Свертки и спирали. Ткани и нитки

Всякий раз, снаряжая вертеп, мы бережно кладем в крошечные ясли-колыбель совсем крошечный сверток. Как правило, закрытый, лицо младенца зрителю видеть не полагается, тем более изображать. Это «сверток вообще», так выглядит каждое человеческое дитя, его первая «одежда» — закрученная туго вокруг тельца пеленка-бинт. Похожа на кокон, из него предстоит выйти и развернуться человеку, уподобленного нами бабочке. В конце земного пути человек на Востоке заворачивался в пелены, уподобляясь большому свертку — мумии.

Но сверток, которым мы обозначаем Младенца — Христа, развернулся во вселенной, наполнил собою мир.

И каждое Рождество происходит (случается) обновление мира.

Даже когда в нашем мире ничего не меняется.

И в обратном порядке, наш сверток следует прочувствовать отнюдь не как скрученный ситцевый лоскут подходящего цвета, но как клочок метафизической ткани, отпущенной на сотворение вселенной.

 

«Единство не осуществляется в объекте и не

“возвращается” в субъекте. Множество лишено

субъекта и объекта, у него есть лишь величины,

размеры, способные расти, меняя свою природу

<…> В качестве ризомы или множественности

ниточки марионетки не отсылают к некоей предполагаемой воле художника или кукольника, но и множественности нервных волокон, образующих, в свою очередь, другую марионетку, в соответствии с другими размерами, связанными с первыми. Назовем нити или палочки, манипулирующие марионетками, тканью. Можно возразить, что ее множественность заключена в личности актера, переносящего ее в текст. Пусть, но нервные волокна в свою очередь образуют ткань. Они врастают в серое вещество, решетку, вплоть до неразличимости… Игра приближается к чистому ткачеству, приписываемому паркам и нормам».[58]

Ж.Делёз, Ф.Гаттари

 

 

Одна из самых загадочных технологий кукольного дела — свертывания ткани.

Куклы-свертки!

Это — маленькие — не более ладони — матерчатые создания, в основе они крепкие, туго и ловко скатанные тканевые трубочки, скрытые кукольной одеждой.

Полоса ткани скатывается по долевой нитке, на сгибе образуется мягкая пластичная линия, она-то и дает спираль. Скрученный столбик, вид сверху.

У кукол восточных ханты столбик туловища собран из цветных полосок разных тканей и согнут посередине. Там, где полагается быть лицу, создается радужное окружие, круг, образованный разноцветной спиралью, или «сердечко». Спиралеобразная физиономия весьма загадочна. То ли она — маска, скрывающая нечто; то ли лик еще не оформился, не обрел черты. Кукла, конечно, антропоморфна, а в то же время в ней словно бы присутствует иное существо, мы его не знаем. Мы можем лишь гадать, кто это, привлекая словесные свидетельства непереводимых сказаний, воспоминания о мифах; они то проступают из глубин народной памяти, то погружаются в забвение.

Вне сомнений, здесь в полную силу хозяйничает запрет на изображение человеческого лица, и нам известно самое популярное объяснение запрета: кукла с глазами — соблазнительное прибежище недобрых духов, и кто из народных мастеров любой части света решится нарушить этот запрет? (Кстати сказать, объяснение, побуждающее допустить, что некогда имел место опыт создания «глазастой» куклы — опыт, скорее всего, обретен благодаря идолам, они-то могли иметь вполне сформированное лицо, поскольку дух самого идола и обитал в этом пристанище; кукла же пуста.)

Фольклорная кукла, не имеющая лица, есть некто или нечто, «без лица и названья», как та «лишняя тень» в толпе масок-ряженых, которая пугала Ахматову. Лишняя в мире, населенном божествами, нечистью, оживающими покойниками, людьми, наконец. Она не человек, но и не та сверхъестественная сила, которая уже определена и выявлена.

И все же есть различие между куклой с ровным белым ликом и куклой, имеющей радужную спираль на месте лица. «Белое безмолвие» тряпичной деревенской куклы, грузинской или русской, может быть перечеркнуто знаком оберега, предостерегающим крестом. Иными словами, на такое лицо можно нанести черты, когда бы не запрет. А спиралеобразная физиономия куклы самодостаточна, тут решительно ничего нельзя добавить, даже умозрительно. И сама конструкция, эта туго свернутая материя, свидетельствует о чем-то куда более значительном, чем просто лик.

