Процесс группового функционирования

 

Анализ сложившейся малой группы не исчерпывается изложенными выше характеристиками. Оформление групповой структуры, развитие процессов социального влияния, репрезентированных в актах нормативного поведения, рост сплоченности — все эти элементы групповой динамики существенны не сами по себе, но применительно к тем целям и задачам, для достижения и решения которых группа создается, т.е. для ее функционирования.

Как же функционирует группа? Ответу на этот вопрос и посвящена настоящая глава. Рассматриваются ряд социально-психологических феноменов, порожденных пребыванием группы в окружающей ее среде, т.е. своего рода экологический аспект ее жизнедеятельности; роль личностных особенностей участников группового процесса, которая реализуется через систему межличностных отношений; показано, как принимаются групповые решения.

 

Экологический аспект группового функционирования

 

Вероятно, мысль о том, что группы размещаются, живут, действуют отнюдь не в безвоздушном пространстве, вряд ли покажется читателю особенно оригинальной. Действительно, любая группа включена, как правило, во вполне конкретную физическую среду, пребывание в которой описывается в литературе рядом специфических понятий, отражающих реальность социально-психологической феноменологии пространственного поведения людей, таких как территориальность, личное пространство, пространственное расположение членов группы.

Территориальность.

Согласно общепринятой точке зрения [Кричевский и Дубовская, 1991], под территориальностью понимается занятие личностью или группой определенного физического (возможно и географического) пространства и контроль над ним и находящимися в нем объектами.

Принято выделять индивидуальную и групповую территориальность, однако следует заметить, что при изучении группового поведения исследователи нередко в равной мере учитывают оба типа территориальности. Более всего это характерно для работ, в которых аналогом малой группы является диада. Причем зачастую акцент здесь делается скорее на особенностях индивидуального поведения.

Примером могут служить уже упоминавшиеся в 2.3 эксперименты И. Альтмена и Д. Тейлора по изучению феномена социального проникновения. В одной из экспериментальных серий пары испытуемых, подбиравшиеся по принципу совместимости (партнеры дополняли друг друга в потребности доминировать) либо несовместимости (партнеры в равной мере стремились к доминированию), проживали в условиях двухнедельной изоляции в специальном помещении. Члены несовместимых диад демонстрировали развивавшиеся лишь со временем сильно выраженные модели территориального поведения: они постепенно подразделяли экспериментальное помещение на сферы влияния, четко обозначая предпочитаемые ими стул, кровать и часть стола. И несмотря на весьма активно завязывавшееся между ними вербальное общение, часто принимавшее конфликтный характер, не вторгались в пространственную сферу друг друга. Что же касается совместимых диад, то в поведении их членов сразу же обнаруживался высокий уровень территориальности. Затем, однако, он постепенно снижался, и люди начинали пользоваться пространством и предметами друг друга. По мнению авторов, преждевременное ослабление интерперсональных границ, имевшее место в несовместимых диадах, является свидетельством неспособности их членов создать эффективное целое. В то же время успешные социальные связи, типичные для совместимых диад, были, напротив, результатом постепенного ослабления этих границ.

В другой серии экспериментов пары испытуемых находились в условиях изоляции в течение восьми дней. Исследователи манипулировали тремя переменными: возможностью уединения, ожидаемой продолжительностью социальной изоляции и степенью внешней (160) стимуляции. В отсутствие возможности уединяться испытуемые находились в одном и том же помещении. При наличии такой возможности диады размещались в двухкомнатной секции, так что испытуемым предоставлялись сообщавшиеся между собой, но в то же время отдельные комнаты. В качестве внешней стимуляции использовались сообщения, поступавшие из контрольного центра в виде речевых или электронных сигналов. Кроме того, одной половине групп сообщалось, что продолжительность эксперимента составит четыре дня, а другой — двадцать дней (фактически же, напомним, продолжительность эксперимента для всех групп была динакова — восемь дней). Результаты этой экспериментальной ерии подтвердили полученные ранее данные. Обнаружилось сходство, с одной стороны, в моделях территориального поведения членов успешно функционировавших и совместимых диад, а с другой стороны, в моделях территориального поведения членов неудачно функционировавших (например, иногда прерывавших участие в эксперименте) и несовместимых диад.

