Авторский опыт комплексного осмысления темы «вертеп»

I.Практическая реализация - постановки, в которых я была автором проекта и сценографом:

1. «Вертеп домашний»; игран в детской Республиканской больнице. Куклы Е.Кулагиной, ящик — В.Назарити. Москва, 1989
2. «Украинский вертеп». Реж. С.Ефремов. — Киевский городской

Театр кукол. Киев 1992

1. «Волынский вертеп». Реж. С. Ефремов. Волынский кукольный театр. Луцк, 1992
2. «Все будет хорошо!» (по мотивам Я. Корчака). Реж. С.Ефремов Киевский городской театр кукол. Киев, 1994
3. «Мистерия Рождества» Реж. С.Ефремов. Нижнетагильский театр кукол. Нижний Тагил, 1993
4. «Путешествие Эфиопа в Газу» по пьесе Л. Улицкой Реж. Т. Махардзе. Челябинск, ТЮЗ, 1996
5. «Бык, осел и звезда». Пьеса М.Бартенева и А.Усачева по притче Ж. Супервьеля. Реж. Б.Азаров Крымский театр кукол, Симферополь, 1999
6. «Вертеп в Музей-квартире В.Э.Мейерхольда». «Котофей» («Особый театр М.Овчаренко, А. Мудряк»), Москва, 2002
7. «Вот такая ночь». Реж. А.Янкелевич, театр «Жар-Птица» Москва, 2007

 

II. Методические разработки темы «Вертеп».

1. Народный календарь. Рождество. Кн. для учебной программы Открытый мир. М., 1996.
2. С Рождеством! Журнал Петрушка для кукольного детского театра. № 2. 1996.

 

III.Опыт организации теоретического обсуждения темы «Вертеп»

Публикация специального выпуска журнала КУКАРТ № 6, 1997.

Из содержания:

Б. Зубакин. Сотер (публикация).

И. Уварова, С. Ефремов (Украина). Рождественская мистерия в январе 1993 г

Х. Юрковский (Польша). Рождественская мистерия в театре кукол.

Г. Барышев.(Беларусь). Ранние формы кукольных театров рождественского цикла и семантика архитектуры белорусских батлеек и ее герои.

Б. Маркс (США). Одинокие ясли. Жуткая красота рождественского представления.

П. Гаврилюк (Украина).Народный кукольный театр на Харьковщине.

Э. Наварро (Испания) «Эль Пасторетс» (заметки о народной драме)

М. Вашкель (Польша) Польские механические шопки.

И.Уварова Вертеп и мифология конца света (Преодоление хаоса)

IV. Опыты художественного осмысления темы «Вертеп»

1. «Книга Ангелов» «КУКАРТ», М-СПб, 1997, № 6. С. 1—4 (См. Приложение II)
2. «Все елки на свете» «Педология» М., 1999. N 1 C. 39-42 (См. Приложение II)

ПРИЛОЖЕНИЕ II

КНИГА АНГЕЛОВ

Продиктовано однажды Неизвестным Голосом И.Уваровой и записано ею сразу же и с большим тщанием

Благослови, Господи, скромный труд мой и сделай, если можно, так, чтобы в моем творении явилась счастливая дрожь.

Но более всего памятен мне холод. Он так глубоко проник в сердцевину моих костей, что до сих пор не могу я, грешный, согреться. Это же сколько лет мелкий трепет играет на моих флейтах, не всегда, конечно, но все же довольно часто и особенно к вечеру. Да я вообще за то, чтобы флейты были именно такие, кость и только кость, ибо се человек, и пусть деревья сами извлекают звуки из своей деревянной хоть и прекрасной души.

Ныне ко дню Рождества заказали мне для костела большие фигуры, Архангела Гавриила, Девы Марии с Младенцем, Иосифа. Еще заказали большую куклу Смерти. Подобные ей я мастерю о каждом Рождестве для вертепных театриков, но в малом размере, с ладонь, не более. Эта же в мой рост, но цену за работу над нею назначили пустую, потому что нечисть, как передал мне поручение патер через викария, с которым выпало мне торговаться, так что мне и самому стал досаден тот спор.

Что ж, если так, то и сделаю я череп и кисть руки, держащей косу, сделаю из липы, есть у меня в одном месте, в закутке за пивным подвальчиком, пара липового бруса, хорошо укрытого.

Да, так вот, и не буду я делать фигуру, хватит с вас, святые отцы, и одной вешалки, на ней же плащ. Вот так. Как бы фигура, задрапированная плащом, а фигуры не будет. Не мне осквернять заказ ко дню Рождества корыстным помыслом, а только за такие гроши, и так далее.

Когда же настал час труда, то бессмысленным оказалось резать голову куклы, этот череп, кстати, от липы я отказался, взял грушу, впрочем, не отвлекаюсь более, лишая ее корпуса, тогда плюнул на деньги, а заодно и на бедность мою, прости меня, Господи! Сделал я весь скелет, позвоночник, ребра и стопы, искусно вырезал члены и соединив их между собою бронзовыми пружинками, которые уступил мне по сходной и возможной для меня цене оружейник, у него еще мастерская у горбатого моста и три дочери благочестивого поведения, а если что люди иной раз и скажут, так грешно и слушать.

