Общины, находящиеся еще под влиянием павла

В период, следующий непосредственно за временем Павла, мы находим картину измененной лишь в незначи­тельной степени. Мы видим все еще мелкие общины, рас­сеянные тут и там в крупных городах, связанные между собою лишь духовными узами единой веры и взаимной любви, внутри же лишь слабо скрепленные организацией, находящейся пока еще в периоде развития. Отсутствие та­кой сильной личности, какою был великий апостол языч­ников, дает себя сильно чувствовать. Все общины смотрели на него как на своего духовного отца и порой даже про­тив воли безусловно признавали его авторитет. И теперь, конечно, нет недостатка в верных наставниках и совет­никах для общин; но они сами сознают себя эпигонами. Выступая в литературе, они прикрывают себя именами Павла, Петра, таких людей, как Варнава или Иаков, и если хотят дать что либо хорошее, то повторяют с ничтожны­ми изменениями наставления из послания к Колоссянам.

Сами общины увеличились, причем расширились и их задачи: нужно было воспитывать в христианстве все более широкие слои и в то же время избегать опасности допус­тить в общины широкий прилив нечистых элементов или даже дать им перевес. С другой стороны, не следует забы­вать — чему в большинстве случаев придается слишком мало значения, — что к этому времени в общинах образо­валось уже ядро старейших испытанных христиан, которые, воспитываясь в продолжение многих лет или же с ранней юности в духе христианства, представляли, так сказать, совесть общины и реагировали на всякие ненормальные явления совершенно иначе, чем это некогда мог сделать со стороны апостол, при всем своем авторитете: теперь нет и речи об эксцессах, подобных коринфским времени Павла. Нравственные требования, быть может, несколько пони­зились, но средний уровень нравственности, нравственное сознание массы поднялось. Не веет более тот мощный дух, который в первые времена возбуждения мог создавать ис­ключительные явления; христиане сделались мельче, даже мелочнее, но, с другой стороны, и педантичнее, надежнее в малом.

Затруднения, которые мы встречаем вследствие скудо­сти источников по данному вопросу, увеличиваются тем, что и имеющиеся источники для нас весьма мало осяза­тельны: в большинстве случаев не известны личности ав­торов, мы колеблемся относительно места и времени воз­никновения источника. Тем не менее, только группировка по местности, как бы она ни была субъективна, может по­мочь нам избегнуть ошибочных обобщений и сделать пра­вильную оценку отличительных черт отдельных явлений.

Христианские общины Малой Азии. Мы начинаем с хри­стианских общин Малой Азии. Им принадлежит прекрас­ное размышление о тайне божественного распорядка, про­явившегося в объединении до тех пор разрозненного человечества, которое известно нам как послание к Ефе­сянам апостола Павла. Послание это станет нам легче всего понятным, если мы представим его себе как излияние в высшей степени глубокого христианского мыслителя, в котором изложенные в послании мысли были вызваны посланием к Колоссянам Павла. К общинам Малой Азии относится и послание от имени Петра, возникшее после его мученической смерти в Риме, но адресованное хрис­тианам Малой Азии, бывшей полем миссионерской дея­тельности Павла, и пропитанное насквозь его идеями. Как бы ни были различны оба эти сочинения — в одном глу­боко рассудочная спекуляция, изложенная в хвалебном тоне славословящего благочестия, в другом — трезвый при­зыв к практическому исповеданию христианства с ясным взглядом на окружающие условия, — но предполагающиеся в них отношения, в своих основных чертах, вполне сход­ны. Оба сочинения, именно общими им обоим чертами, напоминают нам мир идей Иоанна, о чем речь будет ниже. Однако не следует думать, что эти послания и возникли под влиянием Иоанна; скорее они характеризуют нам ту почву, на которой своеобразное понимание Иоанном христиан­ства могло сделаться плодотворным.

Прежде всего бросается в глаза то, как сильно выступает вперед нравственная сторона христианства, требующая, чтобы практика жизни преобразовалась согласно принци­пам нового нравственного духа. Правда, оба отмеченные уже направления, господствовавшие в раннем христиан­стве, — познание тайны божественного спасения и упраж-

