Феномен межличностной совместимости.

 

Межличностная совместимость складывается между членами группы главным образом в «пространстве» диадного взаимодействия. Поскольку интересующий нас феномен неоднократно и достаточно подробно рассматривался в отечественной литературе (перечень соответствующих публикаций приведен нами ранее [Кричевский и Дубовская, 1991]), как и в случае с межличностной перцепцией, остановимся далее лишь на основных направлениях его изучения. Но прежде несколько слов о самом понятии «совместимость».

Подобно большинству социально-психологических, в том числе и порожденных групповым контекстом феноменов, совместимость не имеет строго однозначного определения. Тем не менее анализ формулируемых в отечественной и зарубежной литературе дефиниций позволяет очертить некоторое общее, характерное для настоящего времени понимание межличностной совместимости. Она рассматривается преимущественно как диадный феномен, что не исключает обращения и к собственно групповому ее аспекту, и предполагает наличие момента обоюдного удовлетворения членами диады потребностей и поведенческих проявлений друг друга.

Встречающиеся в научной литературе попытки классификации разнообразных исследований, в той или иной мере касающихся совместимости, пока что далеко еще не совершенны, однако отдельные из них заслуживают хотя бы краткого здесь упоминания.

Мы имеем в виду прежде всего классификацию, предложенную М. Шоу [Shaw, 1981], согласно которой выделяются два типа межличностной совместимости:

♦ потребностная совместимость — предполагается, что в одних случаях в ее основе лежит сходство в потребностных характеристиках партнеров, тогда как в других речь идет либо о комплементарности этих характеристик, либо о каких-то более сложных, комбинированных их сочетаниях; (193)

♦ поведенческоя совместимость — предполагается, что определенные личностные свойства партнеров по взаимодействию детерминируют типичные поведенческие модели, способные продуцировать либо совместимость, либо несовместимость между ними.

Конечно, приведенная выше классификация в значительной мере условна, поскольку, как показывает специальный анализ большого числа охватываемых ею экспериментальных работ [Кри-чевский, 1979], о совместимости или несовместимости потребностей членов группы принято судить главным образом по разнообразным их поведенческим проявлениям. Поэтому если и говорить о целесообразности обсуждаемой типологии совместимости, то скорее всего лишь потому, что она способствует лучшей организации эмпирического материала.

Правда, стоит отметить, что в рамках потребностной совместимости можно выделить несколько исследований, несомненно, относящихся к социально-психологической классике. Это прежде всего — теория интерперсональных отношений Шутца [Schutz, 1958], основной пафос которой состоит в утверждении обусловленности межличностного поведения индивидуальными ориентациями людей.

Согласно этой теории, каждый человек строит свои отношения с другими людьми, используя типичные для него модели межличностной ориентации. В основе подобных моделей лежат три фундаментальные интерперсональные потребности:

♦ включенность — характеризуется стремлением устанавливать и сохранять благоприятные отношения с другими людьми;

♦ контроль — диапазон ее функционирования варьирует от желания доминировать, влиять на других до желания быть контролируемым;

♦ любовь — характеризует желание быть нравящимся и любимым и отражается в теплых эмоциональных связях, возникающих между людьми.

Разнообразные сочетания этих потребностей, реализующиеся в специфических моделях межличностного поведения, имеют своим следствием три типа совместимости:

♦ взаимообменную — относится к взаимному проявлению любви, контроля и включенности;

♦ инициаторную — основывается на принципе комплементарности, т.е. дополнительности: в этом случае один из членов диады (194) выступает в качестве субъекта инициативы, а другой является ее объектом;

♦ реципрокную — характеризуется степенью, в которой проявление каждым субъектом контроля, включенности или любви отвечает желаниям других людей относительно соответствующей потребности ой сферы.

Наряду с теоретической моделью У. Шутцем разработаны весьма популярные за рубежом специальные измерительные шкалы (они переведены на русский язык), позволяющие проводить исследования сравнительного и прогностического плана. В ходе этих довольно многочисленных исследований была установлена позитивная связь совместимости членов группы с их продуктивностью, сплоченностью и стремлением к дальнейшим личным контактам.

