Допустимые действия и чувства

 

Часто родители говорят ребенку, который тем или иным способом выражает свой гнев, например, наносят папе удар по ногам. «Никогда не делай этого больше! Как ты смеешь делать такое!» Если смысл замечания состоит только в том, что ребенок не должен бить и причинять боль, оно не причинит вреда. Но так или иначе, говорится об этом или нет, замечание перечеркивает все: тебе не следует чувствовать, будто ты хочешь ударить папу по ногам.

При нормальном росте и развитии чувства и потребности прячутся у ребенка глубоко внутри, и естественное продвижение состоит в том, чтобы отреагировать эти чувства или возникающие из них порывы. Большинству детей нужна помощь, чтобы научиться контролировать свои чувства и порывы. Одним из способов достижения этой цели состоит в признании чувств ребенка и поиске приемлемых вариантов их выражения. Когда ребенок сердится и хочет ударить маму, она может показать, что понимает его чувства, сказав: «Ты на меня сердишься», — и предложить приемлемый вариант: «но меня нельзя бить. Ты можешь вообразить, что кукла — это я, и побить ее». Тем самым ребенку позволено проявить чувства и освободиться от интенсивных эмоций. Постепенно ребенок усваивает, что чувства допустимы, но недопустимы те или иные действия или способы поведения. Он привыкает также контролировать импульсы.

Если родитель сказал: «Не бей меня!» или «Ты не можешь меня бить» — сообщение, которое получает ребенок, звучит следующим образом: ты не имеешь права чувствовать желание ударить; ты не должен сердиться; ты не должен хотеть это сделать; такие чувства запрещены. В то время, как первое сообщение: чувствовать можно, драться нельзя — подходит для того, чтобы существовать в мире, второе сообщение: ты не должен чувствовать желание ударить — является деструктивным для личности ребенка. Родители, разумеется, должны контролировать поступки, но не следует даже пытаться контролировать чувства. Когда родители говорят, что чувства плохи, они могут накликать беду. Невыраженные чувства никуда не уходят. Они выльются позже и, как правило, с удвоенной разрушительной силой.

Чувства не хороши и не плохи; чувства просто имеют место. Все, что вы можете сделать — это знать, что они есть, или не знать. Лучший способ не знать — это полагать, что это плохое чувство, скверное желание, неподобающая мысль. Тогда вы сможете вытеснить их из своего сознания.

Во время игрового занятия родители должны постараться отказаться от тенденции к подавлению чувств. Главная мысль, которую они должны донести до ребенка, состоит в том, что в то время, как действия следует контролировать, в своих чувствах каждый абсолютно свободен.

 

Озарение (инсайт)

 

В добрые старые времена расцвета психоанализа предполагалось, если кто-то совсем запутался и влюблен в свою мать, что было весьма модно, все, что следует сделать — это обнаружить такой феномен, и человек излечится (картина, разумеется, несколько упрощена). Но проходили десятилетия, и на многих психотерапевтов снизошло озарение, но тем не менее они остались такими, какими были.

Дальнейшие рассуждения пошли по такому пути: хорошо, он понимает разумом, но чувством он, в сущности, не понимает. В этом может быть частица истины, но для наших рассуждений важен тот факт, что инсайт сам по себе имеет сомнительную ценность.

Обычно вы не можете просто объяснить человеку, что он делает «на самом деле», и услышать в ответ: «О да, я понимаю» — и наблюдать последующие за этим изменения. Это случается редко.

Инсайты, разумеется, имеют определенную ценность. Не ждите чудес. Если мама говорит старшему ребенку: «Я знаю, ты ревнуешь к родившейся сестричке, но прекрати бить ее в живот» — это не значит ничего. Старший ребенок все равно ревнует, что рядом с ним появился кто-то другой.

Если родитель собирается объяснить ребенку, почему он делает то, что он делает, лучше всего для родителя сделать это в одном предложении и не более, чем в десяти словах. «О, я думаю, ты злишься на Джона». Или: «Тебе не нравится заниматься этим, потому что это трудно». Или: «Я думаю, ты боишься, что можешь ошибиться». И все! Потому что, если родитель скажет что-то еще, ничто — включая и первое предложение — не запомнится. Если это нельзя сформулировать в одном предложении — забудьте об этом. Об этом свидетельствует наш опыт. Ребенок просто не услышит. Сообщение не отложится. Одно предложение — и точка; это может отложиться. Повторим: может.

