Интеллигенция, революция и собственность

 

Интеллигенция и революция – забавная тема. Когда интеллигенция собирается поговорить о революции, она забывает о том, что, когда будет революция, ей первой кишки на штык и намотают. Причем любой интеллигенции – и той, кто организовывает революцию, и той, кто против революции. Та, которая против, может еще в Харбине отсидеться. Но которая революцию организует – той точно не уйти.

Есть ли в России революционная ситуация? Автору вспоминается прадедушка – известный дореволюционный меценат, поддерживавший, помимо прочего, украинскую фракцию РСДРП. Он революции сочувствовал, поскольку власть тогдашняя была гнусна. И уж она точно была не симпатичнее сегодняшней. Верховная власть была слаба – нынешняя посильнее. На местах шли сплошные погромы. И было понятно, что придут революционные идеалисты к власти, и все будет справедливо, и настанет всеобщее народное счастье. Что получилось – известно. Так что сегодня, когда в рядах оппозиции обиженные «бывшие начальники» и интеллигенция объединяются с революционной шпаной, – спасибо, мы в этом кино уже были. Понятно, что в итоге революции у власти останется исключительно шпана.

Революционной ситуации в России нет и в обозримой ситуации, к счастью, не предвидится. Власть никому не нравится, но уж какая есть. В конечном счете она везде плоха. Сильно ли отличается дуростью отечественный парламент от израильского Кнессета или Конгресса США, а также немецкого бундестага? В общем, нет. Дурь свою депутаты скрывать умеют плохо. В Европе умеют лучше. Опять же, костюмы там лучше носят и ведут себя дисциплинированней. Но общее течение демократии постепенно приводит нас именно к такому нормальному партийно-политически-воровскому парламентаризму.

Верховная власть и государственная элита – сильно ли они озабочены революцией? Да, в общем, нет. Они озабочены построением российских дзайбацу – как у японцев, или чеболей – как у Южной Кореи в виде госкорпораций с многомиллиардными оборотами. Там делаются серьезные деньги. Те, кто всерьез говорит о революции или о том, что вся элита прогнила и хорошо бы ее заменить, не просто не умеют этих денег делать. Они вообще не знают, что такое хозяйственный процесс. Если люди не смогли организовать даже справедливо стократ обруганный кооператив «Озеро», то не стоит им претендовать на то, чтобы взять власть в отдельно взятой стране, не представляя себе, как эта большая территория управляется и что с ней надо делать, чтобы работала канализация, тепло, металлургия, а также прочая нефтянка и Газпром.

Поэтому у нас нет революционной ситуации, при том, что власть всем не нравится – от шоферов до миллиардеров. Она и не может нравиться. Она демонстрирует абсолютный эгоизм и аристократическое наплевательство на то, что там внизу, и на тех, кто внизу. Она уверена, что внизу не народ, с которым нужно считаться всерьез, но просто большая масса обывателей. От быдла, с которым можно делать все, что угодно, как делалось с пенсионными и медицинскими реформами, до нервных пугливых бюргеров, которых можно рэкетировать на партийной или силовой основе. Это же относится к интеллектуалам, которых все явственнее прекращают спрашивать о том, что делать, параллельно прекращая платить им их небольшой паек, после чего они становятся горячими приверженцами революции. В частности потому, что они власти не интересны. Не потому ли интеллектуалы более прочих утверждают, что революция зреет, что паек им хочется, а ведь не дают!

Но при всем том, как нам исконно плохо в родном Отечестве, нас не ждет нигде ничего лучшего, и во многих частях мира все гораздо грустнее. Слава богу, мы не живем в Судане, Ираке, Конго или Ливии. У нас есть то, что есть, и все это, которое есть, вполне можно постепенно цивилизовать. При этом никому в стране, учитывая воспоминания о революции и Гражданской войне, не хочется опять начать убивать друг друга. Не хочется всерьез, ни на какой основе. Ни на национальной, ни на политической. В том числе тем, кто «сверху». Если посмотреть чуть пристальней, можно заметить, что все российские силовики своих детей сделали банкирами или руководителями корпораций. Они передают по наследству не погоны, но деньги и собственность – и это обнадеживает.