Да, я о костях, так ведь? Вырезая из древесины косточки, что подобны тем, какие скрыты в наших конечностях, не удержавшись, одну из них, левое предплечье, тайно сделал я флейтою. И попробовав играть на ней, понял я, что флейта нашего тела звучит иначе.

Тут как раз и случился у меня приступ озноба, и пришлось навалить на себя все, что было, так что на мне выросла гора одеял, гобеленов каких ни на есть и плащей, трех моих, а третий совсем прохудился, и двух, что остались после масляной недели, когда господа актеры, приехавшие в своей повозке и давши пять представлений, к вечеру учинили дебош в подвальчике рыжей Анжелики и, предупреждая приход ночного дозора, смылись, позабыв два плаща, ими же и заказанных за целых два месяца через того же купца, что привозит к нам среди всего прочего имбирь.

Сторож — добрая душа, поутру и притащил те плащи мне, потому что были (они) расписаны мною, кем еще, зеленый золотыми, а черный серебряными звездами. Хромая Ева, что живет у Ратушной площади в доме, где аптека, только не у аптекаря, конечно же, а в пристройке во дворе, подбила зеленый плащ малиновым, а под черный подвела лиловую тафту. Так оба они у меня и остались до возвращения актеров, только (от них) не стало мне теплее, прости, Господи, грешную душу мою, замерзшую в грудной клетке как певчая птица, забытая на раскрытом окне морозной ночью.

И я услышал музыку нежную и дивную, прельстившую слух мой, Ave, Maria! И увидел Ангела, сидящего на краешке моего ложа. Был он невелик, ростом с семилетнего мальчика, с волосами, расчесанными на прямой пробор, в сафьяновых сапожках с низкой шнуровкой и золотою кисточкой в конце шнурка, что видна была из-под края полотняной одежды. Ангел играл на флейте чудесной и, закрыв глаза, узнал я в наступившем мраке голос собственной косточки. И заплакал, так жаль стало самого себя.

А как уснул, того не помню, и когда ангел ушел, не помню тоже. Поутру встал я рано, было еще темно, рано я встаю и всегда буду так, кем бы мне ни пришлось стать потом. Свечу зажег, вот чего в моем утлом жилище всегда в избытке, так это огарков, что собирает для меня после службы послушник, не допуская, чтобы трудился я в темноте.

А так, что за жилье?

Каменная рубашка, повешенная для просушки под крышей. Два рукава распахнуты под углом, один рукав коридорчик, уставленный сундучками так, что проходишь по нему немного боком, чтобы, не дай Бог, не задеть, не рассыпать, ибо там лоскутки, кусочки тканей, кожи, мишура в обрезках и есть даже аршин золотого кардинальского шитья по пурпурному бархату, о том, как оно у меня оказалось, сейчас говорить не место.

В конце же рукава как раз будет высокое окошко, узкое, как бойница, и бычий пузырь натянут на свинцовый переплет, заменить бы надобно давно, вот что. Под окном же, уходящим в свод, как раз и ложе мое. Каменно оно и узко, хоть я и сделал настил из дубовой доски и шкурою накрыл волчьей, вовсе лысой уже, но толстой, а сверху ковриком старым, да все равно зимой тепла нет. Но, может быть, это со мною только так, потому что замерз я тогда, замерз.

На стене же Распятие, что резал я для костела ко дню св. Михаила в подарок, а не по заказу, но пожалел, грешный, с ним расстаться и себе оставил.

Да, так другой каменный рукав тоже коридорчик, и того ýже, тут по стенам корзины стоят с кое-какими припасами, морковь там, только прорастает, окаянная, вся в бороде кореньев, даром что сама корень, и лук висит, мешочки разные, что нашила мне Ева, мука там, крупа. Да крупа-то причем?

Господи прости, болтать стал много. Зато краски слушаются все более и рука еще твердая, тут, в конце, значит, низкая дверца, вход ко мне. А там сразу же ступеньки вниз, да такие крутые, как ни разу не сверзился, и в толк не возьму. Ну, а там, где у моей каменной рубашки середина меж рукавами, там вроде крошечного покоя и стол хороший, старый, буковый и с фигурами аллегорий, стоящих возле столовых ног. Добродетель и Совесть, и еще две, да я их в лицо не знаю. Из Флоренции стол тот, из самой Флоренции. А мне достался чудом, иначе и не скажешь.