Драматизация ситуации, разыгрывание ее в кукольном театре может помочь. Возможно, кукла-ребенок ударит куклу-маму, и мама будет плакать большими крокодиловыми слезами, преувеличивая до определенной степени — это может помочь осознать, что ребенок сердится на маму.

Может оказаться эффективным быстрый вопрос: «Вот так-так, интересно, почему ты так сильно сердишься на меня», или «на сестричку», или на что угодно. Снова: очень кратко. И такой вопрос констатирует, что ребенок действительно сердится на маму или сестру.

В действительности функция родителя заключается не в том, чтобы обеспечить ребенку инсайт, но в том, чтобы понять ребенка и транслировать ему это понимание. Если развивается инсайт, это очень хорошо, но родители должны не поддаваться искушению навязывать ребенку инсайты.

 

Ограничения

 

В предыдущей главе было сказано, что ребенку разрешается делать почти все, что он хочет, кроме нанесения вреда людям или вещам. Так что же это значит: кроме нанесения вреда людям или вещам? Это означает, что существуют ограничения, за пределы которых ребенок не может переступать даже в такой ситуации вседозволенности. Это ограничение включает нанесение физического ущерба кому бы то ни было, себе или родителю, или любому объекту, не являющемуся частью игрового инвентаря.

Понятно, что мать не разрешит ребенку разбить окно или ударить ее по ногам. Целью занятий является обнаружение чувств и достижение понимания, а не страдание от физической боли, неудобств и не появление ненужной работы и дополнительных расходов.

На самом деле маловероятно, что ребенок будет получать удовольствие, нанося увечья, даже если родителя Бог наградил таким дитятей, что занимается этим в любое другое время. Получая безраздельное внимание родителей, ребенок внезапно обнаруживает, что не «обязан» это делать — по крайней мере, на протяжении занятия. Однако дети могут случайно нарушить ограничения (см. раздел «Ребенок-манипулятор» в главе 5, где девочка захотела выкурить сигарету), но такие действия очень трудно предусмотреть.

Может возникнуть вопрос о грубостях. Произнесенное слово не может нанести физического ущерба людям или вещам, и именно поэтому преимущество занятия состоит в том, что можно позволить ребенку говорить все, что он хочет. Если родитель может с этим справиться — отлично. Если родитель просто не может выносить грубостей, то лучше добавить это запрещение к числу ограничений, наряду с нанесением физического ущерба людям и вещам. Большинство родителей, заставивших себя позволить ребенку такие слова, обнаружили впоследствии, что они были сказаны лишь единожды или дважды, или вообще не были сказаны. Как и нанесение вреда людям и вещам, вероятность появления этих слов, как правило, невысока, кроме тех случаев, когда на занятиях присутствует более одного ребенка — но это уже «аспирантский» курс.

Единственное ограничение, которое чаще всего вызывает споры, — это ограничение времени. Ребенок, как правило, не склонен заканчивать занятие по истечении тридцати минут. Это критическое время. Родители должны научиться последовательно приучать ребенка к этому ограничению. Когда родитель настаивает на ограничении и прерывает занятие, которое действительно интересно, ребенок учится самоконтролю. Он учится прекращать дело, которым ему действительно хочется заниматься. Это очень важное достижение!

Вероятность того, что ребенок прекратит чем-то заниматься ровно через тридцать минут, мала. Тогда заставить его закончить — задача родителей. Это говорит ребенку о том, что хотя на занятии позволено почти все, тем не менее, существуют элементы реальности. За пять минут до окончания занятия ребенка нужно предупредить об этом; «Дебби, до окончания нашего занятия осталось пять минут; через пять минут надо будет закончить». Это позволяет ребенку подготовиться к окончанию занятия — важный элемент в обучении самоконтролю.

Родители прибегают к разным способам, чтобы освободиться от необходимости твердо соблюдать временное ограничение. Они заводят будильник — чтобы ребенок мог рассердиться на будильник, а не на них. Они делают ребенку не одно предупреждение, а много о том, что время почти закончилось. Мать Джорджа в главе «Мышонок» сообщает: «Это будут полчаса — но очень длинные полчаса». Из того, как родитель справляется с ситуацией, можно кое-что узнать об отношениях родителей и ребенка.

В то время, как вседозволенность является, возможно, самым важным моментом для робкого, замкнутого ребенка, соблюдение ограничений является чрезвычайно важным для агрессивного и манипулятивного ребенка.

