Понедельник, 28 сентября 1942 г.

 

Дорогая Китти!

 

Мое вчерашнее письмо мне так и не удалось закончить. Кажется, что я

буду писать тебе бесконечно, так много еще надо рассказать. Но сначала скажу

следующее: совершенно не могу понять, почему взрослые из всего, даже

незначительных мелочей, создают проблемы! До сих пор я думала, что ссоры

из-за пустяков -- это детская привычка, которая проходит с годами. Конечно,

бывают причины для настоящих ссор, но наши перебранки здесь так

бессмысленны! Увы, я должна к ним привыкнуть: они стали неотъемлемой частью

нашей жизни. Но как привыкнуть, если я сама являюсь темой почти каждой

"дискуссии". Здесь ссоры называют "дискуссиями" на немецкий манер --

глупость ужасная... Меня беспощадно обсуждают и критикуют со всех сторон:

привычки, характер, манеру держаться. Я должна впервые в жизни терпеть крики

и грубые слова, да еще смиренно молчать при этом. Нет, я так не могу! Не

собираюсь выслушивать дальше их оскорбления! Покажу им на что я способна,

так что они в итоге заткнутся и посмотрят на меня совсем другими глазами...

Додумаются, наконец, что должны заняться не моим, а собственным воспитанием.

Да как они смеют! Просто нахалы. До сих пор поражаюсь их невозможным

манерам, а прежде всего глупостям госпожи Ван Даан. Еще немного, и я

наберусь решительности, и отвечу им... Тогда они заговорят иначе! Да что ж,

неужели я в самом деле такая невоспитанная, упрямая, своевольная, ленивая, и

так далее, как утверждают наши верхние? Конечно же нет, хотя у меня есть

недостатки, но так преувеличивать... Ах Китти, если б ты знала, как все во

мне кипит во время наших перебранок! Кажется, еще немного, и я просто

взорвусь.

Но хватит об этом, представляю, как тебе надоели наши ссоры... Тем не

менее, не могу не рассказать о недавней интересной дискуссию за столом. Мы

перескакивали с одной темы на другую и заговорили об исключительной

скромности Пима. Эта его черта -- неоспоримый факт, ее замечают все, даже

круглые дураки. Так вдруг госпожа Ван Даан, которая всегда переводит

разговор на себя, заявила: "Ах, а я такая скромная, не сравнить с моим

мужем!". Подумать только! И как она продемонстрировала свою скромность

именно этим заявлением... Господин Ван Даан счел необходимым уточнить

сравнение с "моим мужем" и проговорил очень спокойно: "А я никогда не

стремился быть скромным. Достаточно видел в жизни подтверждений, что наглецы

добиваются гораздо большего". И обратился ко мне: "Так вот, не скромничай,

Анна, и тогда далеко пойдешь!" С этой точкой зрения полностью согласилась

мама. Но госпожа Ван Даан не унималась, тем более, разговор перешел на ее

любимую тему: воспитание. Правда, в этот раз она обратилась не ко мне, а к

моим родителям: "Однако, оригинальные у вас взгляды! Не могу себе

представить, чтобы в моей юности... Да и сейчас такое недопустимо, разве что

в вашей ультрасовременной семье!"

Она явно намекала на мамину систему воспитания, о которой здесь часто

спорят. Госпожа вся раскраснелась от возбуждения. А тот, кто краснеет в пылу

спора, обычно проигрывает. Мама, сохранившая как спокойствие, так и цвет

лица, хотела закончить разговор как можно скорее. Не долго думая, она

ответила: "Госпожа Ван Даан, я действительно придерживаюсь мнения, что

излишняя скромность вредит. Мой муж, Марго и Петер -- слишком скромны. А

вашего мужа, вас, Анну и меня хоть наглыми не назовешь, но постоять за себя

мы умеем!" Госпожа Ван Даан: "Ах, я вас совсем не понимаю! Как вы могли

назвать меня нескромной? Ведь мне это совершенно не свойственно..."

Мама: "Вы, конечно, не нахалка, но скромницей вас никто не считает".

Госпожа Ван Даан: "Хотелось бы знать, что вы имеете в виду. Если бы я

здесь сама не заботилась о себе, то умерла бы с голоду, и никому не было бы

до этого дела... Я не менее скромная, чем ваш муж".

Маме ничего не оставалось, как посмеяться над этой нелепой самозащитой.