Упомянутые выше исследования дают представление скорее о молекулярном уровне группового территориального поведения. Но, как известно, подавляющее большинство естественных малых групп имеет объем, размерами значительно превосходящий диаду. Поэтому если иметь в виду подлинно групповую территориальность, то следует назвать такие подчеркиваемые в литературе [Shaw, 1981] отличительные ее признаки, как:

♦ установление группой территориальных прав и защита занимаемого пространства от вторжения;

♦ контроль над значительно большей, нежели в случае индивидуального поведения, территорией.

По мнению специалистов [Levine & Moreland, 1990; Shaw, 1981], территориальность позволяет малой группе решить ряд важных с точки зрения дальнейшего функционирования задач:

♦ защитить ценные групповые ресурсы;

♦ добиться ощущения обособленности от других групп;

♦ более эффективно контролировать социальные взаимодействия;

♦ усилить сплоченность;

♦ выразить свою социальную идентичность;

♦ способствовать предотвращению межгрупповых конфликтов, обеспечивая тем самым и безопасность отдельных членов группы.

Дальнейший анализ групповой территориальности и связанных с ней переменных приводит исследователей к попыткам построения некоторой классификации занимаемых группой пространств {территорий). Так, согласно Д. Расселу и Л. Уорду, речь может идти, как минимум о трех их разновидностях:

♦ первичной территории — пространстве, занимаемом первичной группой, например семьей;

♦ вторичной территории — пространстве, занимаемом вторичной группой, например рабочей бригадой;

♦ публичной территории — пространстве, доступном для всех стремящихся в него попасть индивидов [Russel & Ward, 1982].

Иную классификацию предлагают С. Лаймен и М. Скотт:

♦ публичная территория (см. выше);

♦ домашняя территория — пространство, дающее свободу поведения в сочетании с чувством контроля и интимности;

♦ территория взаимодействия — пространство, в котором могут происходить собрания, политические мероприятия и т.п.;

♦ телесная территория — анатомическое пространство и его непосредственное окружение [Edney, 1974].

Нетрудно заметить, что в этой классификации к группе имеют отношение, пожалуй, первые три территориальные разновидности, тогда как последняя из них связана с тем аспектом индивидуального бытия, который получил в литературе название личного пространства.

 

Личное пространство.

Исходя из современных представлений [Hayduk, 1983; Holahan, 1986], личное пространство следует трактовать как область непосредственного окружения личности, активно ею охраняемую, вторжение в которую вызывает состояние дискомфорта. В отличие от территориальности личное пространство не связано с какой-либо физической (географической) областью, оно имеет непосредственное отношение лишь к телу субъекта. Его границы строго не фиксированы и, как будет показано далее, меняются в зависимости от психологических и социальных отношений субъекта с другими людьми.

Хотя личное пространство прежде всего рассматривается в связи с факторами индивидуального поведения (полом, возрастом, особенностями личности и т.п.), эта переменная имеет важное значение и для группового процесса. Вторжение одного из членов группы (162) в ходе развертывания внутригруппового общения в личное пространство кого-либо из партнеров в случае нежелательности подобных действий может вызвать негативные реакции со стороны потерпевшего и в конечном счете сказаться на эффективности группового функционирования. Поэтому приводимые ниже данные будут касаться изменения личного пространства в ситуациях межличностного взаимодействия.

Например, установлено, что личное пространство заметно уменьшается под влиянием так называемой ситуационной обезличенности. Она имеет место, когда взаимодействие людей протекает в рамках определенных ролевых отношений (например, некоторые моменты взаимодействия больного и врача) либо в условиях скученности и тесноты, придающих ситуации общения в известной мере обезличенный характер и сопровождающихся вынужденным уменьшением личного пространства. Следующий эксперимент подтверждает имеющиеся наблюдения.

М. Аргайл и Д. Дин [Shaw, 1981] просили испытуемых встать как можно удобнее, чтобы хорошо разглядеть набор демонстрировавшихся им предметов, включая две фотографии человека: одну с открытыми, а другую с закрытыми глазами. Обнаружилось, что испытуемые стояли ближе к фотографии с закрытыми глазами, которая, по-видимому, представлялась им более обезличенным объектом, чем фотография человека с открытыми глазами.

Изменение личного пространства, если судить о нем, как в приведенном выше примере, по величине дистанции взаимодействия, обусловлено и целым рядом других факторов, к числу которых исследователи [Shaw, 1981; Blumberg et al., 1983] относят степень знакомства и симпатии, пол, статус, культурные особенности, возраст, некоторые ситуационные моменты.