Тут и полки я сделал для горшочков с красками, и табурет хоть грубый, а крепкий, и работаю я здесь, не имея иной мастерской на стороне. Окошко тут тоже есть, но и также только небо видно да шпиль и ничего более. Здесь же у меня прямо в стене пещерка такая для очага, рядом каменный выступ, закрытый сверху деревянной крышкой. Дыра там, под крышкою, вниз и на всю высоту дома, дом ведь не маленький, а под ним колодец. Ведерко тут, едва живое, все в заплатах, так что лудильщик-цыган поклялся, что не примет его более в починку, прости, Господи, проклятое племя, а только и у святых лопнет терпение иметь с цыганами дело. И веревка тут же на крюке, мотками, мотками, такой длины, что и подумать жутко, и куда это мое ведерко падает, прямо как в преисподнюю, не к ночи будь сказано. Люблю я, когда закипает вода в медном котелке, малого поленца на то хватает. Если в большой глиняной бутыли, оплетенной ивою, а она стоит тут же, если есть в ней еще вино, то люблю плеснуть его в кипяток, но уже в зеленую толстую в стенках кружку. У стола моего сбоку выдвигается потайная дощечка с мраморной плиткою в середине, стол мой ведь с секретами. Тут и ставлю свою кружку и миску с лепешкой, когда есть лепешка.

Люблю ногу сунуть в домашние сапоги, сшиты они из цельных козловых шкурок. Еще люблю ангелов изображать, иной раз я вижу их тут же и пишу прямо с них. Потом кое-кто из монахов порицал моих ангелов, не такие, мол, твои ангелы, настоящие выглядят иначе, в настоящих красоты много, твои же куцые. Помилуйте, отчего же сразу: куцые, да такие, как есть, каких и вижу, лоб широк, а рот маленький и куда смотрят понять нельзя, а только смотрят, да строго так и печально.

А уж какие настоящие бывают, о том, святые отцы, не вам судить, хоть грешу, а не скажу иначе, так вот.

Смолоду под Рождество и сам я рядился ангелом и других рядил. Рубаха длинная поверх теплой одежды, мороз Рождественский ведь! Прямо по рубахе выводил цвет, ко швам, к подолу краску положу, бывало, плотнее, больше голубую, но и зеленое тоже, и кармин в слабом разведении. Крылья деревянные на кожаных лямках покрывать любил серебром, а лучше если белою краскою, так прозрачно, будто облако пишешь. Но и сусальное золото тоже шло. Еще другие были лямки, тоже ременные, на них, на груди, крепился ящичек под крышею и с колонками, передней стенки нет и видно, как там сидит, склонившись, Дева, а перед нею Младенец Христос лежит в деревянном корытце. Иосиф рядом тоже смотрит на Младенца. Ослик, вол, все, как есть. Ничего нет лучше, чем снаряжать такой домик.

Режешь бороду Иосифу в неглубоком рельефе, и ручки, четыре, очень тоненькие. Хоть и строжились надо мной и не раз пеняли, что не по чину мне к лицу Мадонны прикасаться, да удержаться как? Невозможно удержаться.

Потом одеваешь их в парчу, а в шелка еще лучше, красное с синим. На полу я мох выстилаю, запасаю с лета и храню в кадушке, так что к середине зимы он цветом подобен сену. Еще свечку там прилаживаю, а подсвечник с наперсток. Ступай по дорогам, ангел Господень, хоть и ряженый, славь Младенца Христа и показывай добрым людям, как оно было.

Еще и в других ящичках ставил пастухов, звезду увидавших, в руки молодому пастуху давая узелок, в нем сыр и хлеб увязывал настоящие, имел тот пастушок такое устройство, что мог наклонившись положить узелок свой возле Младенца. И я особенно старался, чтоб, Боже упаси, не уронил он свой подарок, но положил плавно так и хорошо.

И трех волхвов делал я с богатыми дарами, и на лицо и ручки негритянского царя шло у меня настоящее черное дерево, много ли надо? Куклы ведь маленькие совсем. Дары же выпрашивал у золотых дел мастера, сундучок серебряный весь кружевной, дароносицу, чашу. За это расписал ему в спальне потолок меж черных балок по белому полю цветами и птицами, царствие небесное, душевный был человек, а вот надо же, удар хватил к Великому посту.

Потом еще звезды. Несли их мои ангелы и чудесные были у меня звезды, глубокие такие, там Адама и Еву ставил, древо и яблоки золотые и змия даже. Распятие ставил внутри звезды тоже, там же две Марии по правую руку и по левую от креста. Тут, в звездах, материи уже при фигурках не было, а только роспись шла. И свечки там тоже были. Пузырем иногда затягивал лик звезды, как туманом.

Ну, театрики для кукольного представления мне заказывали, конечно, это уж как положено, у меня весь заработок под Рождество и на Пасху. На это деньги выдавали, сколько на театрик, на ткань в обтяжку, на занавесы, на два, к верхнему этажу и к нижнему, хоть и не велик театр для кукол, а все расход. Мне говорят, не жалко ли на один праздник только и трудиться, вон каменщик костел вывел и вечно стоит, твои же изделия тут и кончаются.

Нет, не жалко. Чего же, Рождество опять будет, опять у меня на лопатках будто крылья вырастают деревянные и лечу, как во сне, ночь черна и звезду вижу. Ночь-то какая была тогда? Ненастная ночь была и холодная, хоть и в южных краях, а ужас какой стоял холод. Шли ведь не так, как в моих ящиках идут куклы гордо и парадно, шли укутавшись чем попало и согнувшись и на руки озябшие дышали. Пастухи. Волхвы, конечно. Но и еще люди шли, точно знаю, потому что и я тогда шел, а ни пастухом, ни волхвом тем более никогда не был. Тогда и промерз навеки.

