Культ предков и представления о потустороннем мире

 

Одна из характерных черт духовной культуры Севера — сильное развитие и хорошая сохранность культа предков. Вероятно, это связано с общей ситуацией сохранения архаики в регионе, с влиянием соседствующих неславянских народов, довольно долго сохранявших язычество.

Былички, сюжет которых так или иначе связан с культом предков, больше всего распространены на Севере, но по своему содержанию они неоднородны, и представления о предках и потустороннем мире в них высвечиваются по-разному.

Культ предков и представления о загробном мире — древнейшая составляющая взглядов человека на мир и мироздание, отражающих определенные ступени развития общества. Этот комплекс взглядов имел несомненно положительное значение, поскольку обеспечивал духовную связь поколений, моральную и этическую ответственность одного поколения за другое.

Культ предков включает в себя ряд компонентов. Это похоронные и поминальные обряды, которые имеют целью в закодированной, символизированной форме обеспечить и облегчить переход в другой мир; представления о контактах двух миров— того и этого, — о влиянии, какое оказывают умершие, предки на жизнь очередного поколения людей.

Культ предков, может быть, даже больше, чем другие составляющие традиционного мифологического сознания, описан и изучен специалистами разных профилей — этнографами, археологами, фольклористами, лингвистами, поскольку и памятники материальной культуры, и письменные источники, и фольклор дают достаточно богатый материал (Митрофан 1880; Соболев 1913; Велецкая 1978; Beckman.1983; Байбурин, Левин-тон 1990; Иванов 1990; Невская 1990; Седов 1990).

Представления о потустороннем мире в быличках развернуты значительно меньше. Это объясняется отвлеченностью этих представлений, сложностью их образного воплощения даже для традиционного, все конкретизирующего народного сознания. Но все же совокупный материал наиболее архаичных пластов фольклора различных жанров дает сведения о том, что мир предков, по представлениям славян, может находиться или ниже земли — в подземном царстве, или на небе, или где-то на земле, но вне ойкумены человека — на краю земли, там, где садится солнце, в лесу, за лесом. Так, в № 44 мир теней находится, очевидно, на небе, так как туда приходится карабкаться по лестнице, в № 42 — в лесу, хотя в сюжете повествования это представление получает своеобразное преломление: в свой смертный час дед собирается на лесозаготовки; похищенные неведомой и нечистой силой люди оказываются за границей реального мира — в лесу (например, № 50¹, 51—53, 55, 57 и др.).

¹ Здесь и далее в комментариях могут делаться отсылки к текстам не только соответствующего раздела, но и других, так как: а) в повествовании может быть представлено несколько мотивов или образов (ведущий, который и обусловил отнесение текста к той или иной тематической группе, и один или несколько побочных), б) многие мотивы, образы генетически взаимосвязаны, переплетены один с другим, например, образ домового и генетически, и сюжетно связан с культом предков; бесовская тема присутствует в текстах различного содержания — в рассказах о мифологических персонажах, о явлениях покойников, колдовстве, и т. д.

Былички рассматриваемого цикла типологически неоднородны. В них отчетливо виден древнейший слой, где влияние христианства представлено минимально. В этих случаях предок обычно благодетелен по отношению к человеку, помогает ему, предсказывает будущее, имея при этом ипостась домашнего пената — домового или дворового (см., например, № 26, 28, 99, 100, 109 и др.). Воздействием христианства можно объяснить установление отчетливой связи между духом предка и нечистой силой в облике черта, беса. В быличках привидения умерших, появляющиеся до сорочин, часто понимаются как явление нечистой силы (№ 6, 9, 11, 20, 22 и др.). Недаром при всем сходстве с умершим у них могут быть хвост, мохнатые ноги с копытами и под. (№ 23, 24, 25 и др.). Впрочем, эти различия в представлениях о предках объясняются не только влиянием христианства, но и онтологическими свойствами этого комплекса представлений.

Отношение к смерти и к умершим у человека всегда амбивалентно. С одной стороны, предки, все умершие родственники считаются охранителями и помощниками живущих, и поэтому сложилось почтительное и даже любовное отношение к ним. Но человеку свойствен инстинктивный страх перед таинством смерти, вследствие чего человек воспринимает враждебно многое из того, что связано со смертью, и даже идея загробной жизни не

победила этот страх. Именно поэтому сложился комплекс ритуалов, направленных на то, чтобы снять страх перед покойником и всем, что окружает его. Так, чтобы не бояться покойника, надо заглянуть в открытое устье русской печи, ибо черное жерло печи имплицитно символизирует вход в потусторонний мир. Действенным средством является также прикосновение к мертвому телу, а именно к пятке покойного, так как пятка—это та часть тела, которой нет у представителей нечистой силы (ср. одно из наименований черта — Антипка беспятый).

