Столкновение дискурсов власти, бизнеса и общественности

Первый принцип FSC предусматривает соблюдение законов страны, где сертифицируется лесное предприятие или компания. Однако международные экологические и социальные требования сертификации превышают требования российского законодательства, тем самым, вступая в противоречие с конкретными нормами и правилами лесопользования. В то же время толкование национального государственного законодательства зачастую может быть многозначным. Поэтому конструкт о противоречии между требованиями российских законов и FSC основывается, в первую очередь, на различиях в представлениях и дискурсах тех, кто продвигает FSC-сертификацию, и тех, кто следит за соблюдением российского лесного, экологического, трудового, налогового и прочего законодательства.

Если представители госорганов, связанных с лесным хозяйством, проникаются идеями сертификации, то практически все противоречия можно снять. Начальник Вологодского государственного лесоустроительного предприятия, являющийся консультантом региональной группы по сертификации, говорит об этом так: «Сами принципы FSC вполне универсальны, и они все выполнимы. Там нет ничего противоречащего нашим законам, нашему образу ведения лесного хозяйства, нашим способам лесозаготовок. Это принципы, которые показывают, что я выполняю все законы и веду лесное хозяйство так, чтобы оно не нарушало экологию, биоразнообразие, особо охраняемые виды растений и животных, ценные природоохранные и культурные территории. То есть я веду хозяйство так, что оно имитирует естественные природные процессы, а я выбираю полезные элементы в виде древесины и других каких-то продуктов». Далее он показывает пример, как можно обойти противоречия на практике: «Наша нормативная база достаточно противоречива. С одной стороны, в Лесном кодексе есть, что надо сохранять биоразнообразие. С другой стороны, те же правила рубок главного пользования или правила отпуска леса на корню говорят, что это биоразнообразие находится в части леса, которую надо в первую очередь убирать. Там говорят, что сначала надо убрать сухостой и ветровал с буреломом, а потом уже брать деловую древесину. Но модельные леса всё же сертифицировали, потому что в республике Коми руководство Главного управления лесами с достаточным пониманием отнеслись к этим проблемам. Если это противоречие не обходить искусственно, то невозможно ничего продвинуть вперёд».

Отсутствие концепции устойчивого лесопользования на государственном уровне приводит и к отсутствию такого дискурса у государственных чиновников. Новый Лесной кодекс, вступивший в силу с января 2007 г., не заполнил эту брешь, поскольку мнение продвигающих устойчивое лесопользование общественных организаций и продвинутого лесного бизнеса, в нём не было учтено. Председатель Ассоциации промышленников Поморья комментирует это так «Это несовершенная нормативная база с точки зрения международных требований к устойчивому лесоводству. Нет в России единой концепции устойчивого управления лесами, которую бы составили учёные, политики, бизнесмены и общественность. В результате Лесной кодекс создаётся кулуарно, никто из нас не участвовал в его создании и обсуждении, пока он не появился на первом чтении. Каждая группа лесопользователей видит только один аспект, а предполагается, что выполнять этот кодекс будут все группы. Поэтому обсуждение и выработка концепции устойчивого лесопользования просто необходима. И потом уже должен появиться Лесной кодекс как результат договоренности сторон».

В результате в Лесном кодексе слово «устойчивое» встречается три раза в словосочетаниях «устойчивое управление лесами», «устойчивое получение древесины», «устойчивое развитие». При этом концепция устойчивого лесопользования отсутствует. Между тем, окончательная институционализация и внедрение в общую повседневную практику требований устойчивого лесопользования возможно только при участии государства. Это создаёт барьеры на пути тех лесопромышленников, которые хотят работать по международным принципам устойчивого лесопользования.

Отмечу, что на российских лесных предприятиях, ставших частью крупных международных лесных компаний, внедрение сертификации происходит более последовательно и планомерно. Поскольку эти компании уже давно работают в мире в рамках нового пути, учитывающего аспекты устойчивости, устойчивое лесопользование стало частью их официальных политик. Одновременно бизнес-культура этих компаний требует, чтобы общая политика и новые практики были освоены, осмыслены и приняты всем персоналом от руководства до рабочих. Таким образом внедряется и лесная сертификация. В этом случае на предприятии уже не возникает борьбы дискурсов и внутренних барьеров для внедрения новой практики устойчивого лесопользования. Лесничий Олонецкого лесхоза Республики Карелия говорит о российской компании, вошедшей в международную так: «Они, конечно, по сравнению с российскими предприятиями, как день и ночь. Их и любую российскую компанию возьмите - это совершенно разная психология, отношение, подходы к ведению лесного хозяйства и заготовок».

