Воскресенье, 12 марта 1944 г.

 

Дорогая Китти,

 

Чем дальше, тем хуже. Со вчерашнего дня Петер на меня не смотрит, как

будто за что-то сердится. Я, со всей стороны, из-за всех сил стараюсь не

смотреть на него и говорить с ним как можно меньше. Но как это трудно!

Почему он то приближается ко мне, то отдаляется? Может, я преувеличиваю, он

просто не в настроении, и завтра все будет нормально!

Самое трудное сейчас не показывать своих мучений и вести себя как ни в

чем не бывало. Болтать, помогать по хозяйству, отдыхать и главное -- быть

веселой! Больше всего сейчас мне не хватает природы и возможности побыть

одной так долго, как я этого захочу!

Ах, Китти, кажется, я все бросаю в одну кучу, но я совсем запуталась.

То мне его ужасно не хватает, и я не могу удержаться, чтобы не смотреть на

него, а то я себя спрашиваю: на что он мне, собственно, сдался?!

День и ночь, всегда, когда я не сплю, меня не оставляют вопросы: "Не

чересчур ли ты пристаешь к нему? Не слишком ли часто ходишь наверх? Может,

не в меру много говоришь о серьезных вещах, которых он не хочет касаться?

Можешь ты ему вовсе не нравишься, и лишь вообразила весь сыр-бор? Но почему

он так откровенен с тобой? А может, он сам потом об этом жалеет?" И еще

много других вопросов.

Вчера днем я так расстроилась из-за плохих новостей с воли, что заснула

на диване. Мне хотелось забыться, чтобы не думать. Проспала до четырех и

потом пошла к родителям. Было нелегко отвечать на мамины вопросы и объяснить

папе, почему я вдруг заснула. Я отговорилась головной болью, и не солгала:

моя голова, действительно болела... как-то изнутри.

Обычные люди, обычные девочки-подростки сочли бы меня занудой из-за

моих бесконечных жалоб. Что ж, они правы, ведь я поверяю тебе все, что у

меня на сердце, зато потом до конца дня стараюсь быть решительной, веселой и

самоуверенной, чтобы не терзаться бесконечными вопросами и сомнениями.

Марго очень добра со мной и явно рассчитывает на мою откровенность, но

я просто не могу рассказать ей все. Она воспринимает меня всерьез, слишком

всерьез, много думает о своей безрассудной сестренке и спрашивает себя:

"Правдива ли она или разыгрывает комедию?"

Мы живем здесь слишком тесно, и мне не хотелось бы видеть доверенную

моих тайн ежедневно. Когда же распутается этот клубок мыслей, и ко мне снова

придут мир и покой?

 

Анна

 

 

Вторник, 14 марта 1944 г.

 

Дорогая Китти,

 

Тебе, наверно, интересно узнать, что мы сегодня будем есть, хотя мне

самой эта тема ужасно наскучила. В настоящий момент внизу работает уборщица,

а я сижу за столом у Ван Даанов, прижав к носу надушенный (еще до нашего

заточения) носовой платок.

Ты, наверно, не понимаешь -- о чем я, поэтому начну с начала. Поскольку

поставщики наших продуктовых талонов арестованы, у нас совсем не осталось

масла. К тому же Мип и Кляйман больны, и значит Беп не может отлучиться из

конторы за покупками. Настроение у нас ниже среднего, и то же касается еды.

Сегодня утром не было ни капли масла или маргарина. По утрам мы едим не

жареную картошку, а кашу, которую госпожа Ван Даан варит на молоке -- из

страха, что иначе мы умрем с голоду. На обед намечалось картофельное пюре,

перемешанное с зеленой капустой (11). Вот зачем мне нужен носовой платок! Ты

не представляешь себе, как отвратительно пахнет эти слишком долго

хранившиеся продукты! Вся комната пропахла смесью перезрелых слив, специй и

гнилых яиц. Меня тошнит от идеи, что нам еще предстоит все это есть!

Кроме того, наша картошка заболела странной болезнью, и приходится

сжигать ее ведрами в камине. Мы развлекаемся тем, что гадаем, чем же она в

точности больна и пришли к выводу, что это смесь рака, оспы и кори.