Раздражение госпожи Ван Даан от этого усилилось, и она продолжала выступать

на смеси немецкого и голландского. Наконец наша мастерица по красноречию

запуталась в собственных словах, встала и собралась выйти из комнаты, но тут

ее взгляд упал на меня. О, надо было видеть ее лицо! Как назло, в тот

момент, когда мадам стояла ко мне спиной, я сочувственно-иронически покачала

головой, скорее невольно, чем намеренно. Мадам вернулась и начала орать

по-немецки: грубо, по-хамски, ни дать ни взять -- разгневанная рыночная

торговка! Ну, и зрелище! Если бы я умела рисовать, то так и изобразила бы ее

- смешное, маленькое и тупое ничтожество. Теперь я знаю наверняка одну вещь:

человека узнаешь только после настоящей ссоры. Лишь тогда он показывает свой

истинный характер!

 

Анна

 

 

Вторник, 29 сентября 1942 г.

 

Дорогая Китти!

 

Нам, здесь в Убежище, приходится сталкиваться с самыми неожиданными

трудностями. Подумай только, ванной у нас нет, есть лишь корыто, а горячая

вода подается только внизу, в конторе. Вот и приходится нам семерым купаться

по очереди. А люди мы, конечно, разные и стесняемся в разной степени,

поэтому каждый выбрал себе особое местечко для мытья. Для Петера -- это

кухня, хотя двери там стеклянные. Петер заранее лично подходит к каждому из

нас и просит в ближайшие полчаса не заходить на кухню. Эту меру

предосторожности он считает вполне достаточной. Господин Ван Даан моется

наверху. Он предпочитает делать это в собственной комнате и не ленится

носить туда тяжелые ведра с горячей водой. Его супруга еще не разу не

купалась: никак не может решить, какое место для нее самое удобное. Папа

моется в директорском кабинете, мама -- в кухне, за камином. А мы с Марго

присмотрели себе местечко в зале конторы. По субботам днем закрываем

занавески и приступаем к делу. Пока одна из нас моется, другая смотрит через

щелочку в окно и рассказывает забавные вещи о прохожих.

Но неделю назад мне это место разонравилось, и я занялась поисками

чего-то более комфортного. Петер дал мне хороший совет: использовать туалет

директорского кабинета. И верно, там я могу мыться за закрытой дверью, сидя,

при свете и сама без чужой помощи выливать грязную воду. В воскресенье я

впервые помылась на новом месте и должна сказать, что нашла его самым

удобным.

В среду приходил водопроводчик, чтобы переместить трубы из туалета

конторы в коридор, иначе они могли бы замерзнуть в зимние холода. Но для нас

этот визит был мало приятным! Не только нельзя было в течение дня включать

краны с водой, но и посещать туалет! Не очень прилично рассказывать тебе,

как мы выпутались из положения. Но я и не ханжа, чтобы молчать о таких

вещах. Еще в первые дни нашего пребывания здесь мы с папой запаслись ночным

горшком, точнее заменяющей его большой стеклянной емкостью. Вот его мы и

поставили в комнате и использовали по назначению. На мой взгляд, неудобство

терпимое, а вот целый день тихо сидеть и молчать -- это ужасно! Особенно для

такой болтушки, как я. И в обычные-то дни мы должны говорить шепотом, а не

двигаться и при этом еще не говорить совсем - это в десять раз хуже. Моя

попка за три дня совсем задеревенела и болит. К счастью, вечерняя гимнастика

помогла.

 

Анна

 

 

Четверг, 1 октября 1942 г.

 

Дорогая Китти!

 

Вчера я страшно перепугалась. Позвонили в дверь, неожиданно и очень

громко. Я подумала: не иначе как за нами пришли! Представляешь себе? Но все

были уверены, что это почтальон или просто какой-то озорник, и я

успокоилась.

Последние дни у нас очень тихо. Левинсон, маленький еврейский аптекарь

и химик, работает внизу на кухне, по заданию господина Куглера. Он хорошо

знаком с нашим домом, поэтому мы все боимся, что ему придет в голову

заглянуть в бывшую лабораторию. Вот мы и тихи, как мышата. Кто мог подумать

еще три месяца назад, что трещотка Анна сможет молчать часами?

Двадцать девятого у госпожи Ван Даан был день рождения. Хотя мы здесь

больших праздников не устраиваем, ей подарили цветы, лакомства и другие

мелочи. Оказывается, дарить красные гвоздики -- семейная традиция ее

достопочтенного супруга.