Подход У. Шутца стимулировал множество разработок в области межличностной совместимости и применительно к ней до сих пор является, пожалуй, наиболее ярким примером эмпирико-при-кладного воплощения научных идей. Другое дело, насколько адекватен этот подход существу изучаемого явления. Критические соображения на этот счет, равно как и более подробное описание работ У. Шутца и его последователей, читатель может найти в специальной публикации [Кричевский, 1979].

Из работ, выполненных в рамках потребностной совместимости, назовем также выдвинутую много лет назад гипотезу комплементарности Р. Винча. Гипотеза предполагает, что совместимость людей базируется на принципе взаимодополнительности их потребностей. Согласно Р. Винчу, диада совместима, если один из ее членов склонен, например, к доминированию, лидированию, а другой — к подчинению, принятию роли ведомого. Ученый проводил свои исследования в супружеских парах. Однако в дальнейшем его идеи нашли приложение в работе с многими иными типами диад, хотя далеко не всегда имели однозначную эмпирическую поддержку [подробнее см. Кричевский, 1979].

Другая классификация исследований в области психологической совместимости разработана Н. Н. и А. Н. Обозовыми [Обозов и Обозова, 1981]. Они описали следующие три подхода к изучению этого феномена:

♦ структурный — в соответствии с ним совместимость рассматривается как сходство или различие индивидно-личностных характеристик партнеров;

♦ функциональный — совместимость рассматривается как результат согласования внутригрупповых функций, или ролей, партнеров;

♦ адаптивный — в этом случае речь идет не столько о самой совместимости, сколько о ее последствиях в виде развертывающихся между партнерами межличностных отношений.

Только что приведенная классификационная схема позволяет, на наш взгляд, более дифференцированно, нежели это имеет место у М. Шоу, подойти к обсуждению совместимости. Причем безусловно полезным моментом в построении схемы является включение в нее функционального, т.е. по существу деятельностного аспекта совместимости, хотя и рассматриваемого авторами в одном ряду с другими возможными планами анализа этого феномена. К сожалению, однако, авторы, как и М. Шоу, выводят свою схему, основываясь на уже описанных в литературе исследованиях, иными словами, их схема носит своего рода индуктивный характер. Между тем обращение к методологическим средствам анализа групповых феноменов (в частности, использование отдельных изложенных в 1.3 методологических принципов исследования малой группы) позволяет очертить своеобразный дедуктивный путь изучения совместимости, предполагающий априорное выделение возможных исследовательских линий или во всяком случае наиболее существенных из них.

В качестве попытки такого рода подхода приведем разработанную одним из нас совместно с И.Б. Антоновой [Кричевский и Антонова, 1980] схему изучения межличностной совместимости в малой группе. Основываясь на положениях, вытекающих из анализа реализации принципа деятельности в исследовании социальной группы (см. 1.3), было решено рассматривать совместимость в связи с двумя основными типами групповой деятельности:

♦ инструментальным (деловая, трудовая сфера групповой активности);

♦ эмоциональным, или экспрессивным (сфера внутригруппового общения).

В соответствии с первым из них можно говорить о совместимости индивидов в сфере деловой активности группы, в соответствии со вторым — о совместимости индивидов в сфере внутригруппового общения. Поскольку, однако, последнее может выступать и в качестве самостоятельной активности, и в связи с (196) реализацией инструментальной деятельности, правомерно, по-видимому, говорить о двух аспектах изучения совместимости в межличностном общении:

♦ в автономных, независимых его проявлениях (т.е. в так называемом «свободном» общении);

♦ в тех его формах, которые сопутствуют развертывающейся инструментальной активности, как бы обслуживают ее (т.е. в своего рода инструментальном, деловом общении).

Подобная логика рассуждения получила подтверждение в эмпирическом исследовании, в котором моделью малой группы явились спортивные команды в игровых дисциплинах (баскетбол, волейбол, гандбол). В них совместимость спортсменов, измерявшаяся посредством специально сконструированных оценочных шкал и модификаций социометрического теста, выявлялась как в игровой деятельности, так и в игровом и внеигровом общении [Кричевский и Антонова, 1980; Кричевский и Рыжак, 1985].