Небольшое удовольствие сидеть здесь на четвертом году войны. Скорей бы все

кончилось!

Сказать по правде, еда не так уж меня бы занимала, если бы все

остальное не было так мрачно. В этом и беда: мы уже не в состоянии выносить

однообразное существование. Сейчас я приведу мнение пяти взрослых о нашем

положении (дети не имеют права голоса, и в этот раз я не стала с этим

спорить).

Госпожа Ван Даан:

Работа поварихи мне уже давно наскучила, но сидеть сложа руки еще хуже.

Вот я и тружусь на кухне, но должна вам сказать: готовить без жира

невозможно, и я просто заболеваю от ужасных запахов. А моя зарплата -- лишь

крики и неблагодарность. Я всегда была белой вороной и отдувалась за других.

А война, по-моему, стоит на месте, может, еще и немцы победят. Страшно

боюсь, что мы здесь умрем с голоду, так что не спрашивайте, почему у меня

плохое настроение.

Господин Ван Даан:

Мне необходимо курить, курить, курить... Тогда все не так страшно: ни

еда, ни политика, ни хандра Керли. Впрочем, Керли славная женщина. Если нет

курева, я становлюсь больным, и мне нужно мясо. Все тогда кажется скверным и

беспросветным, и мы страшно ссоримся. До чего же глупа моя Керли!

Госпожа Франк:

Еда, конечно, не самое главное, но я так мечтаю о кусочке ржаного

хлеба, и вообще ужасно хочу есть. На месте госпожи Ван Даан я бы давно

положила конец бесконечному курению ее супруга. Впрочем, сейчас мне самой

необходимо затянуться, моя голова распухла от проблем. Ван Дааны -- ужасные

люди. Англичане совершают ошибку за ошибкой, война все продолжается. Хорошо

хоть, что мы не в Польше.

Господин Франк:

Все в порядке, и я ни в чем не нуждаюсь. Успокойтесь и наберитесь

терпения. Дай-ка мне еще картошки. Отложи из моей порции немного для Беп.

Политика не стоит на месте, и мои ожидания самые оптимистические.

Господин Дюссель:

Я должен защитить диссертацию, все подготовить к сроку. Политикой я

очень доволен, и уверен, что нас здесь не найдут. Я, я, я...!

 

Анна

 

 

Четверг, 16 марта 1944 г.

 

Дорогая Китти,

 

Ох, хоть ненадолго отвлекусь от мрачных предсказаний. А они сегодня так

и сыплются: "Если то и то произойдет, нам не справиться. А если такой-то и

такой-то заболеет, мы окажемся в полной изоляции. И тогда..." Что тогда, ты

наверно догадываешься, поскольку хорошо знакома с жителями Убежища.

Эти бесконечные "если" вызваны тем, что господина Куглера на шесть дней

вызвали на рытье окопов, у Беп тяжелая простуда, и вероятно, завтра она

останется дома, Мип еще не оправилась от гриппа, а у Кляймана снова

кровотечение, сопровождаемое обмороками. Воистину скорбный список!

По нашему мнению, Куглер должен был получить освобождение у надежного

доктора и предъявить его в муниципалитете. Складские рабочие завтра

свободны, и Беп будет в конторе одна. Если (снова если) она сляжет в

постель, мы должны быть тихи, как мыши, чтобы нас, чего доброго, не услышали

на фирме "Кег". В час зайдет Ян на полчасика, он у нас вроде сторожа в

зоопарке. От Яна мы впервые за долгое время услышали новости из большого

мира. Надо было видеть, как жадно мы его слушали. Ни дать, ни взять картинка

"Бабушка рассказывает".

Ян, довольный благодарной публикой, болтал без умолку, и разумеется,

прежде всего -- о еде. Сейчас, во время болезни Мип для него готовит их

знакомая, госпожа П. Позавчера и вчера он ел морковь с зеленым горошком,

сегодня на обед - бобы, а завтра она сделает из картофеля и оставшейся

моркови пюре. Мы спросили, что говорит доктор о Мип.