Вопрос о том, должны ли родители заранее сказать ребенку об ограничении и нанесении ущерба людям и вещам или дождаться, пока ограничение будет нарушено, и уже тогда все объяснить, лучше всего решается спонтанно по мере возникновения потребности. Предупредив о правилах заранее, мы поставим во главу угла этого особого времени запрещение и можем, таким образом, подавить свободу и вседозволенность, которые необходимо транслировать ребенку.

 

ВОПРОСЫ, КОТОРЫЕ ЗАДАЮТ РОДИТЕЛИ

 

Вопрос: Допустим, ребенок спрашивает меня, зачем мы это делаем. Что я должен ответить ему?

Ответ: Будьте искренни и скажите, что вы хотите бывать с ним подольше, и вы ходите на занятия, чтобы научиться, как лучше с ним играть. (Я рекомендую всем родителям сказать детям, что они ходят на занятия, чтобы научиться играть с ребенком. Многие дети от этого получают большое потрясение. Им кажется, что это действительно необыкновенно — иметь маму или папу, которые ходят на занятия специально, чтобы научиться играть с ними.)

Вопрос: Если я скажу ребенку, что я собираюсь рассказать о том, что происходит на наших занятиях, на родительском семинаре, он станет очень следить за собой. Ему это совсем не понравится. Может быть, я не должна говорить ему о родительских семинарах?

Ответ: Вы должны быть честны с ребенком. Расскажите ему о наших встречах и о том, что вы будете говорить о себе и о том, что вы делаете на занятиях, чтобы научиться быть более полезным ему. Успокойте ребенка: скажите ему, что, если есть что-то очень личное, о чем он не хотел бы, чтобы, вы рассказывали, вы не станете этого делать. Подчеркните еще и еще раз, что вы ходите на родительские семинары учиться.

Вопрос: Как вы объясняете, что такое особенное занятие может происходить только раз в неделю?

Ответ: Я не уверен, что вы и в самом деле можете объяснить это, потому что это произвольное решение, основанное на опыте, который свидетельствует, что одно занятие в неделю работает хорошо и большинство родителей слишком заняты, чтобы последовательно проводить два или три занятия в неделю. Как вы объясните ребенку необходимость быть последовательным? Я не знаю, как это сделать. Вы вовсе не обязаны всему давать объяснения. Возможно, такой вопрос имеет более глубокий смысл. Возможно, ваш ребенок пытается сказать, что он хочет чаще заниматься, потому что это интересно, или, по крайней мере, обещает быть интересным. Иногда бывает достаточно отразить чувства ребенка: «Тебе и правда, хотелось бы, чтобы занятия были чаще, потому что они обещают быть интересными; но мы будем заниматься только раз в неделю».

Вопрос: Что делать, если ребенок сопротивляется? Если он предпочитает играть в это время на улице с другими детьми?

Ответ: Важно выбирать для игрового занятия такое время, которое не противоречит чему-то специфическому, например, не мешает ребенку смотреть любимую телепередачу или заниматься спортом. Иногда не мешает напомнить ребенку, что вы и в самом деле хотите проводить с ним больше времени, и спросить, какое время он бы предпочел.

Вопрос: Что делать, когда занятию мешают братья и сестры?

Ответ: Попытайтесь выбрать время, когда других детей нет дома или когда они легли спать. Если это невозможно, поручите старшему ребенку следить, чтобы, вам никто не мешал, или попросите соседку присмотреть за другими детьми. Или назначьте занятие в такое время, когда ваш муж дома и может заняться с остальными детьми.

Вопрос: Но другие дети захотят, чтобы я и с ними играла.

Ответ: Верно, и я думаю, что это более трудный момент. Вы просто должны сказать им, что ваши специальные занятия с одним ребенком будут продолжаться только в некоторый период времени. Когда серия занятий закончится, вы можете начать новый цикл с другим ребенком или с остальными детьми — по вашему усмотрению. Но я хотел бы, чтобы в течение десяти недель вы отдали всю свою энергию одному ребенку. Это будет гораздо труднее, чем вы думаете, и я боюсь, что вы не сможете сосредоточиться, если будете заниматься с несколькими детьми. Вы можете сказать другим детям, что вы каждую неделю тоже можете делать с ними что-то особенное: например, пойти в парк, испечь печенье, пойти по магазинам, поесть мороженого в кафе и так далее. Они сами могут выбрать, что им больше нравится.

Вопрос: Можно ли делать записи?