Если я уж заговорила о госпоже Ван Даан, то не могу не упомянуть о том,

что снова злюсь на нее. И знаешь почему? Она кокетничает с папой! То и дело

треплет его по щеке, гладит по голове, приподнимает свою юбку, острит (как

кажется ей самой). В общем, старается привлечь всевозможными способами

внимание Пима. К счастью, самому Пиму это не нравится, так что мадам

старается напрасно. Но как ты знаешь, я довольно ревнива и не перестаю

злиться. Ведь мама же не пристает к ее мужу! Я так прямо и заявила госпоже

Ван Даан.

Петер иногда придумывает что-то смешное. У нас с ним одно общее

увлечение: мы, к удовольствию остальных, обожаем переодевания! И вот он

вырядился в одно очень обтягивающее платье своей мамы, я же обрядилась в его

костюм, и так мы предстали перед всеми, он в шляпе, а я в кепке. Взрослые

под стол валились от смеха, и мы вместе с ними.

Мип купила мне и Марго в Бейенкорфе (5) новые юбки. Ткань ужасная,

похожа на рогожу, из которой раньше изготовляли мешки для картофеля. А стоят

7,75 за штуку. А вот хорошая новость: Беп записала меня, Марго и Петера на

заочные курсы стенографии. Вот увидишь, какими замечательными

стенографистами мы станем через год! Мне кажется очень увлекательным выучить

настоящий тайный шрифт.

Почему-то сильно разболелся указательный палец на левой руке. Теперь я

не могу гладить, чему очень рада!

Господин Ван Даан предпочитает, чтобы за столом я сидела рядом с ним,

потому что Марго, по его мнению, ест недостаточно. Я не возражаю. Теперь

Марго сидит рядом с мамой, и ей придется выслушивать ее замечания, впрочем,

как раз и не придется, ведь Марго -- идеальный ребенок! Иногда я маму этим

дразню, что всегда вызывает ее неудовольствие. Что ж, возможно и ей неплохо

чему-то поучиться!

В сад в последнее время часто заходит маленькая черная кошечка. Она так

напоминает Морши, моего милого Морши!

 

Пока! Анна

 

 

Суббота, 3 октября 1942 г.

 

Дорогая Китти!

 

Вчера все дразнили меня, потому что я лежала на кровати рядом с

господином Ван Дааном. Все изощрялись в комментариях: "Так рано, неслыханный

скандал!", и тому подобное. Вот глупо. Никогда бы не стала спать с

господином Ван Дааном, в определенном смысле, конечно.

Вчера очередная размолвка вылилась во что-то ужасное. Мама стала

рассказывать папе обо всех моих прегрешениях и при этом ужасно расплакалась.

Я, конечно, тоже, а у меня и без того уже сильно болела голова. Наконец, я

рассказала папе, что люблю его гораздо больше мамы. Тот ответил, что со

временем это пройдет, но я ему не верю. Я ведь сейчас просто вынести не могу

мамино присутствие и еле сдерживаюсь, чтобы не огрызаться на любую ее

реплику. Да я бы просто дала ей пощечину! Сама не знаю, почему она вызывает

у меня такое сильное отторжение. Папа посоветовал мне предлагать маме

помощь, выражать сочувствие, когда у нее болит голова или просто плохое

самочувствие. Но это невозможно: я не люблю ее и не в состоянии жалеть. Я

могу, например, спокойно думать о том, что мама когда-то умрет. Но то, что

это произойдет с папой, мне страшно и невыносимо представить. Да, низко с

моей стороны, но ничего не могу поделать: я так чувствую. Надеюсь, что мама

никогда не прочитает этих строчек.

В последнее время мне чаще разрешают читать взрослые книжки. Сейчас я

читаю "Юность Евы" Нико Ван Сухелен. Не вижу большого отличия от романов для

девочек. Ева думала, что дети, как яблоки, растут на деревьях, а когда они

созревают, их срывает аист и приносит мамам. Но тут кошка Евиной подружки

родила котят, и она увидела, как это происходит. Тогда она решила, что кошки

подобно курицам кладут яйца, а потом их высиживают. И что так же у людей. А

когда ребеночек рождается, мама еще длительное время слабая: ведь она долго

сидела на корточках, высиживая яйца. Вот Ева и решила снести яйцо: все

напрягалась, даже слегка кудахтала, но все без толку. В результате вместо

яичка она произвела нечто другое. Стыдно ей было ужасно. Забавно все это! В

"Юности Евы" упоминаются женщины, продающие себя на улице за деньги. Как мне

было бы неловко перед мужчинами на их месте! Также рассказывается, что у Евы

начались месячные. Скорей бы и у меня, тогда я, наконец, стану взрослой.