Рассмотрим на примере нескольких конкретных понятий, каким образом сталкиваются дискурсы и практики различных акторов.

 

Малонарушенные леса

Одним из требований FSC-сертификации является сохранение различных категорий лесов высокой природоохранной ценности. Одна из категорий это малонарушенные леса. Ещё их называют старовозрастными или девственными. Столкновение мнений об этом понятии и предлагаемых практиках лесоуправления в таких лесах происходит уже в течение многих лет. Сохранение малонарушенных лесов было в фокусе особого внимания международных экологических и социальных общественных организаций ещё до внедрения по миру лесной сертификации. Именно по поводу рубок в этих лесах, законных с точки зрения зарубежного и российского законодательства, были акции Гринпис и международные потребительские бойкоты.

Это понятие было новым для российской общественности, лесозаготовителей и госорганов. Наоборот такие леса назывались «спелыми» и «перестойными». И дискурс был таков - «их надо рубить». Вставшим на путь сертификации лесозаготовительным предприятиям при этом приходилось сталкиваться как с непониманием среди собственного руководства, ведь все имеющие лесное образование знали, что эти леса надо рубить, так и с непониманием в госорганах управления лесами, министерстве природных ресурсов, правительстве и Думе. Проводимое экологическими общественными организациями информирование о необходимости сохранения малонарушенных лесов, как правило, достигало представителей госорганов федерального и регионального уровня и в меньшей степени касалось местного. А ведь лесные предприятия как раз работают с лесхозами и лесничествами именно в районах.

Приведу несколько примеров дискурсов по этому поводу, принадлежащих различным представителям госорганов управления лесами.

Мнение об оставлении малонарушенных лесов нетронутыми показывают различные аспекты этой проблемы. Во-первых, считается, что оставление таких лесов это лишение населения экономической выгоды. Директор Онежского лесхоза Архангельской области высказывается категорично: «Позиция, что старый лес не надо использовать, это абсурд полнейший, потому что район живёт, в основном, от леса. И люди, в основном, работают в лесу. Лес должен работать на население, которое проживает в лесу. А так что же, лес оставлять, чтобы он потом посох, погиб?! Это не правильно».

Во-вторых, есть непонимание пользы от сохранения малонарушенных лесов или это считается перегибом. Лесничий Малошуйкского лесничества Архангельской области рассуждает: «Говорят, что надо оставлять малонарушенные леса. Но я практически не знаю, есть ли польза от них для нашей местности. Сомневаюсь, что нужно в каждом месте оставлять несколько гектар малонарушенных, девственных лесов. Ёлка или сосна после 100 лет всё равно свалится. Я считаю, что это просто перегиб со стороны FSC. Подавай им здесь девственные леса. Нет их здесь!».

В-третьих, довольно широко распространён дискурс, что сохранение малонарушенных лесов это специальная стратегия конкурентов для ослабления экономики России. Лесничий Емецкого лесничества Архангельской области говорит: «Они вмешиваются в законодательство, тот же Гринпис и зелёные. Сертификаторы, которые тут действуют, они тоже вмешиваются в законодательство. Они говорят, что нельзя рубить старовозрастные древостои. Вот посмотрите, это Архангельская область, а вот это наш Емецкий лесхоз. А вот их ГИС-карта. Вот эта часть левобережья реки Двины вся вырублена. А вот остались старовозрастные кусочки. Вот по этой сертификации выборочные рубки надо доводить до 20-25%. А наши правила - там диаметр стволов 0,6 метра и выборочные рубки там никак нельзя назначать. Потому что там оставшийся древостой повалится просто-напросто, потому что там ёлки, и корневая система вся поверхностная. Это не условия, которые у них там, на западе в Швеции. Хотят китайцы вытеснить нас с рынка. И я считаю, что они тому же Гринпису проплачивают, чтобы они нам мешали. А старовозрастные леса не рубить - это уже прямое вмешательство в наше законодательство».