Наряду с формулированием исходного теоретического основания работы (что стало возможным, как отмечалось выше, вследствие апелляции к принципу деятельности) в ней была предпринята попытка (опять-таки используя соответствующие методологические средства) показать системный характер совместимости, обратившись к такому, например, признаку системности, как многомерность. Действительно, полученные данные позволяют рассматривать межличностную совместимость как многомерный феномен. Это особенно заметно в игровой деятельности спортсменов. В ней можно выделить как минимум четыре плана (измерения) совместимости:

♦ совместимость, основывающуюся на сыгранности, сработанности партнеров — обусловлена длительным, иногда многолетним их взаимодействием;

♦ операционально-ролевую совместимость — в ее основе лежит хорошее понимание партнерами замыслов и действий друг друга в различных игровых эпизодах безотносительно к продолжительности предварительных совместных тренировок;

♦ совместимость в личностных чертах — основывается на взаимном соответствии личностных черт партнеров;

♦ совместимость в игровом общении — проявляется в удовлетворенности партнеров межличностными отношениями, складывающимися между ними в ситуациях спортивной деятельности. (197)

Заметим, что названные выше измерения совместимости, судя по относящимся к ним эмпирическим данным [Кричевский и Антонова, 1980], могут быть сгруппированы в два более крупных блока: один из них, объединяющий первые два измерения совместимости, относится к сфере собственно игровой (инструментальной) деятельности; другой, включающий два последних измерения, связан в основном со сферой игрового (инструментального) общения. Таким образом, рассмотрение совместимости в данном случае оказывается как бы «вмонтированным» в двухмерную схему анализа группового процесса, описанную в разделе 2.2.

В этом же исследовании обнаружилось, что тип групповой деятельности способен влиять на содержание составляющих (измерений) совместимости. Так, во внеигровом общении спортсменов в отличие от их игровой деятельности одно из значительных проявлений (измерений) совместимости характеризуется сходством жизненных целей и интересов партнеров.

Разумеется, исследование, фрагменты которого мы представили выше, не претендует на сколько-нибудь исчерпывающее освещение феномена межличностной совместимости и, понятно, не содержит информации рецептурного характера. Однако приобретенный исследовательский опыт в сочетании с анализом литературных данных [Кричевский и Дубовская, 1991] позволяет высказать ряд соображений относительно возможной стратегии изучения межличностной совместимости.

В качестве отправного ее момента целесообразна, как нам представляется, разработка логически обоснованного подхода к проблеме. Такой подход требует серьезного теоретического обеспечения и может базироваться (и об этом говорилось выше), в частности, на ряде методологических принципов исследования малой социальной группы. Некоторые из них, напомним, изложены в 1.3.

Другой существенный момент будущей работы состоит в уточнении самого понятия «совместимость» и последующем нахождении строгих, эмпирических его референтов как применительно к диаде (в виде, скажем, взаимных социометрических выборов или высоких взаимооценок партнеров по специальной шкале [Кричевский и Ры-жак 1985]), так и имея в виду более значительные по объему малые группы (заметим, что попытки поиска интегральных, выходящих за рамки диады, показателей групповой совместимости, в том числе с применением аппаратурных средств, ранее неоднократно описывались в литературе [Кричевский и Дубовская, 1991]). (198)

Необходимый исследовательский шаг в разработке обсуждаемой проблемы должен, по-видимому, состоять также в выявлении определенных (желательно имеющих количественные нормативные выражения) сочетаний разнообразных индивидно-личностных характеристик партнеров, отвечающих эмпирическим референтам совместимости. Хотя отдельные попытки в этом направлении (правда, они не привели к получению каких-либо нормативных индексов) предпринимались и ранее [Кричевский и Дубовская, 1991], тем не менее вопрос о том, что же лежит в основе психологической совместимости людей: сходство индивидно-личностных особенностей или их комплементарность, а может быть, то и другое, вместе взятое, во многом еще не ясен. Впрочем, уточнению подлежит и сам «список» этих особенностей, ранжирование которых по их удельному весу в жизнедеятельности личности вряд ли возможно вне учета реального контекста ее социальных и психологических связей.