Стало общим местом полагать, что нынешняя власть наступила на горло российской демократии. При всем уважении к веселой анархии, которую называли демократией в 90-е годы, там все было, как в старом анекдоте: «То, что мы принимали за оргазм, оказалось астмой». Это была, конечно, свобода, но никакой настоящей демократии в России не было. Демократия – это конкуренция групп людей, у которых есть свои интересы. Людей, которые эти интересы защищают для своих детей и внуков. Землю в стране начали продавать и покупать более-менее законно лишь в начале 2000-х. После чего всей страной и начали, исходя из идущего бума подмосковного и не только подмосковного строительства, наконец, вкладывать деньги в собственность.

О какой демократии 90-х можно говорить, когда делать элементарные долгосрочные вложения в эти годы люди просто боялись? И о какой революции говорить сегодня, когда бояться перестали? В 90-е, когда автору предлагали оптимистические сценарии будущего, он сразу вспоминал, что до 1917-го добрая часть Екатеринослава была в семейной собственности. Две войны, одна революция – ноль в остатке. Особенно ярко это вспоминалось после встреч с американскими Тишами – теми самыми, о которых в США сложена поговорка «богат, как Тиш». Они были бедными и эмигрировали в США из того самого Екатеринослава. Предки автора были состоятельными, верили в революцию и остались. Результат понятен. Впервые с той, дореволюционной, поры бизнесмены более или менее спокойно вкладывают средства в российскую экономику. В первую очередь потому, что те процессы, которые идут в стране, говорят о том, что революции не будет, да и возглавлять ее некому. Хотя над эволюцией системы работать надо непременно – именно как над альтернативой очередной российской революции.

 

Глава 10

Люди веры

 

Церковь как институт держала под контролем сферу интеллектуальной жизни на протяжении большей части истории современного христианского мира, находясь с властью в сложном симбиозе, периодически переходящем в противоборство. То же самое, к слову, относится и к ее отношениям с людьми искусства, литераторами и академическим сообществом. Держала, потому что полагать, что современный клир хоть как-то влияет на свою паству, более чем наивно. Для таких стран, как Польша и в немалой мере США, это еще как-то работает, но для России странно ожидать, чтобы церковные инициативы по организации добровольных народных дружин, дресс-коду и прочих далеких от обрядности вопросов были кем-то за пределами узкого круга истинно верующих приняты всерьез. На деле все влияние, которое в стране имеет церковь, получено ею сверху, причем с самого верха. В рядах иерархов и рядовых служителей есть люди достойные и умные, талантливые и верящие в Бога так, как, с точки зрения обывателя, только и должен верить человек, посвятивший свою жизнь религии. Есть и другие. Многих из них отличает тяжелая ксенофобия, непонимание и неприятие людей с другими устоями, в том числе религиозными, не говоря уже об атеистах. Отметим мимоходом, что вера последних в отсутствие в этом мире Бога по большей части означает не неприятие морально-этического комплекса, который род людской выработал на протяжении тысячелетий, но добровольное его выполнение без указующего перста, обрядности и наказующей дубинки. Не более, но и не менее.

Все это не делает людей верующих лучше или хуже неверующих, при том, что выяснить, кто на самом деле входит в ту или иную категорию, куда сложнее, чем полагает пресса и изначально ангажированные представители той или иной точки зрения, незнакомые с работами профессионалов, занимающихся этой темой. Как именно устроен мир религии, какое число тех, кто полагает себя относящимся к той или иной конфессии, на самом деле в нее входит, кто составляет ядро этой группы, кто периферию и из каких частей все они состоят – предмет прелюбопытнейший, но к настоящей книге относящийся более чем косвенно. Когда и если автор имел бы в своем распоряжении пару лишних лет, он уделил бы некоторую их часть поиску всех искомых материалов и осчастливил читателей детальным разбором того, что собой представляет сегодняшняя Россия с точки зрения религии. Картина вышла бы не менее причудливая, чем в любой современной стране, где вера смешивается с суевериями, а люди, искренне полагающие себя христианами, практикуют то, за что в обществе менее терпимом им грозил бы весь набор имевшихся в его распоряжении санкций, от епитимьи до отлучения и, не исключено, ссылки и костра.