Предки, умершие называются «родителями», причем все умершие взрослые — это «большие родители», а умершие в детском возрасте — «маленькие родители»; называют их также «деды», «скрытные», «мои (свои) умершие»; чаще же при рассказах о них избегают упоминать вообще какое-либо их наименование.

В быту сохранились многие элементы культа предков и врежде в,сего в погребальном и поминальном обрядах, а также в некоторых обычаях, например в обычае передавать родовое имя из поколения в поколение.

Былички, связанные по тематике с культом предков, неоднородны. В публикуемых материалах встречаются следующие сюжеты: о явлении покойников и об оставлении ими «заметок»; о «заложных» покойниках, т. е. об умерших не своей смертью; о предвещании смерти и о предсказаниях вообще; о передаче вещей на «тот» свет и о посещении его. С быличками этого цикла тесно связаны былички о домовом и некоторые былички о магии и колдовстве.

Самый частый сюжет — это посещение умершими живых. Приход покойного — это нарушение равновесия между этим и «тем» светом, нарушение границы двух миров, границы «жизнь—смерть». Явление умершего обычно страшно и нежелательно, хотя в другом фольклорном жанре, связанном со смертью, — похоронных причитаниях, покойного ожидают, зовут в гости:

Ты скажи нам да, светушко, пожалуйста,

Когда ждать тебя в любимое гостбище…

В понедельник по утрешку ранешенько,

Аль во вторник по вечеру позднешенько,

Аль в полдень во середу красного ждать солнышка.

Хоть чистым полюшком лети да черным вороном,

Ко селу лети ведь ты да ясным соколом,

Ко крылечку скачи да серым заюшком,

По крылечку скачи да горностаюшком.

Не убоюсь того белая лебедушка,

Выду стричу на крылечке переном,

С тобою сдию тут доброе здоровьице (Невская 1990: 136).

 

Появляются, или «ходят», покойники до сорокового дня, после чего, в христианским представлениям, душа отлетает. До сорочин умершие являются чаще всего в своем облике, как, например, два Ивана в № 8, Федор в № 9 (см. также № 5, 6, 10, 19, 20 и др.), а после —в виде бабочки, птички (№ 12), могут принимать вид животного — кошки (№ 9), белки (№ 14), змея (№24).

В целом ряде быличек подчеркивается, как уже отмечалось, что приходят не умершие, а принявшие их обличье нечистые.

Являются умершие обычно тому, кто очень сильно убивается о покойном (№9, 20, 22, 25, 26), поэтому еще в древнерусских поучениях мы видим запреты слишком бурно оплакивать покойников, осуждения обряда тризны. В «Златой цепи» XIV в. по списку Троицкой библиотеки № 11 помещено «Слово святого Дионисия о жел ѣ ющих»: «а си приимше, святое крещение и в ѣ ру правую, осквернишася скверными желями и дьяволю тво-рять волю и похоть» (л. 27) (цит. по: Соболев 1913: 17—30). Слово против плача по умершим имеется в Измарагде ХIV в. библиотеки Московской Духовной академии № 46, запрет неумеренного оплакивания содержится в «Стоглаве» XVI в. и т.д. Чрезмерное оплакивание, умершего противоречит христианскому пониманию смерти как отходу в иной мир, где человек должен предстать перед Богом и ждать дня Страшного суда и воскресения из мертвых. Очевидно, что связь мотивов оплакивания и явления умершего в быличках сложилась под влиянием христианства.

Для людей покойники, являющиеся до сорокового дня, опасны тем, что они стараются увести за собой живого, обычно близкого человека, того, кто убивается по умершему. Как правило, это не удается. Спасти может крест, крестное знамение (№7, 9, 25), упоминание имени Бога, молитва (№ 8, 20, 23, 25), посещение церкви (№ 24), а также брань (№ 8) или даже просто осознание того, что явившийся образ — не тень покойного, а нечистая сила (№ 21). Но в быличках повествуется о случаях, когда увести за собой живого все-таки удается, особенно умершему представителю старшего поколения младшего, например матери — дочь (№ 41).