В рамках будущих исследований совместимости требует разрешения и круг вопросов, касающихся ее генезиса, соотношения с другими феноменами и эффективностью малой группы. Имеющиеся на этот счет данные пока что трудно признать удовлетворительными: они фрагментарны, во многом являют собой продукт сугубо лабораторного экспериментирования и, кроме того, характеризуют преимущественно диадную разновидность малой группы.

Наконец, заслуживает внимания обычно ускользающий из поля зрения психологов план анализа психологической совместимости в системе взаимодействия «личность — группа». Как показано в упоминавшейся выше (см. 4.1) кандидатской диссертации С.Е.Поддубного, учет именно этого аспекта совместимости крайне важен и для лучшего понимания процесса адаптации личности к группе, и в целях оптимизации внутригрупповых взаимодействий, и, естественно, с точки зрения эффективности группового функционирования.

Представляется, что ответ на указанные выше вопросы лежит в плоскости реализации целостной стратегии изучения совместимости, один из возможных вариантов которой (не претендуя, понятно, на его завершенность) мы и попытались здесь очертить.

Если, как полагают исследователи [Shaw, 1983], в совместимости проявляется гармонизация межличностных отношений, то иной, полярной, формой их выражения может служить конфликт. Рассмотрением некоторых теоретических и феноменологических аспектов его изучения применительно к групповому контексту мы и завершим настоящий параграф. (199)

Межличностный конфликт.

В той или иной форме проблематика межличностного конфликта — нередкая гостья на страницах отечественных психологических изданий и диссертационных работ, солидный перечень которых приводился ранее нами [Кричевский и Дубовская, 1991] и (особенно) рядом других авторов [Анцупов и Шипилов, 1999; Гришина, 2000]. По этой причине, как и в случаях обсуждения других сторон межличностных отношений в малой группе, мы ограничимся главным образом лишь прослеживанием основных, выявленных применительно к данному феномену, тенденций и подходов, предварив наше изложение следующим замечанием.

Хотя выше мы обозначили конфликт по существу как дисгармонизацию межличностных отношений, это не означает, однако, указание на исключительно разрушительные для жизнедеятельности малой группы последствия его протекания. Среди специалистов общепринято мнение, что конфликты могут носить как деструктивный, так и конструктивный характер.

Во всяком случае тот факт, что благодаря наличию внутри-групповых противоречий (а ведь именно противоречие и составляет суть конфликта) в значительной мере совершается развитие группы, переход ее на новый, более высокий уровень функционирования (см. 2.3), дает основание говорить о вполне убедительном подтверждении конструктивной точки зрения на конфликт. О том же свидетельствуют данные многих зарубежных и отечественных исследований конфликта, представленные в недавних содержательных публикациях отечественных исследователей [Анцупов и Шипилов, 1999; Гришина, 2000].

Каковы же основные исследовательские подходы, с позиций которых ведется разработка проблематики межличностного конфликта? На наш взгляд, их выделяется как минимум четыре:

♦ мотивационный;

♦ когнитивный;

♦ деятельностный;

♦ организационный.

Подобная классификация, конечно же, достаточно условна, однако она представляется нам необходимой, поскольку позволяет определенным образом систематизировать разрозненные эмпирические данные, группируя их вокруг соответствующих (иногда довольно значительных) теоретических конструктов.