В результате экономический фактор - недоиспользование лесных ресурсов играет наиболее существенную роль для госструктур. По мнению начальника Главного управления природными ресурсами Архангельской области: «Больших претензий к сертифицированным предприятиям у нас с точки зрения лесохозяйственной деятельности, принятой в России законодательно, в общем-то, нет. У нас основные претензии в том, что они не выполняют расчетную лесосеку. Это экономический фактор, он для нас значительный. То есть сначала с нами они планировали одно, а потом их склонили к мораторию на участки леса высокой природоохранной ценности, плюс у них поменялся план рубок в связи с их сертификацией в сторону снижения объёмов рубок. Это уже мы с ними более-менее согласовали. Сложнее дело обстоит с оставлением больших участков лесов высокой природоохранной ценности. По этим лесам у нас с зелёными пока проблемы. И с определением расчётной лесосеки предприятия есть поэтому проблемы. Здесь, в основном, мы занимаем жёсткую позицию. Принятие решения по переводу лесов из второй группы в первую прерогатива Российской Федерации. Если они записаны лесоустроителями во вторую группу, и проходят по всем документам как леса второй группы, то они эксплуатационные. Никто их из этой группы не исключит, и не разрешит за их аренду не платить. Те, у кого в арендной базе эти леса, должны платить за них аренду, пока они не будут переведены в разряд особо охраняемых природных территорий или в категорию особо защитных участков. В этой ситуации ничего сделать нельзя».

Таким образом, международный институт устойчивого лесопользования заставляет сертифицированные лесные предприятия сохранять малонарушенные леса, однако госорганы никак этому не способствуют - предприятия платят за аренду этих участков и штрафы за недоруб.

 

Ключевые биотопы

Другой пример столкновения практик старого и нового социальных институтов это выделение ключевых биотопов. Такая практика и такое понятие также отсутствовало до FSC-сертификации, как у лесных предприятий, так и у госорганов управления лесами. Оно также стало входить в дискурсы и практику благодаря различным семинарам по теме лесной сертификации, организованных международными экологическими общественными организациями, где участвовали лесопромышленники и представители госорганов управления лесами.

В некоторых регионах, особенно там, где сразу возник спрос на FSC-сертификацию и экологические общественные организации проводили большую информационную работу (например, в Архангельской области), региональные госорганы были готовы легитимировать выделение ключевых биотопов в рамках законодательства, то есть рассматривать их как неэксплуатационные участки. Настроенные лояльно к сертификации госорганы сразу нашли возможность вписаться в законодательство. Начальник Главного управления природными ресурсами Архангельской области поясняет: «Ключевым биотопом может являться как лес где-то в низине, в болотине, у ручья, каменистый участок. Эти участки низкопродуктивные, и по правилам рубок выделяются внутри делянки как неэксплуатационные. Единственно, что раньше лесопользователю лесхоз при отводе лесосеки прощал их оставление, не обращал на них внимание, потому что они, как обычно, были небольшие. Крупные неэксплуатационные участки фиксировались документально. Теперь в связи с тем, что нужно выделять ключевые биотопы, появилась возможность неэксплуатационные участки записывать как ключевые биотопы».

Однако ключевым биотопом мог быть и эксплуатационный участок: «Ключевой биотоп может состоять из компактно стоящих крупных деревьев с большим запасом древесины. Как правило, такие ключевые биотопы не выделяются. Хотя в нашем законодательстве есть возможность отдельно стоящие крупные деревья оставлять как семенники, а это обычно сосна или ель. На высокопродуктивные участки с компактно стоящими спелыми деревьями нужно брать у нас разрешение или оформлять такие действия как временный эксперимент. Поэтому оставлять ключевые биотопы можно. Но не на 100% все их виды».

Иногда лесное предприятие шло на то, чтобы всё-таки оставлять все виды ключевых биотопов и платить штрафы за недоруб. Однако и здесь возможен компромисс: «Предприятие может пойти на то, что высокопродуктивные участки оставляет, наше законодательство считает это недорубом, и штрафует предприятие. Но при этом предприятие выигрывает от того, что оно выполнило условия сертификации, и за это получило сертификат со всеми его выгодами. Или же всё-таки мы оформляем такие участки как группы семенников или семенные куртины».

Сложности вызывает оставление и сухостойных деревьев, поскольку здесь действовали сразу два российских закона - лесной (правила рубок) и трудовой (правила техники безопасности), в соответствие с которыми оставлять сухостой опасно для работающих: «Есть санитарные правила по лесам, и там сказано, что сухостойные фаунные, валёжные и буреломные деревья убирать. Но можно делать в этом и исключения. В другом месте сказано, что такие деревья с декоративной кроной и с дуплами могут оставляться в виде исключения». Решение оставить их или нет принимает даже не лесхоз, а лесничий на месте при выделении участка. Однако лесничие обычно не хотят брать на себя ответственность: «Право такое у него есть, но они им очень редко пользуются. И у лесничих сформировался даже своего рода стереотип, что это нельзя делать. А на самом деле можно, на это не нужно писать разрешение. И, пользуясь неконкретностью законодательства, без всяких разрешений особых можно и это правило сертификации выполнять».