Ответ: Пожалуйста, не делайте записей во время занятий. Это будет слишком отвлекать вас. Во время занятия вы должны полностью сосредоточить внимание на ребенке. Вы запомните достаточно, чтобы записать все после занятия. Многим детям не нравится, когда родители делают записи, потому что это означает, что они обращают на детей меньше внимания. На самом деле одним родителям удается сделать очень хорошие доклады совсем без конспекта; другим требуется конспект. Кстати, если у вас есть магнитофон, он может оказаться полезным. Тогда мы действительно почувствовали бы дух занятия, а вам не пришлось бы отвлекаться от ребенка, делая записи.

Вопрос: Вот, например, с кукольным театром: если известно, что существует конфликт между двумя членами семьи, то лучше иметь двух кукол? Например, у меня сложности с моей пятилетней дочерью. Вы бы выбрали кукол, изображающих маму и дочку?

Ответ: Я выбрал бы всю семью, потому что все может случиться. Вам нужно пять кукол: папа, мама, брат, сестра и младенец. Может произойти что угодно. Ребенок может делать, что захочет. Если вы знаете, что конфликт существует, значит, он существует; но вас чрезвычайно удивит то, что произойдет. У одной мамы было четверо детей, и она играла с младшим, пятилетним мальчиком. У нее был еще один сын, шестилетний, потом дочери одиннадцати и двенадцати лет — словно две пары. Пятилетний сын говорил ей, что делать: «Сделай это, потом то, потом это. А потом мама идет сюда и теряет двух детей.» Она спросила: «Кого именно?» — будучи уверенной, что он собирается убрать брата, который все время бил его. К ее большому удивлению, оказалось, что он избавился от двух старших детей.

Сказав: «Кого именно?» — вместо того, чтобы сказать: «О, ты хочешь убрать того-то и того-то» — тем самым, вложить слова ему в рот, она выяснила нечто, чего прежде не знала, а именно: о чем он думал на самом деле. Это не означает, что ему не хочется избавиться также и от более старшего брата, который его связывал, но означает, что мама поняла, что он испытывал враждебность по отношению к двум старшим сестрам. Она ведь думала, что они были так намного старше, что он едва знал их имена.

Вопрос: Совершенно необходимо иметь на занятии все эти предметы или предпочесть какой-то один: кукольный театр, или глину, или еще что-то?

Ответ: Игра — это средство самовыражения для ребенка. Он может испытывать чувства, которые удобнее всего выразить в рисунке, или в лепке, или в драматизации. И это может меняться из недели в неделю. Интуитивно ребенок тянется к тем предметам, которые наилучшим образом отвечают его потребностям.

Вопрос: Как насчет Джи-Джо и игрушек такого типа?

Ответ: Мы хотим свести «провокационные» игрушки к минимуму. Пожалуй, единственное, что может ребенок делать с Джи-Джо — это играть в войну. Таким образом, вам не удастся увидеть уникальные особенности ребенка. Кукольный театр и другие предметы из списка являются неструктурированными. С ними можно делать что угодно. Если ребенок говорит, что кукла счастлива или печальна, или еще что-то, ребенок вкладывает это чувство в игрушку. Если ребенок хочет играть в военные игры, он может пользоваться чем угодно. У детей большое воображение. Чем менее структурировано оборудование, тем легче ребенку делать с ним то, что ему хочется.

Вопрос: Предположим, у моего ребенка уже есть эти игрушки — и действительно, большинство из них у него есть. Должна ли я сказать ему, что он не сможет играть с ними в остальные дни недели?

Ответ: Да. Добавьте их к набору игрового оборудования и скажите ребенку, что теперь ими можно будет пользоваться только во время игрового занятия. Это помогает привыкнуть к мысли, что игровое занятие — это совершенно особое время.

Вопрос: Допустим, что ребенок делает что-то странное. Я хочу сказать, допустим, он воспользуется ситуацией и совершит нечто деструктивное, действительно нарушит ограничение и что-нибудь нарочно разобьет или сломает.

Ответ: Именно поэтому я буду учить вас, как устанавливать границы, так что вы сможете прекратить такого рода поведение еще до того, как оно достигнет деструктивной точки. На самом деле, я не знаю еще ни одного родителя, который вынужден был прекратить занятие из-за деструктивного поведения ребенка. Ребенку нравятся игровые занятия, и часто они ведут себя очень активно, но не слишком агрессивно или деструктивно.