Так, показано, что тесное знакомство и симпатия сокращают дистанцию общения. Люди проявляют склонность подходить ближе к равным по статусу партнерам, нежели к лицам с высоким и низким статусом. В ситуации общения женщины располагаются к ранее знакомому собеседнику (собеседнице) ближе, чем мужчины. Примером влияния культурных традиций является тот факт, что латиноамериканцы и арабы используют гораздо более короткие дистанции взаимодействия, чем представители англосаксонских наций. Общение детей протекает на значительно более близком, нежели у взрослых, расстоянии. И вообще с возрастом, приблизительно до 25 лет, личное пространство обнаруживает постепенную тенденцию к росту.

Что же касается влияний ситуации на личное пространство, то чаще всего они связаны с физическим расположением людей. Когда люди находятся в углу помещения, в помещении с низким потолком, в ситуации, вызывающей стресс, тревогу, или в ожидании агрессии, им требуется большее пространство. Аналогичное по своим последствиям желание вызывает и бесцеремонное курение. А вот громкое музыкальное сопровождение с чистым звучанием, напротив, уменьшает пространственные притязания.

Нежелательное вторжение в личное пространство вызывает, по данным обзора Р. Соммера [Blumberg et al., 1983], стресс и сказывается на своеобразии поведенческих реакций. Так, нежелательное близкое присутствие другого увеличивает количество таких жестов, как поглаживание волос, потирание рук, что свидетельствует о напряжении или беспокойстве; усиливает стремление выйти из ситуации нежелательного соседства, сказывается на физиологических реакциях. Установлено также [Бэрон и Ричардсон, 1997], что нежелательное вторжение в личное пространство способно стимулировать агрессивное поведение человека.

Дабы у читателя не сложилось впечатление о сугубо эмпирическом характере разработок проблематики личного пространства (равно как и территориальности, и других экологических переменных), заметим, что в солидном обзоре Л. Хейдьюка [Hayduk, 1983] приводятся три крупных теоретических подхода — теория атрибуции, теория равновесия и теория ожидания, объясняющих феноменологию личного пространства. Мы не имеем возможности их обсуждения здесь, да и к тому же это в значительной мере выходит за рамки задач нашей работы.

Пространственные расположения членов группы. Материалы, касающиеся личного пространства отдельных субъектов, явно недостаточны для более целостной, объемной характеристики пространственного поведения совокупного субъекта — малой группы. Действительно, как располагаются члены малой группы, занимая ту или иную территорию, будь то естественные, природные условия или среда, созданная руками человека? Какие модели межличностного взаимодействия устанавливаются в соответствующем «поле» группового функционирования?

Ответ на эти вопросы предполагает обращение к работам, посвященным изучению пространственных расположений членов малой группы. Работ этих в целом немного, и они классифицируются в литературе [Shaw, 1981] как относящиеся к рассмотрению следующих аспектов: выбор членами группы определенного местоположения, (164) связь последнего с особенностями внутригруппового взаимодействия и статусом.

По мнению специалистов, выбор субъектами местоположения в группе носит культурно детерминированный характер (приводимые ниже данные, заметим, типичны не только для культур западных стран, но и для отечественной традиции). В частности, лица, воспринимающие себя в качестве высокостатусных членов группы, стремятся к тому, чтобы их местоположение согласовывалось с этими представлениями. Так, по наблюдениям зарубежных исследователей, присяжные заседатели с высоким социальным (внешним) статусом (менеджеры, представители свободных профессий — словом, те, кто составляют так называемый средний класс) во время заседаний занимают место во главе стола гораздо чаще, чем представители более низких социальных слоев.

Большой цикл исследований по обсуждаемому вопросу выполнен упоминавшимся выше Р. Соммером. Он использовал как всевозможные опросные методы, так и анализ реального внутриди-адного взаимодействия равностатусных (в социальном плане) партнеров в ходе решения экспериментальных задач. Было установлено, что в ситуациях решения кооперативных задач испытуемые располагаются с одной стороны стола, рядом друг с другом («бок о бок»). В ситуациях решения задач, вызывающих конкуренцию, испытуемые предпочитают сидеть по обе стороны стола, напротив друг друга («лицом к лицу»).