"Доктор?! -- закричал Ян - Лучше не спрашивайте! Сегодня я позвонил ему

с просьбой выписать лекарство против гриппа. Ответила ассистентка: 'За

рецептом можно прийти только в часы приема, между 8 и 9 утра'. Если же

ассистентку удается убедить, что грипп тебя совсем доконал, к телефону

подходит сам врач. 'Высунете язык и скажите ааа, -- говорит он, - все ясно,

по вашему ааа я констатирую красное горло. Зайдите за рецептом и возьмите в

аптеке лекарство. До свидания!'" И больше ничего не добьешься. Вот до чего

дошли: лечат по телефону. Впрочем, не будем упрекать докторов, у них ведь

только две руки, а от больных нет отбоя. Но мы посмеялись от души над

рассказом Яна. Представляю, как выглядит комната ожидания у доктора.

Недовольство против бесплатных пациентов теперь перекинулось на тех, кто с

виду как будто не болен. На них бросают взгляды, явно выражающие: "А ты-то

зачем явился сюда, пропустил бы вперед настоящих больных!"

 

Анна

 

 

Четверг, 16 марта 1944 г.

 

Дорогая Китти,

 

Погода такая чудесная, что и описать невозможно, я непременно поднимусь

на чердак.

Теперь я поняла, почему Петер гораздо спокойнее меня. У него есть своя

комната, где он занимается, мечтает, думает и спит. А я мечусь из одного

угла в другой. Никогда я не остаюсь одна в нашей общей с Дюсселем комнате. А

мне так нужно иногда побыть одной! Ведь и из-за этого я все бегаю на чердак.

Там, да еще с тобой, Китти, я могу быть самой собой. Но не буду больше

жаловаться, постараюсь быть сильной!

Внизу никто не видит моего смятения, разве что замечают, что я все

холоднее и надменнее с мамой, менее ласкова с папой и почти не общаюсь с

Марго - я закрыта для всех. Я должна сохранять уверенный вид, чтобы никто не

догадался, какая война у меня в душе. Война желаний и разума. До сих пор

побеждал последний, но первые все же берут перевес. Мне этого и хочется, и

страшно.

О, как ужасно трудно не открыться Петеру, но я знаю, что начать должен

он. И как нелегко из снов и воображаемой жизни возвращаться в

действительность! Да, Китти, твоя Анна слегка не в своем уме, но я живу в

безумное время и в ненормальной обстановке.

Единственное утешение для меня -- это то, что я могу записать свои

мысли и чувства, иначе я бы просто пропала.

Но что думает Петер? Я почти уверена, что когда-то мы откровенно

поговорим обо всем. Думаю, он что-то понял во мне, ведь "внешняя" Анна,

которую он знал до сих пор, не может ему нравиться. Его любовь к покою и

согласию никак не сочетаются с моей непоседливостью. Неужели, он -

единственный на земле, кто заглянул за мою каменную маску? Сумеет ли он

понять, что скрывается за ней? Кажется, в одной старой пословице говорится,

что любовь вырастает из сострадания, и о том, что они неотделимы. Не обо мне

ли это? Ведь я так часто жалела его, почти так же, как себя.

Я не знаю, совершенно не знаю, как найти первые слова. И он, конечно,

не знает, ему всегда было трудно высказаться.

Может, лучше написать ему, но я не решаюсь. Ведь это так трудно!

 

Анна

 

 

Пятница, 17 марта 1944 г.

 

Мой бесценный друг,

 

В самом деле, все наладилось. Простуда Беп не перешла в грипп, она лишь

немного хрипит, а господину Куглеру удалось получить освобождение от работ.

Все в Убежище вздохнули с облегчением. И все здоровы! Только я и Марго

устали от наших родителей.

Не пойми меня превратно, я все также сильно люблю папу. А Марго -- и

папу, и маму, но мы в нашем возрасте хотим самостоятельности, а не вечной

опеки. Когда я иду наверх, меня всегда спрашивают, что я там собираюсь

делать. Следят, чтобы я не ела много соленого, а ежедневно в четверть

девятого мама спрашивает, не пора ли мне уже готовиться ко сну. Не могу

сказать, что нам многое запрещают, например, читать мы можем практически

все. Но постоянные замечания и вопросы надоели нам смертельно.

