К дискуссии о смертной казни

 

В дни, когда реформа МВД еще не была произведена и милицию еще не называли полицией, а количество тяжелых преступлений, совершаемых людьми в погонах, уже зашкаливало, в прессе по этому поводу возникла дискуссия, сосредоточившаяся на теме смертной казни. Времена были почти вегетарианские, однако население и пресса не настолько в это верили, чтобы проверять на собственном примере, насколько именно. Так что тема была раскрыта в рамках приличествующей случаю добровольной самоцензуры: обзвон, вопрос, а уж что там ответят опрашиваемые – это их личное дело: журналисты и редакция за меру их ума или глупости не отвечают. Евсюков отстрелялся, но Кущевки и Сагры еще не было, как не было исторического предложения главы МВД гражданам в случае, если на них нападут его подчиненные, отбиваться от них, как и чем смогут. Что замечательно контрастировало с соответствующими статьями УК и прочими положениями российского законодательства о последствиях неподчинения и тем более сопротивления представителям правоохранительных органов, находящихся при исполнении. Хотя и подтверждало подозрения населения о том, что российские правоохранительные органы, в том числе находящиеся при исполнении, все более похожи на организованную преступную группировку, отличаясь только наличием формы и отсутствием дисциплины перед лицом вышестоящего начальства. В самом деле, трудно представить себе боевиков триад, якудзы, коза ностры или каморры, которые ради желания продемонстрировать окружающим собственную крутизну распоясались до такой степени, что подвергают опасности всю свою организацию, включая ее верхние эшелоны. Беспредел наказывается в любой ОПГ, вне зависимости от того, рискуют ли его сторонники оказаться замурованными в стену, замаринованными в бочке с саке, уйти на дно Гудзона «солдатиком» с ведром цемента в качестве грузила или на собственном опыте проверить, как чувствует себя буханка в печи булочника. Да и в силовых структурах, по крайней мере теоретически, существуют службы внутренней безопасности.

Беглое общение «на ходу» по означенной выше теме автора с позвонившим ему корреспондентом, которого интересовал вопрос: что делать со смертной казнью, а заодно и с представителями закона, преступающими закон, породило несколько строчек в газете. Кое-что из ответа, содержавшего отсылку к примерам из исторического опыта человечества, было процитировано – и неожиданно обратило на себя внимание читающей публики, в том числе блистательного Максима Соколова, не преминувшего в одной из своих известинских колонок со всем присущим ему юмором и литературным изяществом на этих примерах «отоспаться». Получить от Соколова пинка – больше чести, чем от многих других комплиментов. Порадовавшись в связи с этим тому, что он откликнулся на опрос «Коммерсанта», обессмертив скромную фигуру автора в русской словесности, последний в личном письме к мэтру позволил себе уточнить кое-что в связи со смертной казнью и тем, к кому и к чему именно ее следует применять. После чего инцидент был исчерпан, но тема осталась – как один из вечных вопросов, по которым государство и народ вечно не сходятся во мнениях. При этом неизвестно, что хуже: свирепство власти без меры или ее бездумное впадение в противоположную крайность, оставляющее население, под предлогом соблюдения гуманистических ценностей, беззащитным перед лицом преступности, в том числе со стороны представителей властей.

Поскольку автор не претендовал, не претендует и не намерен претендовать на участие в политической или общественной жизни, а также государственные посты, он частное лицо, которое вольно иметь свое частное мнение, основанное на личном опыте, сколь бы странным оно ни казалось читающей публике. Отдавая должное благим намерениям противников смертной казни, он является последовательным и убежденным сторонником ее применения для целого ряда преступлений. В число их входят убийства при отягчающих обстоятельствах, в том числе с садистскими элементами, включая пытки и людоедство, серийные убийства и изнасилования, совершенные маньяками, а также убийства и изнасилования детей и геноцид. Смертная казнь (не как экскурс в историю, но из-за широкого распространения этих преступлений в настоящее время) вполне применима в отношении организаторов пиратства, работорговли и наркоторговли, какие бы посты они ни занимали, а также руководителей террористических организаций и исполнителей терактов, совершенных в отношении гражданского населения. Сегодняшнее европейское правосудие, копировать которое призывают противники смертной казни, не говоря уже о его отечественной версии, есть правосудие, комфортное не для жертв и их близких, но для убийц, насильников и одержимых благими намерениями людей, никогда не сталкивавшихся с насилием в отношении себя и своих близких. Оно, возможно, подходит для благостного общества, насилие над личностью в котором есть абсолютное исключение, а непротивление злу, по Махатме Ганди, – правило, но не для сегодняшней России, да и не для сегодняшней Европы, сталкивающейся со зверством во всевозрастающих масштабах. Тесное знакомство с ситуациями, в отношении которых автор полагает совершенно необходимым применение смертной казни, утвердили его в том, что в случаях, описанных выше, она необходима в качестве санитарного контроля для безопасного существования населения. Население это по большей части состоит из нормальных обывателей, которые стоят, в отличие от неизвестно куда продвинутой интеллектуальной элиты, за смертную казнь, поскольку безопасность собственных детей беспокоит их куда больше, чем духовность, соборность и прочие материи, столь популярные в телевизионных дискуссиях.