Средства, предохраняющие от возможного появления привидения,— это некоторые заклинателыше формулы (№ 41), а также определенные ритуалы похоронного обряда: моют пол в обратном направлении, т. е. от двери (№ 1), сжигают стружку, оставшуюся при изготовлении гроба, или кладут ее в гроб, «зааминивают» двери и окна, т. е. осеняют их крестным знамением, произнося при этом «аминь», кидают в огонь «дверестяной камень», кладут под порог и на окна железные предметы и т. п. (№ 1, 7, 9 и др.). Почти каждый из представленных в быличках обычаев — осколок древних ритуалов с достаточно сложной семантикой. Например, сжигание стружек, бросание в печь песчаника, фейерверком рассыпающегося в огне, исползование железных предметов, т. е. предметов, прошедших обработку огнем при ковке, — все это связано с представлением об очистительной силе огня. Мытье пола от двери — составляющая комплекса ритуалов в славянском погребальном обряде, связанных с переворачиванием предметов. Переворачивание покойника или предметов, так или иначе с ним связанных, обозначает переход умершего в иной мир. При этом значимыми оказываются любые пространственные перемещения: по вертикали (сверху вниз, с ног на голову, вверх дном и т. п.), по горизонтали (справа налево, с запада на восток и т. п.) или по линии внутри — снаружи (выворачивание наизнанку). В разных славянских традициях известно переворачивание лавок, табуретов или стульев, на которых стоял гроб (Толстой 1990: 119— 128). На Севере также «перекубыркивали» или «валили» лавки. Южные славяне (черногорцы) до недавнего времени снимали с петель и переворачивали входные двери, если умирал молодой мужчина. В середине XIX в. в Вологодской губернии дровни, на которых везли покойника, оставляли лежать перевернутыми вверх полозьями и с обернутыми назад по отношению к баням оглоблями до сорокового дня. Известно также переворачивание посуды, выливание воды, тушение любого огня Э момент чьей-либо смерти. У предка в облике дворового переворачивание может быть средством выражения неудовольствия и нанесения вреда (№ 26).

Переворачивание вне ритуала нежелательно, может привести к беде. Именно этим можно объяснить запрет класть буханку хлеба на стол перевернутой, т. е. нижней коркой вверх.

Ситуация переворачивания появляется и в быличках о колдунах (№ 329), в родинном обряде (чтоб дальше не рождались девочки), в свадебном (чтоб обезвредить колдуна), в обрядах защиты от града и т. д. Во всех этих случаях переворачивание «есть действие, включающееся в более широкую семантическую и семиотическую сферу действий преобразования, превращения, метаморфозы, принятия иного обличья, перехода из одного состояния в другое, наконец, в сферу общения «этого света» с «тем светом» (там же: 126).

Смерть понимается как переход из этого мира в иной, и, чтобы перейти в него, надо преодолеть определенный путь. В выражении собираться/отправляться в последний путь — эвфемизме глагола умирать — исконно имелся в виду отнюдь не путь на кладбище, а путь в мир предков. И сейчас иногда глубокие старики готовятся к этому пути. Развернутое описание таких приготовлений имеется в быличке № 42.

Очень важно при похоронах обеспечить все потребности покойного на первое время его пребывания в ином мире: одеть и обуть его по ритуалу, на поминках оставить ему еду и питье. Если это не выполнено или выполнено неточно, умерший может явиться с претензией, что ему холодно, голодно или ему чего-то недостает (№ 4, 45, 46, 47). Его просьбы надо выполнить. Например, недостающую деталь одежды необходимо передать с другим покойником, положив предмет в его гроб (№46, 47).

Покойник-предок может знаменовать свое незримое присутствие каким-либо знаком, «заметкой», например перемещением подушки на кровати, как в быличке № 15. Мотив общения предков с миром живых через «заметки», следы часто уже полустерт. Например, в тексте № 16 явно речь идет о следах, оставленных умершим на камне, и в рассказе должно быть продолжение — контакт умершей матери с дочерью через следы на камне и воду, которая накапливается в этих отпечатках следов.

Умершие могут обнаруживать себя какими-нибудь необычными явлениями в быту — стуками, скрипом, шорохами и т. и. (№,4, 35, 39 и др.). Отражение в зеркале, в воде—также одна из форм явления умершего (например, №41), потому что поверхность воды, как и поверхность земли, - граница двух миров, и в ней, как и в зеркале, отражается иной, перевернутый, «левый» мир. Именно поэтому существует обычай завешивать зеркало, если в доме покойник.

