Монтескье. Соображения об исключительном значении наук

Монтескье верил в просветительскую миссию науки: "Разница между великими нациями и дикими народами в том, что первые усердно занимаются искусствами и науками, а вторые их полностью игнорируют". Науки "крайне полезны, поскольку избавляют народы от пагубных предрассудков". Но побудительные причины к изучению наук имеют очень широкий спектр: "первое: внутреннее удовлетворение, испытываемое от ощущения возрастания достоинств собственной природы, т.е. расширения умственных способностей мыслящего существа; второе: определенная любознательность, присущая всем людям, которая никогда не была столь оправданной, как в нашем столетии. Ежедневно приходят вести о новом расширении границ нашего знания, сами ученые изумляются обширности знания, а грандиозность научных открытий заставляет их временами сомневаться в реальности этих успехов; третьей побудительной причиной, которая должна приохотить нас к научным исследованиям, является вполне объяснимая надежда получить положительные результаты. Исключительный характер научных завоеваний нашего века заключается в том, что речь уже не идет об открытии простых истин, подтверждаемых одними и теми же методами; речь идет не о простом камне, а об инструментах и механизмах для сооружения целого здания. Один человек тщетно пытается овладеть золотом, другой хочет научиться его изготовлять - ясно, что настоящим богачом станет второй; четвертой причиной является наше собственное счастье. Любовь к учению - единственная среди наших страстей, имеющая, так сказать, вечный характер; все остальные потихоньку слабеют и оставляют нас по мере того, как хрупкий механизм, их производящий, приближается к своему концу. <...> Значит, необходимо счастье, которое будет сопровождать нас в любом возрасте; жизнь так коротка, что мы не можем считать настоящим счастьем то, что слишком рано кончается; еще одной побудительной причиной быть усердными в науках является польза, извлекаемая из них обществом (частью которого мы являемся); мы можем добиться множества новых преимуществ и удобств помимо уже имеющихся. Торговля, мореплавание, астрономия, география, медицина, физика получили мощнейший импульс благодаря трудам подвижников науки. Разве есть цель более благородная, чем работать для того, чтобы люди, которые придут в мир после нас, стали счастливее?"

"Персидские письма"

Монтескье питает твердую веру в возможности естественных наук. А в "Персидских письмах", где активно проявляются многие составляющие просветительской ментальности, философ попытался применить типичный метод естественных наук для исследования исторических и социальных событий. Общественной жизнью управляют естественные закономерности, а не случай и провидение, следует вскрыть законы развития социальных явлений, указать причины различий в государственном строе, объяснить особенности законов и таким образом установить связь между различными сторонами общественной жизни.

Монтескье пытался доказать, что нравственный облик народа, характер его законов обусловлены географическими условиями, экономикой, религиозными верованиями и политическими учреждениями данного общества. В "Персидских письмах" весьма "оригинальным образом сплавились стремление применить экспериментальный метод к явлениям социально-исторического плана, традиционный скептицизм и рационализм эрудитов, прагматизм аналитика, едкая ирония как орудие критики. <...> Под видом жанра модного романа в письмах был составлен подлинный манифест эпохи Просвещения" (П. Казини). Литературный сюжет прост: молодой перс Узбек, кажущийся наивным, но в действительности проницательный и беспощадно резкий, путешествуя по Европе, пишет письма на родину, в которых сурово критикует пороки верхушки феодального общества, высмеивает духовенство, показывает никчемность теологических споров, разоблачает коррумпированность придворных и заставляет увидеть, сколь нелепы господствующие здесь обычаи; он также интересуется положением в обществе женщин, демографическими вопросами, финансами, уголовным правом, формами правления и обличает деспотизм. Большой интерес представляет письмо LXXXIII, в котором излагается натуралистическо- рационалистическая концепция справедливости и правосудия, типичная именно для просветительской философии. Монтескье пишет: "Справедливость – действительно существующее между двумя вещами соотношение, которое всегда одинаково, невзирая на то, кто его рассматривает: Бог, ангел или, наконец, человек". А правосудие происходит не из принудительных законов государства, а из добродетели. В этой связи очень важны письма XI-XIV о троглодитах. Народ троглодитов - жестокий, непобедимый, враждебный любым нормам человеческого сосуществования - доходит до всеобщего истребления и разрушения. Однако он не гибнет, а благодаря стараниям двух справедливых людей возрождается в новой ипостаси народа, воспитанного в добродетели и справедливости.