Человек, живущий вне реальной земной жизни, где-нибудь в параллельных мирах, убийство бешеной лисы или волка-людоеда может назвать преступлением против окружающей среды. Тем более уничтожение тигра или леопарда-людоеда счесть страшным грехом, поскольку тигров и леопардов мало, а индусов почти полтора миллиарда, но у Джима Корбетта на этот счет было другое мнение. На протяжении десятилетий автор сталкивался и сталкивается в России и за ее пределами с ситуациями, когда невинные люди гибнут и подвергаются истязаниям, судьбы их и их близких рушатся, а те, кто это совершает, прикрываясь законом, живут и здравствуют на протяжении многих лет во вполне комфортных условиях. Аргументы противников смертной казни и статистические выкладки, которые они приводят в защиту этих аргументов, хорошо известны. Однако, тем более что статистика вещь настолько же лукавая, как и результаты выборов, производят на автора значительно меньшее впечатление, чем кровь и части человеческих тел, которые ему довелось видеть и держать в руках – в буквальном смысле этого слова. В годы его оперотрядной советской молодости это была разорванная служебными собаками девочка, подброшенная пьяной шпаной через решетку режимного объекта, «чтоб посмотреть, что будет». В сравнительно недавние времена – жертвы терактов в Израиле и России, среди пострадавших в которых и спасшихся чудом были его друзья и их дети. Судьба тех, кто насилует, пытает и убивает, автора не интересует в принципе. Можно или нельзя их перевоспитать – не его вопрос. Каждый из них, кто будет казнен – по суду или без него, не сможет больше никого замучить, изнасиловать и убить, а смерть его послужит уроком и предостережением для других желающих мучить, насиловать и убивать, и автору этого достаточно. Скажем больше – он полагает благом превентивную ликвидацию таких людей. Увы, в отношении к смертной казни автор не цивилизованный человек и предпочитает варварство такой цивилизации, как Европа и Россия имеют сегодня. Разумеется, идеалы христианства (в отличие от его практики) призывают «подставить щеку», но автор остается приверженцем более близкого ему библейского «око за око» – со всеми поправками применительно к современности, но безо всяких исключений в случаях, помянутых выше.

Существенным является и вопрос ответственности лиц, находящихся у власти и при оружии, когда и если они начинают вести себя в отношении собственного населения как вражеские оккупанты, а также их начальства, вне зависимости от служебного положения последнего. Разумеется, высказанная автором в интервью идея, восходящая ко временам революционной законности и борьбы с погромами, расстрелять помянутого выше майора Евсюкова на месте, его начальство без суда, а профильного министра после суда было гиперболой. Гротеском на грани стеба. Гипертрофированным преувеличением. Воспринимать ее буквально не нужно – хотя в отношении Евсюкова автор в этом не так уж уверен. Однако не стоит требовать от Эразма Роттердамского, чтобы он изменил название «Похвалы глупости» на том основании, что особо наивные поклонники могут воспринять его всерьез, отчего оно будет способствовать оглуплению молодежи. Хотя в реальной жизни попадаются идеи из соображений политкорректности переименовать пьесу «Жиды города Питера», скорректировать пушкинское «куда ты стремишься, жидовка младая», а также искоренить из текстов толерантнейшего Марка Твена встречающихся у него на каждом шагу «ниггеров». То есть если уж глупость, антисемитизм, ксенофобию и прочие несообразия мы отменить не в силах, но можно запретить о них говорить. В известном анекдоте брежневских времен, помнится, предлагалось зашторить окна, раскачивать вагон и представить себе, что поезд едет…