пение покорности божественной воле, — у Павла тесно переплетенные в одном слове «вера», в данных сочинениях резче разделяются, но практическое направление благоче­стия сохраняет за собой безусловный перевес. Действитель­но, послание к Ефесянам, полное благоговейного молит­венного настроения и погруженное в тайну соединения в Христе двух половин человечества, подчеркивает, главным образом, момент познания, 1, 9,17 сл., 3, 3 сл.; однако, на­ряду в этим, выступает любовь, как основной принцип христианской жизни, 1 4, 3 17, 5 2, и именно на эту лю­бовь, превосходящую всякое разумение, и направляется познание в своем последнем основании 3, 19. Мы видим в этом послании спекуляцию, но небесплодную, если со­гласно Еф. 2, 10, самые добрые дела, служащие отличитель­ным признаком христиан, были уже раньше предуготова­ны Богом, чтобы христиане пребывали в них, и если целью предвечного избрания христиан является то, чтобы они были святы и непорочны перед Ним в любви, 1,4. В I по­слании Пезра, которое с полною ясностью смотрит на практические вопросы жизни, обращая особенное внима­ние па грозящее со всех сторон преследование, руководя­щей мыслью уже безусловно является мысль о покорнос­ти воле Божией, I, 2, 14, 22 (понятие неверия заменено понятием непокорности, 2, 8; 3, 1; 20, 4, 17), в радости, 1, 6, 8, и уповании, 1 3, 21. Христианское поведение получило вполне исчерпывающую формулировку в характерном сло­ве ауаОолоиа — «делание добра».

Этот нравственный дух в области понимания христи­анства деятельно проявляется в различных направлениях. Молитвенное настроение живо не только у составителя послания, говорящего вполне топом молитвы, но и в об­щинах, Еф. 6, 18 сл. Христиане далеки оттого, чтобы по­давлять свободное движение духа: «Исполняйтесь духом», Еф. 5, 18. Но мы уже не слышим более о тех эксцентрич­ных проявлениях экзальтированного энтузиазма, которые мы наблюдали в первые времена. «Будьте благоразумны и бодрствуйте в молитвах»; «трезвитесь, бодрствуйте», увеще­вает I Петр. 4, 7; 5, 8. Молитвой же должна регулировать­ся и брачная жизнь, I Петр. 3, 7.

Много споров вызывают слова I послания Петра, 3, 19 сл., 4, 6, о проповеди Иисуса среди мертвых. Мы в состо­янии будем правильно понять эти слова лишь тогда, ког­да сопоставим их с тем суеверным воззрением на возмож­ность заместительства в крещении для людей уже умерших, которое мы встречали у коринфских христиан времени Павла. Оба воззрения стремятся к одному и тому же: най­ти утешение относительно судьбы тех, которых горячо лю­били и которых боятся потерять навсегда, так как благо­дать спасающего Евангелия не застала их уже в живых. Там стремятся достичь этого через священную магию, здесь — через мысль о возможности и для них миссионерской про­поведи. Прогресс нравственного понимания очевиден.

Направление христианской жизни все еще определяет­ся, главным образом, противоположением окружающему язычеству. «Они, дошедши до бесчувствия, предались рас­путству так, что делают всякую нечистоту с ненасытно­стью», Еф. 4, 19; «исполнены желания плоти», Еф. 2, 3 (ср. I Петр. 1, 14, 2, 11); невоздержность, похоть, пьянство, излишества в пище и еде, нечестивое идолослужение, I Петр. 4, 3, злоба, коварство, лицемерие, зависть и зло­словие, I Петр. 2, 1, — таков характер язычества, и имен­но потому христианство стоит в противоречии с ним. Язы­чество есть ayvoia, т. е. оно совершенно лишено твердого нравственного сознания, так как чуждается Бога; сознание это было принесено христианством, Еф. 4, 17 сл., I Петр. 1, 14. Там была тьма, здесь свет, Еф. 5, 8,1 Петр. 2, 9. Язы­чество есть нравственная смерть, христианство — жизнь, Еф. 2, 1 сл. т. е., деятельная сила, Еф. 1, 19, 3, 20. И эта мысль не только не ослабляется, но еще в значительной степени укрепляется сознанием христиан, что решающим моментом для них является будущая жизнь, а не земная: на небе они чувствуют себя дома, на земле — чужими, Еф. 1, 3 сл., 2 6; I Петр. 1, 1; 17; 2, 11.

Однако, как ни подчеркивали противоречие с языче­ством, фактически было бесконечно трудно предохранить христианские общины от сношений с окружавшим языче­ским миром; об этом свидетельствуют только что приве­денные, постоянно повторявшиеся увещания; на это преж­де всего указывает I Петр. 4, 3 сл. Старые добрые друзья обижаются на внезапное прекращение прежних отношений и повертывают оружие в обратную сторону: они, относя­щиеся к своей жизни, конечно, не так, как смотрит на нее принявший христианство, сознающие себя почтенными гражданами, не могут представить себе ничего иного, как только то, что за этим христианским братством, боязливо замыкающимся в себе, скрываются какие-нибудь ужасные поступки, которые боятся света: так клевещут они на хри­стиан.