Умершие возвращаются в этот мир с целью увести за собой живых, так как у них «есть зависть какая-то» (№ 11). Еще один мотив появления привидения — это предвестие чьей-либо смерти или каких-либо других значимых событий. В этом смысле очень выразительна быличка, где покойник-старик пришел за своей старухой-женой звать ее на тот свет в сторожа, и они обсуждали бытовые детали потусторонней жизни: в чем на работу ходить, что нужно из белья, одежды, (№ 43). Старуха вскоре умерла. В тексте № 10 Егорушка, которому явилась «бабка померлая», скоро сам был зарезан.

Чаще всего умершие являются в сновидениях, которые в традиционном народном сознании воспринимаются как определенная мифологическая реальность. Мотив вещего сна известен практически всем народам.

Главный персонаж в этих вещих снах — предки. Явившиеся во сне предки могут не только предвещать смерть, но «заманивать» живых, стараться увести их за собой. Например, в быличке № 40, явившиеся во сне отец, мать и тетка звали женщину лечь вместе с ними. Но она отказалась, осталась вместе с сыном, и именно поэтому, как говорится в быличке, при пожаре, случившемся вскоре после этого вещего сна, сгорело все, осталась только она с сыном. «А если б я пошла к ним, так и я сгорела б», — резюмирует рассказчица.

Но столь распространенный мотив предвещания привидением-предком смерти или другого несчастья есть лишь остаток широкого спектра представлений о предке как о предопределителе судьбы человекам. В остаточном, свернутом виде мы видим это в быличках, где покойник-предок не только предсказывает смерть, но может распоряжаться и жизнью человека. Так, больной, которому все прочили смерть, на могиле матери просил ее о жизни и получил ее — выздоровел (№ 3).

Предок-рок, предсказатель судьбы предстает и в мотиве предопределения судьбы ребенка. Сообщить о судьбе ребенка может привидение покойника (№ 30), но чаще является образ обобщенного предка в виде старика, который нежданно-негаданно приходит невесть откуда: «пришел как-то в дом дедушка» (№ 32), «пришел старичок, посидел и говорит...» (№ 31) и т. п. Этот пришлый старичок говорит, когда, как, какой смертью в будущем умрет ребенок, и избежать этого невозможно. Родители даже заколотили колодец, в котором, по предсказанию, должна была утонуть девочка, когда ей исполнится 7 лет, глаз с нее не спускали, но в назначенный срок девочка все-таки умерла на крышке заколоченного колодца (№ 31).

Универсальность мотива рока, судьбы легко увидеть, обратившись к мифологии различных народов, например к античным мифам. В славянской традиции это, среди прочих персонажей Судьбы и Доли, — Род и Рожаницы, упоминания о которых есть в древнейших славянских памятниках. На связь с культом предков рода и потусторонним миром указывает их наименование, а с другой стороны, это гении вегетации, плодородия. Эти образы славянской мифологии находят достаточно четкие аналогии в древнейших мифологических традициях, з частности в минойско-микенском культе Двух Владычиц и Владыки, в ханаанской (сиро-палестинской), финикийской, эллинской мифологиях и даже в древних охотничьих мифах Сибири — везде, где просматриваются дуалистические образы божеств или божеств двух поколений (Рыбаков 1981: 443—466).

Многочисленные былички о видениях покойников — лишь одна из сохранившихся форм проявления культа предков. Другая форма — это поверья и былички о домовом. Известно, что мировой мифологической традиции домашние пенаты онтологически предстают как души умерших, предки, которые не покидают полностью своего очага, но участвуют в жизни своих потомков, предопределяют их судьбу, нередко помогают им. Живущие же почитают предков, заботятся о них, должным образом снаряжают умерших для переправы в иной мир, в определенные дни поминают их, воздают им почести, поят, кормят их, приносят им жертвы и даже топят для них баню — «греют покойников». Известны родительские дни и у русских, например обычай посещать кладбище на Троицу; очень выразительны дни поминовения у поляков, белорусов (так называемые «деды»), у болгар. Существуют поверья о «дедках заплечных и бабках запечных», согласно которым мужской предок находится у человека на правом плечеи оберегает его; в христианстве это нашло отражение в образе ангела хранителя (ср. обычай плевать через левое плечо и запрет плевать в правую сторону). Предок по женской линии — это домовая хозяйка, «бабка запечная».