Свернутая материя самоценна, самоценен сверток, он значим сам по себе. Можно допустить, что в акте создания куклы-свертка, а также лица-спирали участвует нечто величественное, нечто иное, нежели лицо.

Это — материя.

Это — сверток.

Многоцветная спираль, эти желтые, алые, оранжевые окружия сопряжены, конечно, с солярным культом. И все же солярные знаки еще не открывают всех глубинных смыслов свертка и спирали, соединенных в маленькой матерчатой кукле.

Куклы ханты не одиноки. Головка куклы, образованная путем свертывания, скатывания ткани, встречается и на Украине. А.С.Найден описал их подробно[59]. Правда, туго скатанный валик головки после обтянут белой тканью, сверток словно бы обзаводится маской. Лик-сверток готов «прикинуться» обычной фольклорной куклой «без лица». Однако в сущности своей эти куклы с головкой-свертком, хотя и спрятанным «белой маской», и женским платком, стоят совершенно особо от прочих фольклорных кукол Украины. Они и называются своеобразно, по признаку технологическому — «узелковые». Об узелковых куклах в зоне их бытования говорят: «крутити кукли», а не «робити куклы», как говорят на Харьковщине и на Полтавщине.

У этих, узелковых, нет ни только лица, но и рук и ног. А.Найден видит в них кукол обрядовых.

Наконец, мне представляется крайне существенным следующее свидетельство исследователя: «узелковые» куклы имеют отчетливо очерченную зону своего обитания — их «крутят» лишь там, где река Рось впадает в Днепр.

Два последних сведения, очевидно, в основе едины. Можно ли говорить о том, что именно здесь имел особую силу неведомый ритуал, оставивший после себя память в образе обрядовой куклы, которую так до сих пор и крутят мастерицы в данном месте? Но интересно и технологическое соображение, приводимое исследователем: техника создания узелковой куклы — завязывание, перевязывание, кручение, скручивание, завивание, А.Найден числит в предках узелковой (или крученой) куклы (она же обрядовая) — куклу соломенную. Именно такими приемами создавали куклу из соломы.

Соломенная — осенняя, она возникла в процессе отправления аграрного обряда. Технику, а также обрядовую принадлежность получила от нее в наследство и крученая кукла. Нет никакого смысла искать связи между куклами с берегов Оби и куклами с берега Днепра. Но трудно пройти мимо некоторых подобий. Например, миновать их, с позволения сказать, «вторичность». У хантов свернутой матерчатой кукле предшествует кукла из утиного клювика; украинская происходит от соломенной. Первичные куклы делались из материала природного, тряпичные — из материала, предоставленного культурой. Матерчатая кукла не могла возникнуть ранее, чем появилось ткачество в землях восточнославянских земледельцев и ткань, завезенная охотниками Сибири.

Но, будучи «заместителями» кукол первородных, они приняли их свойства: темы жизни-смерти хотя бы, тему жертвы (что вполне вероятно, утка убита, прежде чем ее клюв станет основой куклы, солома срезана прежде, чем из нее скрутят куклу — земледельческие дела, умирание природы и так далее).

Но тканевые заместители при этом могли принять и свойства нового материала — ткани. В куклах, свернутых из куска материи, могли содержаться и новые темы: тема свертка и тема ткани, как таковой. Свертывание ткани, само движение свертывания достойно особого внимания.

«Скатал свой ковер», — говорят на Востоке об умершем. Какая великолепная метафора! Скатан, свернут ковер жизни, жизнь уподоблена ковру.

В Средней Азии свернутая из халата кукла принимает участие в уличном театре масхарабозов. В определенном смысле «скатать халат» близко к тому, чтобы «скатать ковер», и мы вновь упираемся в представление: кукла-покойник.

Скатывание, скручивание… Крутится, катясь по золотому блюдцу, золотое яблочко, открывая по дороге пейзажи, виды, кадр за кадром разворачивается свернутая картина мира.

