, чем о регрессе или движении по кругу. По поводу скорости эволюции можно скорбеть, лишь не учитывая тот факт, что в политике излишняя поспешность вредна. Родная история учит этому на примере Владимира Ильича Ленина, пожелавшего, вопреки классикам марксизма, найти в отсталой России локомотив мировой революции и страну, способную построить новый, коммунистический мир. Сегодня Ленин покоится в мавзолее, так и не найдя упокоения на кладбище, но Россия новый мир так и не построила, хотя изрядно раскурочила мир старый, вернувшись век спустя в дореволюционное состояние. Стоило торопиться…

Отечественные политики и политологи до хрипоты спорят о том, почему демократия в России развивается не так, как им представляется правильным. Демократы скорбят по поводу количества выходцев из спецслужб, заполнивших коридоры власти. Патриоты – по поводу того, что выходцы эти не пересажали демократов. Некоторый оптимизм по поводу очередного президентства Владимира Путина внушает факт, упускаемый из виду большинством комментаторов: во второй раз в истории России верховная власть была добровольно передана одним главой государства другому. Не посмертно и не вследствие свержения главы государства. Американцы с этого начинали и не представляют иной системы. Для них, третью сотню лет играющих в эту игру и накопивших огромный опыт того, как такого рода передача власти осуществляется, уход в отставку Бориса Ельцина в канун 2000 года – русская экзотика, а фактическое назначение им преемника – недостаток демократии, а не ее достоинство. То же самое – однократное пребывание на президентском посту Дмитрия Медведева, то ли в качестве президента, то ли «исполняющего обязанности президента», этакого современного Симеона Бекбулатовича. «Тоже мне бином Ньютона» – смена власти в стране… для тех, кто не понимает, как в стране эта власть испокон веку менялась.

Для русских Путин, пришедший во власть и из нее ушедший, пусть в премьеры, и с возвращением на круги своя – это первый удачный эксперимент такого рода за тысячу лет государственности. Безо всякой иронии – это достижение, достойное восхищения. Для тех, кто понимает, что такое традиция, исторический опыт и прецедент, – гигантский шаг на пути от мобилизационного государства, построенного по принципу военного лагеря, к государству современному. Шаг этот не меньший, чем первый в истории страны уход в отставку главы страны без его физического уничтожения в случае Хрущева. Во втором случае, с Горбачевым, обошлось даже без ограничения свободы его передвижения и контактов с внешним миром. Сегодня, как сказано выше, понятно, что по завершении определенного периода пребывания во власти второй-четвертый президент России передаст ее пятому, обеспечив для себя и своего окружения гарантии будущего, соответствующие его видению этого будущего. Для политических снобов – варварство. Для страны – свет в конце тоннеля длиной в тысячелетие.

 

Глава 16

Народ и его слуги

 

Россия – страна выпивающая и таковой останется вне зависимости от того, каким у нее будет состав населения и каких вероисповеданий оно будет придерживаться. Российского ислама это тоже касается. Об этом свидетельствуют среднеазиатские дастарханы и столы, накрываемые на Северном Кавказе, в Татарстане, Башкирии, Турции и странах арабского мира. О пиве и анисовой водке – араке – умолчим. Вино там подают исключительно в светских компаниях. Но количество водки, виски и коньяка, употребляемое мужчинами, не чуждыми мусульманской традиции, поражает. То ли запретный плод сладок. То ли мир так устроен, борись с этим – не борись. Нет ничего причудливее первого тоста, когда ведущий стол торжественно провозглашает: «За Аллаха!», после чего застолье, собственно, и начинается. Разумеется, в таких странах, как Саудовская Аравия или Иран, где, вследствие наличия агрессивной религиозной полиции, это может плохо кончиться, пьют либо в строго засекреченном режиме, либо выезжая за границу. Но уж тут, судя по свидетельствам профессионалов-ближневосточников, пьют в дозах, близких к летальным. Как справедливо отметил, выбирая веру, Владимир Красно Солнышко: «Веселие страны есть питие». Чем, до Николая II и Михаила Горбачева с их крайне неудачными попытками введения сухого закона, и закрыл тему. Не исключено, что оба эти эксперимента по протрезвлению страны, предпринятые ее правителями-неудачниками, кончились и для государств, которые они возглавляли, и для них самих плохо из-за случайного совпадения. Но народная молва твердит, что именно из-за этого-то все у них и развалилось. Очень может быть, что соломинка, которая дважды на протяжении ХХ века сломала спину российского верблюда, изначально была вставлена в стакан.