Поверхность этого религиозного пруда представляет собой сосуществование всех традиционных конфессий России. Под этими конфессиями понимается, во-первых, православие в версии Русской православной церкви – формально и фактически старший брат всех прочих российских религий, принимающий активное участие в межрелигиозном диалоге в его современной гуманной форме, который заставил бы перевернуться в гробу отцов-основателей любой церкви. Второй по чину – ислам в традиционных для России формах, религия наиболее динамичная и испытывающая самое серьезное давление извне. Третий – иудаизм в формах каких угодно: с евреями, имея практический опыт, власть предпочитает не связываться, полагая их народом склочным и со связями. Завершают список «присутствующих за столом» буддизм и некоторое число малых церквей. Последние и в царское, и в советское время воспринимались РПЦ без большого восторга, но игнорировать их или избавиться от них было невозможно. К примеру, если русские старообрядцы – нетрадиционное для страны религиозное сообщество – кто тогда традиционное? Ранжирование младших братьев на рынке опиума для народа – вопрос тяжелый. Споров и скандалов этот процесс порождает много, хотя большая их часть, по счастью, ограничена кругом тех, кто в этих сварах непосредственно участвует.

Религиозные войны в чистом виде в стране идут исключительно в мусульманской умме, постольку, поскольку они идут в мире ислама за пределами России. Отголоски войн между суннитами и шиитами, сторонниками салафитского «чистого» ислама и представителями всех прочих его направлений составляют главную проблему межрелигиозных отношений в стране, хотя, к немалому счастью всех, кого это непосредственно касается, Россия избавлена от главной головной боли Европы: больших ближневосточных общин. Выходцы из периферийных варварских областей Большого Ближнего Востока – горцы и жители пустынь, вместе с нашедшими себя в радикальном исламистском террористическом Интернационале представителями образованных слоев, в России хорошо заметны и не могут раствориться в среде местных мусульман даже при желании. Суданец или сомалиец, афганец или араб, турок или иранец в Поволжье и на Северном Кавказе ни в каком качестве, кроме иностранцев, присутствовать не могут и в обозримом будущем не смогут. Как там говорилось в старом советском анекдоте? «Здравствуй, американский шпион.??? А у нас в Сибири негры не водятся». Что сильно помогает как местному духовенству и власти, так и курирующим экспатов силовикам. Но это все больше про экзотику, а российским «традиционникам» с окормлением паствы и других проблем хватает.

Во-первых, конкуренты, о которых ниже. Во-вторых, нетрадиционные верования и культы. В-третьих, верования, не попавшие в число традиционных, хотя как раз вполне исконные. По второй и третьей категориям все ясно. Традиционными для страны религиями были признаны религии мировые, единобожие в привычных формах. Притом монотеизм не есть истина исключительно для всех, в том числе в России. Вера в духов вещь редкая, но достаточно распространенная, и кто сказал, что шаманизм – это не религия? Большую часть истории только он и родственные ему формы религии и существовали. В Российской империи со времен Екатерины совмещать несовместимое умели. Язычники во время призыва в армию клялись на том, что было для них свято, не особенно задаваясь теологическими проблемами соседей. То же самое касалось всех, кто не мог приносить присягу на Библии. Коран и Тора для присяги годятся ничуть не хуже, да и британский прецедент с избранием мэром Лондона год за годом еврея Ротшильда, который на христианской Библии не мог присягнуть по определению, в итоге чего был изменен протокол, в России был известен хорошо. Определенная гибкость в этой части в отечественной практике есть. Кришнаитов и приверженцев сайентологии в стране многие недолюбливают, но шаманы популярны. Потрясший тех, кто хоть немного понимает суть вопроса, прецедент с признанием буддистами Дмитрия Медведева воплощением богини Белая Тара продемонстрировал, что он, при всей его демонстративной приверженности нормам православия, не пренебрегает и имперскими традициями, которые как раз требовали, чтобы Великий Белый Отец из Града на Семи Холмах был признан наиглавнейшим из главных всеми его подданными без исключения. Традиция старая. Чингисхан покровительствовал мусульманским улемам и христианским священникам, которые признавали его власть. Тамерлан был глубоко верующим мусульманином, но не отказывал в почитании Тенгри. Чем нынешние хуже?