Как показывает и сообщение Тацита, Анн. XV 44, уже тогда были в обращении все подозрения относительно христиан, против которых апологеты второго столетия должны были непрерывно защищать своих единоверцев, — подозрения, будто христиане занимались в своих тайных собраниях самыми ужасными делами: противоестествен­ным развратом, ритуальным убийством детей. Эти обвине­ния, рождаемые нечистой извращенной народной фан­тазией, питаемые религиозным фанатизмом, постоянно всплывают в истории религии. Образный язык христиан мог служить, по-видимому, некоторым им подтверждени­ем. Нет ничего удивительного, что римский народ распро­странял эти обвинения; но в том, что такой историк, как Тпцит, нс проверив, передавал их, мы видим печальное свидетельство непонимания благородно мыслившим знат­ным римлянином такого явления, каким было тогдашнее христианс тво: строгий цензор развращенного древнего ми­ра нс понял, что здесь были заложены в зародыше нрав­ственные силы для обновления мира. Наряду с этим, од­нако, современник Тацита — Плиний Младший в своих донесениях императору Траяну, в период управления им провинцией Вифинией, дает очень ценное свидетельство о неосновательности этих слухов: христиане, даже те, ко­торые отреклись перед проконсулом от христианства, тор­жественно объявили, что у них не совершалось никаких преступлений; напротив, во время воскресных собраний они обязывали друг друга не допускать воровства, разбоя, прелюбодеяния, нс похищать вверенного им имущества. Так как проконсул даже путем пытки двух диаконисе уз­нал только то, что христианство есть не более как извра­щенное, безграничное суеверие, то ему, естественным об­разом, приходит в голову вопрос, который он и предлагает императору: подлежит ли христианство как таковое нака­занию, или же наказуемы только преступления, заведомо совершенные христианами? Это тот самый вопрос, кото­рый христиане уже раньше прямо поставили перед собой и ясно ответили на него: «Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, как вор или злодей, или как вмешиваю­щийся в чужие дела; а если как христианин, то не сты­дись, но прославляй Бога за такую участь», I Петр. 4 15 сл. Нельзя отрицать, что в отдельных случаях христиане, быть может, действительно были виновны в подобных преступ­лениях, за что их и привлекали; для некоторых особенно большим искушением могло быть аХХотритиоколсГу, вме­шательство в дела, которые их не касались, чем — с точки зрения христианской эсхатологии — является, например, вмешательство в политику или выступление с исповедани­ем своего христианства в процессе другого христианина. Но в словах I послания Петра не следует видеть доказатель­ства того, что в христианской общине можно было найти убийц, воров, злодеев, ни даже того, что составитель серь­езно считается с возможностью, чтобы осуждения христиан были вызваны такими преступлениями: это — враждебные обвинения, лишенные хотя бы видимого основания. В этом смысле наставления следует понимать как предупреждения.

Но христиане противополагали себя язычеству еще и в другом смысле: христианство имеет задачей миссионер­скую деятельность, и этой цели должна служить именно нравственная жизнь (ср. Матф. 5, 16); нужно было, не толь­ко не участвуя в бесплодных делах тьмы, обличать их (еХёу/ете, Еф. 5 11, (ср. Иоан. 16, 8), и добрыми делами за­граждать уста невежеству безумных людей, I Петр. 2, 15; 3, 15 сл., но требовалось привлекать неверующих безмол­вной миссионерской проповедью непорочной христианс­кой жизни в страхе Божием и чистоте, I Петр. 2, 12. Это было задачей особенно христиан, вступавших в смешанный брак, I Петр. 3, 1 сл. И здесь мы снова видим, что ограж­дение от внешнего мира отнюдь не было проведено с той строгостью, к которой стремились.