Если региональные госорганы признают необходимость оставления ключевых биотопов, то, как правило, и местные лесхозы этому следуют. Лесничий Онежского лесхоза Архангельской области говорит: «Если проводились в лесничествах рубки с учётом разногласий правил рубок, то мы запрашивали разрешение Управления. То есть если оставлялись, например, сухостой и сломыши, то Управление лесами давало на это нам соответственное разрешение и согласование. Понятно, что для нас это ново. Мы привыкли работать по тем правилам, которые пока ещё действуют». Наоборот, на тех территориях, где сертификация не была массовым явлением, и где экологические общественные организации не проводили специальную работу с региональными госорганами управления лесами, там на уровне местных лесхозов это проявлялось в негативном отношении к выделению биотопов. Директор Подпорожского лесхоза Ленинградской области объясняет: «Что значит биотоп? Мы выписали разрешительные документы, затем приняли делянку. Там написано, что арендатор всё должен вырубить, и он всё вырубает. Если что-то под названием биотоп оставил, то ему будут штрафные санкции. Чисто теоретически эта работа проводилась, то есть проводились семинары про опыт Псковского модельного леса. Мы понимаем, что это такое, но мы не можем работать с этими биотопами, потому что они не узаконены». Некоторые представители госорганов управления лесами считают, что следовать всем правилам сертификации в плане оставления биотопов не реально. Лесничий Малошуйского лесничества Архангельской области уверен: «Если будем вокруг каждого болота, каждого водотока оставлять деревья, тогда рубить негде, надо закрывать все предприятия».

На примере столкновения мнений и практик по двум понятиям - «малонарушенные леса» и «ключевые биотопы», становится понятно, что внедрение новых правил и понятий с помощью FSC-сертификации происходит с трудом. Отсутствие в законодательстве многих понятий, которыми оперирует сертификация, тормозит её реализацию. В то же время, негосударственные акторы, вовлекая госорганы в обучающие программы, устраивая их представителям ознакомительные поездки по российским и зарубежным модельным лесам, создают новый неформальный канал институционализации устойчивого лесопользования.

Формальный закон неформально переосмысливается и приспосабливается для удовлетворения международных требований устойчивого лесопользования. При этом формальной гармонизации национального закона и международных требований не происходит. Ведь, несмотря на все усилия общественности, бизнеса и лояльно настроенных к лесной сертификации представителей власти, в новый Лесной кодекс, правила заготовки древесины и другие подзаконные акты новые понятия устойчивого лесопользования за последние годы так и не были введены, лесное законодательство так и осталось не модернизированным.

 

Выводы

Современная общепринятая практика лесопользования российских лесозаготовительных предприятий и их управляющих компаний не является устойчивой, поскольку экономические интересы всецело преобладают над экологическими и социальными. Благодаря международным экологическим общественным организациям проторенный путь, по которому шёл лесной бизнес, в результате внедрения лесной сертификации был изменён. Новый путь в виде новых практик лесного бизнеса повлиял на дискурс чиновников госструктур. Однако, лесное законодательство, контроль за соблюдением которого лежит на госорганах управления лесами, несмотря на радикальную перемену (оно стало за последнее десятилетие гораздо более рыночным), осталось в прежней колее. Таким образом, первый барьер представляет собой государственные законы и госструктуры, которые в большей степени, чем всё остальное, тормозят институционализацию устойчивого лесопользования и экологическую модернизацию лесного сектора в России.

Внедрение новых понятий сертификации тормозится зачастую руководством и персоналом самих российских лесных предприятий. Руководители и сотрудники, имеющие большой опыт работы на лесных предприятиях в советский и постсоветский период и выученные в традициях «старого» лесопользования, зачастую с трудом воспринимают экологические требования международной лесной сертификации, не понимают и не принимают социальные требования, основанные на консультациях с местным населением и коренными народами, со всеми группами различных лесопользователей и заинтересованными сторонами всех вопросов, видов и планов лесопользования. При этом происходит столкновение дискурсов и практик тех менеджеров, которые являются проводниками сертификации и её противников, которые относятся к сертификации как к очередной формальной процедуре. Эта борьба двух подходов внутри самого лесного бизнеса является вторым барьером для внедрения устойчивого лесопользования.