Домашний пенат, в славянской традиции — домовой и дворовой, имеет много черт предка-хранителя. Он может являться в облике старшего члена семьи, живого или умершего, он помогает в хозяйстве, предвещает несчастья и т. п. Слово, дедушка используется как табуистическое именование домового* оно обязательно в комплиментарных обращениях к домовому и дворовому, а к женскому персонажу — бабушка, матушка (например, № 84). В некоторых записях, сделанных в XIX в. встречается редкое именование домового словом навпа (или его трансформом павпа), которое этимологически связано с древнеславянским навь, навье 'покойник, мертвец'. В быличках, может совмещаться образ умершего (а любой умерший — уже «родитель», предок) и дворового или домового. В тексте № 26 погибший муж, которого горько оплакивала жена, приходил к ней в облике дворового (подробнее о домовом и дворовом см. в разделе «Народная демонология. Домовой и дворовой»).

Целый пласт быличек (связан с так называемыми «заложными» покойниками, т. е. умершими не естественной, не «своей» смертью. «Заложные» покойники — большая и важная подтема в общей мифологеме смерти. Представления о «заложных», как умерших не своей смертью, входят в большой комплекс мифологических представлений, связанных оппозицией, «свой» — «чужой». Умершие своей смертью почитались как предки, деды, родители, не своей (скоропостижной, насильственной, самоубийцы) —становились существами демонической, природы, что отражают и их наименования: блр. вупор, нечистик, полес, дводушник, двудомник, непритомник, пужайло, болг. вапер, лепир, ю.-слав. вовколак, върколак, укр. и ю.-рус. вурдалак и др. «Мертвенный канон» относит к заложным: «Иже покры вода и брань пожра, трус же яже объят и убийцы убиша и огнь попали; внезапу восхищенные, попаляемыя от молний, измерзшия мразом и всякою раною» (Зеленин 1916: 1). Представление «своей» смерти распространялось у славян на все живое: особым образом хоронили падший во время эпизоотии скот, для священных деревьев устанавливалось право на свою, «ветровую» смерть. «Заложные» становились опасными прежде всего потому, что они «не избыли своего века», т. е. не исчерпали своего жизненного времени и жизненных потенций, которые они после смерти могли обратить против живых. Самыми опасными в силу этого оказываются умершие дети, прежде всего те, которые не успели пройти обряд крещения, а также девушки, скончавшиеся незадолго до свадьбы. В народных представлениях те и другие могут превращаться в демонические персонажи — в русалок, шуликунов и т. п. (Зеленин 1916).

Среди «заложных» народная традиция особо выделяет самоубийц как тех, кто совершил тяжкий грех. Людей, наложивших на себя руки, нельзя хоронить на общем кладбище, их хоронят либо возле кладбища, вне кладбищенской ограды, либо на перекрестках дорог.² Самоубийцы не могут обрести покой, поэтому они особенно часто встают из могил (№34). Спасает от их появления лишь осиновый кол, забитый в могилу (№ 34). Кол должен быть именно осиновым, так как на осине повесился Иуда, и в этой детали мы видим отчетливое наслоение христианства. Привидения покойников-самоубийц особенно вредоносны для человека (№ 33), место, где было совершено самоубийство, проклято, там «кажется», «блазнит», «мерещится» (№ 36): то дом вдруг покажется с освещенными окнами, а в нем музыка играет (музыка — это бесовское), то кто-то поет или стонет на этом месте, то костер горит, и возле него кто-то сидит, то появляются и исчезают какие-то фигуры — и все это оказывается призрачным.

 

² Даже теперь можно видеть одинокие кресты возле дорог на могилах тех, кто погиб в дорожных катастрофах. Эти кресты свидетельствуют не просто о желании отметить место, где человек погиб. Их появление обусловлено глубинным, существующим на уровне. подсознания традиционным запретом хоронить погибшего «не своей смертьк» вместе с «почившими в Бозе».

 

Христианский компонент в поверьях о «заложных» покойниках очень велик. Он проявляется, в частности, в представлении, что души «заложных» поступают в распоряжение темных дьявольских сил, «на них дьяволы (черти, бесы) ездят, воду возят». В образной системе быличек этот мотив может расшифровываться с наивной конкретностью: женщина, в отсутствие которой повесился ее муж-пьяница, встречает мужиков на лошади, смотрит лошади в пасть и видит там своего мужа — «это дьявола ехали на нем» (№ 37).

В быличке № 38 к кузнецу приезжает человек и просит подковать коней, а у коней ноги человеческие: «это, видно, черт и приехал на утопленниках».

Мир темных сил заинтересован в «заложных» покойниках, черти стремятся довести человека до самоубийства и тем самым заполучить его душу. Для этого они могут прибегать и к обману, оговору (№ 289).