Позитивный характер изложения многих вопросов хри­стианской нравственной жизни также вызывает мысль о Павле и о его общинах. I послание Петра, написанное в им, рассматривает отношение к начальству совершенно согласно с посланием к Римлянам Павла: требуется безус­ловная покорность ради Господа, 2, 13 сл. Ясно усматри­вается, однако, в послании Петра, что уже имелся повод видеть в органах римской власти, на ее различных сту­пенях, врагов христианства. Хотя они и действовали как представители справедливости, наказывая преступников и восхваляя добрых, однако чувствуется, что христиане и большинстве случаев видели в них своих преследовате­лей. 'Гем более достойно удивления, что принцип благого­вейного преклонения перед их божественным призванием по-прежнему строго сохраняется. Этому способствуют вет­хозаветные слова; к христианскому наставлению «чтите всех и любите ваших братьев» присоединяется Притч. Сол. 24,21: «Бога бойтесь, царя чтите». Так не пишут, когда над умами господствует революционный дух. И отношения до­машней жизни, как в послании к Ефесянам, так и в I по­слании Петра, трактуются в тесной связи с домостроем послания к Колоссянам; там только вопрос ставится зна­чительно шире, чем здесь. В наших посланиях недостает Iочного, ясного проникновения вопросами, имеющими решающее практическое значение, что является столь ха­рактерным для Павла; вместо этого мы видим в Поел, к Еф. длинные мотивировки, в I Петр. — ссылки на языческий мир. Новым является специальное предостережение про­тии пьянства, Гд|). 5, 18. Повторяющиеся наставления же­нам бояться своих мужей, Еф. 5, 33, ср. 21, едва ли можно объяснить тем, что наставления эти вызывались особенно сильным стремлением к эмансипации. Достойно внимания предостережение I послания Петра против роскоши в одежде; христиане должны и с внешней стороны отличать­ся чистой простотой, и их украшением должен быть крот­кий и спокойный дух, 3, 3 сл. Слова эти свидетельствуют не столько о сильном распространении среди христиан­ских женщин страсти к украшениям, сколько о том, что теперь начинают больше обращать внимание на эти вне­шние вещи. Христианский нравственный идеал принимает более определенные, отчасти более узкие формы.

Действительно, в этом отношении мы наблюдаем двой­ное очень важное дальнейшее развитие, сильно опередив­шее Павла: последний предоставил все действию духа Хри­стова, ведя лишь борьбу с духом язычества; он вовсе не опирался на Закон, и в качестве образца ему представлял­ся созданный им образ Христа, Господа славы, который Сам Себя унизил.

Теперь мы видим прежде всего, если можно так выра­зиться, библизацию христианского идеала, т. е. Ветхий Завет чаще привлекается для обоснования требований хри­стианской нравственности. В вопросе о супружеской любви Поел, к Еф. 5, 31 ссылается на Быт. 2, 24; в вопросе о сы­новней любви 6, 2 сл. — на декалоге Исх. 20, 12.1 Посла­ние Петра, 3, 5 сл., ставит христианским женщинам в при­мер святых жен Ветхого Завета, особенно Сарру, и резю­мирует эти наставления словами 34 псалма (13—17=1 Петр. 3, 10—12). Поведение христиан, I Петр. 1, 13, 22, должно соответствовать Пасхе Господа, Исх. 12, 11, и заключение Завета, Исх. 19, 10. Образ духовного вооружения, Еф. 6, 14 сл., заимствован у пророка Исайи. Послание к Ефесянам возвело все это даже в теорию: язычники-христиане сде­лались согражданами святых и своими Богу, 2, 19. Этим признается, что nolixeia той ’1страт]Х, т. е. ветхозаветная нравственность, как бы мало ни соответствовало ей тогдаш­нее иудейство, 2, 3 сл., представляет собою идеал. То, что в первоначальной общине сложилось исторически, здесь было достигнуто путем историко-философской спекуля­ции, без всякого влияния иудаизма — Закон упразднен, 2, 4, — просто в силу авторитета Писания, который при­знавался всегда и христианами-язычниками. Христианская нравственность, «утвержденная на основании апостолов и пророков», 2, 20, является завершением ветхозаветной иудейской нравственности; так, Послание к Ефесянам пе­реплетает наставления апостола Павла Колоссянам со сло­вами пророков (ср. еще 4, 25 сл.).

Тем не менее эта нравственность сохраняет специфи- чески-христианский характер, «имея Иисуса Христа крае­угольным камнем», 2, 20. Это второй новый момент в по­нимании нравственного идеала: последний получил гораздо более определенный характер под влиянием действия еван­гельского предания о словах и делах Господа; христиане познают Христа, слышат о нем, поучаются в нем, Еф. 4, 20 сл. При этом примером для подражания служит не са­моотречение стоящего над миром Сына Божия, но отдель­ные черты земной жизни и страдания Христа; это наблю­дается уже в поел, к Еф. 5, 2, 52 (ср. 24, 29), но особенно в I Петр. 2Ю, 21 сл., где, правда, страдания Христа опи­сываются словами Исайи, 53, кроме того 4, 1; мы можем также указать здесь и на Поел, к Евр. 2, 17 сл., 4, 15; 5, 7 сл. Наряду с этим слова Господни, имевшие исключитель­ный авторитет уже в глазах Павла, но не оставившие яс­ных следов широкого влияния на тогдашнее христианство, постепенно собираются, распространяются в обширных кругах и начинают определять образ мыслей и суждений христиан; они делаются своего рода новым законом для христианских общин, специально для общин языческо- христианских, и притом в той же мере, в какой они, правда и ином смысле, уже раньше были законом для общин иудейско-христианских. Если языческо-христианские об­щины получили при этом полноту нового нравственного сознания, то одновременно с этим выросла опасность: то, что было говорено против искаженной законности, вне этой связи, само грозило превратиться в закон. Для этого не нужно было иудаистической пропаганды: человек от при­роды склонен представлять себе основные положения мо­рали не как внутреннее побуждение, а как внешний закон.