В указанном смысле показательны прежде всего работы, выполненные в рамках мотивационного подхода. (200)

В его основе лежит идея противоборства несовместимых намерений, целей, направляющих поведение участников межличностного взаимодействия. Своим оформлением мотивационный подход во многом обязан ставшим ныне классическими исследованиям М. Дойча по изучению влияния кооперативного и конкурентного поведения на групповой процесс [Cartwright & Zander, 1968; Deutsch, 1973]. Согласно М. Дойчу, в кооперативном поведении участники межличностного взаимодействия содействуют друг другу в достижении своих целей, обмениваются полезной для решения проблем информацией, проявляют дружелюбие и взаимную поддержку в работе. В случае же конкурентного поведения участники взаимодействия препятствуют друг другу в достижении поставленных целей, с подозрением воспринимают взаимную информацию как призванную ввести соперника в заблуждение относительно путей достижения этих целей, формируют негативные установки относительно друг друга. Однако конкуренция не обязательно подразумевает конфликт: в качестве такового, полагает М. Дойч, она должна еще быть воспринята соперниками. Тем не менее изучение конкурентного поведения дает основной массив эмпирических данных, относящихся в рамках обсуждаемого подхода к характеристикам внутригруп-пового конфликта [Донцов и Полозова, 1980].

Здесь, правда, следует заметить, что многочисленные исследования конфликта, проводимые с позиций мотивационной его трактовки, стимулируются, на наш взгляд, все же не столько теоретическими разработками проблемы, сколько наличием оригинальных методических процедур, позволяющих специалистам в условиях лабораторного эксперимента проигрывать интересующие их вопросы. Причем «проигрывать» не метафорически, а в буквальном смысле этого слова, поскольку наиболее популярные экспериментальные модели заимствованы исследователями из области математической теории игр. Имеются в виду так называемые игры со смешанными мотивами (типа, например, знаменитой «дилеммы узника»), в которых стратегии игроков настолько тесно взаимосвязаны, что наряду со стремлением к конкуренции имеют место и разнообразные ситуации сотрудничества.

В связи с только что сказанным заслуживают, на наш взгляд, внимания попытки некоторых авторов проследить конкретные мотивы, движущие соперниками в подобных играх. Так, Ч. Мак-клинток [McClintock, 1972], основываясь на результатах многолетнего экспериментирования, выявил четыре разновидности социальных (201) мотивов в ситуациях экспериментальных игр (модификации «дилеммы узника»):

♦ мотив максимизации общего выигрыша — кооперация;

♦ мотив максимизации собственного выигрыша — индивидуализм;

♦ мотив максимизации относительного выигрыша — соперничество;

♦ мотив максимизации выигрыша другого — альтруизм.

Позднее благодаря работам Ч. Макклинтока и его сотрудников [Blumberg et al., 1983] список подобного рода мотивов был расширен. В частности, в него вошли:

♦ мотив минимизации выигрыша другого — агрессия;

♦ мотив минимизации различий между собственным и чужим выигрышем — равенство.

Однако игры, или задачи, со смешанными мотивами не сводятся лишь к разного рода дилеммам, включая и «дилемму узника». К ним, как полагают Д. Макгрет и Д.Кравитц [McGrath & Kravitz, 1982], относятся еще и экспериментальные процедуры заключения сделок, ведения переговоров, а также ситуации формирования коалиций, изучаемые обычно на модели внутритриадно-го взаимодействия [Davis et al., 1976].

Впрочем, возможна и несколько иная, предложенная Д. Прю-иттом [Blumberg et al., 1983], классификация экспериментальных игровых техник. Она предполагает следующие их разновидности:

♦ матричные игры (типичный их образец — «дилемма узника»);

♦ переговорные игры (в них противостоящие стороны общаются друг с другом, пытаясь посредством выдвижения ряда альтернатив достичь общего решения);

♦ коалиционные игры (в их основе — формирование участниками внутригруппового взаимодействия разнообразных коалиций);

♦ локомоционные игры (предполагают движение противостоящих сторон к определенной цели, заданной условиями игры или вытекающей из какой-то концептуальной схемы);

♦ так называемые социальные игры-ловушки (игры с разного рода провоцирующими действиями, ведущими к усилению конкуренции соперничающих сторон). (202)