Внедрение сертификации по схеме FSC в России является стимулом формирования нового института устойчивого лесопользования. Примерно за 10-летний период внедрения сертификации произошла институционализация и адаптация устойчивого лесопользования в России. Однако пока нельзя утверждать, что сертификация полностью привела к устойчивому лесопользованию. На практике существуют лишь фрагменты в виде территорий устойчивого лесоуправления и фрагментарные социальные сетевые пространства системы устойчивого лесопользования, которые доступны для тиражирования при настоящем уровне законодательства, экономических практик и образования кадров. Введение устойчивого лесопользования в образование российских кадров лесной отрасли усилит в будущем институционализацию практик устойчивого лесопользования.

 

Литература

1. Сайт Интернет «Экосоциология». http://www.ecosociology.org.

2. Kulyasov I.P. Building trust in the process of localization of global forest certification // Russia and Europe: from mental images to business practices. Kymenlaakson: University Applied Sciences. 2010. p. 110-130.

3. FAO Corporate document repository. Issues and options for international instruments to support sustainable forest management. State of the world forests. 1999. http://www.fao.org/

docrep/w9950e/w9950e10.htm.

4. Тысячнюк М. С., Конюшатов О. А., Кулясова А. А., Кулясов И. П., Тесля И. В. Рекомендации по социальным аспектам сертификации по схеме Лесного попечительского совета (FSC). Вологда: Полиграфист. 2009. 182 с. ил.

5. North D.C. Institutions, institutional change and economic performance: A new economic history. Cambridge: Cambridge University Press. 1990.

6. Hausner J., Jessop B., Nielsen K. (eds.). Strategic Choice and Part-Dependency in Post Socialism. Institutional Dynamics in the Transformation Process. London: Edward Elgar Publishing. 1995.

7. Кулясова А. А., Кулясов И. П., Котилайнен Ю. Современное гибридное управление лесным сектором России // Социология и социальная антропология. СПб.: Интерсоцис. 2006. Т. 9. Спецвыпуск. c. 81-112.

8. Кулясов И. П. Экологическая модернизация: теоретические аспекты // Социология и социальная антропология. 2005. № 3. c. 100-113.

9. Keskitalo C., Kulyasova A.A. The role of governance in community adaptation to climate change // Polar Research. 2009. Vol. 28. № 1. p. 60-70.

10. Kotilainen J., Tysiachniouk M. S., Kulyasova A. A., Kulyasov I. P., Pchelkina S. S. The potential for ecological modernization in the Russia: Scenarios from the forest industry // Environmental Politics. 2008. Vol. 17. № 1. p. 58-77.

11. Cashor B., Auld G., Newson D. Governing Through Markets: Forest Certification and the Emergence of Non-State Authority. New Haven, L.: Yale University Press. 2004.

12. Kulyasova A. A., Kulyasov I. P., Stewart Ph. Democratic practices and cultural resilience: how a small people flourished under authoritarianism // Kettering Review. 2009. Vol. 27. № 2. p. 39-50.

13. Кулясов И. П., Кулясова А. А. Конструирование доверия при локализации глобального процесса лесной сертификации: роль НПО и экспертов // Журнал социологии и социальной антропологии. 2010. Спецвыпуск. c. 282-311.

14. Российский национальный стандарт добровольной лесной сертификации по схеме Лесного попечительского совета. М.: Российская национальная инициатива ЛПС. 2008. c. 118-119, 128-130.

15. Кулясов И. П., Кулясова А. А., Тысячнюк М. С. Особенности сохранения культурно-исторического наследия и традиционного образа жизни при сертификации// Добровольная лесная сертификация. М.: WWF России. 2011. c. 98-100.

16. Кулясов И. П., Кулясова А. А., Овчинников А. В. Особенности ЛВПЦ 5-6 для Архангельской области // Выделение и сохранение лесов высокой природоохранной ценности в Архангельской области. Архангельск: WWF. 2010. c. 25-27.

17. Кулясова А. А., Кулясов И. П. Рекомендации по выявлению и сохранению ЛВПЦ 5-6 для Восточной Сибири // Устойчивое лесопользование. 2011. № 2. c. 53-55.