Были люди, были, одного запомнил с лицом верблюда, но красив и все шептал и шел со мною рядом. Ангела тогда же я настоящего увидел в первый и в последний раз и когда придет мой близкий час, не он же явится за мной, кто я, что бы он за мной приходил. Не знаю, как сказать, но другой он был, совсем другой и не дано мне его изобразить. Был он как столп света. Сквозь этот пресветлый столп увидел я пастуха. Походил он к порогу приюта, где укрылось Святое семейство, да споткнулся и выронил свой узелок, свой подарок младенцу. Беда, та и только.

Опубликовано в журнале «КУКАРТ», М-СПб, 1997, № 6. С. 1—4.

 

2.

«Все елки на свете»

Как же я люблю игрушки, сумасшедше люблю, и так всю жизнь. Да и есть за что, если подумать.

Вон за окном спешит лошадь, на подоконнике стоит кувшин, рядом — книжка. Все это есть в нашей реальности, мы в ней существуем, но кто-то по совсем непонятной причине находит нужным, а может быть, и необходимым повторить все это в бесконечном уменьшении — и вот вам игрушка! И ладно бы в кукольном доме — там игра идет, куклам, допустим, все это нужно. Но зачем среди елочных украшений есть маленькая лошадка, крошечный кувшин и книжка, которая если кому-нибудь и пригодится, то лишь сверчку на печи. Только сверчкам не нужны книжки.

Короче, елочные игрушки лишены всякого практического смысла. Может быть, у них есть какой-то иной глубинный смысл? А также дело в том, что они прелестны, во всяком случае — старинные. Я помню мельницу не более мизинца, у нее крылья крутились, и дверца открывалась, и можно было увидеть за дверцей два тугих мешочка с ноготок. В том, что в них настоящая мука, я ни минуты не сомневалась. Были ватные балерины, облитые блестящим сиропом, — лизнуть я так и не решилась. И сапожок кота с каблуком и шпорой, сапожок был изрядно поношен, и это было странно, потому что ушлый кот в шляпе с пером, но босой обитал на совсем другой елке.

***

Я принадлежу к тому поколению, которому вернули елку, репрессированную за подозрительные контакты с религией. Елка возвращалась к детям. Из чулана доставали коробки с игрушками, упрятаны они были подальше от греха и от ЧеКа. (В те времена даже игрушка могла довести до беды, если кто-либо донесет: тут, мол, празднуют Рождество.)

Итак! Дом заполняется запахом хвои, густым и счастливым, так пахнет праздник. Теперь елка являлась на Новый год, ее наряжали и меня допускали до этого великого таинства. Мне уже была известна сказка про Щелкунчика, и я от души жалела немецких детишек, которым не только не разрешали развешивать игрушки, но и вообще входить в комнату, где взрослые в свое удовольствие елку украшали. Это у них называлось «сюрприз». Детей звали Мари и Фриц, а написал про эту несправедливость Гофман. Хотя, конечно, потом под елкой их ждали восхитительные подарки — игрушки, про которые только в книжках и пишут. Но несправедливость была для меня очевидна: ведь это так важно — подержать в ладошках невесомое елочное чудо, хотя бы крошечную белоснежную лошадку в алой попоне и с золочеными копытцами. А шарик? И сейчас полагаю, что стеклянный шарик для елки — лучшее изобретение человечества. Как они сияли при свечах, отражая кукольного размера огни! Они были планетами в смоляном космосе — мне уже читали Фламариона в детском издании, потому я понимала, что планеты круглые, а про космос думала, что он зеленый. Осторожно! Очень осторожно! Совсем-совсем осторожно нужно вынимать из охапки золотого прошлогоднего дождя эти старые и даже старинные шары цвета тусклого серебра и такие хрупкие, вроде крыльев бабочки. Веса у них никакого не было, зато вокруг них стояло тихое свечение перламутра.

И какое это было несчастье, когда кошка, толстая дура, вдруг решила спрыгнуть со шкафа прямо на зеленые хвойные лапы… Я категорически отказалась с нею разговаривать и простила лишь к вечеру, когда уже и слез никаких не оставалось, а из магазина принесли большой пакет. Там, в вате, коричневой и почему-то колючей, лежали первые советские шарики. Хотя, говоря по совести, какие это шарики, если они имели форму груши? Да, груши, потому что их сделали из электрических лампочек. Только лампочками они уже не были, шариками были, причем новыми. Изнутри выкрашены густой и не очень яркой краской, снаружи на них навели переводные картинки. Розы. Ласточка. Трактор.