 

ХОРОШИЙ ПРИМЕР

 

Отличным примером того, как можно позволить восьмилетнему мальчику свободный поток деятельности, при этом заставляя его, когда это необходимо, придерживаться ограничений, служит занятие Пэт. (События излагались так, как будто они были случайными, но к них была определенная последовательность.)

Пэт начала с того, что рассказала, как ее сын Остин заявил: «Я хочу тебя отшлепать». В мои намерения не входило, что каждая мать будет позволять, чтобы ее лупили, но по той или иной причине она ему разрешила— я думаю, потому, что она знала, что он не собирается бить сильно. Он сказал: «Ты видишь, это больно. И ты со мной не должна этого делать». Остин сказал также, что она скверно поступает, когда шлепает его младшего брата. Потом он захотел помассировать ей шею. У него иногда болела шея, и тогда Пэт делала ему массаж; теперь он захотел сделать это для нее. Пэт объяснила это тем, что он хотел так загладить то, что сделал ей больно. Потом он взял бурую глину и спросил: «Я и в самом деле могу сказать то, что хочу?» Она сказала: да, и тогда он произнес грязное слово, обозначающее то, на что была похожа бурая глина, и Пэт постаралась сохранить бесстрастное выражение лица. По том у них произошел воздушный бой. Его самолет врезался в ее самолет — самолеты были сделаны из глины. Тогда он захотел продлить занятие, потому что «у нас не хватит времени сделать хорошие самолеты». Остин был умным, сообразительным восьмилетним мальчиком, и он знал, когда кончаются полчаса; он вполне свободно умел узнать время по часам. Пэт сказала: «Тебе хотелось бы иметь гораздо больше времени, но наше занятие подошло к концу. Ты сможешь продолжить эту работу на следующей неделе, если захочешь».

Вся красота заключалась в том, что она следовала за ним на всем протяжении занятия. Однако в том, что мама разрешает ребенку поднять на себя руку, заключаются некоторые опасности. Ребенок может почувствовать себя виноватым или мама — обиженной. Пэт решилась на это, и все прошло замечательно, но это рискованный шаг. Мы не рекомендуем это делать.

Желание Остина помассировать маме шею было не просто попыткой помириться. Возможно, это был его способ взять на себя ответственность. С одной стороны, ему захотелось отшлепать ее. С другой стороны, он сделал ей массаж. Он и в самом деле выигрывал.

Потом Остину захотелось проверить, как далеко он может зайти. Может ли он употребить грязное слово? Пэт позволила ему это. Тогда он пораскинул умом: так, я могу сбить ее самолет. Я могу быть агрессивным по отношению к ней. Агрессия, как ни странно, является чувством, выражающим близость. Когда мы думаем, что это враждебность, это звучит ужасно, но иногда она является знаком близости. Потом Остин сделал еще один шаг и, прибегнув к манипуляциям, постарался заставить мать продлить время. Он хотел посмотреть, как далеко он может зайти. И в этой точке она сказала: нет. «Ой, но я хочу сделать самолеты». — «Наше время истекло, Ты можешь сделать это на следующей неделе».

Это маленькое ограничение заставило Остина понять, что Пэт настроена серьезно. Она не повысила голоса и не рассердилась: он знал, что она по-прежнему его мама. Все остальное было, по существу, актерской игрой; он испытал, как это — быть командиром, управлять ситуацией, выражать агрессию и тому подобное. Но действительность состояла в том, что тридцать минут были тридцатью минутами, и она сказала это ему, установив временные границы: «Я — мама, и я говорю так». Это действительно была красивая последовательность, не отдельные несвязанные эпизоды. Последовательность чего? Того, что Остин становился все ближе и ближе к матери, и она свободно допускала это, и выяснения ее положения, так сказать. Он экспериментировал, чувствовал и рос.

 

ВЗГЛЯД В БУДУЩЕЕ

(Или обнадеживающий разговор в конце первого занятия)

После начального обучения родители рассказывают о игровых занятиях с детьми. Они обращают внимание на все, что происходит — даже если кажется, что не происходит ничего особенного. Собственно, самые лучшие доклады начинались со слов: «Ну, что ж, ничего особенного не происходило». На самом деле что-то происходит всегда, и задача ведущего — показать родителям, что именно. В приведенном выше примере, когда мама позволила ребенку ударить ее, но в остальном настаивала на ограничениях, она очень хорошо справилась с ситуацией, но не увидела связи между эпизодами. Ведущий помог ей сделать это.