Папа ворчит и грозится, что отнимет у меня дневник, от чего я страшно

пугаюсь. Пожалуй, буду прятать его для надежности.

 

Анна Франк

 

 

Среда, 7 октября 1942 г.

 

Сейчас я себе представляю... Я живу в Швейцарии. Я сплю в одной комнате

с папой, а учебная комната мальчиков (6) полностью в моем распоряжении, и

там я принимаю гостей. А в качестве сюрприза мне эту комнату полностью

обставили: чайный столик, письменный стол, диван и кресла. Просто мечта! А

папа еще дал мне 150 гульденов, в швейцарских деньгах, конечно, но для

удобства я буду говорить "гульдены". На них я могу купить все, что хочу.

(Потом он будет выдавать мне по гульдену в неделю). Мы с Берндом идем в

магазины, и я покупаю:

 

3 летние блузки по 0,50 = 1,50

3 пары шортов по 0,50 = 1,50

3 зимние блузки по 0,75 = 2,25

3 пары зимних брюк по 0,75 = 2,25

2 комбинации по 0,50 = 1,00

2 лифчика (маленький размер) по 0,50 = 1,00

5 пижам по 1,00 = 5,00

1 летний халат по 2,50 = 2,50

1 зимний халат по 3,00 = 3,00

2 домашние кофточки по 0,75 = 1,50

1 подушечка по 1,00 = 1,00

1 пара летних тапочек по 1,00 = 1,00

1 пара зимних тапочек по 1,00 = 1,00

1 пара летних туфель (для школы) по 1,50 = 1,50

1 пара летних туфель (нарядных) по 2,00 = 2,00

1 пара зимних туфель (для школы) по 2,50 = 2,50

1 пара зимних туфель (нарядных) по 3,00 = 3,00

2 фартука по 0,50 = 1,00

25 носовых платков по 0,05 = 1,25

4 пары шелковых чулок по 0,75 = 3,00

4 пары шелковых гольфов по 0,50 = 2,00

4 пары носок по 0,25 = 1,00

2 пары теплых чулок по 1,00 = 2,00

3 мотка белой шерсти (рейтузы, шапка) = 1,50

3 мотка синей шерсти (свитер, юбка) = 1,50

3 мотка пестрой шерсти (шапка, шарф) = 1,50

шарфики, пояса, воротнички, пуговицы = 1,25

 

А также 2 летних школьных платья, 2 зимних школьных платья, 2 летних

нарядных платья, 2 зимних нарядных платья, летняя юбка, нарядная зимняя

юбка, школьная зимняя юбка, плащ, весеннее пальто, зимнее пальто, две шляпы

и две шапки.

Все вместе будет стоить 108 гульденов.

2 сумки, костюм для коньков. Коньки с ботиночками, косметический набор

(пудра, питательный крем, крем под пудру, очищающий крем, мазь для защиты от

солнца, вата, бинты, тушь, помада, карандаш для бровей, соль для ванны,

пудра для тела, духи, мыло, пуховка)

Еще 3 кофточки за 1,50, 4 блузки, книги и всякая мелочь за 10,00 и

подарки за 4,50.

 

 

Пятница, 9 октября 1942 г.

 

Дорогая Китти!

 

Сегодня у меня только печальные известия. Наших еврейских знакомых

арестовывают целыми группами. В гестапо с ними обращаются буквально не

по-человечески: загоняют в вагоны для скота, чтобы увезти в Вестерборк,

еврейский лагерь в Дренте. Мип говорила с человеком, которому удалось бежать

оттуда. Он рассказал ужасные вещи! Заключенным почти не дают еды и питья.

Воду из кранов подают всего на час в день, и на несколько тысяч людей там

всего один умывальник и туалет. Спят все на полу вповалку: мужчины,

женщины... Женщин и детей нередко обривают наголо. Бежать оттуда практически

невозможно: заключенных узнают по обритым головам и еврейской внешности.

Если в Голландии евреев держат в таких невыносимых условиях, то как же

им приходиться в тех местах, куда их отсылают? Мы думаем, что большинство

просто уничтожают. Английское радио говорит о газовых камерах, возможно, это

самый быстрый способов умерщвления.