Уже тот факт, что целый ряд произведений совершен­но одинаково трактует эти вопросы, доказывает, что дело не в своеобразных особенностях отдельного автора. И это отвечает изменившимся условиям. Общины Павла были действительно миссионерскими общинами; лишь неболь­шой процент их членов принес с собою из синагоги неко­торую нравственную подготовку; теперь речь идет об об­щинах, которые уже имеют позади себя историю. Правда, к ним присоединяются ежедневно новые члены. Мы с удивлением узнаем из донесений Плиния, какое широкое распространение получило христианство в Малой Азии во времена Траяна: имя Христа исповедуют многие люди всех возрастов, из всех слоев общества, обоих полов, в городах так же, как и в деревнях; храмы стоят почти пустыми, тор­жественное совершение обрядов прекратилось; никто не хочет уже покупать идоложертвенного мяса. Эти толпы следовало еще ввести в дух христианства: к ним относят­ся наставления, чтобы они более не поступали как языч­ники, Еф. 4, 17; христианство несовместимо с ложью, во­ровством, блудом, алчностью и т. д., Еф. 4, 25 сл. Массовое отпадение при первых энергичных мерах римского на­местника показывает, что проникновение христианским духом было достигнуто лишь в слабой степени. Плиний мог иметь твердую надежду остановить, даже совсем прекратить заразу этого суеверия; ведь большинство спокойно прино­сило жертвы изображениям богов и проклинало Христа, многие же заявляли, что они действительно некогда испо­ведовали христианство, но уже отступились от него, кто 3, а кто 20 лет тому назад. Мы не будем останавливаться на вопросе о том, в какой мере эти люди все же были охва­чены нравственным духом христианства, и насколько, в качестве важнейшего наследия от времени пребывания их в христианстве, они сохраняли еще чувство, обязывавшее их избегать воровства, разбоя, прелюбодеяния, соблюдать верность и не утаивать вверенного им имущества. Для нас важны только общины. Здесь старое ядро, состоящее из людей, выросших в христианстве, которые, так сказать, представляют христианско-нравственное сознание общин, выступает сильнее вперед, чем новый прирост. Они непре­рывно занимаются Священным Писанием Ветхого Завета и все более исполняются нравственным духом религии Из­раиля, религии пророческой, отчасти, конечно, и рели­гии Закона; в их руках предание о Господе принимает все более определенные формы, все яснее очерчивая и нрав­ственный идеал. Таким образом, несомненно происходит поднятие общего нравственного уровня. Уже у Павла в его последних посланиях мы встречали твердую уверенность в том, что рука об руку с долгим исповеданием христианства должен происходить и внутренний рост; здесь перед нами как раз такая яркая картина перехода от детского возрас­та к времени возмужалости и окончательного сложения характера, Еф. 4, 13 сл. I послание Петра, 5, 10, молит Бога о том, чтобы Он совершил, утвердил, укрепил и соделал общины непоколебимыми.