Хотя интерес ко всем этим игровым техникам со стороны специалистов достаточно высок, все же наибольшее внимание уделяется [Кричевский и Дубовская, 1991] матричным и переговорным играм. Именно они в наибольшей степени позволяют подвергнуть внутригрупповой конфликт весьма обстоятельному изучению в хорошо контролируемых (обычно лабораторных) условиях, выявить различные способствующие или препятствующие ему факторы, динамику протекания, индивидуальные поведенческие стратегии его участников и т.д. Правда, при этом довольно отчетливо заявляет о себе проблема экологической валидности полученных таким образом эмпирических данных. Тем не менее отдельные из них, касающиеся кооперативных аспектов взаимодействия, в частности в ситуациях заключения сделок и ведения переговоров, имеют, на наш взгляд, прямое отношение к процессу принятия группового решения и будут рассмотрены в 4.4.

Выше отмечалось, что обращение к мотивационной стороне межличностного конфликта — не единственно возможный путь его изучения. Другое направление исследования обсуждаемого феномена может быть обозначено как когнитивный подход. В рамках этого подхода, представленного пока что весьма небольшим количеством работ [Кричевский и Дубовская, 1991], речь обычно идет о так называемом когнитивном конфликте (хотя, как нам кажется, все же правомернее было бы говорить о когнитивной стороне, плане, аспекте конфликта). Его возникновение и редукция обусловлены, по мнению специалистов [McGrath & Kravitz, 1982], структурой задачи, когнитивными структурами противостоящих сторон, степенью согласованности используемых ими стратегий.

Как показали эксперименты Н. И. Фрыгиной [Фрыгина, 1980], в которых члены малой группы составляли рассказ на основе картинок ТАТ, когнитивный конфликт, выступая в реальном процессе общения в различных формах, в том числе и в форме критических высказываний его участников, является необходимым элементом 1 развертывания коллективной творческой деятельности. Характеризующие подобного рода конфликты противопоставления и столкновения различных точек зрения относительно предмета совместной деятельности являются важными условиями выработки коллективного решения. В этом же исследовании были обнаружены факты своеобразного перехода когнитивных конфликтов в плоскость сугубо эмоциональных отношений, затрагивающих уже не предметную сторону противоречия, но личностные особенности включенных в него людей. Подобные трансформации вызваны, по (203) мнению Н.И.Фрыгиной, неадекватностью оценки когнитивного конфликта участниками межличностного взаимодействия вследствие негативности и неаргументированности их критических высказываний и ведут к разрушению коллективного творческого процесса.

Помимо отмеченных выше особенностей когнитивного конфликта, отдельные его элементы могут проявляться и в характере межличностной перцепции конфликтующих индивидов. Во всяком случае, исследуя конфликтную деятельность на модели шахматного поединка, Н. В. Крогиус [Крогиус, 1980] выделил в поведении шахматистов ряд экспрессивных и предметных действий, выполняющих функцию маскировки истинных намерений и призванных вызывать у них ошибочные представления относительно состояния и замыслов друг друга.

Обсуждая в 1.2.2 сложившиеся в отечественной социальной психологии направления исследований малой группы, мы в качестве ведущего среди них выделили деятельностный подход. Влияние некоторых его идей нашло отражение в трактовке и эмпирическом изучении межличностного конфликта.

Так, в диссертационной работе Т. А. Полозовой [Полозова, 1980] уровень развития группы как коллектива, степень эффективности совместной деятельности рассматриваются в качестве ведущего фактора возникновения и последующего протекания внутригруппового конфликта. Автор выделяет два типа конфликтов: предметно-деловые и личностно-прагматические. На основании полученных данных делается вывод о том, что в группах более высокого уровня развития личностно-прагматические интересы реже выступают причиной межличностных конфликтов и, кроме того, с ростом эффективности совместной деятельности увеличивается количество внутригрупповых конфликтов, имеющих своим субстратом предметно-деловые разногласия. Причем в высокоразвитых и эффективных группах, где доминируют деловые противоречия, конфликт не ведет к разрыву межличностных отношений и не сопровождается эмоциональным негативизмом, как это имеет место в случае противоречий личностного характера.