Пьют не только в России и не только в депрессивных диктатурах, не знающих света демократии. В Соединенных Штатах, Великобритании и Скандинавии местное население пьет в условиях развитой демократической системы, имеющей глубокие парламентские корни. Что такое английские джиновые бунты, финские водка-туры и американское бутлегерство, среднему отечественному потребителю и не снится. Пьющий человек способен примириться с окружающей действительностью и несовершенством мира. Терпеть придирки и несправедливость. Без отвращения глядеть на власть – церковную или светскую, центральную или местную, вне зависимости от того, утруждает она себя проведением выборных процедур или ограничивается сухой констатацией того, что правитель есть помазанник Божий, как в арабских монархиях и африканских племенах. Потребление алкоголя в умеренных дозах полезно для здоровья, говорит Минздрав. В любом количестве, добавляет Михаил Жванецкий. И немедленно выпил, эхом отзывается Венедикт Ерофеев. Что и спасает Россию от многих неприятностей, особенно при дополнении выпитого острой и горячей закуской, в соответствии с заветами Михаила Булгакова. Появление на прилавках страны гигантского ассортимента напитков различной крепости по приемлемым ценам, а также приличных продуктов питания во многом возместило напрасное ожидание ее населением обещанного Хрущевым к 1980 году коммунизма, вместо которого были проведена Олимпиада и введены войска в Афганистан. Собственно говоря, для многих это и есть коммунизм – чего еще хотеть бедному крестьянину? Баре где-то что-то делят. Челядь заполняет залы заседаний и ходит с флагами. Волхвы о чем-то спорят в телевизоре. Выпить есть? Есть. Закусить есть? Есть. Войны нет? Пока вроде нет. Чего вам еще надо, б-ди?

Конечно, вред от пьянства есть. Готовность большой массы населения уйти в запой во многом следствие нежелания глядеть на окружающее трезвыми глазами. Не потому, что жизнь в России так плоха на самом деле: есть много стран с куда более тяжелой судьбой. При этом даже камбоджийцы, не до конца уничтоженные во времена Пол-Пота собственным начальством, оптимистичней жителей Российской Федерации на порядок. Жители азиатских пустынь и африканских джунглей, где любой человек с большой вероятностью может не дожить до рассвета следующего дня, не отличаются британским сплином, который на российских просторах более чем распространен. При всем ее криминале, терроризме и безобразиях властей, России далеко до Пакистана, Йемена, Судана или Конго. О Сомали или Афганистане умолчим. Незаселенные пространства, лес и реки, пополняемые регулярно идущими дождями или снегом, – это преимущества, которых не замечаешь, если не провел длительное время в местах, где пить нечего. В смысле совсем нечего, и дождь не идет – пойдет на полчаса через полгода. Туча на небе портит настроение только тому, кто не знает, что такое такыр, хаммада или рег, не говоря уже о солончаках. Скорее уж российская хандра, сопутствующая похмелью, происходит от общенационального перфекционизма ожиданий. Внутренней готовности поверить в то, что где-то есть добро и справедливость, при понимании того, что их на самом деле не так много, и полной уверенности в том, что нам-то их недодано с лихвой. Помимо прочего, трудно вселить в страну большой оптимизм и веру в будущее при наличии непросыхающего дни и ночи напролет батюшки-царя или гаранта конституции, на протяжении длительного времени напряженно работающего с документами. Хотя, рассматривая последствия сугубо трезвого поведения отечественных верхов, при сохранении налаженных коррупционных схем и схем распила, нельзя не вспомнить о китайском: «Сын неба взошел на престол и немедленно удалился в дворцовый павильон, где повернулся к стене и все свое царствование провел, вознося молитвы богам. И страна процвела». Но это не наш случай. Не дождемся.