И если мы сравним данные общины с общинами вре­мени Павла, то увидим прогресс и в другом отношении, в смысле повышения нравственных требований: не только не должно быть блуда, нечистоты, алчности, Кол. 3, 5, но о них не следует даже упоминать, Еф. 5, 3. Рядом с отрица­тельными требованиями выступают требования положи­тельные: отвергнувши ложь, Кол. 3, 8, каждый должен го­ворить истину ближнему своему, Еф. 4, 25; вор вместо того, чтоб красть, должен трудиться, делая своими руками по­лезное, чтобы было из чего уделять нуждающимся, Еф. 4, 28; вместо гнилых слов следует говорить добрые для нази­дания, Еф. 4, 20; вместо сквернословия, пустословия и сме- хотворства — благодарение, Еф. 5, 4. При воспитании детей не только запрещается жестокое обращение, но настойчи­во рекомендуется наставлять их в правилах христианской нравственности, Еф. 6,4. Социальные неравенства настоль­ко уже сгладились, что составитель может сказать христи­анским господам христианских рабов: «вы, господа, посту- пайтс с ними так же (т. е. строго говоря, повинуйтесь им и страхе и трепете), умеряя строгость», Еф. 6, 9. Различные мотивировки: «потому что мы члены друг другу», Еф. 4, 25, «гак прилично святым», Еф. 5, 3, примеры, взятые из от­ношений Христа к «церкви», Еф. 5, 3 сл., показывают, что зарождается твердое понятие общины, идеал церкви. Хри­стос сам предал себя за церковь, чтобы очистить ее банею водною и освятить посредством слова, чтобы представить се славною церковью, не имеющей пятна или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна,!•'<!>. 5, 25, сл. Святость является нравственным требовани­ем, I Петр. 1,15. Появляется уже и двойное наименование для общины: «христиане» по отношению к окружающим, I 11стр. 4, 19, «братство» по отношению к своим сочленам, I Петр. 2, 17, 5, 9. Старательно воспитывается чувство об­щественности. Каждый имеет свои обязанности по отноше­нию к общине, Еф. 4, 11 сл., I Петр. 4, 10 сл. Христианские добродетели: смиренномудрие, кротость, долготерпение преследуют одну цель — взаимную любовь, ревностное сохранение единства духа в союзе мира, Еф. 4, 2 сл. «Нако­нец, будьте все единомысленны, сострадательны, брато­любивы, милосердны, смиренномудры», заключает, суммируя, 1 Петр. 3, 8, присоединяя к этому, как главу, венчающую здание, требование Господа отказаться от возмездия и за проклятие платить благословением.

Конечно, нельзя не признать, что замечается и некото­рое ослабление нравственной энергии. Наставление «будьте страннолюбивы друг к другу без ропота», I Петр. 4, 9, по­казывает, что постоянно возраставшие требования братской взаимной помощи начинали становиться для иных тягос­тными. Некоторые преследовали при этом даже свои соб­ственные выгоды, отсюда требование нелицемерной брат­ской любви, I Петр. 1, 22. Составитель послания Петра, 1, 22; 4, 8, призывает не просто к любви, но к любви усерд­ной, как и в настоящее время мы считаем нужным гово­рить об истинном, живом, полном силы христианстве — что всегда является признаком упадка.

Наряду с этим существует, как кажется, опасность пре­вратного понимания свободы: как Павел, Гал. 5, 13, так и I послание Петра, 2, 16, увещевают не злоупотреблять сво­бодой для прикрытия зла. Христианство есть служение Богу.

При всем том общая оценка все же вполне благопри­ятна. То, что Павел говорил о Колоссянах, восхваляя их веру и любовь, Кол. 1, 4, целиком переносится на эти об­щины: Еф. 1, 15, и I послание Петра, 5, 12 торжественно удостоверяет, что на них покоится истинная благодать Бо­жия. Мы не должны поэтому выводить ложных заключе­ний из наставлений посланий: их требования практиче­ского проведения христианских воззрений были всегда необходимы в христианских общинах. В I послании Пет­ра представлялись еще особые поводы к тому, чтобы при­зывать к радостной надежде и терпению в страдании, вви­ду повсюду начинавшихся преследований, которые были, конечно, жестоким испытанием для христиан, 1, 6 сл., 4, 12 сл., 5, 8 сл. С другой стороны, послание к Ефесянам имело полное основание призывать к единству в любви, так как последней, как мы сейчас увидим, угрожала зародив­шаяся внутри общины опасность.

В то время, как по отношению к внешнему миру общи­ны все более замыкались и тверже устанавливали собствен­ный идеал, согласно библии Ветхого Завета и преданию о Господе, внутри них всплыли две новые опасности, силь­но угрожавшие если не прочности христианства, то все же чистоте и ясности его нравственной жизни: иерархия и ересь.