Трактор вызывал мое уважение. Действительность, которую он обозначал, представлялась мне правильной и даже прекрасной. Мне было ужасно мало лет, и я считала, что все новое лучше старого, тем более что старое происходило когда-то до меня и было непонятно. Например, пребольшие шляпы, которые носила до моего рождения бабушка, — было невозможно понять, как она это делала. Зато осталась круглая шляпная картонка, в ней и спали елочные игрушки от одного Нового года до другого. Очевидно, это самая главная вещь в нашей семье, потому что в ней хранятся елочные сокровища пяти поколений. Теперь туда попали немецкие лилово-розовые шары в ажурных коронах, великолепные, небьющиеся и, подозреваю, бездушные. Впрочем, новые дети их чтут. У меня же с круглой коробкой случилась тайна. На самом дне и под охапками всякого нарядного добра вдруг разыскался бумажный ангел внутри легкой звезды о шести лучах пушистого серого серебра, а за звезду зацепилась старинная хлопушка в кружевных бумажных оборках. Она настолько потеряла всякий вид, что ее больше не вывешивали на елке, но из нее торчала нитка, и за нитку следовало потянуть. Сонная хлопушка вдруг очнулась. Нестрашно взорвалась и выбросила красный деревянный ключик! Подарок, подарок, елочный подарок. Одно дело — подарки, которые кладет под елку Дед Мороз, а если по-честному, то папа, но ключик был подарен самою елкой, самою круглой елочной картонкой. Это было так важно, но рассказывать никому нельзя, чтобы такое счастье не испортилось. Подозреваю, ключик мне достался не случайно. Впрочем, об этом судите сами, но потом.

Потом я говорила моему умному взрослому другу Лёне (а я была уже тоже взрослой): «Между прочим, мы с тобой читаем одни и те же мудрые книги, только ты их помнишь, вот в чем дело. А я помню все игрушки, и не только свои, но и чужие, те, что стоили запоминания на других елках. Впрочем, в книгах, читанных нами, взрослыми, было написано про Мировое Древо. Образ его смутно маячил в глубинах разума, когда на белом свете только и было людей, что Адам и Ева. Мир был нанизан на Древо, как грибы на прутик — и небо, и земля, и подземелья. Три этажа мироздания заселялись по справедливости. В корнях хлопотали ящерицы, в небесах обустраивались птицы. На земле задумчивые овцы отирали бока о кору. Места хватило всем. Так позвольте спросить: чем это Мировое Древо так уж отлично от нашей Елки, проросшей игрушками? Странно, однако, что они разминулись друг с другом во временах. Елка, в сущности, позднее дитя цивилизации, более четыре веков ей дать никак не удается, и, значит, не столь стары и елочные игрушки…»

Вот только думать в этом направлении мне стало неинтересно, потому что от таких размышлений все, что я люблю, засушивалось и — теряло сияние, шуршание, да вообще все.

Мысли мои долго крутились внутри заветной темы как белки в колесе. Однажды мое колесо остановилось, замерло на снегу украинского села перед посылочном ящиком — фанерным, самодельным, со стеклом в передней стенке. В глубине за стеклом горела низкая рыжая свечка, лежал мох цвета хмурого леса. В него были воткнуты две бумажные овцы, рисованные химическим карандашом. Они заслоняли собою коробок, прикрытый синей ветхой тряпицей, там кто-то лежал, но совсем маленький.

Я оказалась в том селе потому, что хотела разыскать вертеп, старинный народный кукольный театр Рождества, о нем немного писали в прошлом веке. Писали: высокая культура, выразительные куклы. Театр хоть и кукольный, но о двух этажах — занавески, балконы и другие затеи. И вот вместо всего этого — не угодно ли: бумажные бараны.

Кто бы не впал в разочарование? Но откуда ж мне было тогда догадаться, что этот убогий ящик я не забуду до самой смерти. Потому что там, в глубине, за мутным стеклом, хранилось невидимое. Там хранилась Память. Память о Рождественской ночи. В ту полночь вселенная перевела небесные часы. Началось новое время. Небеса приблизились к людям, увидели, как темно на земле по ночам, и послали им звезду, яркую, как фонарь, освещающий путникам дорогу во тьме.

«Чистая дева Сына родила», — пели в украинской деревне. Гениальные органисты поведали о том же в могучих аккордах, и лучшие кисти Европы писали Мадонну с нагим младенцем, а также писали пастухов и волхвов, спешивших поздравить Новорожденного. «Все будущее галерей и музеев» было свернуто в той ночи, о том свидетельствовал Борис Пастернак. Еще он знал, откуда пошли «Все яблоки, все золотые шары…»

В год тысяча девятьсот шестьдесят третий от Рождества Христова, что уместно здесь уточнить, Рождество в том украинском селе находилось под подозрением властей. Запрещалось «ходить с вертепом» — носить из дома в дом кукольный театрик. Разыгрывать драму о Рождестве запрещалось и людям, и куклам. Трое мальчишек, что соорудили как умели кукольный свой ящик и таскали его по хатам, распевая звонко колядки, отчаянно рисковали. Их выслеживали и отлавливали, как волчат, а они партизанили, зная, что в случае отлова их ждет расправа повышенного изуверства. Было их трое, по числу волхвов. Они пели о том, что шли пастухи по Иудее и пели лучше всех на свете, так что Божья Мать спросила, не с Украины ли они. Оказалось, как раз с Украины.