Споры о смертной казни в России, отнюдь не идиллической стране, при существующей системе отношений между властью и населением, силовой системе, юриспруденции и соотношении сути законов с практикой их применения порождают неясные подозрения. Либо это очередная «дурка», запущенная в массы с ясной лишь инициаторам дискуссии целью, либо инструмент давления в преддверии подготовки к очередному переделу власти и собственности. Но уж коль скоро дискуссия такая идет, позволим высказать некоторые соображения. Нет ничего хуже для страны, чем ситуация, при которой население в массе своей полагает, что власть использует силовиков, прокуратуру и судебную систему не для защиты населения от преступников, а для защиты себя от населения. Предоставление представителям этих достойных ведомств привилегии население использовать в качестве скота, годного на шерсть или мясо, в зависимости от предпочтений пастырей, есть доказательство верности такой умственной конструкции, излишне частое подтверждение которой способно породить что угодно, от локального мятежа до революции в масштабах всей страны. Взятки, коррупция, несправедливые приговоры и прочие прелести этой системы – мелочь по сравнению с таким инструментом, данным ей в руки, как смертная казнь. Поэтому, уж если инструмент этот необходим, а автор полагает, что он необходим вне зависимости от того, хороши или плохи в стране власти, силовики и суды – какие есть, такие есть, вводить его возможно только в одном-единственном случае. Случай этот – когда те, у кого инструмент будет в руках, окажутся, в случае злоупотребления им, «повинны смерти» в первую очередь. Бред? Возможно. Но не больший, чем то, что люди с оружием, имеющие его по долгу службы, которая, по идее, состоит в охране закона и порядка, в мирное время убивают тех, кого должны охранять. Что человек в форме – не страж порядка, а потенциальная угроза для жизни, вне зависимости от пола, возраста, положения и лояльности к власти, как убедительно доказал майор Евсюков. Что любой подросток должен избегать любого милиционера или военного как чумы, потому что не дай ему бог не так ответить на его вопрос или, того хуже, иметь при себе игрушечный пистолет, как это было в случае расстрела подростков тувинским коллегой Евсюкова. Что высокие чины, включая бывшего главу МВД, после всего этого выступают в защиту «оклеветанного» ведомства. Что министр внутренних дел обещает «искоренить коррупцию» в МВД за месяц – и рапортует об успехе! Честный прокурор, судья и милиционер в понимании российского обывателя спустя более чем полвека после похорон Иосифа Сталина – это белая ворона и камикадзе. И вот это все – действительно бред.

В России все хотели сильную власть и ее получили. Никто никогда не просил власть умную и справедливую. Профессиональную и честную. Ответственную за то, что она делает, не в исторической перспективе, а «здесь и сейчас». Но автор вместе с населением, к которому принадлежит, полагает милиционера-убийцу стократ более опасным преступником, чем обычный убийца. Его не интересует, убивал ли он людей из-за того, что «выпимши был», поссорился с женой или находился в состоянии глубокой депрессии, будучи не в состоянии накопить на «Бентли» или «Майбах» и вынужденный ограничить себя простым джипом «Чероки». Автор полагает его начальство соучастниками преступления, вне зависимости от того, насколько этот милиционер был хорош для статистики раскрываемости, сколько, кому и как регулярно он «заносил» и насколько трудно им всем с кадрами вообще. Автор по простоте душевной и личному опыту убежден, что черт знает когда назначенный профильный министр своим креслом и своей головой отвечает за людей, которые у него работают, в первую очередь за то, кто у него на местах руководит, кого эти люди набирают и как их контролируют – или не контролируют. Он полагает, что человек, посадивший невинного, будь это хоть прокурор, хоть судья, обязан отвечать за содеянное так, чтобы сама мысль о том, чтобы это сделать, испарялась у него в мозгу, не дойдя до основных мыслительных центров. Пока же обыватели зачастую видят в бандитах защиту от милиционеров, прокурора считают помесью опричника с преторианским гвардейцем, а судью прямым наследником инквизиции, которая, к слову, многих отправила на аутодафе, но оправдательные приговоры, в отличие от современного отечественного суда, все же выносила. Умные слова по вышеописанному поводу говорят многие, в том числе сама власть, но, похоже, их никто не замечает. Может, хоть ерничанье на грани фола кто заметит? Расстрелять за Евсюкова все его начальство до министра включительно – шутка злая, но в такой ситуации на добрые как-то не тянет. В свое время человек, по доносу которого был отравлен Сократ, был по итогам разбирательства обличен и казнен. Сократа было не вернуть, но на душе у афинян, видимо, стало легче.

У автора двое детей, и в отношении страны, где они живут и собираются растить своих детей, при всей легкости реализации любых вариантов, они сделали свой выбор. Это место – не Штаты, не Канада, не Израиль и не комфортабельная Европа, а Россия. Какая есть, со всеми вытекающими из проживания в России плюсами и минусами. В связи с чем он очень хорошо понимает и, вопреки высокой гуманности, полностью оправдывает в своих глазах тех, кто вынужден брать на себя исполнение функций суда и применять к убийцам своих детей высшую меру. Когда закон не работает – работает самосуд. Понятно, судя по телевизионным репортажам из самых благополучных стран, что страшная судьба может постичь любого человека в любой стране, вне зависимости от ее уровня «безопасности». Но если наказание того, кто в этом виноват, буксует в связи с тем, что «гуманное» общество не сможет выделить для него палача, – достаточно тех, кто полагает необходимым выполнить эту работу, вне зависимости от того, что по этому поводу будут думать и говорить. Без размышлений о гуманизме и «спасении души». С полным спокойствием духа и без угрызений совести. Автор полагал бы это совершенно оправданным и справедливым не только в случае Басаева или Чикатило, но и в отношении убийц зарезанной в Петербурге таджикской девочки. К последним в свое время суд присяжных отнесся настолько по-божески, что породил большие сомнения в том, нужен ли вообще такой суд присяжных и имеет ли он какое-нибудь отношение к справедливости и закону. Подход нехристианский. Ну, так и автор отнюдь не христианин.

 

Глава 8