Повторим: у всех, кроме мусульман, религиозные войны кончились давно. У евреев – во II веке нашей эры. У христиан – в XVII. Кто первый встал, того и тапки. Ислам не хуже и не лучше, он просто моложе, чем его ближайшие родственники, почему и продолжает бурлить, когда те уже успокоились. Это вовсе не значит, что евреи и христиане с означенных эпох перестали враждовать, интриговать и устраивать всяческие неприятности в своей собственной среде. Напротив. Просто большие войны устраивались по другим поводам, а из-за веры резаться всерьез, на государственном уровне, стало неприлично. Погромы – сколько угодно. Притеснения – за милую душу. Ограничения – будьте любезны. В том числе и в светочах демократии: Британии и Соединенных Штатах. Но не так массово и с постепенным переходом к более цивилизованным формам взаимной неприязни, которая во времена новейшие никуда не делась, но в мире западном замаскирована политкорректностью. Тем не менее соперничества никто не отменял, и разгорается оно в первую очередь за души. Заметим, что на этом рынке спрос куда больше предложения. Ссылаться на советскую власть и воинствующий атеизм бесполезно, они лишь проявили кризис, но не были его причиной. В дореволюционной России практика поведения клира и его близость к власти подвели прочную базу под все послереволюционные гонения на религию. Скорее уж запреты на нее во времена вегетарианские способствовали широкому распространению в среде интеллигенции и бюрократии, озабоченной поиском корней, романических иллюзий по ее поводу, рассеявшихся по мере знакомства с церковной практикой у многих верующих. Не преминем заметить, что касается это кого и чего угодно, включая мечети, синагоги и дацаны.

Подвижников и святых в любой религии намного меньше, чем необходимо. Хотя РПЦ за 20 постсоветских лет сделала для упрочения своего положения в стране все, что могла, и некоторое из того, что было сделано, воистину было подобно чуду, но конкуренты не дремали. Протестантизм и католичество и до революции имели в России прочные корни – достаточно оценить число и уровень старинных храмов. В новые времена, с распространением Интернета и открытием границ, миссионеры всех возможных сект, церквей и общин получили массу возможностей. Не стоит заблуждаться: истинно верующих в стране всегда было мало. Те, для кого религия была модой или средством поиска своего круга общения, нашли в костелах, кирхах и молельных домах то, что искали: сопричастность к современному христианству. При всех своих достоинствах, ничуть не менее значимых, чем активно обсуждаемые ее критиками недостатки, назвать РПЦ современной церковью не взялся бы никто. Речь не о модных веяниях, вроде рукоположения священников-гомосексуалистов, священников-женщин или проведения однополых браков. Проведя много времени в жестких дискуссиях со сторонниками этих девиаций, автор признает их полное право иметь свое личное мнение по этому поводу, однако полагает, что церковь или синагога с такого рода новациями храмом быть перестают и превращаются в вертеп или феминистский клуб. Желающие посещать вертеп или клуб с любой степенью регулярности имеют полное конституционное право делать это: Приказ тайных дел в России давно закрыт. Речь о том, что и самые ортодоксальные из церквей, когда они, сталкиваясь с изменением реальности, теряют паству, борются за нее, меняя стиль общения с аудиторией. На чем Реформация и выиграла у католичества, хотя и Рим в борьбе за выживание немало изменился. Мелочь – но показательная: в беседах с русской публикой, принявшей католичество или протестантизм, слишком часто, чтобы быть случайностью, всплывает упоминание возможности сидеть во время службы. Для церкви феодальной – ересь. Тут царь, бояре и дворянство, а при них – сидеть?! Для современной – норма жизни. Тем более что среди верующих стариков все больше, а свое они уж точно отстояли.

Как бы то ни было – конкуренция острая, запретительными мерами ничего не добьешься, а вполне благостная на первый взгляд статистика лукавит. Исторически, этнически и цивилизационно подавляющая часть населения страны на самом деле идентифицирует себя именно с православием. Как, впрочем, с баней, березками, медведями, Волгой и Сибирью. Что ни о чем не говорит, как ни о чем не говорит число формально крещеных и даже посещающих время от времени храм. Церковь, мечеть, синагога и любой другой религиозный институт влияет на более или менее постоянной основе только на тех, кто в нее ходит регулярно, полагая частью своей жизни. Не говоря уже о тех, кто последовательно исполняет все налагаемые этим институтом ограничения и придерживается прописанных в его правилах норм. Что в отечественном христианстве дает нам максимум 5–7 %, в исламе – 8 – 10 %, а у евреев и вовсе 1–3 % от численности населения, которое себя полагает принадлежащим к той или иной конфессии. То есть храм построить можно, и по праздникам он даже не будет пустовать, но не более того. Это к вопросу об иллюзиях власти в отношении возможностей религиозных объединений влиять на умонастроения людей. Тем более что для подавляющей массы верующих и абсолютного большинства любого клира обряды во многом подменяют веру в Бога. Последнее не просто важно – но, как в свое время говаривал Владимир Ильич, архиважно.