Что-то изменилось в моей судьбе от встречи с тремя краснощекими отважными волхвами с их невозможным ящиком. То ли пришли на память великие мистерии Европы, когда весь города наряжал актеров, да так пышно, что не только волхвы, но и толпа нищих, спешащих со своими поздравлениями к Новорожденному, была в парчовом рубище. Артистку же, очень убедительно сыгравшую Мадонну, всем городом выдали замуж за хорошего человека, надо полагать, плотника. То ли вспоминалось совсем другое — те картонные домики, которые мы мастерили сами и ставили под елку. Мода, что ли, такая была, но я как умела клеила такой домик, подъелочный и с ватой на крыше, с обязательным окошком, его трудно было вырезать, да еще изнутри затянуть слюдой. А спросите меня: кто живет в том домике? — не отвечу. Но своих байковых зайцев туда не запихивали. Чувствовали: не заячье это дело в таком домике жить.

Сейчас я думаю, между теми косыми домишками под ватой и домиком кукольного вертепа есть неопределимая связь. Рассказать о ней мне так же невозможно, как прочесть лекцию о природе электричества.

Однако пора соединить мои личные золотые шары, круглую семейную картонку с драгоценной пестрой трухой, с мистериями, с хоралами, с деревенским самодельным вертепом, а также с домиком под елкой — думаете, легко было его устанавливать: лежишь на животе, а за шиворот лезут самые колючие иголки, и чихаешь от смолы.

В ту пору я не знала, какая холодная ночь стояла тогда в Иудее, и было темно. А случилось давно. Но зажгли звезду во тьме, и проснулись пастухи, они спали неподалеку; впрочем, отара их тоже проснулась и пялилась на звезду, а ее отражения плавали в их прозрачном стеклянном глазу. Волхвы спешили со своими подарками, их подарки были исполнены зашифрованных смыслов — золото, ибо родился царь; ладан, ибо Бог родился; и мирра, потому что родился человек, жить ему тридцать три года, а потом принять трудную смерть, и мирра умастит холодеющую кожу.

В общем-то, я в некотором роде театральный художник, думаю, уже нет смысла говорить о том, что более всего люблю я устраивать кукольный театр Рождества, вертепное действо или какое другое действо, но на ту же тему. Я люблю чертить на бумаге высокий о двух этажах и узкий, как башенка, домик, потом его сколотит театральный плотник. Длинный домик для кукол немного подобен елке. С той лишь разницей, что я не развешиваю легкие игрушки, а расставляю плотных и весомых кукол.

Я люблю, когда волхвы въезжают в мой театрик на верблюдах, звенящих бисерными попонами, и у моей Девы Марии одежда красная с синим, таков канон; синий подходящий лоскутик давно припасен, но придется забрать красную кофту подруги Люси, очень подходит.

Еще люблю придумывать всякий раз новых ангелов, а для такого дела ангелы, как сами понимаете, необходимы, и были у меня ангелы бумажные, ангелы с шелковыми крыльями, а также тучные ангелы, вязанные крючком, как деревенские салфетки.

Важно для меня придумать подарки от волхвов. Однажды мастер театральный выполнил ювелирные коробочки неописуемой красоты и незабываемые: в узких темных ладонях, откинув пышные рукава царственных одеяний, три куклы несли младенцу свои вещие подарки. Почему они для меня так важны? Да потому, наверное, что с тех самых пор и по сей день приносят детям подарки. Потому, что тем подаркам радуешься совсем особым образом, даже если подарят не куклу в бархатной шляпе, а просто мячик. Или воздушный шарик, или стеклянный шар.

Кстати, Рождественскую звезду в своих театриках я делаю так: наверху ставлю мелкий скворечник-сторожку с дверцами, в них выпилена звезда, там свечка горит и на нитке качается елочный шарик.

Опубликовано в журнале «Педология» М., 1999, № 1

БИБЛИОГРАФИЯ

Абрамова З.А. Древнейшие формы изобразительного творчества (Археологический анализ палеолитического искусства) // Ранние формы искусства. М., Искусство, 1972. с. 9-75.

Абрамова З.А. Изображения человека в палеолитическом искусстве Евразии. М.-Л., 1966.

Алексеев В.П. К происхождению бинарных оппозиций в связи с возникновением отдельных мотивов первобытного искусства // Первобытное искусство. Новосибирск. Наука, 1976.

Алексейчик Г. Праздничные мистерии древних славян // Духовная энергия театра. Витебск, 1985.

Апокрифы древних христиан. М., 1989.

Асеев Б.Н. Русский драматический театр XVII—XVIII вв. М., «Искусство», 1958.

Асов А.И. Русские Веды. М., 1992.

Ауслендер С. «Театры». Аполлон. 1913, № 2.

Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., Изд. К.Солдатенкова, 1862. Т. 2.

Бадер О.Н. Каповая пещера. Палеолитическая живопись. М., 1965.

Барабаш Ю.Я. Гоголь и традиции староукраинского театра (два этюда) // Третьи Гоголевские чтения. Н.В.Гоголь и театр. Сборник докладов. М., 2004.

Баранов С.Ф. Русское поэтическое народное творчество. // Народная драма. М., Учпедгиз, 1962.