Учитывая равный социальный статус партнеров, их поведение нельзя в данном случае объяснять причинами культурного характера. Поэтому, основываясь на результатах ряда других исследований, в которых пространственное расположение членов группы соотносилось, в частности, с их показателями по шкале ситуационной тревожности, М. Шоу высказывает предположение, что предпочтение, отдаваемое той или иной пространственной позиции, обусловлено чувством эмоционального удовлетворения, испытываемого индивидом вследствие сделанного им выбора [Shaw, 1981].

Пространственные расположения членов группы влияют на развитие внутригруппового взаимодействия, в частности коммуникативной его стороны. Так, экспериментальные данные [Blumberg et al., 1983] показывают, что, сидя за круглым, квадратным или прямоугольным столом, члены дискуссионной группы чаще обмениваются информацией с партнерами, находящимися напротив них, нежели с соседями. Этого не происходит, однако, в группах с сильным (165) директивным руководителем, жестко контролирующим коммуникативные потоки, вследствие чего большая часть информации, если того требует руководитель, адресуется именно соседям.

Любопытные данные, полученные в ходе наблюдения за дискуссией присяжных заседателей, приводит Р. Соммер. Им было установлено, что лица, занимающие позиции во главе стола, как правило, активнее других присяжных участвуют в дискуссии и оцениваются остальными как оказывающие наибольшее влияние на итоговый вердикт. Кроме того, на основании многолетних исследований Р. Соммер пришел к важному в прикладном плане заключению о том, что при проведении групповой дискуссии ее участников (с целью получения наибольшего эффекта взаимодействия) следует размещать за небольшими круглыми столами.

Обратим внимание еще на один существенный вывод, вытекающий из ряда лабораторных и полевых работ, авторы которых [Гозман, 1987; Blumberg et al., 1983; Shaw, 1981] пытались проследить зависимость между пространственным расположением людей, с одной стороны, и их взаимодействием и аттракцией, с другой. Суть этого вывода состоит в подчеркивании довольно сильного влияния, оказываемого близостью расположения на усиление коммуникации, рост аттракции и дружеских отношений. Правда, как отмечают специалисты, близость расположения в свою очередь есть результат влияния некоторых других факторов. В частности, люди размещаются в пространстве отнюдь не в случайном порядке. В большинстве ситуаций люди тяготеют к тем, кто вызывает у них симпатию и с кем они хотят общаться, предпочитая в то же время держаться на расстоянии от тех, кто им несимпатичен и не вызывает желания общаться.

Выбор членами группы того или иного местоположения в групповом пространстве обнаруживает определенную взаимосвязь этой пространственной позиции со статусом ее владельца. Справедливости ради следует сказать, что речь в основном идет лишь о лидерском статусе (другие разновидности внутригруппового статуса применительно к вопросам групповой экологии исследователями практически не рассматриваются). Применительно же к лидеру установлено, что он, как правило, занимает позицию во главе стола и, наоборот, субъект, оказывающийся во главе стола, обычно воспринимается как лидер. Последнее объясняется причинами чисто культурного характера.

Стоит подчеркнуть, что занятие членами группы соответствующих позиций в пространстве группового функционирования — (166) вопрос для них далеко не второстепенный. Ведь обладание позицией, лежащей, скажем, на пересечении внутригрупповых коммуникаций, дает ее обладателю немалый контроль над групповым процессом, а следовательно, возможность повысить свой статус, стать лидером.

Экология и групповое поведение. В предыдущем обсуждении мы очень мало останавливались на связи экологических аспектов жизнедеятельности группы с особенностями ее функционирования. Однако группа не просто располагается в каком-то пространстве: она адаптируется к нему, обживает его, активно в нем действует, вступает в межгрупповые отношения и т.д. Кроме того, происходит развитие разнообразных внутригрупповых феноменов и процессов, влияющих друг на друга и в конечном счете — на групповую эффективность. А что же групповая среда, какова ее роль в разворачивающихся событиях и процессах?

Нельзя сказать, чтобы этот вопрос не интересовал исследователей, но в его разработке заметен явный крен в сторону изучения групп, находящихся в так называемых «экзотических» условиях, т.е. в условиях, характеризующихся, как уже говорилось выше (см. 1.2.1), развитием стресса, изоляцией от внешнего мира, ограниченностью перемещений людей и т.п.