Речь идет - как единодушно признано всеми исследователями - о критике одного из положений теории Гоббса, согласно которому порядка можно добиться только с помощью силы государства, подавляющего ярость эгоистических страстей.

Цитируем ряд замечаний, передающих дух произведения. Относительно теологических споров: "Существует... бесчисленное множество докторов, беспрестанно занятых постановкой новых вопросов, касающихся религии... Могу тебя заверить, что другого такого царства, так раздираемого гражданскими войнами, как владения Христа, никогда и нигде больше не существовало. Те люди, которые вводят в обиход новые предложения, сначала называются еретиками... однако я слышал рассказы о том, что в Испании и Португалии есть некоторые дервиши, не понимающие доводов рассудка и заставляющие сжигать людей, будто они - куча хвороста. <...> Я здесь вижу множество людей, занятых бесконечными спорами о религии, однако у меня сложилось впечатление, что они занимаются пустословием". "Я согласен с тем, что история полна религиозных войн. Однако если посмотреть внимательно, такое количество войн вызвано не множеством религий, а духом нетерпимости, присущим тем конфессиям, которые считали себя господствующими. Это также дух прозелитизма, перенятый евреями у египтян; позднее он распространился, как эпидемия, среди магометан и христиан; это опьянение духа, успехи которого привели к полному затмению человеческого рассудка". Что касается самого большого различия между азиатской политикой и политикой некоторых европейских государств, то Узбек пишет: "Одна из вещей, больше всего возбудивших мое любопытство по прибытии в Европу, - это история и происхождение республик. Ты знаешь, что большинство азиатов даже не имело представления о подобном типе правления, равно как не обладало достаточно богатым воображением, чтобы суметь представить себе, что на земле может существовать какой-либо режим, отличный от деспотического". Об англичанах он рассказывает следующее: "Не все народы Европы одинаково покорны своим государям; беспокойный характер англичан, например, не позволяет королю заставить их слишком сильно ощутить его власть; подчинение и повиновение добродетели у них считаются очень важными. По этому поводу они даже утверждают поистине необыкновенные вещи. По их словам, существуют узы, которые могут по-настоящему соединить людей, - это узы благодарности. <...> Но если государь, далекий от намерений осчастливить своих подданных, начнет душить и угнетать их, то у них исчезает всякое основание ему повиноваться: ничто больше не связывает его с подданными, и они возвращают себе естественную свободу. Здесь также полагают, что всякая неограниченная власть не может считаться законной именно потому, что ее происхождение не могло быть легитимным. Они говорят, что не могут дать кому-то другому большей власти, чем та, которую имеют над самими собой. Но ведь они не обладают над собой неограниченной властью, например, не могут отнять у себя жизнь. Значит, заключают они, никто не имеет на земле подобной власти".

Это чувство изумления перед нравами англичан перекликается с убийственной иронией, направленной против короля Франции и Папы римского. "Король Франции – самый могущественный государь Европы. Хотя он и не владеет золотыми приисками, как его сосед - король Испании, он намного богаче его, потому что умеет добывать золото из тщеславия своих подданных, более неисчерпаемого, чем любые прииски. Он начинал и вел длительные войны, не имея иных ресурсов, кроме продажи дворянских титулов и, благодаря чудесам человеческой спеси, его войска регулярно получали жалованье, крепости были обеспечены всем необходимым, а флот - хорошо оснащен и экипирован. В остальном этот король - великий волшебник: он использует власть, воздействуя на самую душу своих подданных, - он заставляет их думать, как хочется ему. <...> Он даже заставил их поверить в его способность прикосновением руки исцелять их от любой болезни. Вот как велика его мощь и власть над душами".

Если король Франции - великий волшебник, то, по мнению Монтескье, есть другой чародей, еще более могущественный. И "этого чародея называют Папой. Он умудряется внушать людям, что нет никакой разницы между единицей и тремя, что хлеб насущный - вовсе не хлеб, а вино - на самом деле не вино, и еще тысячи других вещей подобного рода. <...> Папа - главный среди христиан. Речь идет о старом идоле, которому, по обыкновению, курят фимиам. Когда-то сами государи его боялись... но сейчас он уже больше никому не внушает страха. Он воображает себя преемником одного из первых христиан, которого звали святым Петром; нет сомнений, что речь идет о богатом наследстве: он владеет поистине огромными сокровищами, будучи хозяином большой страны". О христианстве мы встречаем такие замечания: "Да будет тебе известно... что христианская религия перегружена бесконечным множеством правил, которые трудно соблюдать; поэтому люди пришли к выводу, что гораздо легче получать от епископов освобождение от некоторых предписаний, чем выполнять их: так и делается для вящей общественной пользы. Так что, если захочется избежать соблюдения поста, избавиться от формальностей бракосочетания, не выполнять обета, жениться вопреки запрету закона или даже уклониться от исполнения клятвы, - следует обратиться к священнику или Папе, которые незамедлительно дадут освобождение..."