Барышев Г. Ранние формы кукольных театров рождественского цикла и семантика архитектуры белорусских батлеек и ее герои. КУКАРТ. № 6, 1997.

Батай Ж. Слезы Эроса // Танатография Эроса. МИФРИЛ, СПб, 1994. С. 274.

Баткин Л. Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности. М., Наука, 1989.

Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М., Худ. Литература. 1960.

Бахтин Н. Кукольный театр // Жизнь искусства. 1929. № 26.

Башинджагян Н. Театр Леона Шиллера. // Режиссер и его время. М., 2005.

Безант А. Эзотерическое христианство. М., 1991.

Белецкий А. Старинный театр в России. М., 1923.

Бескин Э. М. История русского театра. М. 1901.

Богатырев П.Г. О взаимосвязи двух близких семиотических систем: Кукольный театр и театр живых актеров // Богатырев П.Г. Вопросы теории народного искусства. М. Искусство, 1971.

Богатырев П.Г. Рождественская елка в Восточной Словакии // Богатырев П.Г. Вопросы теории народного искусства. М. Искусство, 1971.

Богатырев П.Г. Чешский кукольный и русский народный театр. Берлин-СПб. ОПОЯЗ, 1923.

Борхес И. Апокрифические Евангелия из личной библиотеки Борхеса. СПб., 2000.

Брагинская Н.В. «Театр изображений». О непластических зрелищных формах в античности // Театральное пространство. Материалы научной конференции. М., Советский художник. 1979.

Бродский И. Рождественские стихи. СПб., «Азбука-классика», 2007.

Булгаков М.А. Белая гвардия. Л., 1978.

Быков Дм. Борис Пастернак. М. «Азбука классика», 2005.

Варнеке Б.В. История русского театра XVIII-XIX вв. М.-Л., Искусство, 1939.

Вашкель М. Польские механические шопки // Кукарт. М., 1997. № 6.

Велецкая Н.Н. Рудименты язычества в похоронных играх карпатских горцев. (К вопросу о роли фольклорных данных в изучении славянских древностей). Ужгород. 1972.

Великанов А. Симулякр ли я дрожащий или право имею. М., НЛО. 2007.

Вертеп // Горяев Н.В. Опыт сравнительного этимологического словаря литературного русского языка. Тифлис. 1896.

Вертеп il Presepe Рождественская традиция Италии. La tradizione natalizia Italiana Accademia. ARCO Fondazione internazionale. M. Типография «Новости», 2006.

Веселовский А.И. Старинный театр в Европе. М., Типография П.Бахметева, 1870.

Виноградов Н. Белорусский вертеп (его устройство, описания кукол, вертепная драма в Смоленске. Представление в Спас-Деменске). СПб., 1908.

Виноградов Н. Белорусский вертеп. СПб., 1906.

Виноградов Н.Н. Великорусский вертеп. // Изд. отделения русского яз. и словесн. АН.- СПб., 1905. т. 10. кн. 3.

Виноградова Л.Н. Зимняя календарная поэзия западных и восточных славян: Генезис и типология колядования. М., Наука, 1982.

Воробьев Г.А. Шопка, польский вертеп. // Исторический вестник, 1899, № 7.

Всеволодский-Гернгросс В.Н. Русская устная народная драма. М., АНСССР, 1959.

Всеволодский-Генгросс В.Н. История русского театра в 2-х т. Л.-М., 1923.

Галаган Г. Малорусский вертеп // Киевская старина. 1992. т. VI. Октябрь.

Галич А. Поэма о Сталине. // Когда я вернусь. Франкфурт, «Посев», 1986. Издание 2.

Гоголь Н.В. Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем. Собр. соч. в 6-ти т.т. Т. II. Миргород. М., 1949.

Голдовский Б.П. Театр кукол в России XVII-XVIII вв. Автореферат дис. канд. искусствоведения, 2001.

Голдовский Б.П. Русский народный кукольный театр: Генезис, функции, образы // Сохранение и возрождение фольклорных традиций. М., 1988.

Голдовский Б.П. Краткий очерк истории русского вертепа // Сохранение и возрождение фольклорных традиций. Вып. 7. М., 1997.

Голдовский Б.П., Смелянская С. Театр кукол Украины. Сан-Франциско, 1998.

Гофман Э.Т.А. Щелкунчик и мышиный король. Избр. соч. в трех томах. Т. 1. М. Худ. лит. 1962. С. 168-169.

Греф А. Шагала из Нижанковичей. Рукописная книга. «Бродячий вертеп» http://www.booth.ru/petrushka/voice_pup.doc

Греф А. Детские забавы Бойков. Живая старина 1/2005.

Гуревич Ф.Д. Збручский идол // Материалы и исследования по археологии СССР. М.-Л., 1941. № 6.

Гусев В.Е. Русский фольклорный театр XVII – начала XX вв. Л., ЛГИТМиК, 1980.

Гусев В.Е. Романтизм в Польше и кукольный театр славянских народов // История культуры, этнография и фольклор славянских народов: 7 Международный съезд славистов. Варшава. Август 1973. М. Наука. 1973.