Во многом сходная логика анализа внутригрупповых конфликтов обнаруживается в исследовании М. А. Иванова [Белкин и др., 1987], рассматривавшего межличностные отношения (и сопутствующие им конфликты) членов первичных научных коллективов в сферах деловой и эмоциональной активности. Автора преимущественно интересовали конфликты, развертывающиеся между руководителем (204) и научными сотрудниками. Было показано, в частности, что, возникая нередко в предметно-научной сфере, но не будучи, однако, адекватно понятым его участниками, внутригрупповой конфликт описывается ими в подобных ситуациях в терминах эмоциональных отношений, воспринимается не как предметное, а сугубо личное противоречие. При этом существенную роль (имеется в виду своеобразие протекания и трансформации конфликта) играет такое специфически деятельностное образование, как исследовательская программа научного коллектива.

В какой-то мере к деятельностному подходу может быть отнесено и диссертационное исследование Е. А. Соколовой [Соколова, 1992], изучавшей влияние межличностного конфликта на эффективность взаимодействия педагога (классного руководителя) с коллективом старшеклассников. Хотя в основу работы была положена уже упоминавшаяся нами (см. 2.3) идея ценностного обмена во внутригрупповом взаимодействии, элементы деятельностного начала также присутствуют в ней. Достаточно сказать, что само взаимодействие (в данном случае в системе отношений «педагог — ученический коллектив») может рассматриваться как проявление совместной деятельности. В ходе исследования была выявлена роль стратегии поведения в конфликте как ценностного вклада педагога в жизнедеятельность классного коллектива. Показано, что в случае использования педагогом конструктивных стратегий (сотрудничества, приспособления и компромисса) эффективность руководства возрастает. Применение педагогом стратегий соперничества и (в меньшей степени) избегания снижает эффективность руководства. В то же время в рассматриваемой работе встречаются и элементы когнитивного анализа конфликта. Так, обращается внимание на роль адекватности восприятия педагогом используемых стратегий разрешения конфликтов, исследуется зависимость эффективности педагогического руководства от атрибуции причин конфликта (они могут приписываться, например, действиям ученика или самого педагога).

К сожалению, количество работ по проблематике конфликта, выполненных с позиций деятельностного подхода, пока крайне незначительно. И хотя есть все основания говорить о перспективности его использования в данной области групповой психологии, доказательность подобного тезиса нуждается тем не менее в весьма серьезной эмпирической аргументации.

Последнее из рассматриваемых нами направлений изучения межличностного конфликта — так называемый организационный (205) подход. Однако речь в этом случае идет не о какой-то единой концептуальной схеме, которая могла бы быть положена в основу исследования конфликта, как это характерно, например, для дея-тельностного подхода. Скорее имеются в виду различные теоретические модели конфликтных отношений в социальной организации, воплотившиеся в довольно большом количестве эмпирических разработок [Кричевский и Дубовская, 1991]. Правда, в них анализ проблемы нередко выходит за рамки малой группы (и тем более диады), затрагивая более крупные пласты отношений. Тем не менее получаемые при этом данные представляют, как нам кажется, интерес и в контексте настоящего обсуждения.

Ряд моделей организационного конфликта, пользующихся довольно широкой известностью среди специалистов в области психологии управления, предложил в свое время Л. Понди. Разработанные им теоретические конструкты {«конфликт переговоров», «бюрократический конфликт», «системный конфликт») приложимы к описанию конфликтов, отражающих соперничество сторон за обладание дефицитными ресурсами, развертывающихся на уровне высшего управленческого аппарата, в вертикальном (между руководителями и подчиненными) и горизонтальном (между равно-статусными индивидами) срезах внутриорганизационных отношений (подробнее об этом [Гришина, 1982]).

Из числа более современных объяснительных схем организационного конфликта отметим подход Б. Кабаноффа [Kabanoff, 1985], поскольку содержащиеся в нем идеи касаются не только социальной организации в целом, но имеют своим адресатом и «поле» межличностного взаимодействия в малой группе. О последнем, в частности, свидетельствует следующая предложенная этим автором дефиниция: «Конфликт есть результат неконгруентных, или несовместимых, отношений потенциального влияния, развертывающихся между членами группы или диады» [Kabanoff, 1985. Р. 115]. Подобное влияние, полагает Б. Кабанофф, обусловлено наличием таких факторов, как симпатия и уважение, вызываемые субъектом у окружающих, степень его контроля над подкреплениями, позиция в коммуникативной сети, величина вклада в групповое усилие, уровень квалификации, необходимый для выполнения соответствующей функции в групповом задании, и т.д.