Кроме того меня раздражает привычка часто целоваться, сентиментальные и

искусственные прозвища, папина манера шутить на тему туалета. Короче, мне

хотелось бы хоть какое-то время побыть без них, а они этого совсем не

понимают. Разумеется, мы не высказываем им наших упреков, да и какой смысл?

Марго вчера сказала: "Стоит положить голову на руки или вздохнуть, так

уже спрашивают -- не болит ли голова или что-то другое. Никогда не оставляют

в покое!"

Нам обеим тяжело видеть, что от нашего, такого теплого и гармоничного

домашнего очага почти ничего не осталось! Но это и не удивительно в такой

ненормальной ситуации. С нами обращаются, как с маленькими детьми, а мы, в

сущности, гораздо взрослее наших сверстниц. Пусть мне только четырнадцать,

но я твердо знаю, что я хочу, кто прав и не прав, и имею собственное мнение,

взгляды и принципы. И как ни странно это звучит в устах подростка, я

чувствую себя уже не ребенком, а полноправным человеком, ни от кого не

зависящем. Я знаю, что в спорах и дискуссиях я гораздо сильнее мамы, более

объективно смотрю на вещи, не преувеличиваю все подобно ей, я более ловкая и

организованная, и поэтому (можешь смеяться над этим) чувствую себя выше ее

во многих отношениях. Я могу любить только человека, которого уважаю и

которым восхищаюсь, а ведь ничего подобного к маме я не испытываю!

Все будет хорошо, только бы Петер был со мной, как раз им я часто

восхищаюсь. Ах, он такой милый и симпатичный мальчик!

 

Анна Франк

 

 

Суббота, 18 марта 1944 г.

 

Дорогая Китти,

 

Одной тебе я рассказываю все -- о себе и своих чувствах. Поэтому с

тобой могу поговорить и о самых интимных вещах -- о сексе.

Родители, да и вообще все взрослые относятся к этой теме весьма

странно. Вместо того чтобы просто рассказать все девочкам и мальчикам, когда

тем исполнилось двенадцать лет, они во время разговоров на эту тему отсылают

их из комнаты и предоставляют самим разбираться, что к чему. Потом,

обнаружив, что дети посвящены в тайну, родители продолжают молчать, пребывая

в убеждении, что дети знают слишком много или напротив -- слишком мало.

Лучше бы наверстали упущенное и спросили, что именно тем известно.

Для родителей это, действительно, серьезный вопрос, но я больших

проблем не вижу. Они думают, что их семейная жизнь потеряет в глазах детей

свою чистоту и святость, если те узнают, что чистота -- чаще всего обман. Я

же считаю, что совсем не страшно, если мужчина вступает в брак, имея уже

какой-то опыт, да и как это может повредить браку?

Когда мне исполнилось одиннадцать, мне рассказали о менструации,

точнее, о технической стороне, но не о том, что она означает. В двенадцать с

половиной я узнала больше благодаря Джекки: та оказалась гораздо

просвещеннее меня. Как живут мужчина с женщиной, я уже знала раньше --

просто чувствовала интуитивно, хотя все это казалось мне странным. Когда

Джекки подтвердила мои мысли, я была очень горда за свою интуицию!

То, что дети рождаются не из живота, я тоже услышала от Джекки, которая

так прямо и сказала: "Где плод зарождается, оттуда и выходит". О девственной

плеве и других деталях мы прочитали в анатомическом справочнике. Я знала

также, что беременности можно избежать, но не имела понятия, как именно.

Здесь, в Убежище папа рассказал о проститутках. Но если собрать все мои

знания, то есть еще вопросы, на которые я не знаю ответа.

Если мама не объясняет детям все ясно и доступно, то они узнают правду

по частичкам, и это плохо.

Хотя сегодня суббота, я не грущу, потому что я сидела с Петером на

чердаке! Я закрыла глаза и мечтала -- так чудесно...

 

Анна Франк