Гусев В.Е. Взаимосвязи русской вертепной драмы с белорусской и украинской // Славянский фольклор. М. Наука. 1972.

Гусев В.Е. Эстетика фольклора. Л., Наука, 1967.

Даниелу Ж. Рождение Иисуса // Поэтика Рожества в христианском мире. Комментарии. Журнал для читателя. Спецвыпуск. № 27. М., 2007.

Делез Ж., Гаттари Ф. Ризома // КорневиЩе ОБ. Книга неклассической Эстетики. М., 1998.

Диккенс Ч. Рождественская елка. Собр. соч. в 30-и томах. Т. 19. М., Худ. лит. 1960. С. 393-402.

Динцес Л.А. Древние элементы в русском народном творчестве // СЭ. 1948. № 1.

Дмитриев В.А. На старом московском гулянии. // Театральный альманах ВТО. М., ВТО, 1947. Кн. 6.

Драгоманов М.П. К вопросу о вертепной комедии на Украине // Киевская старина, 1883, № 12.

Дьякова Е. Перед праздником. М., 1994.

Дэвлет Е.Г. Альтамира: у истоков искусства. М., Алетейя. 2004.

Евреинов Н.Н. Азазел и Дионис. Л., 1924.

Евреинов Н.Н. «Творческий путь С.Ю.Судейкина как живописца в театре». ЦГАЛИ, ф. 982, оп. 1, ед. хр. 33, л. 34.

Еремин И.П. Драма-игра «Царь Ирод». // ТОДРЛ, Л., 1940. Т. 4.

Ефимова Г.Г., Черносвитов П.Ю. Наука и религия: новый симбиоз? // Моделирование картины мира: Исторический, психологический, системный и информационный аспекты. Алетейя. СПб., 2003.

Ефремов С. Рождественская мистерия в январе 1993 года // КУКАРТ. № 6. 1997.

Житецкий П.И. Странствующие школьники в старинной Малороссии // Киевская старина. 1892. № 2.

Жовтис А. Вертеп // Словарь литературоведческих терминов. М., Просвещение, 1974.

Журавлев А.В. Збручский идол — путеводитель по славянской вселенной.

http://www.Kurgan.Kiev.ua/Zbruch.html

Зенер Р.Ч. Учение магов. М., 1992.

Зоркая Н.М. Сюжетные и зрелищные формы русской лубочной культуры. М., 1992.

Иванов В.В. Категория времени в искусстве и культуре ХХ века // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л., Наука, 1974.

Иванов Вяч. Вс. Об одном типе архаических знаков искусства и пиктографии // Ранние формы искусства. М. Искусство. 1972. С. 105-132.

Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. Лексические и физиологические вопросы реконструкции текстов. М., Наука, 1974.

Ивлева Л.М. Обряд. Игра. Театр (к проблеме типологии игровых явлений) // Народный театр. Л. ЛГИТМиК. 1974.

Калашников И.Т. Записки иркутского жителя // Старая Сибирь в воспоминаниях современников. Иркутск. Обл. изд-во. 1939.

Ковычева Е.И. Театральная кукла – функция, форма, образ. Автореферат дис. канд. искусствоведения. М., 1999.

Коган Д. Сергей Юрьевич Судейкин. М., 1974

Колязин В. От мистерии к карнавалу. Театральность религиозной и площадной сцены раннего и позднего средневековья. М., Наука. 2002.

Конрад Н. Диалог историков. Размышления об истории культурного и научного развития // Избранные труды. М., 1974.

Королев М. Искусство театра кукол: Основы теории. Л., Искусство. 1973.

Кравцов Н.И. Драма и театр. // Кравцов Н.И., Лазутин С.Г. Русское народное творчество. М., Учпедгиз, 1954.

Крупянская В.Ю. Народный театр // Русское народное поэтическое творчество. М., Учпедгиз. 1954.

Крывелев И.А. Раскопки в «библейских» странах. М., 1965.

Кузмин М. «Рождество Христово». «Вертеп кукольный». ЦГАЛИ, ф. Михаила Кузмина, № 232, оп. 2, ед.хр. 10.

Кукла. // Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., «Прогресс», 1967.

Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.

Лесков Н.С. Запечатленный ангел // Повести и рассказы. М., 1985.

Лихачев Д.С. Система литературных жанров Древней Руси. // Славянские литературы: %-й международный съезд славистов. М., Изд-во АН СССР, 1963.

Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб. Искусство, 2001.

Лотман Ю.М. Куклы в системе культуры // Лотман Ю.М, Избранные статьи: в 3-х. Т. 1. Таллин. Александра, 1992.

Лотман Ю.Л. Художественная природа русских народных картинок // Народная гравюра и фольклор в России XVII-XIX вв. М., Сов. худ., 1976.

Макаренко А.А. Сибирские песенные старины // Живая старина. Вып. 2. 1907.

Макеев А. Индонезийский дневник у папуасов племени Коровай // Историко-культурные связи народов Тихоокеанского бассейна. Маклаевские чтения 2002-2006 гг. СПб. Кунсткамера.