Я в шоке. Мип рассказывает все так подробно и взволнованно, она

переживает не меньше нас. Совсем недавно на ступеньки ее дома присела старая

хромая еврейка, она ждала машину гестапо. Старушка ужасно боялась воздушных

налетов. Но Мип не решилась впустить ее в дом, да и никто бы не решился.

Немцы наказывают за подобную помощь очень сурово.

Беп последнее время грустная: ее друга, возможно, отправят в Германию.

Еще она боится, что бомба упадет на дом ее Бертуса. Говорят, что бывают

бомбы весом в миллион килограмм. До чего глупа распространенная шутка:

"Миллиона-то он не получит, но одной бомбы вполне достаточно". Бертус -

далеко не единственный: ежедневно поезда увозят молодых мужчин на работы в

Германию. Когда поезд останавливается, то некоторым - очень немногим --

удается бежать и потом скрыться в надежном убежище.

Я еще на закончила мой грустный отчет. Знаешь, что такое "брать в

заложники"? Сейчас это стало новым наказанием за саботаж. Невинных, ничего

не подозревающих граждан сажают в тюрьму, где они сидят в ожидании смерти.

Если обнаруживают саботаж и виновника не находят, то гестапо расстреливает

пять заложников. Часто их фотографии помещают в газете. Это ужасное

преступление называют "вынужденной мерой".

Что ж, замечательный народ, немцы, и я принадлежу к нему... Хотя нет,

Гитлер уже давно лишил нас гражданства. И нет большей вражды в мире, чем

между немцами и евреями!

 

Анна

 

 

Среда, 14 октября 1942 г.

 

Дорогая Китти!

 

Я ужасно занята. Вчера утром перевела главу из "Прекрасной нивернезки"

и выписала незнакомые слова. Потом заставила себя решить задачку по

математике, а после этого еще перевела три страницы упражнений по

французской грамматике. Сегодня снова французский и история. Ненавижу

математику! Папа разделяет мои чувства. Я даже лучше справляюсь с задачками,

чем он, но, в сущности, мы оба бездари, и почти всегда вынуждены звать на

помощь Марго. Я также усиленно и с огромным удовольствием изучаю

стенографию. Из нас троих я впереди.

Прочитала "Бури". Неплохо, но не сравнить с "Йоп тер Хел". Хоть и часто

попадаются похожие выражения, но это совершенно разные книжки одной и той же

писательницы! Вот Цисси Марксфелдт, действительно, пишет великолепно. Мои

дети должны будут непременно прочитать ее книги.

Кроме этого я прочитала несколько пьес Корнера, и они мне очень

понравились. Среди прочего: "Хедвиг", "Кузен из Бремена", "Гувернантка",

"Зеленое Домино" и другие.

Между мамой, Марго и мной снова мир, и я этому очень рада. Вчера мы с

Марго лежали в моей постели, было очень тесно, но уютно. Марго спросила,

можно ли ей иногда читать мой дневник. "Некоторые места", - ответила я и

задала тот же вопрос о ее дневнике. Теперь Марго даст мне его почитать.

Потом мы заговорили о будущем. Я спросила, кем Марго хочет стать. Но

ответа не получила, она почему-то держит это в тайне. Я предполагаю, что

учительницей или что-то в этом роде. Хотя, конечно, наверняка не знаю.

Собственно, нехорошо быть такой любопытной.

Сегодня утром я улеглась на кровать Петера, прогнав предварительно его

самого. Тот буквально взбесился, ну а мне хоть бы что. Он мог бы быть и

полюбезнее, я его вчера вечером угостила яблоком.

Да, я спросила Марго, считает ли она меня дурнушкой. Та ответила, что я

выгляжу очень забавно, и у меня красивые глаза. Не очень ясный ответ, как

по-твоему?

Ну, до следующего раза!

 

Анна Франк

 

P.S. Сегодня утром мы все взвесились. Марго весит 60 кг, мама -- 62,

папа -- 70, Анна -- 44, Петер -- 67, госпожа Ван Даан -- 54 и господин Ван

Даан -- 75. За три месяца я поправилась на 8,5 кг, ничего себе!

 

 

Вторник, 20 октября 1942 г.

 

Дорогая Китти!