Преимущественная ориентация исследователей на столь специфическую среду, вероятно, связана с особой сложностью и важностью задач, решаемых группами, располагающимися на борту подводной лодки, в кабине космического корабля или во льдах Антарктики. Кроме того, необычная экстремальная обстановка нередко способствует гораздо более яркому, нежели это имеет место в размеренных ситуациях повседневной жизни, проявлению тех или иных групповых феноменов. Поэтому по своему значению ведущиеся в данной области работы далеко выходят за рамки решения только прикладных задач. Каковы же наиболее характерные для обсуждаемых экологических условий особенности группового процесса?

Согласно данным многих авторов [Кричевский и Дубовская, 1991], одной из наиболее ярких особенностей функционирования частично или полностью изолированных групп является практически неизбежное возникновение в них межличностных конфликтов, иногда достаточно скрытых от глаз стороннего наблюдателя, иногда же вполне отчетливо проявляющихся поведенчески. Развитие конфликтных тенденций носит отнюдь не случайный характер. Как отмечает М.А. Новиков, «пространственная организация малой группы в (167) ограниченных по объему кабинах космических кораблей, в глубоководных и подземных камерах, характеризуясь объединением рабочих и бытовых помещений, неизменностью и специфичностью интерьера, практической невозможностью подлинного уединения, «вит-ринностью» проживания, неизбежностью вторжения в «территориальные воды» друг друга, в сильной степени воздействует на состояние нервной системы и характер протекания межличностных процессов» [Новиков, 1981. С. 179-180].

Разумеется, конфликты типичны и для подавляющего (если не абсолютного) числа групп, жизнедеятельность которых лишена всяких признаков экстремальности. Дело, однако, в том, какое значение для внутригрупповых отношений приобретают те или иные межличностные «возмущения» в обычных и экстремальных ситуациях, какова «цена» этих, порой даже минимальных осложнений. Обратимся к мнению специалистов.

Вот что пишут по этому поводу А. Харрисон и М. Коннорс, авторы солидного обзора исследований малых групп в «экзотической» среде: «Один и тот же уровень негативной эмоциональной реакции, который останется незамеченным в студенческом общежитии или в семье представителей среднего класса, спровоцирует длительную дискуссию, случись он в Антарктике или в космическом пространстве» [Harrison & Connors, 1984. P. 75]. Причем нужно иметь в виду, что такая, мягко говоря, дискуссия, по отзывам специалистов и самих участников «экзотических» экспедиций [Леонов и Лебедев, 1975], есть не что иное, как весьма острый межличностный конфликт.

Представляют интерес причины возникающих в рассматриваемых условиях конфликтов. По мнению М.А. Новикова, они вызываются неэффективностью взаимодействия, различиями в оценке собственного вклада в общую деятельность и вклада других, недовольством членов экипажа в случае блокировки канала связи с другими социальными группами и т.д. По данным, приводимым в обзоре А. Харрисона и М. Коннорс, причиной конфликта могут быть ролевые различия членов группы, ведущие к восприятию одних групповых ролей как более важных и престижных, чем другие. Многие авторы [Кричевский и Дубовская, 1991] называют в качестве причины конфликтов фактор астенизации, сопутствующий длительному пребыванию группы в условиях частичной и особенно полной изоляции.

Другая интересная особенность рассматриваемых нами групп связана с характером их контактирования с другими группами и (168) отдельными внешними по отношению к ним лицами. Сошлемся в этом вопросе на мнение М.А. Новикова, во многом совпадающее с точкой зрения других специалистов. Описывая ситуацию «экспедиции посещения», связанную с взаимодействием двух экспериментальных экипажей, один из которых проходил 120-суточное испытание в замкнутой среде, а другой навещал его, М.А.Новиков указывает на развитие у членов основного экипажа отрицательных эмоций, вызванных присутствием гостей. «Подобные реакции, — пишет автор, — можно наблюдать практически всегда, когда речь идет о сформировавшейся и длительно действующей автономной группе. Присоединение новых людей воспринимается как инвазия, т.е. вторжение и разрушение сформировавшейся в группе коммуникативной сети, объединяющей и превращающей е в некий «синтетический сверхорганизм» [Новиков, 1981. С. 209]. Из только что приведенной характеристики не следует, однако, что длительное пребывание группы в частично или полностью замкнутой среде ведет к росту ее сплоченности. Основываясь, например, на диссертационных данных Н. Ю. Хрящевой, полученных исследовании персонала арктических станций, и В.Н. Парохина, собранных в экипажах морских судов дальнего плавания, можно говорить скорее об обратной тенденции, т.е. падении сплоченности к концу нахождения группы в указанных условиях. То же самое относится и к показателям удовлетворенности членов обследовавшихся групп межличностным общением. Одновременно оба исследователя приводят факты, свидетельствующие о значительном росте а изучавшийся временной период эмоциональной экспансивности членов наблюдавшихся групп и отрицательных социометрических выборов.