Мы видели, что в первые времена свободного развития духа угрожала опасность отсутствия порядка. Павел наста­ивал поэтому на признании авторитета тех членов общи­ны, которые добровольно приняли на себя обязанности ведения и заботы об общинных делах. Это были в боль­шинстве случаев лица, для которых и их внешнее социаль­ное положение делало возможным приносить жертвы на благо общине. Естественно, что они пользовались уваже­нием, как лица, принадлежавшие общине уже с давних пор, со времени ее основания или же обращенные в христиан­ство еще до основания общины. Со временем это должно было измениться. «Первенцы» вымирали так же, как и апо­столы, бывшие создателями и опорой их положения; их места занимали другие, которые не имели уже их исклю­чительного значения. Из общины все более выделялся зам­кнутый круг старейшин общины (пресвитеров). Часто, может быть, даже в большинстве случаев, это были дав­нишние члены общины, а также лица, обладавшие есте- сгнсиным авторитетом в силу своего возраста; но случалось, что тот или иной энергичный человек достигал руководя­щего положения и без этих условий: развивался духовный карьеризм. Что некогда чтилось как добровольное служе­ние, теперь ценится как важное преимущество, связанное с почетом и даже материальными выгодами. Мы еще уви­дим, какую реакцию вызвало это со стороны общин, ко­торые привыкли к свободному развитию всех духовных даров и сил. Здесь для нас важен прежде всего тот нрав­ственный вред, который эта новая должность, если мож­но гак назвать нечто, еще безусловно не созревшее, могла причинять ее носителям. Мы усматриваем этот вред из нас тавлений, которые один из римских христиан считал необходимым сделать им от имени апостола Петра, их со- пресвитера, прославленного уже мученичеством, I Петр. 5, I сл. Мы слышим здесь прежде всего призыв к доброволь­ному служению: «Пасите вверенное вам Божие стадо, над­зирая за ним нс принужденно, но охотно». Это напоминает слова Господни о наемниках, которые, вместо того чтобы пожертвовать жизнью за стадо, поспешно бегут, когда при­ближается опасность. Действительно, иные могли смотреть па должность не только как на бремя, но и как на опас­ность, так как во время гонений ее носители более, чем другие, были на виду у агентов правительства. Если мы нередко наблюдаем в христианской общине этого време­ни страх перед страданием, тенденцию к отпадению, то вполне естественно, что у лиц, занимавших руководящее положение, эта тенденция проявлялась с удвоенной силой. Стоить лишь вспомнить об известной параллели, относя­щейся к значительно более позднему времени, когда креп­кая организация, исключая возможность отпадения, тем самым побуждала к бегству: Киприан Карфагенский и Петр Александрийский, оба смыли впоследствии это пятно кро­вью мученичества. Ко всему этому присоединялись еще трудности во внутреннем управлении, оппозиция со сто­роны носителей духа, разлад среди самих пресвитеров, не­правильности в поступлении взносов, разногласия в уче­ниях и т. д. Вполне понятно, что при таких условиях менее сильные, а также менее честолюбивые и властолюбивые личности смотрели на должность как на тяжесть, от кото­рой они старались избавиться! «Не принужденно, но охот­но», это наставление указывает на одну сторону вопроса.

Но более важной является другая сторона: «Не для гнус­ной корысти, но из усердия, и не господствуя над насле­дием Божием, но подавая пример стаду». Если подобная задача дает простор благородным силам, то с другой сто­роны, она разнуздывает страсти и неумеренные желания. Можно было бы думать, что первым христианам, при их образе мысли, отвращенном от мира и направленном ис­ключительно на будущую небесную славу, было совершен­но несвойственно сребролюбие. Но они были людьми, а обаяние дающих власть денег неискоренимо. Властолюбие же есть такая страсть, которая может всецело подчинить себе одаренные сильные натуры. Таким образом, понятно, что именно среди пресвитеров возникали подобного рода искушения. Мы еще увидим, как даже пророки теряли отчасти свой авторитет вследствие того, что даже в них грубо и непристойно прорывались подобного рода челове­ческие слабости; можем ли мы удивляться тому, что там, где вместо свободного духа руководящей была мысль о должностной обязанности, иные поддавались этим иску­шениям? Но это не было правилом. Личности такого скла­да, как Каллист, живший в начале третьего столетия, в ко­тором особенно ярко проявляется отмеченный тип иерарха, встречались нечасто; напротив, его противник, строгий Ипполит нашел бы в то время многих товарищей по духу. Апостольское наставление I послания Петра — видеть в должности старейшин прежде всего задачу давать пример христианской жизни — показывает, что христиане вполне сознавали высокую ответственность этой должности имен­но в нравственном отношении; оно доказывает также, ка­кое значение отводили нравственному моменту в таких вопросах, как вопрос организации. Требование послуша­ния по отношению к старшим, перенесенное на всю об­щину, может пониматься как укрепление авторитета дол­жности в смысле наставлений в I Кор. 16,16,1 Фесс. 5, 12. Но, вероятно, под «младшими» и под «старшими» нужно разуметь христиан, имевших в общине специальные обя­занности; первые, может быть, составляли низшую ступень клириков, обязанных выполнять поручения старших; от­сюда и наставление о покорности последним. И здесь срав­нение с явлениями более позднего времени показывает нам, как легко могло возникнуть неповиновение; вспом­ним, например, 18-й никейский канон о причащении пре­свитеров и дьяконов. Но в то время, как в данных по­становлениях имеют силу культовые и иерархические мотивы, в I послании Петра решающими являются исклю­чительно нравственные соображения: «но все — так закан­чивается в послании это наставление, — подчиняясь друг другу, облекитесь смиренномудрием». Иерархические идеи отвергнуты в этих словах самым резким образом. Правда, слова эти основаны на ветхозаветном изречении. Притч. Сол. 3, 34, но они непосредственно напоминают поведе­ние Христа при омовении ног, Иоан. 13, 4; 12 сл.