 

У меня до сих пор дрожат руки, хотя уже два часа прошло после того

ужаса, который мы здесь пережили. Должна сообщить тебе, что в нашем доме

пять огнетушителей на случай пожара. И вот умники снизу не предупредили нас,

что придет слесарь или не знаю, как его назвать, в общем, какой-то господин,

чтобы зарядить эти аппараты. Так что мы не соблюдали тишины, пока не

услышали стука молотка как раз у входа в наше Убежище. Я сразу предположила,

что это слесарь, и предупредила Беп, которая зашла к нам в обеденный

перерыв, чтобы та не спускалась вниз. А мы с папой стали прислушиваться,

когда же тот человек уйдет. А он, поработав четверть часа, положил молоток и

другие инструменты на шкаф (так нам показалось по звукам) и постучал в нашу

дверь! Мы побелели от ужаса. Значит, он что-то услышал, и подозревает, что

за дверью скрыта какая-то тайна! А стук продолжался, более того, дверь явно

трясли, толкали, тянули на себя.

Я чуть не упала в обморок от страха, что случайный незнакомец обнаружит

нас здесь. Казалось, что прошла вечность, как тут мы услышали голос

господина Кляймана: "Открой те же, это я!" Мы открыли. Оказалось, что

произошло следующее: нашу дверь заело, вот никто и не мог попасть к нам,

чтобы предупредить о слесаре. Как только тот спустился вниз, Кляйман снова

стал пытаться открыть дверь, а потом постучал. С каким облегчением мы

вздохнули! А между тем, господин, якобы ломившийся в нашу дверь, рос и рос в

нашем воображении и превратился в итоге в страшного великана и последнего

злодея! К счастью, все закончилось благополучно.

Понедельник прошел очень весело. Мип и Ян остались у нас ночевать. Мы с

Марго перебрались на одну ночь к папе и маме, чтобы уступить нашу спальню

чете Гиз. Накануне мы шикарно поужинали. Вот только маленькая неприятность

нарушила наш пир: перегорела папина лампа, что привело к короткому

замыканию, и мы в одно мгновение оказались в темноте! Что же делать? Новые

пробки в доме-то были, но установить их надо было внизу на складе, в

кромешной тьме. Однако наши мужчины решились на это, и вскоре снова зажглась

наша праздничная иллюминация.

Утром я встала очень рано. Ян к тому времени был уже одет, ему нужно

было в пол девятого уйти, поэтому в восемь он завтракал. А Мип одевалась, и

когда я зашла к ней, она еще стояла в одной рубашке. У нее такие же

шерстяные брюки, в каких я раньше ездила на велосипеде. Мы с Марго тоже

быстро оделись и пришли наверх раньше обычного. После уютного завтрака Мип

спустилась в контору. Дождь лил, как из ведра, и она была очень рада, что ей

не пришлось катить на работу на велосипеде. Потом мы с папочкой убрали

постели, и я выучила пять неправильных французских глаголов. Прилежная

ученица, не находишь?

Марго и Петер читали в нашей комнате, Муши был тут же на диване. И я

присоединилась к ним с моей французской грамматикой, а потом читала "Леса

поют вечно". Это прекрасная книга, хотя на свой особый лад, жаль, что я ее

почти кончила.

На следующей неделе у нас будет ночевать Беп.

 

Анна

 

 

Четверг, 29 октября 1942 г.

 

Дорогая Китти!

 

Я очень беспокоюсь: папа заболел. У него высокое температура и сыпь,

все признаки кори. Подумай, мы даже доктора вызвать не можем! Мама заставила

его хорошенько пропотеть, может, тогда температура спадет.

Сегодня Мип рассказала, что из квартиры Ван Даанов вывезена вся мебель.

Мы не стали рассказывать об этом госпоже Ван Даан. Она и так постоянно

нервничает последнее время, и мы вовсе не жаждем слушать ее причитания о

роскошном сервизе и дорогих стульях. Мы тоже оставили дорогие нам вещи, но

какой смысл страдать из-за этого?

Папа хочет, чтобы я читала книги Хеббеля и других известных немецких

писателей. Чтение по-немецки удается мне сейчас довольно неплохо, только

почему-то я произношу фразы шепотом вместо того, чтобы просто читать про

себя. Но это пройдет. Папа вытащил из большого книжного шкафа драмы Гете и

Шиллера и собирается каждый вечер читать их вслух. Мама последовала папиному

примеру, вручив мне свой молитвенник. Для приличия я прочитала несколько

немецких молитв. Они звучат красиво, но не говорят мне ровным счетом ничего.

И зачем мама пытается сделать меня религиозной?

Завтра затопят камин. Придется сидеть в дыму, труба давно не чищена.

 

Анна