Скручивается глиняный шнур, круговое движение от центра формирует шнуровой глиняный сосуд, выкладывается спираль. От центра донца, от «пупа земли», все далее, возникает и донце, и стенки, движение шнура в принципе бесконечно, но оборвано горловиной сосуда. Первобытный горшок сотворяется благодаря круговому движению бесконечного шнура, скрученного из свежей пластичной глины. Но кто нынче не знает, что примитивнейший глиняный горшок — все равно модель мироздания?

Впрочем, моделью Мирового устройства, как доказано, была и всякая вещь в самодельном хозяйстве наших предков, например, такою глобальной моделью явился ткацкий стан.

Однако займемся тканью, материей, возникающей в результате процесса ткачества; материей, сотворенной из исходного материала — нитей; материи, из которой делают кукол, прибегая к технике скручивания.

В лабиринте мировых культур мы будем искать «путеводную нить», чтобы по ней добраться до темы: образ полотнища. Естественно искать помощи в трудах Мирчи Элиаде. Именно он указывает направление поиска смыслов, заключенных в образах нитей и ткани. Более того, в своей работе «Мефистофель и андрогин» он, подробно разбирая мотив веревки в миропонимании многих народов, упоминает и марионеток, хотя именно марионеток и не рассматривает[60]. Тем не менее, направление мысли Элиаде дало импульс к поискам уточнений и углубления темы марионетки, но и попутно еще темы кукол-свертков.

Итак, Элиаде указывает нам направление поиска смыслов, которые заключены в образах нитей и ткани, о чем знает индийская культура.

Кто-то трудится над «тканьем» мира — Солнце, боги, личный бог или брахман. Элиаде называет этого ткача «космократом». Но кто бы он ни был, жизнь находится в зависимости от тайной силы, неустанно ткущей вселенную.

По словам Элиаде, идея тканья мирового пространства и связанная с нею тайная магия жертвоприношения, богоподобная сила, занятая тканьем вселенной, сравнительно поздно объявляется в индийском пантеоне. Да и само ткачество, даже и с учетом многих тысяч лет его существования, все же позднее явление. Технология этого ремесла провоцировала догадку о высоком ее назначении. Дальние отголоски свидетельств о сакральных смыслах, заложенных в идею ткани, слышны в давнем русском обряде тайного созидания обыденного полотна. Будет ли ошибкой предположить, что именно из него, новенького и никем не ношенного, изготовляли особую куклу как последний акт обряда?

Все эти образы ткущих богов, Солнца, Паука, воздуха, по слову Элиаде «тесно соотносятся с другими архаическими концепциями», и он предлагает припомнить все сведения о богинях и феях у ткацкого станка. Эти сведения содержат в себе идеи всемирности, жертвы, судьбы.

Девица, которая в сказке Пушкина мечтает наткать полотна «на весь мир» в том случае, если ей выпадет стать царицей, неожиданно заявляет о притязаниях, достойных отнюдь не царицы, но богини. (Впрочем, мы еще помним, как количество ткани, выпускаемой простым советским комбинатом, измерялось тем, сколько раз эту продукцию можно обернуть вокруг экватора.)

Что же касается истинных богинь, то нет более яркого примера, чем сюжет с Афиной, вступившей в состязание с Арахной, проворной ткачихой, но все-таки обычной женщиной. То обстоятельство, что Афина, проиграв в состязании у ткацкого станка, в гневе обратила Арахну в паука, может иметь причины более глубокие, чем раздраженное тщеславие. Ткани создавались различные, в этом дело. Ткань, созданная Афиной, была божественна, она имела прямое отношение ко всемирности; и ткань, созданная руками человеческими, не имела права выиграть в сравнении. Арахна могла расположить на ткацком станке собственную судьбу, но во власти Афины было внести в эту судьбу коррективы, изменив сущность Арахны.

Соломенная вдова Пенелопа ткала свое покрывало, принимая в собственном доме докучливых женихов, но отказывала им с тою же педантичностью, с какою ночами уничтожала дневную работу на ткацком станке. Ее трудовая деятельность носит, так сказать, автобиографический характер. Когда Одиссей ворвался в свой дом и перебил женихов, надо полагать, верная жена довела до конца всю работу, иными словами, соткала ткань собственной судьбы.