Неделя проходит за неделей, и родители начинают все лучше и лучше читать смысл происходящего на игровом занятии. Они лучше научаются понимать своего ребенка и интеракцию между ребенком и родителем. Они научаются понимать, что именно нужно искать, и становятся «искателями». Именно так они становятся терапевтическими агентами для собственных детей — не тогда, когда они пришли на первое занятие и выслушали все правила, а после того, как неделю за неделей практиковались. У них будет также преимущество, состоящее в том, что они услышат рассказы других, прокомментируют их и тем самым научатся еще большему.

В рамках этой программы ведущий помогает детям, помогая родителям; именно они помогут потом детям.

Глава 8
РУКОВОДСТВО РОДИТЕЛЬСКОЙ ГРУППОЙ

 

Родительские семинары — это нечто большее, чем было до сих пор представлено в этой книге. Ведущий делает много такого, что не так очевидно, более тонко и артистично.

По существу своему руководитель группы — это учитель: он сообщает информацию, старается развить понимание, ободряет родителей и работает над развитием соответствующей мотивации. В то же время он эмпатически слушает, отражает чувства и облегчает взаимодействие между родителями. Ведущий использует свой опыт и умения для того, чтобы реагировать на то, что происходит в каждый отдельный момент.

Все родители разные, и у них разные потребности, мотивы, опыт, установки, разная способность принимать помощь. Поэтому я, как руководитель группы, могу реагировать по-разному на сообщения родителей в зависимости от того, как я оцениваю их готовность к переменам. Нередко случается так, что мать случайно замечает, что она берет инициативу на себя вместо того, чтобы следовать указаниям ребенка. Я могу задать ей вопрос: «Почему вы это сделали?» А могу и не спрашивать— в зависимости от миллиона причин: например, если мать хочет обсудить что-то более важное или если она просто не готова к такому испытанию или не может преодолеть его конструктивно. Ниже приводится отрывок из главы «Заика» (третья неделя).

«Я подавил искушение показать, как она невольно привнесла свои собственные мысли, чтобы повлиять на Фила, когда сказала: «Мама и папа будут скучать по тебе», — и он выступил против такого давления, сказав: «Подумаешь!» — и ущипнув маму-куклу. Я еще приду к этому, когда настанет время. В данном случае казалось более разумным начать работу с «неосведомленностью» Лоры в области чувств — как чувств сына, так и своих собственных».

Как правило, вначале я продвигаюсь медленно. Я не нажимаю, когда родители делают одно-два первых сообщения. Я даю им возможность прочувствовать, каково это — выступать и пытаться понять поведение своего ребенка. Обычно к четвертому-пятому занятию они становятся более уверены в себе. Неизбежно появляется больше желания поделиться с группой и больше юмора. Все родители знают, что они уязвимы — иными словами, что ничто человеческое им не чуждо. Я сам представляюсь обыкновенным человеком, который совершал грубые ошибки в воспитании собственных детей. Разумеется, я продолжаю оставаться ведущим, но думаю, что к третьему или четвертому занятию родители относятся ко мне как к добродушно-веселому спутнику. Тогда я могу заострить ту или иную тему, и это уже не прозвучит смертельной угрозой. Я могу оказать еще большее давление к концу десятой недели. Я могу предложить, чтобы мама попросила мужа провести самостоятельное занятие с ребенком — или сделать это вместе с ней. Я могу порекомендовать допустить на занятие брата или сестру. Разумеется, все эти возможности я предлагаю на глазок — то есть, руководствуясь собственным опытом. Даже идея подождать несколько недель, прежде чем подтолкнуть, меняется в зависимости от обстоятельств. С некоторыми родителями приходится ждать дольше. С некоторыми я говорю без обиняков почти с самого начала.

Если у меня и есть некий общий план, он состоит в том, чтобы «следовать за матерью» — так, чтобы мы вместе могли проследить, что происходит между матерью и ребенком. Они неизменно становятся поддержкой друг для друга. Например, когда мать Глории сказала, что ей кажется, что она не достигла того, чего достигли другие матери, — а это были совсем другие достижения, поскольку она работала с удочеренной девочкой, близкой к психическому расстройству — одна из матерей тут же успокоила ее: «Но ведь твоя дочка младше наших». Глории было только четыре года. Это было не совсем точно, но в этом были утешение и поддержка.