Эти результаты представляются нам заслуживающими внимания, поскольку обнажают оборотную сторону группового развития, а именно регрессивную линию течения процесса, о чем уже упоминалось выше (см.3; 2.2; 2.3). Заметим, что в обычных условиях жизнедеятельности сложившейся группы обнаружение подобных деструктивных явлений оказывается чрезвычайно трудно решаемым в методическом плане вопросом.

Последняя из выделенных на основе данных обзора А. Харрисона и М. Коннорс достаточно ярких особенностей жизнедеятельности групп в «экзотической» среде — развитие в них социальных давлений, направленных на поддержание групповых норм, достижение общих целей и координацию действий отдельных членов группы. Считается, что любые девиантные и инновационные явления, (169) развивающиеся в группе, ведут к ее дестабилизации. Поэтому специфика обсуждаемой групповой среды делает вполне оправданной жесткую социальную регуляцию.

Дополнительные факты в поддержку данных А. Харрисона и М. Коннорс содержатся в недавнем диссертационном исследовании С.Е. Поддубного, частично проведенном в воинских подразделениях специального назначения (спецназ) [Поддубный, 2001]. Специфика задач, решаемых этими группами, нередко вынуждает их действовать в условиях, близких к «экзотическим». Было обнаружено, что в подразделениях спецназа предпочитают людей, способных наряду с прочим подчиняться контролю, достаточно управляемых, избегающих конфликтов.

Вместе с тем жесткая социальная регуляция нередко осуществляется за счет блокирования творческих и эффективных решений, подавления критического начала. По-видимому, должен существовать какой-то разумный баланс между поведением, строго соответствующим групповым стандартам, и поведением, от них не зависимым (что, впрочем, относится к группам, функционирующим в любых условиях, не обязательно только «экзотических»). Однако какие-либо конкретные соображения на этот счет в литературе отсутствуют.

Как можно заключить из приведенных материалов, среда обитания малой социальной группы является важным составным элементом анализа группового процесса. Нельзя дать адекватную интерпретацию поведения отдельных индивидов и группы в целом, не принимая во внимание конкретные условия, в которых оно осуществляется. Во всяком случае подлинно системное рассмотрение малой группы требует учета широкого спектра детерминантов. Экологической переменной отводится среди них далеко не последнее место.

Разумеется, исследованиям обсуждаемого аспекта групповой психологии может быть предъявлено немало претензий ввиду их недостаточного теоретического обеспечения (хотя было бы неверно говорить об отсутствии к нему интереса со стороны специалистов, о чем мы упоминали выше) и заметного эмпиризма, затрудняющего классификацию выполненных работ. Не следует, однако, забывать, что речь идет об одной из самых молодых областей психологии малых групп, существование которой выпадает из поля зрения подчас даже авторов крупных исследовательских подходов (в том числе, к сожалению, и отечественных).

Между тем сегодня вряд ли кто решится оспаривать роль экологического фактора в эффективном функционировании малых групп. Более того, открываются новые, весьма перспективные ракурсы анализа проблемы.

Один из них связан, в частности, с растущей компьютеризацией рабочих мест в организациях. Ученые [Levine & Moreland, 1990] уже сегодня обращают внимание на ряд любопытных последствий влияния электронных коммуникаций в группах: сокращение традиционных коммуникаций, выравнивание участия работников разных уровней в жизни организации, ослабление традиционных статусных систем, больший акцент на информативном, нежели нормативном, влиянии и т.д. Есть все основания полагать, что «электронная среда» поставит перед исследователями группового поведения немало интересных вопросов.

Другой, несомненно перспективный ракурс дальнейшего анализа проблемы — рассмотрение разнообразных аспектов группового функционирования в контексте организационной среды с учетом влияния таких существеннейших ее характеристик, как организационная культура, организационный климат, организационная социализация. Причем в данном случае речь идет преимущественно о социальной среде жизнедеятельности малой рабочей группы, ее взаимоотношениях с элементами этой среды. И здесь, как нам кажется, в связи со спецификой жизни современных организаций перед исследователями также открывается обширное поле деятельности.