Обряд и вера – не просто не одно и то же, но иногда прямая противоположность друг другу. Обряд – иллюстрация и агитпроп, он может оттенить, привлечь и развлечь, но вере он не адекватен и веру не заменит. На таран и амбразуру гонит вера – не обряд. Перекрестившись, совершив намаз или сказав «Шма Исраэль», это сделать легче – если веришь. Число готовых ради веры пойти на подвиг и на смерть, поделенное на количество тех, кто полагает себя людьми верующими, демонстрирует, в какой мере государство может полагать религиозные объединения опорой власти. Коэффициент понятен. Времена Ивана Сусанина и Кузьмы Минина не вернуть. Притворяться, что это не так, бессмысленно. Хотя с точки зрения имитационной проблем нет. Когда вместо образования – ЕГЭ, молодежной политики – «Наши», а модернизации – «Сколково», так и с религиозным самосознанием все хорошо, и на этом основании можно строить такие госпроекты, как духовность и национальная идея. Бюджет все стерпит. Клир получит какое-никакое вспомоществование, приходы на кормление и крышу над головой, а в случае особого везения – ключи от «Мерседеса». Паства – шанс на утешение, поскольку священнослужитель во многом выполняет функции психотерапевта, вне зависимости от того, умеет ли он их исполнять профессионально. Лучшие – умеют, дай им Бог здоровья и терпения.

Скептики в очередной раз спросят, есть ли в этой церкви (мечети, синагоге, кирхе… – нужное подчеркнуть) Бог? Хотя с тем же успехом можно спросить, а где он вообще есть? Но что точно не прокатит – самодержавие, православие и народность, как три ножки табуретки, на которую власть может сесть – отдохнуть от трудов праведных. Было уже. Помазанника Божия, он же самодержец всероссийский, сначала предали и продали – все, кто мог, включая церковные власти. Затем заставили отречься, то есть свергли. И в конце концов убили. Духовности и национальной русской идее это ничуть не помешало. Мучеником его, разумеется, признали, но как-то «через власть» – три поколения спустя. Если это и есть вся необходимая к выполнению задача – ее потомки нынешних людей веры несомненно выполнят. Беда лишь в том, что те, кто возлагает на них задачу укрепления государственных институтов и лояльности к этим институтам населения, скорее всего, такой задачи не ставят. Охота была им при жизни планировать собственную панихиду! Засим, что государству от религии нужно, институты, ее представляющие, государству не дадут. Что институтам нужно от властей – они возьмут авансом. Сочтутся в царствии небесном – как обычно. Прав был Марк Твен – веселый умница Самуэль Клеменс, который не терпел попов. Хотя и среди них бывают исключения.

Заметки на полях

 

О вы, которые уверовали…

 

Как быть ответственному лицу, если нужно быстро придумать решение сложной проблемы, которая не решается ни быстро, ни просто? Привлечь профессионалов – заподозрят в некомпетентности. Все, что профессионалы присоветуют, – сложно, долго и для страны хорошо, но самому-то зачем? Современному чиновнику и год – бесконечность, что ему толку от программы, рассчитанной на поколения? Один из напрашивающихся выходов – вместо того, чтобы на свой страх и риск развивать собственное, поддержать чужое. Зарубежная инициатива, согласованная «в инстанциях», снимает ответственность с конкретного человека. Если что и будет не так, правильно вставленная в деловую переписку фраза сохранит карьеру.