"О духе законов"

Эмпирический анализ социальных явлений, оправдавший себя в "Персидских письмах", присутствующий в работе "Размышления о причинах величия и падения римлян", типичен также и для "Духа законов". Работа действительно "соответствует требованию (все больше занимавшему помыслы Монтескье) изучения закономерностей общественных явлений и политической жизни не с помощью абстрактно-априорных методов просветителей, а с применением непосредственного эмпирического наблюдения; причем эти закономерности понимались им не как рациональные идеальные принципы, а, скорее, как постоянные отношения между историческими явлениями" (Дж. Фассо). Монтескье пишет: "Людьми управляют многие вещи: климат, религия, законы, руководящие правила, примеры из прошлого, нравы, обычаи, и из всего этого образуется общий дух". Под духом законов следует понимать отношения, характеризующие совокупность позитивных и исторических законов, регулирующих человеческие отношения в различных обществах. "Закон вообще - это человеческий разум, поскольку он управляет всеми народами земли, а политические и гражданские законы любой страны лишь его частные случаи. Они должны быть настолько хорошо приспособлены к тому народу, для которого создаются, что только в редчайших случаях законы одной страны могут подойти для другой. <...> Они должны принимать во внимание физическую географию страны, климат - холодный, умеренный или жаркий; размеры территории, расположение страны, качества ее земли; образ жизни народов - земледельческий, охотничий или скотоводческий; они должны соотноситься с той степенью свободы, которую может предоставить конституция; с религией жителей страны, с их склонностями, числом, богатством, торговлей, их нравами и обычаями. Последствия соотносятся друг с другом и со своим происхождением, а также с целями и намерениями законодателя и порядком вещей, на которых они основаны. Поэтому необходимо изучать их во всем разнообразии аспектов. Именно такую задачу я попытался осуществить в своей работе. Я беру все эти соотношения: их совокупность составляет то, что я называю духом законов".

И все-таки Монтескье не подходит к огромной массе эмпирических фактов, касающихся законов разных народов, с единой априорной, абстрактной и абсолютной схемой. В дополнение он устанавливает очередность бесконечного ряда эмпирических примечаний. Вот схемы Монтескье, служащие для упорядочения: "Существуют три формы правления: республиканская, монархическая и деспотическая. Республиканской формой правления является та, при которой весь народ или его определенная часть обладает властью правителя; при монархической форме управляет только один человек, но на основе определенных и неизменных законов, в то время как при деспотической форме правит человек, но без всяких законов и правил, решая любой вопрос по своей воле и прихоти".

Перечисленные три формы правления типизируются соответствующими этическими принципами, представляющими собой: добродетель - для республиканской формы, честь - для монархической и страх - для деспотической. Форма, или природа правления, делает нас тем или иным, а принцип заставляет действовать. Первая является специфической структурой, а второй воплощает человеческие страсти, приводящие в действие власть".

Монтескье считает очевидным, что законы должны соотноситься как с принципом правления, так и с его природой. Пример для пояснения: "Для того чтобы монархическое или деспотическое правление могло удерживать власть и защищать себя, не требуется скрупулезной честности. Сила законов в одном и грозная длань государя - в другом регулируют и управляют любыми вещами. Однако в народном государстве нужна еще одна пружина - это добродетель. Такое утверждение согласуется с природой вещей и, кроме того, подтверждается всеобщей историей. В самом деле, очевидно, что монархия, где лицо, заставляющее исполнять законы, само находится над законами, не так нуждается в добродетели, как народное правительство, где лицо, заставляющее исполнять законы, сознает, что и само подвластно этим законам и должно нести свои обязанности достойно. Когда этой добродетели не достает, в сердца ее поборников входит честолюбие, а во все остальные - жадность. Стремления обращаются на другие цели: то, что прежде любили, начинают презирать, а если они были свободными под законом, то хотят теперь стать свободными против законов".