Представления о дьявольской, нечистой природе умерших неестественной смертью, особенно утопленников, — очень живучий элемент традиционных народных представлений, роль которых особенно возрастает в смутные времена истории. Когда был убит «старец» Григорий Распутин 30 декабря 1916 года, тело его, как известно, было найдено лишь спустя несколько дней подо льдом Невы у Крестовского острова. В народе, считавшем Г. Распутина, любимца царствующей семьи, злым гением страны, а не пророком и мудрецом, ходил слух, что Распутин еще дышал, когда его бросили под лед Невы.

Это очень дажно, потому что он, таким образом, не может быть причислен к лику святых мучеников, так как утопленника нельзя канонизировать.

В мифологических рассказах Севера есть отзвуки поверий об особой опасности для людей покойников-колдунов, которых «поднимают лукавый и черт» (№325), о вампиризме. Так, самоубийц нельзя класть в чужую могилу, так как плохо будет тому покойнику, с которым его положили (№ 34).

В более южных районах славянского мира известен комплекс мрачных по содержанию быличек о вурдалаках и упырях — привидениях колдунов, самоубийц, которые встают из могил и пьют человеческую кровь. На Севере таких быличек практически нет, а образ упыря представлен в очень размытом виде, обычно под названием еретик. О том, что это весьма многозначное на Севере слово может обозначать вампира, говорит, например, отрывок из заговора от порчи и колдовства на свадьбе:

Заговорю я еретика,

Зубы, губы, глаза.

Ешь свое тело,

Пей свою кровь (Пек., Печ., 1988 — Карг. Латв. ун-та).

По многим мотивам, связанным со смертью и вхождением в мир теней, с упырем объединяется колдун. Царство пред ков— это сакральный мир, отторгающий от себя нечистое, вредоносное. Поэтому, чтобы перейти в мир иной, колдун должен передать кому-либо из живых свои колдовские знания и помощников, т. е. «сдать бесей (чертей, маленьких и т. д.)» (№ 305,325, 326 и др.). Смерть колдуна требует определенных ритуалов — надо снять конек с крыши, разобрать потолок и др. (№ 324 и др.). Привидения колдунов так же, как и «заложных» покойников, беспокоят людей, пока в могилу не будет забит осиновый кол (подробнее см. раздел «Магия и колдовство»).

Народная фантазия строит образ потустороннего мира по образу мира обыденного: умершие так же, как и живые, могут испытывать чувства голода и холода, они нуждаются в еде и питье, для них топят баню. В уже упоминавшихся быличках (№ 43, 47) речь шла о работе на том свете, о свадьбе.

Былички, повествующие о контакте между реальным и ирреальным мирами, однотипны в том смысле, что в них рассказывается о посещениях этого мира умершими. Лишь иногда встречается мотив посещения людьми того света. Мотив этот достаточно древен и имеет широкий межэтнический ареал распространения. Ярким воплощением этого мотива является, например, греческий миф об Орфее и Эвридике. В славянском фольклоре имеются так называемые сны-«обмирания», в которых говорится о том, что человек как бы посещает иной мир. Сначала человек обычно получает предуведомление во сне послом с того света или Богом о предстоящем обмирании, а затем засыпает на достаточно длительный срок — 3, 5, 7 или 12 дней, и во время этого сна-«обмирания» попадает в загробный мир, где наблюдает мучения грешников. Описания мучений являются, как правило, целенаправленными и преследуют назидательные цели. Например, в быличке, записанной в Полесье (село Дубровица, 1975 г.) экспедицией Института славяноведения и балканистики АН СССР, мучения конкретизированы с ориентацией на грех колдовства: женщины мучились рвотой молоком — это те ведьмы, которые отнимали у коров молоко; крутили солому те, кто делал заломы на полях, месили кровавое тесто те, кто умертвил младенцев во чреве и т. д. (Толстые 1979). Путешествующий может встретить в загробном мире своих родственников, узнать дату своей смерти, но он там лишь сторонний наблюдатель.

В публикуемых материалах к этому жанру может быть причислена быличка № 44. В ней заснувшая женщина, вскарабкавшись по какой-то лестнице, встречает некую покойную Лизу — свою родственницу или знакомую, видит толпу теней, это «наказанные проходят», она знает, что будет также «муки отбывать». И, хотя в быличке нет развернутого повествования о муках грешников и она не содержит всех композиционных элементов жанра «обмирания», ценность ее достаточно велика ввиду редкости быличек о снах-«обмираниях», особенно на Севере.