Не отбивая хлеб у моралистов и экономистов, вспоминающих семьи и падающую производительность труда, поговорим о важном: отношениях народа и слуг народа. В обычной обстановке слегка выпивший народ готов снисходительно отнестись к тому, что, глядя в глаза избранной им власти, в качестве возможных вариантов будущего видит исключительно светлое, темное или нефильтрованное. Власть вне зависимости от реального положения дел говорит о светлом. Ее оппоненты: коммунисты, либералы, консерваторы, националисты, исламисты, хоругвеносцы – о темном. Население, имеющее опыт проживания в стране как до, так и после кончины советской власти, ожидает промежуточного состояния и, за неимением лучшего, готово им удовлетвориться. Но это только пока. «Русский народ» на самом деле отнюдь не представляет собой того, за что его держат его хулители, его апологеты и его властители. Прагматичности, умения трезво взглянуть на вещи и недоверия к пустопорожней болтовне в нем достаточно на любом уровне. В том числе и для того, чтобы не демонстрировать властям до поры, что он на самом деле о них думает. Терпение это – до поры. Именно поэтому любое протестное выступление населения в России – сюрприз и происходит в формате спонтанного взрыва. «Слуги народа» для самого народа – враг, паразит и внутренний оккупант, хуже любого внешнего. Что народ думает о своих «слугах», можно понять из анекдотов, которые он о них рассказывает. Барин и барыня, поп и попадья, дьяк и подьячий, Никита Сергеевич и Леонид Ильич – персонажи в лучшем случае глупые. А уж в худшем… И ведь сажали за них, и в Сибирь ссылали, и с работы гнали – не говоря уже об исключении из партии. Все равно языками чешут, паразиты.

Власть имущие в стране давно спорят: давать народу право на ношение оружия или не давать. Перестреляет друг друга российское население или не перестреляет. На самом деле, не пора ли дать? Или ни в коем случае, потому что пойди его потом отними? Есть опыт США и Израиля, где власть доверяет народу и народ понимает, что это его власть. Там есть свои тараканы, но главное – это взаимное понимание того, что власть, какая она ни есть, своя и в случае чего ее надо защищать, как себя, поскольку она дает гражданам право и возможность защищать себя и свою семью. Любой, пытающийся захватить в заложники американца, рискует получить пулю в лоб. Террорист, пытающийся ворваться в израильский кинотеатр, будет пристрелен десятком посетителей просто потому, что есть из чего. Оружие носят на всякий случай, умеют применять, знают, где и когда его нельзя применять, и за редкими исключениями не делают этого. Люди так воспитаны и так обучены. Разумеется, Россия к этому не привыкла со времен крепостного права – не дай бог, вооруженные холопы барам головы поотворачивают. Но если крепостное право в стране отменено на самом деле, то вообще-то ее населению пора привыкать жить, как живут свободные люди. Что требует больше самоограничений, чем ограничений со стороны власти, которая народу не очень доверяет, поскольку примеряет на себя и знает, что ей-то доверять не за что.

Веками в России власть была над народом и против народа, государство этого народа боялось и, пуще того, панически боялось его в вооруженном состоянии. Но времена меняются. Есть правила, которые регулируют возможность получения оружия в странах, уже прошедших период неуверенности власти в собственном народе или никогда в нем не сомневавшейся: давать право на ношение людям семейным, работающим, с определенным социальным цензом. Вряд ли учителя в России перестреляют врачей, а менеджеры Роснефти станут выяснять отношения с менеджерами ЛУКОЙЛа. Скорее всего, специалисты Моспромстроя не пойдут войной на инженеров Гидропроекта. Что совершенно точно, все бандиты и террористы имеют оружие или легко могут его получить. Не пора ли и нормальным людям дать возможность защищать своих детей? Пока же взрослые, по большей части отслужившие в армии и полные сил люди, вынуждены всей страной звать участкового, когда их дети оказываются в руках террористов, и растерянно разводят руками, глядя на соседа-академика, избитого до полусмерти бандой мелкой шпаны.