Мне рассказывали об азербайджанском коврике с цветовой растяжкой от черного к белому, женщина ткала его всю жизнь из собственных волос — от юности до седины, коврик можно назвать судьбоносным. Итак, мы имеем в своем распоряжении ткань, как образ мира, ткань в качестве жертвы при жертвоприношении в случае с Арахной и ткань-судьбу у Пенелопы и безвестной азербайджанки.

Мы, конечно, несколько отвлеклись от свернутых матерчатых кукол, но лишь для того, чтобы вернуться к ним, как возвращался Одиссей; как известно, «Одиссей возвратился пространством и временем полный».

Очевидно, независимо от мифологии конкретного региона, темы мифологические, сопряженные с тканью, проявляются при создании матерчатой куклы. И если можно размышлять об индоевропейских представлениях о мировом ткачестве, осевших в землях восточных славян и претворившихся в конце концов в «узелковых» куклах, скрученных и свернутых, то вряд ли есть смысл искать подобные истоки непосредственно у ханты. И все-таки трудно исключить, что и сама материя, составляющая основу свернутой куклы, заряжена энергией мифа, миф просвечивает сквозь образность куклы-свертка и спрятан в ее спиралевидном лике.

А вот VII в. н.э. — коптская кукла, найдена на территории Египта. Она создана из пряденой шерсти, лик ее, кажется, выполнен методом скручивания спирали. Но поразительно вот что — она имеет «черты» лица. На месте глаз — две мелко скрученные «улитки», они вписаны в общую спираль, образующую широкое лицо. Головка выглядывает из мешка — младенец ли это, покойник ли в саване? Во всяком случае, спирали образованы толстыми нитями крученой шерсти. Коптская кукла — не единственный пример, где соединятся нити — кукла-спираль, образованная спиралеобразным движением. Ритуальные, или, по крайней мере, поставленные к определенному магическому делу куклы именно подобной технологии известны в Перу. Маленькие желтые овальной формы коробочки из тонкого дуба скрывают в себе крошечных «латинос», они состоят из проволоки, обмотанной цветными нитками так ловко, что фигурки облачены в национальные одежды. Сейчас ими торгуют, они — сувениры для европейцев, в коробочке есть записка с объяснением: оказывается, каждую куколку следует класть под подушку, на всю неделю гарантированы хорошие сны. Индейцы внимательны к сновидениям не менее, чем был внимателен к снам Зигмунд Фрейд. Может быть, у них был «сонник», выполненный узелковым письмом.

Узелковая письменность — вот где следует искать узелковую куклу! Но мы отыскали куклу самого мелкого калибра — перуанскую. Она образована спиралевидным движением, ее обматывали. Она — кукла-сверток в той же мере, что и кукла ханты. На нее, как на катушку, наматывали нитки. Невидимый нам конец нитки тянется к тем зонам, где формируются сны.

Нить древнее ткани, за нею закреплено первородство. Нить — растительное волокно и жила животного. Должно было пройти много времени прежде, чем нити стали составлять ткань. Но нить первая начинала бесконечное дело кручения. Веретено, крутясь, по сути отправлялось в бесконечность.

Но мы сейчас проходим обратный путь, от матерчатой свернутой куклы — к марионетке, от ткани — к нитке. От космической ткани — к нити, и от нити — к всемирной ткани. На уровне отношений человека и марионетки располагаются множественные концепции нитей, веревок, с их помощью осуществляется связь всего со всем. В бесчисленных вариациях упорно повторяется все то же знание о связанности личной участи с миром. С тканью небес, в конечном счете.

Всемирное ткачество, созидание вселенской материи, включает в материю мира конца нитей, уходящих к людям.

В этой ситуации концепция марионетки неизбежна, она просто не могла не возникнуть.

Ибо слишком упорно человечество видит перед собою сопряженную с человеком нить. Видит, как мы скажем сегодня, в качестве метафоры связей, представляя себе отвлеченный образ. Но это мы — сегодня. Однако осталось множество свидетельств того, что сотни людей видели такую нить, точнее веревку; шаманы, колдуны, факиры, отмеченные доверием свыше, совершали манипуляции с веревками от Австралии до Ирландии. Об Индии уж и не говорю.