Тексты «обмирания» повествовательного характера имеют аналогии в духовных стихах и вместе с последними генетически связаны с апокрифической литературой, причем с такими древними текстами, как «Хождение Богородицы по мукам» и «Сон Богородицы» (Срезневский 1863: 551; Апокрифические молитвы... 1878).

Как уже было сказано, былички, связанные с миром умерших и культом предков, сохраняются в народной мифологической и фольклорной традиции очень устойчиво. Свидетельство этому — былички, построенные по традиционной сюжетной канве, но наполненные вполне современным содержанием. В них действие происходит в наши дни, упоминаются реалии нашей жизни, (вокзал, ресторан, призыв в армию, авария на транспорте), значимые и трагичные для всего народа события, например, война в Афганистане (№ 47, 48). Основной же мифологический мотив древен: изоморфность реального и ирреального миров, контакты между ними.

 

ПРОКЛЯТЫЕ И ОБМЕНЕННЫЕ

Значительный комплекс быличек связан с темой проклятия и похищения вследствие этого нечистой и невидимой силой людей или скотины. В этом сюжетном комплексе переплетается* ряд мотивов, что указывает, с одной стороны, на древность сюжета, с другой — на многочисленные наслоения различных сюжетных пластов.

Ведущий мотив этой темы—представление о параллельном: существовании двух миров — обыденного мира людей и трансцендентного мира неведомой, нечистой силы, мира предков — и о взаимной проницаемости этих миров, о контактах между ними. В этом смысле былички о проклятых и обмененных находятся в тесной связи с быличками об умерших «родителях»-предках.

Завязка сюжета в быличках рассматриваемого цикла обычно связана с проклятием. Кто-то, чаще мать, проклинает, посылает к лешему или черту или просто ругает ребенка, реже — взрослого, и того уносит некая сила. Сбывшееся, реализованное в событии слово — древнейшее представление о тождестве предмета или явления и его имени или чувственно воспринимаемого образа (например, изображения в зеркале, отражения в воде, портрета и т. д.). Произнесение имени предмета или явления, а также воздействие на изображение предмета считалось равносильным воздействию на сам предмет. Это одна из универсалий мифологического мышления, значительно более древняя, чем библейское «вначале было слово». Эта универсалия является мифологической основой заговоров, на ней основаны: многие приемы магии, ее используют современные экстрасенсы.

Многие современные бранные выражения — к черту, черт побери, леший (или черт) тебя понеси, чтоб провалиться тебе (мне, ему...) сквозь землю, лопни твои (мои, его...) глаза и т. п. — старые клятвы или заклятия. Число заклятий с отрицательным смыслом, направленных на зло, больше, но есть аналогичные выражения и с положительным смыслом: здравствуй!, в добрый час, добрый путь, Бог в помощь и др. В народной традиции подобного рода речений сохранилось больше, они детальнее специализированы по ситуациям: море под коровой — приветствует входящий хозяйку, если она доит корову; лебеди летели или беленько — говорят тому, кто моет пол или стирает; спорынья в квашню — приветствие тому, кто ставит тесто и под.

На признании действенности заклятий основывается их запрет. Известны древнерусские поучения, направленные против клятв и божбы. Православие боролось с произнесением клятв-заклятий как с остатками язычества. Результатом явилось почти полное отсутствие сквернословия в русской деревне. К сожалению, в настоящее время этот запрет перестал действовать, и традиция утеряна.

В быличках формы проклятий, приводящих к исчезновению людей, достаточно однотипны и содержат упоминание имени черта, сатаны, лешего: «а лешак тебя возьми (№ 56), «понеси тебя леший» (№49), «побери тебя черт» (№ 55) и т. п.; иногда з быличке просто говорится, что ребенка обругали (№ 50), прокляли (№ 55, 57, 71). В некоторых текстах завязка с проклятием опускается и просто повествуется о том, что ребенок ушел в лес; иногда взрослые, родители, видя, что он убегает в лес, зовут его, но он не возвращается (№ 65, 66).

В быличках редко бывает «привязка» сбывающегося проклятия к определенному моменту времени (см. например, № 58), но память народная хранит представления о таких особых, положительно или отрицательно маркированных моментах. Есть «несколько моментов в сутках — полночь и полдень, утренняя и вечерняя заря, а также неблагоприятные дни и периоды, в которые недобрые пожелания сбываются. Поверье это имеет глубокие исторические корни, в средние века на Руси среди прочих отреченных книг была и магическая роспись «О часъхъ добрыхъ и злыхъ» (Памятники отреченной русской литературы 1863: 382—384), где перечислялись все благоприятные и опасные часы суток и дни недели. Следы таких представлений сохраняются в языке: мы употребляем выражения: в добрый (недобрый) час, черный день; в говорах говорят: благая (т. е. плохая) минута (Пек.), пухлый час (Арх., Печ.) и т. п. Сейчас мы снова стали говорить о благоприятных и неблагоприятных для деятельности и здоровья человека днях, перечни таких дней даже печатаются в газетах, основой для таких раскладок являются физические и метеорологические условия, космические процессы, биоритмы человека и т. д.