Когда-то самым опасным изобретением человечества считали автомобиль. В конце позапрошлого – начале прошлого века в поголовно вооруженной Америке существовали такие драконовские правила владения и управления этим дьявольским изобретением, по сравнению с которыми меркнут даже препоны на пути проведения в Москве португальской корриды. Аргументированно и обоснованно считалось, что массовая автомобилизация при скорости в 20–30 километров в час приведет к столь же массовому психозу, поскольку человеческий мозг таких бешеных скоростей не выдержит. Сегодня только ленивый там не имеет машину, причем о скорости не стоит говорить. В нашей стране – то же самое. Речь не идет о том, чтобы возможность завести пистолет в качестве домашнего друга имели алкоголики и бомжи, люди психически неуравновешенные и склонные к криминалу, подростки и одинокие влюбленные без руля, ветрил и мозгов в голове. Но, повторим еще раз, в России давно пора дать взрослому состоявшемуся населению возможность защитить себя и своих детей, в том числе от очередного майора Евсюкова. Это не позор и не слабость государства, но его сила – договор доверия между руководством страны и ее народом. Народ этот, несмотря на все проблемы и разочарования, любит свою страну. Трагедии, подобные тем, которые сопровождают войну с терроризмом, дают обществу и государству шанс выстроить и сохранить единство, которое возникает в самых страшных обстоятельствах, – единство общей беды и общей победы. Несмотря ни на что, оно пока есть в России, как есть в Америке и Израиле. Хорошо, если надолго.

 

Заметки на полях

Уроки Дубровки

 

В какой-то момент, после того как теракты и захваты заложников пришли в Москву, автору стало ясным, что он, его семья и прочие жители столицы и страны в целом, что называется, «приплыли». После теракта на Дубровке, который вошел в современную историю России как трагедия «Норд-Оста», стало ясно, что это до того чеченская война была где-то и вел ее кто-то. Внезапно она оказалась рядом, и стало ясно, что ведут ее все. После Беслана и взрывов в метро и аэропортах это ощущение усилилось. В ходе первой чеченской войны население, за исключением сравнительно короткого эпизода с захватом роддома в Буденновске, полагало, что это, по большому счету, не его дело. Кому-то было жалко чеченских беженцев, кому-то русских, политики получали на этом свои рейтинги, кто-то воровал в особо крупных размерах. Где-то на горизонте везли гробы. В эфир прорывалась противоречивая информация: то ли с Кавказа надо уходить, то ли нет. То ли народ там такой, всех выселить – без них лучше будет. То ли войну как начали в Кремле, там и планируют, простому человеку во все это лучше не соваться. Да и непростому – тоже. Кто их там разберет, у кого нефть да трубопроводы, а кому-то еще детей поднимать… Логика понятная, простая и верная. Разумеется, обывательская, так ведь, по большому счету, все нормальные люди – обыватели и мещане. Как простые граждане, так и власть имущие и предержащие, которые в свое время тоже начинали не во дворцах и стали власть иметь и ее же предержать с определенного возраста и в связи с определенным стечением обстоятельств.

Так продолжалось довольно долго. Беженцев было жалко не до такой степени, чтобы всерьез им помогать, но по-человечески – жалко. Тоже ведь люди, а народ российский хоть и пьющий, но совестливый. Солдат тоже было жалко. Генералов и олигархов жалко не было. На чиновников глядели с непонятцей: говорят много, все по-умному, хотя и косноязычно, – видимо, кто-то под это много ворует. Однако Бараев и Басаев перевернули все. Тем, кто был способен понять происходящее, стало ясно, что эта война не может быть просто окончена: прекращена политическими методами, волей президента России, господа Бога или Организации Объединенных Наций. Ее можно было выиграть или проиграть. Проигрыш при этом вовсе не означал окончания кровопролития. Отделение Чечни или всего Кавказа, а также организация на его территории какого угодно количества государств не означали, что взрывы и стрельба прекратятся в России – как раз наоборот.