Это подводит нас к вопросу о «духе группы». Читатель найдет в отрывках, цитируемых по магнитофонной записи, много упоминаний о смехе в группе. Поскольку у группы есть тенденция отражать поведение руководителя, это не удивительно. Я много смеюсь, и часто пускаю в ход свое чувство юмора. Если бы при помощи юмора они пытались затормозить процесс, это можно было бы истолковать как сопротивление. Но их шутки были в духе происходящего, и в результате они чувствовали себя более расслабленными и открытыми для шутки— в другой атмосфере это трудно было бы сделать. Например, в главе «Заика», в сообщении о третьей неделе описывается следующий эпизод.

«Лора: Я и правда не думала, что он изображал что-то вроде этого в школе. (Она говорит о истории про то, как мальчик сбежал из дома и присоединился к цирку, которую придумал ее сын.) Я думала, что, может быть, он выбрал такой безопасный способ изобразить, что он не сделал этого именно из-за меня.

Смех в группе.»

Таким образом, одна из особенностей, возникновению которой я способствую некоторым не вполне осязаемым образом — это дух одобрения и поддержки. Нам нравится наша работа — учиться помогать детям.

Несколько легче объяснить идею ясности. Случается, что я пытаюсь разобраться в трудных эпизодах, и ясность здесь чрезвычайно важна. Как я советую матерям пытаться следовать интуиции: если предложение содержит более десяти слов, о нем можно забыть. Вот почему в главе 5, «Завершая картину», когда Дениз рассказывала о том, как ее сын снова и снова вонзал рухнувший самолет в пещеру, я просто сказал: «Я думаю, Энтони просто изображал половой акт».

Еще один аспект ясности: когда даешь рекомендации, не следует вдаваться в теорию и предлагать целый букет возможностей. Это может быть великолепным интеллектуальным упражнением для ведущего, но запутывает родителей. (Тем самым возникает неполноценная коммуникация.)

Осознание собственных чувств ведет к тому, что человек не испытывает неловкости от происходящего, и при этом свободен в выборе направления, в котором ему хочется следовать. Например, когда мама Чарли в главе «Танго танцуют двое» сообщила, что она сделала стойку на голове, я почувствовал возбуждение. Каждый может вообразить (а в этом-то и было дело), что представляла собой эта сцена. Когда я почувствовал это — за мгновение до того, как она сказала, что на ней было платье — я смотрел на нее и, уверен, она тоже пристально смотрела на меня. В этом не было ничего непристойного. Это был ее способ сказать: «Вы мне нравитесь» и «Я вам нравлюсь?» — сведенные воедино. Поскольку я осознавал свою реакцию, мне не пришлось реагировать нарочито — не обратить на нее внимания или разволноваться — я мог просто улыбнуться, тем самым дав ей понять, что хорошо отношусь к ней, и продолжать разбирать тему.

В одной из групп в течение двух недель подряд я заметил тенденцию двух матерей к сопротивлению «Бунтовщицы» все время пытались втянуть меня в споры по поводу сказанного мною. Провокативная мама из главы 6 («Неудачи») лидировала. Когда я говорил что- то о юморе, мне возражали. Когда я говорил что-то о выражении гнева, мне возражали. Обратите внимание: если бы мать действительно думала, что я даю плохие советы, она просто перестала бы приходить на родительские семинары. Она этого не сделала; ergo, она играла в игру — в данном случае, провоцировала сопротивление. Все, что я сделал — это однажды заметил, что, по-видимому, в группе существует сопротивление, и больше к этому не возвращался.

Теперь давайте взглянем на некоторые ситуации, описанные в первых главах этой книги, способы управления которыми были не так очевидны.

Прежде всего, в главе 1 («Танго танцуют двое») первое сообщение Сьюзан было перегружено событиями, о которых можно было не говорить. Мы остановились на том, что Чарли бросил ей вызов (на ее симбиотическую привязанность к ребенку), на том, что он дал ей понять, что у него существуют агрессивные желания. Я отметил, что я не стал касаться всего на первом занятии, потому что чувствовал, что мама Чарли получила информации на первый раз достаточно, и перешел к сообщению другой матери. Такое решение было основано на опыте.

В описании третьей недели в главе 2 («Заика») я старался добиться того, чтобы мама Фила открыла свои чувства и, затратив значительные усилия, несколько продвинулся в этом направлении.

«Это был момент, когда принимать решение нужно было быстро. Я вынуждал Лору пройти через ее собственные чувства. Ей не было необходимости делать это прямо сейчас, но она все же упомянула чувства, чувства Фила, и точно оценила их. Более того, она буквально следовала инструкции о проведении игрового занятия. Она поддержала вспышку гнева у Фила и вы разила ее в словах. Я решил, что пришло время поддержать ее.»