«Прокленутые» люди оказываются в лесу. Лес —это царство лешего, но более глубокая мифологическая семантика леса — это запредельный, «тот» мир, поэтому люди, проведшие какое-то время в лесу, это те, кто побывал за гранью реально-то, за чертой, разделяющей миры. По народным представлениям, уведенные, оказавшиеся в лесу или «за лесом» — «такой же народ, как мы, только, говорят, он прокленутый» (№ 50); они существуют где-то рядом с людьми, но как бы в другой плоскости, в другом измерении.

Те, кто оказался в лесу, обычно не жалуются на плохое обращение: их кормят, детей балуют лакомствами, дают яблоки, конфеты (№ 51), приносят хлеб и даже суп (№ 53), укрывают в холод (№ 53). Другой вариант утоления голода для тех, кто в лесу, — зайти в любой дом и взять еду, оставленную без благословения (№ 52), иногда даже они пользуются магазином (№ 56), невидимо берут из сундуков то, что им потребно (№ 59). Дети часто стремятся обратно в лес после того, как их вернут к людям. Есть, однако, упоминания и о тяжелой жизни в лесу, даже об угрозе жизни уведенного (№ 57, 59).

Параллельно* с повествованиями о похищении людей существуют рассказы о пропаже скота — коров, телят, реже лошадей и овец.³ Причиной исчезновения могут быть, как и в случаях с людьми, проклятия, ругань, а также нарушения запретов, несоблюдение пастухом условий «отпуска». Пропавшая скотина может находиться где-то рядом, но быть невидимой для хозяев (№ 68), появляться и снова исчезать. Те, кто похищает коров, заботятся о них, доят (№ 50). При выполнении определенных магических действий скотина обычно возвращается, но может пропасть и навсегда.

³ Былички о пропаже скота помещены преимущественно в раздел «Магия: колдовство и гадания», поскольку центром повествования в них является, как правило, колдун и его магические действия, а также в раздел «Народная демонология. Леший», так как пропажа скота связывается именно с лешим.

 

Кто же уводит в лес «проклёнутых» и скотину? В некоторых быличках прямо называется леший, вольный (№ 54, 59). Есть и косвенные указания на лешего: мальчик в лесу весь мохом оброс, одежда у уведенного зеленая, как и у лешего (№55,57); при попытке выручить ребенка поднимается сильный ветер и шумит лес, как и при появлении лешего (№ 56); береза хлещет отца, который ищет ребенка (№ 56) и т. п. Иногда как замена лешему похитителями считаются шишки, т. е. черти (№ 51, 57). Скотину уводит чаще всего леший.

Однако в текстах быличек просматривается и другой, более глубинный пласт представлений. Неоднократны свидетельства того, что с уведенными детьми в лесу общаются их предки: Нюра Евланова узнала в том, кто водил ее, своего покойного дедушку (№ 56); Сергей Зеленцов, уже вернувшись домой, просится обратно в лес, ибо там его «дожидают дедушка и бабушка», уже давно умершие (№ 55).

Очевидно, что в быличках произошло совмещение двух мифологических пластов — культа предков, мотива посещения того света и поверий о локальных и стихийных пенатах (в данном случае о лешем). Этим объясняется возможная двойственность в сюжете, алогизмы в сюжете былички, амбивалентность неведомой силы по отношению к жертве, так как мифологический предок обычно благодетелен к человеку, леший же враждебен. Особенно непосредственное отношение имеет леший к скоту, ибо он является хозяином, распорядителем, мифологическим пастухом как диких зверей, так и домашнего скота.

Проклятые и уведенные в лес дичают: разучиваются говорить, обрастают мхом, даже кусаются, как, например, в быличках № 57, 58; они убегают, когда их зовут к себе люди. Оказавшиеся за чертой реальности приобретают черты и свойства ирреального мира: появляются и исчезают, становясь невидимыми, их «как ветром уносит», их не догнать даже на лошади (№55).

Неярко, но высвечивается в быличках современных записей еще один древнейший мотив взаимопроницаемости миров — сожительство человека с нечистой силой.