На эту тему есть израильский опыт. Натурально, Израиль страна маленькая, а Россия большая и может на мировое сообщество более или менее счастливо плевать. В Израиле армия – помесь стройотряда с командой «Дельта», снабжение у нее лучше, дисциплина крепче, и солдат срочной службы по выходным отпускают домой на побывку. Про наши вооруженные силы, невзирая на их непрерывное многолетнее реформирование, умолчим. Но суть не в этом, а в том, что чем больше независимости было у палестинских соседей Израиля, тем больше гибло мирных жителей от рук террористов. Теперь это уже аксиома. Как выяснилось, есть люди, которые способны построить государство, и люди, которые могут требовать независимости, воевать за нее, проливая свою и чужую кровь, – и ничего более. Обнаружив, что никакого государства они построить не могут, поскольку строить что бы то ни было органически неспособны, они будут продолжать делать то, что умеют делать хорошо: воевать. Причем по преимуществу выбирая время и место так, чтобы нанести максимальный урон мирному населению, так как, воюя против армии, можно погибнуть, что не укладывается в их планы. Это происходит в Палестине и происходило в Чечне.

Уход из Ливана не принес израильтянам мира на ливанской границе. Уход из Газы и с Западного берега реки Иордан вызвал взрыв террора в самом Израиле. Не видеть этого и не понимать, что уход хоть из Чечни, хоть с любой другой территории Северного Кавказа вызовет взрыв террора в самой России, – было бы даже не глупостью. Это ошибка, которая, как известно, хуже глупости. При всем возмущении по поводу происходившего и ныне происходящего в Чечне в частности и на Кавказе в целом множества людей, для которых теоретическая демократия и вполне справедливое возмущение страданиями гражданского населения в ходе военных действий выше строгой и нелицеприятной логики. Запад, особенно Европа, осуждает Израиль, требуя ухода с палестинских территорий любой ценой и не замечая палестинских террористов, которых называют борцами за свободу, оправдывая действия шахидов-самоубийц. Запад, особенно Европа, осуждает Россию, требуя независимости Чечни и соблюдения прав человека в условиях террористической войны любой ценой, в упор не замечая сепаратистов и террористов. Даже в разгар трагических событий в Москве и Беслане их называли «диссидентами» и «борцами за свободу». Европе простительно интересоваться лишь собственными проблемами, блокируясь с арабскими монархиями во имя обеспечения нефтью, и заигрывать с мусульманскими экстремистами, покупая себе спокойствие за чужой счет. В конце концов, будет или не будет Израиль или Россия на карте – не европейская проблема.

В нашей собственной стране первая чеченская война вызвала в обществе взрыв отвращения. Невозможно судить, была ли ситуация в дудаевской Чечне намного хуже, чем в прочих автономиях разваливавшейся империи, в одночасье бросившей своих граждан в Прибалтике и Закавказье, в Средней Азии и Казахстане на произвол местных правителей. Интеллигенция не верила власти в советские времена, пережила короткий болезненный прилив любви к ней в начале 90-х, жестоко разочаровалась, попала под обаяние Путина в начале 2000-х, вновь разочаровалась, робко полюбила Медведева, разлюбила его осенью 2011 года и верить перестала окончательно. Сколько ни говори о том, что воевать в Чечне начали за права русских, в идею о войне за нефтепроводы и для того, чтобы украсть, верилось как-то больше, а тень Березовского надо всем этим безобразием и вовсе ни в какие ворота не укладывалась и патриотизм гасила на корню. Первым сигналом для тех, кто хотел и мог понимать, что на самом деле происходит, стал Буденновск. Идея чеченской независимости с момента захвата роддома умерла. Все крики о том, что «несчастный» Басаев не имел другого выхода и от чистого отчаяния пошел на вынужденный шаг, гроша ломаного не стоят, являясь умствованиями от незнания жизни и террористической практики. Вторым сигналом стала Дубровка. Третьим и окончательным – Беслан. Рейд Бараева, в частности, означал, что война становится народной, как и всякая война в России, которую армия не может выиграть в одиночку, будь это в 1812 или 1941 году.