Христианским общинам грозила, однако, еще одна нравственная опасность, более серьезная, чем та, которая вытекала из иерархических стремлений — опасность со стороны ереси. О последней послание к Ефесянам говорит, правда, только общими намеками, не дающими ясного представления о том, что, собственно, имеется в виду. Не­вольно даже напрашивается мысль, что в словах этих слы­шатся только отзвуки тех отношений, о которых говорит­ся в послании к Колоссянам. Но помимо того, что упомянутое краткое изложение в послании к Ефесянам безусловно оригинально, мы, следя далее за намеченным течением, наталкиваемся в иоанновской литературе снова как на иерархические, так и на еретические несогласия. Быт ь может, было бы не слишком смело поставить в не­которую связь с последними намеки послания к Ефесянам. Если это так, то более чем вероятно, что именно от гнос­тических спекуляций с докетическими наклонностями хо­чет предостеречь своих читателей составитель послания. Эти подробности, однако, не представляют для нас инте­реса. Для пас важно и ценно наблюдение, что и послание к Ефесянам совершенно так же, как мы увидим это в по­сланиях Иоанна, усматривает прежде всего нравственную опасность в искусном обольщении лжеучения, 4, 14, в чем он види т проявление самого дьявола, 6, 11, опасность, ко­торую следует предотвратить нравственным поведением: вместо того, чтобы колебаться в ту или другую сторону под действием всякого ветра учения и поддаваться лукавству людей, нужно иметь лишь истинную любовь, 4, 15. Для этого и служит духовное вооружение христианина, кото­рое составитель описывает, свободно пользуясь образами Исайи, 11,5; 59, 17; 52, 7: оружие христианина — это ис­тина, праведность, готовность служить Евангелию, вера,

уверенность в спасении, Святой Дух, молитва и моление о всех, 6,14 сл. Мы видим: всего этого недостает лжеучению; оно светское христианство, пренебрегающее с гордым спи­ритуализмом самыми первыми заповедями христианства, прежде всего любовью. Где имеется искренняя братская любовь, там прекращается опасность со стороны искусного обольщения ереси. Практическое христианство любви с успехом противостоит растворению религии в спекуляции.

Римская община. Несколько благоприятнее обстоит дело с источниками для нашего знакомства с римской христи­анской общиной. Оставляя в стороне возникшее в Риме Евангелие Марка, мы имеем здесь, во-первых, — под име­нем послания к Евреям — утешающие и увещательные речи, дающие, несмотря на в высшей степени индивиду­альную окраску, ясное понятие о некоторых сторонах хри­стианской жизни; затем I послание Петра, которым мы уже пользовались для Малой Азии, но которым, ввиду его рим­ского происхождения, следует пользоваться и при ха­рактеристике римской общины, и наряду с ним послание римской общины общине в Коринфе от 95 года. В послед­них мы видим яснее, чем в посланиях, направленных в Рим, какой дух воодушевлял христианскую общину миро­вой столицы.

Теперь мы можем и должны говорить о христианской общине в Риме: в 95 году христианская община Рима сама себя называет общиной Божией, пребывающей в Риме. Можно предполагать, что объединение существовавших при Павле отдельных кружков стоит в связи с новой орга­низацией, последовавшей за нероновским гонением хри­стиан. Вполне естественно, что несмотря на это объеди­нение, при громадности города и, вероятно, больших размерах христианской общины, внутри последней про­должают еще существовать отдельные общества; это же явление мы будем наблюдать в Риме и позднее. Этим объ­ясняется, почему послание к Евреям производит впечат­ление послания, написанного не для всех христиан Рима, но лишь для определенного круга, для домашней общины. Впрочем, между посланием к Евреям и так называемым первым посланием Климента лежит целое развитие, за­хватывающее, как можно предполагать, промежуток вре­мени около 20 лет. Мы будем рассматривать оба послания отдельно. Начнем с послания к Евреям.