Проблемы подготовки имамов для России это касается в полной мере. Идей такого рода достаточно. В том числе сравнительно недавняя – египетская. Каирский университет Аль-Азхар в преддверии «арабской весны» предлагал готовить для нужд России за российский счет имамов и женщин-проповедниц, а также переводить на иностранные языки первоисточники, вести активную «дерадикализацию и борьбу с экстремистской мыслью». И так далее, и так далее, и так далее… Говоря попросту, египетские «варяги» продемонстрировали понимание того, что исламская Россия «велика и обильна, а порядка в ней нет», проявили готовность ее обустроить и выразили надежду на взаимность руководства. Результаты такого обустройства, как видно по результатам парламентских выборов рубежа 2011–2012 гг. в том же Египте, могли неприятно удивить тех, кто по наивности не только не подозревал о наличии в России университетского востоковедения, но искренне полагал, что ислам не только нужно, но и можно делить на «правильный» и «неправильный». Идея о том, что если договориться с кем надо о чем надо, то взрывать будут «где-то там», – не нова. Вот только какое отношение она имеет к Аль-Азхару?

Египет при Мубараке казался страной достаточно управляемой, чтобы официальная позиция руководства университета стала торжеством идеи диалога цивилизаций. Но если заявление главы Аль-Азхара шейха Мухаммада Сейда Тантави о том, что «двери джихада в Ираке открыты до Судного дня», еще можно списать на риторику, то обычная для возглавляемого им университета роль центра антиправительственных волнений, организуемых «Братьями-мусульманами», плохо укладывается в политику лояльности властям. Чем кончилась для власти АРЕ площадь Тахрир, известно. Количество экстремистов, прошедших школу Аль-Азхара, от шейха, благословившего убийство Анвара Садата, до идеологов Аль-Каиды слишком велико, чтобы быть случайным. На протяжении всего ХХ века Аль-Азхар был одним из главных центров становления исламской политической мысли и радикальный исламизм был одним из тех течений, которому симпатизировали и в котором принимали участие его выпускники.

О том, что «кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую», известно. Но кто сказал, что это неверно для структур и материй более тонких? В том числе политических и религиозных? Суверенность государства – и демократического, и любого другого – немыслима без уверенности в том, что сфера духовная, будь она хоть сто раз от этого государства отделена, воспитывает граждан, а не пятую колонну. Противостояние духовенства и властей всегда приводило к однозначным результатам. Государство могло взять ситуацию под контроль – не обязательно в советском варианте. Византия Юстиниана или Россия Петра – пример. Могло быть взято под контроль само, как в папском Риме и современном Иране. Либо – и примеров тому легион – взрывалось бунтами. Протестные движения не обязательно имеют религиозный окрас, но нет ничего более легкого, чем спровоцировать внутренний конфликт с непредсказуемыми последствиями, привлекая в страну иностранных религиозных лидеров и отдавая им на воспитание собственных. Европа дорого заплатила за иллюзии в отношении того, нужен ли «европейский ислам» или можно обойтись исламом пакистанским, алжирским, египетским и марокканским. Америка, поддержавшая в Афганистане «борцов за веру» против «империи зла», заплатила еще дороже.

Какие бы «нестроения» ни обрушивались на Русскую православную церковь, трудно вообразить, чтобы государству взбрело в голову привлечь к массовому воспитанию ее священнослужителей иностранные институты. С того периода, когда Россия начала претендовать на собственное место в Европе, создание собственных национальных институтов, готовивших духовенство для страны, было важной и успешно разрешенной задачей. Чем хуже православия российский ислам, а также прочие «традиционные конфессии», распространенные в стране?

Можно ли представить, чтобы Василий III или Иван Грозный в эпоху, когда в Европе шли религиозные войны, задумались о том, не подходит ли их стране доктрина Кальвина, Лютера или официального Ватикана, вследствие бед, обрушившихся на православный Константинополь? И если бы фантастический вариант такого рода был реализован, кто был бы хуже для России – гуситы или отцы-инквизиторы? Чем это отличается от конкурирующих между собой «египетской инициативы» и аналогичных предложений из Турции или Саудовской Аравии в наши дни, когда исламский мир раздирают конфликты, сравнимые с теми, которые сотрясали иудаизм до II, а христианство – до XVII века? Взрыв этот – свидетельство жизнеспособности ислама, но главным его следствием является противостояние любой исламской ортодоксии современному модернизированному миру, включающему Россию. Ее он, впрочем, затронул лишь краем – пока.