Никого в ходе войны с Наполеоном не волновало, что в крепостную Россию с ее элитой, которая была ничуть не лучше нынешней, вторглась армия величайшего полководца тогдашнего мира. Это был враг, его нужно было разбить, и его разбили. Никого не волновало, что сталинский СССР – одну из самых страшных диктатур, которые знала история, пытается захватить цивилизованная Германия, опирающаяся на прогрессивную Европу. Это был враг, и его нужно было разбить любой ценой. Именно поэтому декабристы сначала вошли в Париж, а потом уже вышли на Сенатскую площадь, и идей о внедрении свобод при поддержке французской армии не возникло даже у самых ярых противников самодержавия. Поэтому недорасстрелянные и недососланные «кремлевским горцем» в ГУЛАГ интеллигенты сначала ушли в ополчение, а потом, вытащив Родину из пропасти военного поражения, попытались вытащить ее из той, в которую она попала в ходе построения социализма в отдельно взятой стране в условиях враждебного окружения.

Политики, готовые продолжать теоретизировать по поводу ухода или неухода из отдельно взятой Чечни или всего региона под лозунгом «хватит кормить Кавказ», могут продолжать это делать сколько угодно: говорить не возбраняется. Хотя о чеченцах и жителях других автономий Северного Кавказа – не об их политических или военных лидерах, а о населении этих республик, – они заботятся в предпоследнюю очередь. Поскольку в самую последнюю они заботятся о русских. Еще одна израильская параллель: «Пусть арабы сами разбираются в своих делах». Итог – тысячи убитых палестинцами палестинцев. Десятки тысяч беженцев и эмигрантов, вынужденных оставить свои дома, – самых образованных и состоятельных, неспособных выжить под этнически родственной диктатурой, в отличие от внешней «оккупации». Обезлюдевший юг Ливана, жители которого перебрались в Европу или Израиль, когда на смену израильской армии пришли исламские террористы. Если это не пример итогов политики отступления и сокращения границ, что еще может служить уроком? Косово? Таджикистан? Афганистан? Нет спору, военная администрация, контртеррористические операции и местная клептократия – это плохо. Но режим террористической анархии стократ хуже.

События на Дубровке обозначили простую истину: в чеченской войне возник Первый Московский фронт. Беслан родил Первый Кавказский. Это не гипербола, но всего лишь констатация фактов. В войне с терроризмом нет фронта и тыла. Этим она отличается от прочих войн, к которым население привыкло. Россия до «Норд-Оста» и Беслана не осознавала, что является воюющей страной, причем каждый ее город – если не фронт, то может стать фронтом. Войну с терроризмом можно только выиграть вместе с государством или проиграть, вместе с ним окончив и свое существование. Будущего в государстве победившего терроризма не существует ни у кого. Это наглядно доказали и продолжают доказывать Афганистан, Ирак и Сомали. В сухом остатке это означает, что террористы должны быть уничтожены. В Чечне, Грузии, Папуа – Новой Гвинее или Катаре, как был уничтожен Яндарбиев. Если это ущемляет государственный суверенитет соседей по планете, они могут озаботиться ликвидацией террористов сами. Если нет – пусть не мешают спасать тех, кого в противном случае террористы убьют. При этом не надо называть борцами за свободу и национальную независимость тех, кто берет в заложники мирное население. Партизаны воюют против армии. Если они воюют против женщин и детей – национальная независимость, за которую они, по их словам, борются, кончилась. Если для западных или отечественных политиков и СМИ это не так – это проблема. Но проблема этих политиков и СМИ, а не родных и близких захватываемых бандитами заложников.

Ощущение, что твоя страна воюет, – странное для людей, выросших в мирное время. Ощущение, что нужно воевать за нее вместе с армией, которую ругают ругмя, и властью, которой не слишком верят, – еще более странное. Но выхода нет. Россия – фронт в войне агрессивного политического ислама, борющегося за достижение абсолютной гегемонии в мусульманском мире и во имя этой цели провоцирующего глобальное столкновение с миром неверных и «неправильных мусульман» в Косово и Кашмире, на Бали и в Чечне, в Палестине и Судане, в Ливии и Сирии. Его первой жертвой и заложником являются сами мусульмане. Его цель в конечном счете те же деньги и власть, что и у всех прочих агрессоров, которых знала история. Масштабы этого, в сегодняшние времена глобализации, – всемирные. Никакому государству не выстоять в этой войне без своего народа.