Но тогда, сразу после моей поддержки, она отрицала свои чувства и пыталась вычеркнуть эпизод, заявив, что куклы на самом деле не изображали ее и ее сына. Я немедленно вернулся к этому вопросу и решительно настаивал на том, что соответствие кукол действительно имеет значение.

Еще один пример из главы 3 («Мышонок»), третья неделя:

«Обращает на себя внимание недостаток взаимодействия между матерью и сыном. Почему-то она поняла мои рекомендации следовать указаниям ребенка как инструкцию вообще не участвовать в игре. Такое непонимание можно интерпретировать по-разному, но мне кажется наиболее вероятным, что Салли выбрала самый безопасный вариант. Другими словами, если она ничего не делает, то ни в чем и не ошибается (по ее разумению). Вывод: она тоже была мышонком. Следовательно, единственный способ для Джорджа осмелеть состоит в том, чтобы осмелела Салли. (Я подумал обо всем этом, но ничего не сказал. Прошло еще слишком мало времени; мне не хотелось спугнуть Салли...) Вслух я попытался подбодрить ее, чтобы она участвовала в играх Джорджа, когда он приглашает ее, и в любом случае стремилась действовать на занятии естественно».

На следующей неделе я увидел, что мои советы не достигли цели, и я спросил себя, как же мне вести себя с этой матерью. Она казалась сделанной из стекла, но если я буду вести себя с ней таким образом, я закреплю эту манеру. Я повел себя жестко, сказал ей, что она не должна относиться к сыну так, будто он сделан из стекла, и, когда она дрогнула, нажал еще: «Не забывайте, что его нерешительность в любой ситуации может иметь отношение к его нерешительности в школе». Это помогло. Она ответила: «О, да, я хочу изменить это. Я действительно хочу, чтобы он изменился».

Моя основная помощь в случае Глории из главы 5 («Перемены») состояла в том, чтобы разглядеть за бессмысленным, на первый взгляд, поведением основную идею: страх. Когда мать сумела увидеть это, она смогла расслабиться и стать более полезной — как ребенку, так и себе. Прочесть общую тему страха во многих действиях — дело опыта. Прочитать ее в одном действий: манере Глории падать на пол, потому что это дает ей сиюминутный контроль, возможность быть активной, а не пассивной — было делом интуиции.

Понять, что стоит за поведением — основная часть моей работы. В разделе «Оборотная сторона медали» (также глава 5) я помог матери разглядеть страх в душе ребенка, в то время, как она видела только его агрессивность. Я ухватил эту мысль из выражения на лице матери, предположив, что оно повторяет выражение на лице ребенка, когда он говорил: «Не бойся. Бог все поправит». Опыт помог мне сосредоточиться не только на произнесенных словах, но и на невербальных знаках: тон голоса, выражение лица, положение тела, выбор момента.

Как отмечалось выше, руководитель приносит в групповой процесс опыт. Хотя эти встречи прежде всего— уроки, а руководитель прежде всего — учитель, в тех случаях, когда требуется решить деликатный вопрос, он пользуется имеющимися в его распоряжении терапевтическими средствами с тем, чтобы увеличить эффективность процесса.

Глава 9
РОДИТЕЛЬСКИЙ ТРЕНИНГ

 

Взаимодействие и обмен мнениями в группе из пяти родителей на четвертом семинаре приводится здесь с тем, чтобы дать представление о такой встрече. Это буквальная запись концентрируется только на трех родителях, потому что их поведение на занятии типично для родителей, которые только что провели первое игровое занятие с ребенком. Эта глава описывает родительский семинар и является волнующим чтением, потому что она реальна. Мои реакции и ответы характерны для такого семинара. Когда родители докладывают, я внимательно слушаю и стараюсь понять, что они испытали. Если я чувствую эмоциональную реакцию, мне хочется откликнуться на чувства, царящие в классе, с тем, чтобы дать родителю понять, что чувства и разговоры о чувствах в группе естественны. По мере того, как мы продвигаемся вперед, я немного обучаю, если возникает удобная возможность, хотя мне хочется свести обучение к минимуму.

Эта родительская группа была уникальна в том смысле, что родители встречались дважды - в неделю и течение пяти летних недель. Таким образом, родителям надо было проводить со своими детьми по два игровых занятия в неделю. Представлялось, что это не составит проблемы для группы и побудит специалистов, работающих в области психического здоровья, попытаться вместить такие занятия по родительско