Мы часто не отдаем себе отчет в том, что современные российские мусульмане и выходцы из религиозно-идеологических центров исламского мира живут в разных мирах и эпохах. Ислам в России, тысячу лет развиваясь рядом с иными конфессиями и лишь изредка доминируя на ограниченных территориях, утратил агрессивность, которая была ему свойственна в ранние эпохи. Российские мусульмане выработали механизмы мирного сосуществования не только с христианами и евреями, но и с буддистами, последователями языческих культов и атеистами. Нравится это приверженцам «чистоты веры» или нет, но именно такой подход сохранил страну, позволив ей в XVIII веке превратиться в Империю, а в ХХ пережить такие геополитические катастрофы, как Октябрьская революция и распад СССР. Какой контраст с современным Египтом, переживающим ускоряющуюся исламизацию радикального толка!

Реализация зарубежных инициатив по воспитанию нового поколения российского исламского духовенства означает не только провал политики, направленной на интеграцию мусульман России в структуру государства, проводимой всеми властями страны на протяжении пяти с лишним веков. Ее неизбежными следствиями будет исчезновение отечественного муфтията и возникновение на территории России замкнутых этно-конфессиональных анклавов, внешне лояльных властям, на деле же подконтрольных лишь собственному руководству. Анклавы эти – естественная база радикальной идеологии, политическим инструментом которой является терроризм. И если те, кого не убеждает опыт Франции, Великобритании, Бельгии или Дании, готовы провести эксперимент над Россией, не слишком ли велика будет цена, заплаченная за удовольствие наступить на европейские грабли?

 

Те, кто прочел и понял, – прочли и поняли. Прочим напомним – сказано в Коране, в суре второй «Корова»: «И среди людей некоторые говорят: «Уверовали мы в Аллаха и в последний день». Но они не веруют… А когда им говорят: «Не распространяйте нечестия на земле!» – они говорят: «Мы – только творящие благое». И сказано в суре третьей Семейство Имрана: «А среди них есть такие, которые своими языками искривляют писание, чтобы вы сочли это писанием, хотя оно и не писание, и говорят: «Это от Аллаха», а это не от Аллаха, и говорят они на Аллаха ложь, зная это». Пророк знал, что говорил!

 

Глава 11

Эй, вы, там, наверху!

 

Коль скоро Россия выстроена по имперским лекалам – а она по ним выстроена и перестроиться не может, хотелось бы понять, кто в доме хозяин. Да и есть ли в этом доме хозяин? Население, вопреки заклинаниям западных политиков, российских политологов и международного сообщества активистов-общественников, не видит ничего страшного в том, чтобы существовать в полудемократическом или вовсе недемократическом обществе, если ему обеспечен чистый воздух, приемлемые жилищные условия, кусок хлеба, медицинское обслуживание, безопасность на улице, пенсия для себя и гарантированное будущее для детей. Свободное передвижение по миру и возможность держать сбережения в твердой валюте приветствуются. Служба в армии не возбраняется, если она будет недолгой и нормально организованной. Произвол полиции не прощается – много правящих режимов именно на этом полетело. Бюрократия и коррупция неизбежны, как утренний восход солнца, но не принадлежат к числу национальных ценностей, которыми гордятся. Если не дела, то речи руководства должны соответствовать масштабам государства и стоящих перед ним задач. В общем, в совокупности все это примерно то, что собой страна и представляет.

Вопрос лишь в том, насколько вся эта телега работоспособна и есть ли кто на облучке, или она помаленьку трухает под горку сама собой, по инерции. Административно-командная система старого типа давала населению сиротский набор благ при общем дефиците и тщательно замаскированном неравноправии. Распределители, из которых питались и одевались верхушка и ее окружение, не афишировались. Система заказов маскировалась тщательнее, чем ракетные базы. Информация фильтровалась на всех уровнях. Вражеские голоса глушились, а программа «Время» ежедневно демонстрировала, что смерчи и землетрясения происходят где угодно, только не в СССР. Отдельно взятые недостатки и пережитки присутствовали, но с ними боролась вся страна по мере продвижения к светлому коммунистическому обществу. Каждый мог рассчитывать на плечо товарища и заботу коллектива. Социальные лифты, о которых так сокрушаются социологи и ветераны, работали: амбициозная серость со дна общества исправно поднималась наверх, притаптывая всех, кто стране не был нужен позарез, исходя из оборонных, идеологических или внешнеполитических соображений.