 

Глава 17

Народ и вилы

 

Что в России нужно сделать, чтобы народ взялся за вилы, продемонстрировали Сагра, Кущевка и Митволь. Случай первый – образцово-показательный. Население мелкого населенного пункта неожиданно и для местных силовиков, и для местных бандитов продемонстрировало способность дать им подручными средствами отпор. Вопрос не в том, до каких пор бандиты и силовики будут составлять единое целое на отдельно взятом Урале, и даже не в том, курирует местная милиция наркоторговлю или занимается ею сама. Как оказалось, самооборона населения – единственный способ защитить себя и свои семьи, поскольку шериф не приедет, кавалерия не прискачет и прототипы Глеба Жеглова остались в истории. Нынешний вор не должен сидеть в тюрьме. Он с успехом может командовать городом, губернией и любым ведомством – правоохранительным в том числе. Из чего, повторим еще раз, для народа, который по наивности своей упорно полагает организацию безопасности жителей на местах главным делом власти, вытекает необходимость его поголовного вооружения. Когда тебе никто не помогает – помоги себе сам. Кавказ демонстрирует, к чему это приводит, однако всеобщее распространение традиций абречества и кровной мести на страну при сохранении существующего положения – лишь дело времени. Пока рейдеров еще не начали повсеместно встречать очередью от бедра старушки-сторожа и ветераны, но спасибо Говорухину: Михаил Ульянов в роли ворошиловского стрелка был убедителен. Во всех смыслах. Другое дело, что Сагра – не правило, а исключение. Скорее, правило – Кущевка, которая без совершенного там массового убийства в рамках местных разборок так и продолжала бы существовать под своей «крышей». Возможно, власть не понимает, что при такой ее несостоятельности, тем более что в качестве подателя благ и услуг она давно котируется плохо, население склонно спокойно относиться к любому оккупанту, полагая, что хуже быть уже не может. Наличие доверия к президенту в день выборов без такого же доверия к его министрам, губернаторам, мэрам, прокурорам, судьям и милиционерам-полицейским есть ноль. Что толку с его рейтинга царю, когда его бояр, дворян, сокольничих и околоточных повсеместно полагают саранчой, которую грех не извести? Царь может до какого-то предела такие настроения игнорировать, но это только значит, что, когда предел будет перейден – причем неизвестно где и когда, именно он окажется тем человеком, который в этом главным образом и будет виноват.

Несправедливость и неоправданная жестокость власти для населения куда хуже, чем беспредел бандитов. От овчарки не ожидают, что она будет резать подопечных овец, взяв пример с волка, а то и в компании с ним. Волк в такой ситуации может еще и в лесу отсидеться, но овчарке это точно не удастся. Именно на это напоролась Речь Посполитая, после того как малоизвестный провинциал Богдан Хмельницкий не нашел в Варшаве управу на зверства провинциального же польского магната. И что бы стоило панам проявить разумную справедливость? Но вместо этого у них сработала корпоративная солидарность, с точностью до 100 % демонстрируемая нынешними «питерскими». Итогом стали события, которые польский писатель Сенкевич описал с сильно иных позиций, чем русско-украинский писатель Гоголь. Параллельное прочтение «Огнем и мечом» и «Тараса Бульбы» чрезвычайно полезно, демонстрируя, что освободительный порыв народа и кровавое бесчинство толпы – разные названия одного процесса. Для Польши это кончилось тремя разделами страны. Отсутствие на большей части ушедшей в историю польской шляхетско-магнатской империи поляков, от которых остались только полуразрушенные замки, кладбища, костелы и городские рынки, урок любому, кто потратит минуту на то, чтобы осознать, к чему приводит всякий центр пренебрежение коллизиями на местах. Бессилие верхов навести порядок в рядах собственных бурбонов не означает, что его не наведут низы. После чего настанет не благорастворение духа и всеобщее благолепие, а черт-те что на пару-тройку поколений. Проходили, и даже не так давно. Память свежа, отчего пока не взорвалось. Когда взорвется – поздно будет.