Согласно рассматриваемой модели, конфликт возникает в том случае, если имеет место рассогласование между возможностями субъекта (исходя из перечисленных выше факторов) и теми конкретными условиями (они касаются главным образом характеристик (206) группового задания и соответствующих ожиданий членов группы), в которых он действует. При этом модель, основываясь на перечисленных выше источниках или факторах потенциального влияния, постулирует возможные типы конфликтных отношений и, что весьма существенно в прикладном плане, предлагает стратегии управления ими.

Другая представляющая интерес в контексте проводимого обсуждения современная модель организационного конфликта разработана Н. В. Гришиной, ориентировавшейся в своих исследованиях на изучение межличностных противоречий в первичном производственном коллективе [Гришина, 1982; Гришина, 1983]. В основу модели и, кстати сказать, вытекающей из нее типологии конфликтов положен анализ взаимосвязей, устанавливающихся между людьми, включенными в процесс получения единого производственного продукта. Эти взаимосвязи подразделяются Н. В. Гришиной на:

♦ функциональные — обусловлены особенностями выполняемой совместной деятельности;

♦ социальные — обусловлены принадлежностью людей как к первичному коллективу, так и к социальной организации в целом);

♦ психологические — обусловлены потребностью людей в общении. Нарушение эффективности их функционирования ведет, согласно модели, к возникновению разнообразных производственных конфликтов. Предложенная автором типология позволяет, и это показано на практике, не только систематизировать изучение конкретных конфликтных ситуаций в условиях промышленного предприятия. Она задает также направление работы диагностического и, что не менее существенно, прогностического характера, способствуя тем самым профилактике неблагоприятных (деструктивных) отношений в социальной группе.

Даже из краткого обсуждения представленных выше материалов совершенно очевидна разноплановость направлений исследования межличностного конфликта применительно к групповому поведению. Но является ли это свидетельством несовместимости имеющихся подходов?

Мы не рискнули бы дать здесь утвердительный ответ. Действительно, кажущиеся на первый взгляд чрезвычайно далеко отстоящими друг от друга, эти подходы при внимательном рассмотрении (207) легко связываются в единую схему анализа феномена: организационный контекст — совместно реализуемая деятельность — целеполагание — когнитивные процессы. Вполне возможно, конечно, что указанной схеме недостает каких-то существенных звеньев и необходим в будущем их поиск. Однако не менее важны инвентаризация и систематизация уже накопленного к настоящему времени фактического материала с целью построения теоретической схемы, позволяющей описать механизмы и структурно-динамические составляющие межличностного конфликта в реально функционирующей малой группе.

Заметим также, что в конкретных исследованиях внутригрупповых конфликтов далеко не всегда прослеживается принадлежность к тому или иному из упомянутых выше подходов. Вместе с тем учеными [Levine & Moreland, 1990] отмечается немало общих психологических моментов, характерных для эмпирических работ в обсуждаемой области.

Так, важную роль в разрешении внутригрупповых конфликтов играет коммуникация между членами группы, позволяющая находить наиболее приемлемую для противоборствующих сторон альтернативу. Более высокая позиция власти нередко дает возможность ее владельцу разрешать конфликт с выгодой для себя. Установлено также, что в поисках решения конфликта члены группы могут иногда образовывать специфические объединения — так называемые коалиции, ища в кооперативных действиях путь к взаимовыгодному результату.

В начале параграфа, поясняя читателю суть последующего изложения, мы говорили о том, что речь будет идти не столько о целостном групповом процессе, сколько об отдельных его «кирпичиках» и «блоках». Если иметь в виду социально-перцептивные аспекты межличностных отноше