Граф Алексей Толстой, дворяне Михалковы, академик Харитон и прочие счастливцы такие индульгенции имели. Другим не повезло, и их судьба была прискорбной. Желающие могут почитать рыбаковских «Детей Арбата», а лучше сразу «Колымские рассказы» Варлама Шаламова. Впечатляет. Однако Берию демонстративно расстреляли, а Сталина вынесли из Мавзолея, списав на них преступления режима, продолжавшего вести страну в обещанный к 1980 году рай на земле. Беспредел с определенного этапа развития был ограничен, а после и вовсе дозирован и замаскирован. Кавказ и Средняя Азия с их провинциальной простотой нравов, бесхитростностью отношений и откровенным бытовым феодализмом к концу советской власти напоролись на «хлопковые» и прочие дела, как раз в связи с отсутствием в верхах республик нужной скромности. В принципе все знали все на уровне слухов, но до той поры, пока наиболее грязное белье стиралось в закрытом режиме, можно было делать вид, что «в Багдаде все спокойно». Когда возобладала гласность, запоры сорвало, и в итоге система улетела в небытие за три дня. Сколько по ГКЧП ни ностальгируй и Беловежские соглашения ни ругай, но ведь никто – никто (!) – ничего не защитил – и защищать не пытался. КПСС и КГБ, армия и флот, ДОСААФ и профсоюзы, ДНД и оперативные отряды не просто самоустранились от происходящего, но растворились в пространстве до состояния полной прозрачности. И это в СССР, который его собственное население и внешние наблюдатели на полном серьезе полагали незыблемым монолитом, который, сколько ни качай, едва ли пошатнется! Совершенно не с чего ждать иного от сегодняшней России, если вразнос пойдет ее система управления, куда менее озабоченная состоянием страны и населения, чем своим собственным.

Административно-командная система (АКС) нового типа, построенная в стране за два последних десятилетия, пройдя анархию начала 90-х и гражданскую войну на Северном Кавказе, отличается от своей предшественницы, как ананас от кедровой шишки. Внешне то же самое – но размер, вкус и запах несопоставимы. Воруют все. Причем практически открыто, поскольку Интернет и без Навального называет всех своими именами – кого бы только это беспокоило! Чиновники, размножившиеся сверх всякого приличия, превратились в новых олигархов, отличие которых от олигархов старых только в том, что те гуляли на свои. Любой проект – хоть национальный, хоть модернизационный, хоть починка канализации в местном клубе культуры и отдыха, должен пристойно выглядеть и не раздражать проверяющие инстанции. Суть дела не волнует никого. Поскольку главная идея большинства проектов, от ЕГЭ до акцизных марок на алкоголь, состоит только и исключительно в том, чтобы на них могли заработать их инициаторы, такие показатели, как результат, большого значения не имеют. Тендер проведен, его выиграл тот, кто должен был выиграть, и к цене не подкопаться – ну и ладушки. Потом ракеты падают из-за контрафактных микросхем, хирургические нитки рвутся во время операций, поступившие в университет малограмотные школьники не умеют учиться, мосты рушатся из-за отсутствия запаса прочности, а леса горят по всей стране вместе с деревнями из-за сокращения лесников как класса, но во всем этом никто конкретно не виноват. Инструкция выполнена? В деталях. Закон принимали? Принимали. А про результат ни в инструкции, ни в законе не написано. Жизнь отдельно, бумага отдельно. Хочешь сей, а хочешь куй – все равно получишь рупь. Деньги все равно остаются у тех, кто придумывает шлагбаумы на пути финансовых потоков, а потом их поднимает, получив свое. Огромное число инициатив на местном, губернском или федеральном уровне только эту цель и преследует, в связи с чем отечественную науку, образование, медицину, спорт и прочую природоохранную деятельность и заботу об историческом наследии можно только пожалеть. Распил советского ресурса постепенно переходит в распил ресурса постсоветского. При этом потолок доходов в частном секторе отсутствует, продажи «майбахов» и «бентли» радуют, дети элиты исправно овладевают знаниями в Лондоне, и в целом все это напоминает приполярный эмират размером с континент, каковым Россия и является.

Составными частями современной российской АКС являются демократичность, самокритичность, вороватость и доброжелательная общительность власти, которая народа не чурается и общается с ним с тем большим удовольствием, что и народ не против. Пресса порой привычно задает свои хамские вопросы, но это не смертельно – кто ее читает. Демократические процедуры соблюдаются тщательно и за любые деньги. Критика на высочайшем уро<