Митволь, как символ несгибаемого государственного мужа, усилия которого, исходящие из твердого понимания им долга, могут свалить любое государство, помянут тут не зря. Удачно не совпало, но снос домов в поселке «Речник», который он так бодро начал на излете правления в Москве Юрия Лужкова, – действие из разряда тех, которые при случае и рушат династии и страны. Бульдозер, уничтожающий чей-то дом и сад, вне зависимости от того, является ли это итогом спора хозяйствующих субъектов, неукоснительным исполнением закона или ведомственной инструкции, либо производится по приговору шемякиного суда, не производит никакого другого действия, кроме прямого призыва к топору. Желание немедленного использования этого инструмента не по исходному назначению, а в качестве полезного гаджета у плахи, хоть на Лобном месте, хоть на ближней обочине, возникает по отношению ко многим. Мэру, который много сделал и преобразил Москву, но, очевидно, к старости совсем уж обезумел, коль скоро его именем творят такое. Всем тем, кто принимал эти законы, издавал эти инструкции и выносил эти решения суда. Участникам процесса – от бульдозеристов до охраны, и в первую очередь самому Митволю, которому сегодня можно только пожелать, чтобы его собственная дочь никогда не встретилась с той беспредельно жестокой, несправедливой и бездушной силой, которую ее любящий отец обрушил на не заслуживавших этого людей. Можно лишь представить, чем это кончилось бы, если бы его рвение было продемонстрировано под выборы 2011–2012 годов. Когда организаторы протестных выступлений вспоминают слова Лимонова, что у него «украли революцию», всех тех, кто знает, что такое революция, бесконечно радует, что русский Че не смог использовать для организации бунта одну из лучших возможностей, обеспеченных ему московскими властями: разошлось во времени. Митволя, который в «Речнике» домов не строил и камней не собирал, но разбрасывал их с пылом и безжалостностью организатора продразверстки, можно оправдать лишь тем, что для эпохи раскулачивания или Большого Террора оно бы и ничего. По крайней мере, ничего особого. Но вроде бы те времена прошли. Или они прошли не совсем?

Людям свойственно прощать любые прегрешения власти, кроме двух: опасности для их детей и дома. За своего ребенка нормальный человек готов сражаться с кем угодно. За дом, где он живет, тоже. Сто раз подумать, перед тем как попытаться снести любое жилье, имеет смысл просто потому, что это значит: завтра каждый может оказаться в аналогичной ситуации. В том числе инвестор. Что приватизация – чепуха, а частная собственность – вранье. Нельзя владеть собственностью в стране, демонстрирующей, что эту собственность можно отобрать или уничтожить. Нельзя в ней жить или работать, если можно жить и работать в другом месте. Нельзя поддерживать администрацию, которая включает людей, способных перемалывать лояльное к ней население. Именно это – результат действий Митволя, роль личности которого в современной российской истории, при несопоставимости его с фигурами первого ряда, недооценивать не стоит: именно он продемонстрировал возможность возвращения России во времена куда худшие, чем те, что предшествовали распаду Советского Союза. Бессмысленно сегодня говорить, был ли отправлен мэр Москвы в отставку справедливо или в накале эмоций, не имевших к делу никакого отношения. Начатый, хотя и прерванный под давлением центра, снос «Речника» лишил его легитимности, как ГКЧП лишил легитимности и участников путча, и Горбачева, роль которого в той истории более чем неясна, хотя мало кому, кроме узких специалистов, интересна. Повторение ситуации, которая для жителей населенного пункта, оказавшегося на пути Митволя, окончилась не до конца трагически, лишь потому, что среди них было два министра федерального правительства, для любой власти может стать фатальным: дома с людьми – это гораздо хуже, чем Химкинский лес. «Мой дом – моя крепость» поговорка английская, но в России она более чем актуальна.

Опять-таки, самым жестоким образом карать любое должностное лицо, чьи действия или бездействие искалечили или, не дай бог, убили ребенка, – в интересах любой власти, которая хочет существовать. Если она этого не понимает – ее не будет. Милиционер, полицейский и любой другой правоохранитель, когда и если он дотронется до чужого ребенка, произведет разрушительный эф