На глазах у потрясенных исследователей и в присутствии толпы доверяющих происходящему соплеменников-аборигенов колдун извлекал веревку, уходящую в небо, в распоряжение невидимого верховного «кукловода». Он извлекает веревку из воздуха (практика, известная в Индии) или из собственного живота, как практикуют австралийцы, или же изо рта, как отмечено в Новой Зеландии. Колдун поднимается по веревке в небо и, как правило, исчезает там. Он велит своему ученику тоже подняться по этой веревке. На земле их не видят, но слышат крики рассерженного учителя. Из криков явствует, что провинившийся в чем-то ученик будет наказан. Так оно и есть. Из невидимых небес на землю падают отъединенные члены несчастного ученика. Приходилось ли вам видеть разобранную марионетку на столе мастера кукольных дел? Хочется думать, ассоциации возникают с этой мастерской, а не с мясной лавкой.

А он, учитель и маг, и по совместительству палач, уже спускался по своей веревке. Преисполняясь сочувствия к ближнему, зрители просят исправить содеянное. Отрубленные члены жертвы без лишних разговоров собираются вновь, образуя цельного ученика.

Я синтезирую локальные варианты, составляя собирательную картину, и оговариваю, что не везде и не всегда дело доходит до расчленения. Можно и просто подняться по веревке, как в цирке, но без лонжи и без крючка крепления.

Мне не важно, что тут происходит, галлюцинация ли все это или иная форма шарлатанства, и даже — не может ли быть здесь что-либо реально, на самом деле.

Сейчас нам следует увидеть иное: куклу-паяца, внутри членов которого проходит нить; если ее порвать, паяц распадется на части. Но ведь можно его собрать снова! А если внутри его членов не нитки, а тонкие резинки, то он и ломается не по-настоящему, и тут же «воскресает» как ни в чем не бывало! Кстати сказать, об этой кукле, точеной из дерева и с продольными узкими ходами внутри рук и ног, мы совсем ничего не знаем, да, кажется, она уже почти исчезла из обихода игрушек и кукол.

Однако вот что пишет про шута, а шут, как известно, не так уж далек от колдунов и шаманов, от «кудесников». Одним словом, «шут на пиру, описанном Лукианом, пляшет, кривляется и ломается, выворачиваясь, искажаясь <…> Он ломает себя сам (а не окружающие разламывают его члены), выворачивает свои члены сам (а не окружающие калечат его) <…>»[61].

«Ломает», «выворачивает», «ломается, выворачиваясь и искажаясь». Нам трудно пройти мимо разобранных, разломанных марионеток, куклы-паяца и наказанного ученика чародея. Трудно также, имея дело с веревкой и нитью, хотя б и извлеченной из живота, но все же уходящей в небо, не воспользоваться «концепцией нити», с помощью которой можно собрать и починить все три объекта.

Но как настойчиво повторяется эта прямая вертикаль, уходящая вверх, нить, веревка, шест или шаманское дерево, по которому сибирский шаман карабкается в Верхний мир. «Астральный кабель», как говорит один исследователь. Тот же шест, по которому будут взбираться акробаты под купол цирка.

Светящаяся веревка, которая связывает вселенную и держит ее различные части в единстве, по слову Платона.

Золотая веревка, которой Зевс притягивал к себе все, что угодно, как сообщал в восьмой песне «Илиады» Гомер. При рождении грека появлялись три мойры. Первая вытаскивала жребий. Третья записывала в свиток. Вторая же, по имени Клото, брала моток пряжи и начинала раскручивать. Очевидно, это и есть та самая золотая нить.

Наконец, нить, на которой кукловод-актер вздергивает вверх оживающую марионетку.