Итак, существуют три формы правления, инспирированные тремя принципами. Они подвержены разложению: "Разложение всякого правительства почти всегда начинается с принципа". Так, например, "принцип демократии разлагается не только тогда, когда пропадает дух равенства, но также и особенно тогда, когда распространяется дух крайнего равенства, и каждый претендует на то, чтобы быть равным тем, кого он избрал командовать собой". Эту важную мысль Монтескье поясняет следующими словами: "Насколько небо удалено от земли, настолько же и истинный дух равенства далек от духа крайнего равенства. Первый вовсе не в том, что командуют все и никто не подчиняется, а в подчинении и руководстве равным образом всех. <...> Естественное место добродетели - поближе к свободе, но добродетель не может выжить при чрезмерной свободе точно так же, как не может уцелеть в рабстве". Поэтому относительно монархического принципа можно сказать: "[Он] разлагается, когда высшие должностные лица становятся символом максимального угнетения, когда гранды лишаются уважения народа и становятся грубыми орудиями произвола. Разложение еще сильнее, когда честь противостоит почестям и сановник обличен должностями и бесчестьем в равной мере". И, наконец, "принцип деспотического правления разлагается непрерывно, ибо он порочен по своей природе". Разделение властей - это когда одна власть может остановить другую

Крупнейший труд Монтескье содержит не только описательный анализ и объяснительную политическую теорию. В нем царит великая страсть к свободе. Монтескье разрабатывает проблему политической свободы путем изысканий действительных условий, позволяющих пользоваться свободой. Свой главный интерес он объясняет, главным образом, в главе, посвященной английской монархии: он обрисовал правовое государство, складывавшееся после революции 1688 г. Особым образом Монтескье анализирует и разрабатывает теорию разделения властей как опоры Теории правового государства и практики демократической жизни.

Монтескье утверждает: "Политическая свобода заключается не в том, чтобы делать, что хочется. В государстве, т.е. в обществе, имеющем законы, свобода может заключаться только в возможности делать то, что необходимо хотеть, а также в возможности не быть вынужденным делать то, чего нельзя хотеть. <....> Свобода - это право делать все, что позволено законами". В этом, локковском, смысле законы не ограничивают свободу, а, скорее, обеспечивают ее каждому гражданину: "Это принцип современного конституционализма и правового государства. Здесь Монтескье присоединяется к Локк у и опыту конституционализма Англии, форму правления которой он считает наилучшей для разделения трех видов государственной власти: законодательной, исполнительной и судебной, - в разделении властей состоит политическое и юридическое условие свободы" (Дж. Фассо). Против злоупотреблений властью необходимы разные ее органы, способные "тормозить", "умерять" один другой.

Монтескье говорит, что во всяком государстве существует три вида власти: законодательная, исполнительная и судебная. "В роли первой государь или магистрат издает законы, имеющие 1077 _1086 ограниченный либо неограниченный срок действия, поправляет или отменяет уже существующие законы. В роли второй - заключает мир или объявляет войну, посылает и принимает посольства, гарантирует безопасность, предупреждает нападения. В роли третьей - наказывает преступления или рассматривает гражданские дела". Установив определения, Монтескье утверждает: "Политическая свобода гражданина - это спокойствие духа, проистекающее из убеждения в том, что каждому обеспечена собственная безопасность. Для того чтобы можно было наслаждаться такой свободой, необходимо, чтобы правительство было в состоянии избавить каждого гражданина от страха перед остальными". Но "когда законодательная власть объединена с властью исполнительной в одном лице либо в одном аппарате магистрата, свободы быть не может, ибо налицо законное подозрение, что сам монарх или же сенат может принять тиранические законы, чтобы затем тираническим образом заставить их исполнять". Не будет также свободы, "если судебная власть не отделена от законодательной и исполнительной. Бесконтрольный произвол над жизнью и свободой граждан неизбежен, когда судья - законодатель. Если бы судебная власть объединилась с исполнительной, то судья мог бы обрести силу угнетателя". И, наконец, "все было бы потеряно, если бы один и тот же человек, один и тот же аппарат из знати или представителей народа соединил бы в своих руках одновременно три власти: разработку и принятие законов, исполнение общественных решений и рассмотрение гражданских дел и суд над преступниками".

Монтескье признает, что в то время как у турок (где все три вида власти сосредоточены в руках султана) царит "ужасающий деспотизм", в большинстве королевств Европы, напротив, "правление является умеренным, поскольку государь, который держит в своих руках два первых вида власти, исполнение третьей оставляет своим подданным". Он добавляет: "Мне не пристало судить, пользуются ли англичане в настоящее время этой свободой. Достаточно подтвердить, что она санкционирована законами, а все остальное не имеет значения".