И — Золотая Веревка Разума, за которую, как советует Платон, каждому человеку следует держаться. Однако с веревками дело обстоит более сложно, и тот же Платон не советует «рассматривать каждое человеческое существо как куклу богов, с которой они просто играют <…>»

Мы, разумеется, подобны марионеткам, но мы обладаем свойствами, которые «подобно ВЕРЕВКАМ и ШНУРАМ, тянущим нас в различных направлениях и к противоположным действиям; и в этом заключается разница между добродетелью и пороком»[62]. Дело с веревками, со шнурами осложняется, связи запутываются.

Образ веревки иногда применяется для обозначения вязи между духом и душой.

Маги опутывают веревками жертву, вяжут узлы. «Многие средневековые и более поздние европейские легенды, — пишет Элиаде, — рассказывают о колдунах и ведьмах, бежавших из тюрьмы или даже с костра при помощи нити или веревки, брошенной им кем-нибудь. Эта последняя фольклорная тема странным образом напоминает индейский трюк с веревкой»[63].

Но оказывается, имея при себе нитки, можно в крайнем случае обойтись и без посторонней помощи. На Руси рассказывали, как бежал из тюрьмы Степан Разин, да еще и с товарищами по заключению:

«Возьмут нитки, как лодке быть, сядут в нее и под нее плеснут ложку воды, и плывут из острога»[64].

Чудеса, магия и колдовство, связанные с нитью, шнуром, веревкой, можно сказать, генетически передается марионетке. Более того: именно в марионетке концентрируются многие понятия о причастности, о зависимости. Нити, приводящие марионетку в движение, нагружают хрупкую куклу огромным грузом смыслов бытия, в котором человеку без наглядного пособия трудно разобраться.

Элиаде пишет, что образы нити, веревки и ткани двусмысленны; они выражают как привилегированное положение (быть прикрепленным к Богу, относиться к космической первопричине), так и жалостную, даже трагическую ситуацию (быть обусловленным, закованным, предугаданным и т.д.).

В заключение напомню еще об одной веревке, она натянута горизонтально, в знак несогласия с веревками вертикальными, с протянутыми в направлении небес нитями зависимости. Это канат над пропастью, по нему Ницше отправляет дерзкого канатоходца. Ницше оборвал все зависимости, утверждая свое всесилие, самостоятельность и одиночество. Но и тут не обошлось без

Каната —

Веревки —

Нити.

 

PS.

«Человечество научилось прясть волокнистые растения уже в неолите. Рыболовы каменного века ловили рыбу сетями, сделанными из нитей; охотники тенетами-«перевесами» ловили птиц, зайцев, серн <…> вероятно, тогда длинные-длинные нити стали иносказательным обозначением человеческой жизни — «нить жизни».

Дочери Фемиды или, в других вариантах мифа, дочери Судьбы (Ананке), три античные мойры (парки), были пряхами, выпрядавшими нить человеческой жизни: Клото пряла эту нить, Лахезис проводила человека через все жизненные препятствия, а зловещая старуха Атропа отрывала нить жизни.

У славян в глубокой древности существовало такое представление о божестве Судьбы. Наиболее полно оно сохранилось у южных славян («Среĥа», «сърешта»). Это — красивая девушка, прядущая золотую нить (…) Ей противостоит Несреча — злая судьба. Оба полюса первобытного дуализма — добро и зло — выражены посредством прядения нити: Среĥа прядет золотую нить на пользу человеку, а по поводу злой Несречи существует сербская поговорка: «Несреĥатанко презе», т.е. злая судьба прядет слишком тонкую нить, которая может оборваться».[65]

 

ГЛАВА IV

ВОЛХВЫ

 

«Как это мне близко!

Ощущение театра как модели

всякого искусства».[66]

Б.Пастернак

 

Борис Зубакин

Сотер

(отрывок)

II

Идут волхвы из дальних стран.

И, не боясь погони,

Скользит воздушный караван —

Верблюды, мулы, кони.

 

Звенят бубенчики-псалмы

Как ручейки на скате, —

Три белых высятся чалмы

На розовом закате

 

И луч Звезды, и шаг коня —

Идут согласно рядом.

Уже бубенчики звенят

Янтарным виноградом,

 

Уже верблюды стали в ряд, —

Смотри — какие тучи!

Уже горбы их нам дарят

Запас дождя летучий.[67]

<…>

ТРИ ВОЛХВА