О змеях, поклонении стихиям, кладах

И ДРУГИЕ

(разного содержания)

В подборку текстов этого раздела включено ограниченное число повествований, но значительную их часть объединяет большая хронологическая глубина, просматривающаяся в их содержании. Эти тексты уводят нас почти к истокам мифологического сознания, когда правящими миром силами почитались стихии, природные объекты и явления — вода, земля, камни, гром и др. В текстах отчетливо проявляется культ воды, которую нельзя обидеть, обругать (№ 400), потревожить во время отдыха (№ 398); вода обладает животворящей силой (№ 399). Указанные тексты обнаруживают отношение к воде непосредственно как к сакральному объекту, хотя о магической силе воды Неоднократно шла речь в быличках на тему магии и колдовства.

Тема почитания воды уже звучала в быличке № 332, но в ней она представлена в «перевернутом», трансформированном с позиций христианства виде: еще во времена полигамных отношений брачные союзы совершались у воды — «и брака у нихъ не бываша, но умыкиваху у воды д ѣ виця» (Повесть временных лег 1950: 15), позже освящались у источников, рек и озер; в быличке же древний языческий обычай связан с вмешательством колдуна и становится смешным неприличным действием.

Небезынтересно отметить, что в советское время, когда общество отказалось от церковного брака, в народе подсознательно возродились обычай, имеющие непосредственную связь с далеким языческим прошлым. Новобрачные пары, обычно вместе с гостями, или, как сказали бы раньше, всем свадебным поездом, на машинах или пешком приближаются к вечному огню в память погибших, к памятнику какому-нибудь деятелю или герою, к фонтану и т. д. За простым, казалось бы, желанием сфотографироваться на фоне местной достопримечательности скрывается неосознанное, рожденное глубинной генетической памятью желание освятить свой брак, соприкоснувшись со стихиями огня, воды, с миром предков.

Сакрализация камней проявляется в приписывании им свойства расти (№ 402). Представление об этом устойчиво сохраняется во многих районах Севера. В тексте № 401 человек был наказан за то, что разбил и переместил камень.

Глубинные мифологические воззрения на основы мирозданья, стихии, самого человека стерты, размыты временем, поэтому содержащие их тексты обычно кратки и отрывочны, но несколько слов в них могут указывать на целый комплекс представлений, характеризующих духовный мир наших предков. Так, в маленьком тексте — «Не тронь лягушку, это старые люди. Погляди, у них пять пальчиков. Лягушку убьешь — мать умрет» (Новг., Батецк., Черная, 1988) — содержится представление о переселении душ умерших в животных.

Легенда о змее из озера Игорь и другие тексты о змеях отражают очень древний мотив змея как олицетворения злой силы, представленный почти во всех мифологиях.

Мифологический змей — это хтоническое существо, связанное с подземным миром, что проявляется в легенде в описании жилища змея. Представление о связи змея с подземными богатствами (ср. сказы Бажова) нашло свое проявление в легенде в виде упоминания о разноцветных камешках, которыми была выложена пещера — жилище чудовища. Эти камешки, очевидно, приносили богатство и благополучие, поскольку, по легенде, их клали под печь строящегося дома. Отразилась в легенде и функция змея как похитителя воды. В первоначальных вариантах мифа о змее он отнимает, «запирает», воду, следовательно, лишает людей урожая, приплода скота. В этом смысле змей выступает как главный антагонист верховного божества. Чтобы вернуть влагу и плодородие, человеку приходится вступать в борьбу со змеем. Мотив змееборства представлен и в публикуемой легенде. Он знаком и античной мифологии (легенда о Лаокооне, Персее и Андромеде и др.), русским былинам (борьба со Змеем-Горынычем), некоторым древним повестям и сказаниям, в частности Житию Феодора Тирона, часть текста которого приведена далее (с. 188—191).

Упоминание в легенде князя Игоря следует рассматривать как позднейшее наслоение литературного происхождения, хотя на Новгородчине обнаруживаются следы глубокой исторической старины. Так, членам экспедиции, в 1976 г. был указан Юриков холм, курган, первоначальное название которого, вероятно, Рюриков. Происхождение княгини Ольги из Северо-Западной Руси (Псковские земли), что подтверждено историческими источниками, в народном сознании приблизило к Северу и ее супруга князя Игоря.

Хтоническая природа мифологической змеи видна во всем цикле текстов о змеях. Осенью в день Воздвиженья креста Господня змеи уходят в землю (№ 383, 385, 389), при этом они могут затащить под землю человека, который нарушил запрет и пошел в лес в этот день (№ 389), есть у змей и свой «царь-бог» (№ 388).

День Воздвиженья креста в народе обычно именуется как Здвиженье (№ 388, 389)_, Здвижев день (№ 387). В таком произношении отразилось не только фонетическое упрощение, но и народное переосмысление слова, которое оказалось связанным с понятием перемещения зверей и особенно змей на зиму—они «сдвигаются», уходят.

Рассказ о кобре, которая всюду следовала за солдатом, свела его в могилу, а затем и сама умерла от тоски (№ 390), принадлежит к почти универсальному по распространению сюжету о превращении людей в змей и о любви между человеком и змееподобным существом.

Сюжеты о змеях наиболее часты в Новгородской области, отчасти Псковской, Тверской, т. е. в западной части северного региона. Как уже отмечалось, именно в этих местах домашний пенат предстает в облике змея. По «змеиным» сюжетам указанные области смыкаются с балтийским регионом (в мифологии литовцев и латышей змее принадлежит очень большая роль) и с Польшей, где сохранены повествования о легендарном Краке, который победил змея-дракона, жившего на горе и пожиравшего людей и скот (ср. легенду о змее из озера Игорь, также требовавшем себе прокорма), и основал замок Вавель (Иваягов, Топоров 1974: 175). В современном Кракове у стен Вавеля стоит изображение этого змея Смока (Smok wawelski), который периодически изрыгает дым и огонь, что вызывает восторг детей и туристов.

Сближение по мифологии змеи районов Северо-Запада России с балтийским и западнославянским ареалами может быть принято во внимание при уточнении этногенеза славянского племени кривичей, которых, по последним данным разных наук—лингвистики, археологии, этнографии, все чаще объединяют с западными славянами.

Рассказы о кладах в целом не характерны для Севера, встречаются они опять-таки преимущественно в Новгородской земле. Мотивы, обнаруживающиеся в рассказах о кладах, достаточно трададионны: клады появляются в нечистых местах, например, там, где похоронены умершие неестественной смертью (№ 394), их стерегут нечистые силы («привиждения» — № 395), страшные животные (№. 394) клады могут являться в виде животных — собаки (№ 395), мертвой собаки (№ 394); их ищут в день Ивана Купалы (№ 395); при нарушении каких-либо условий клад исчезает (№ 394).

Тема кладов и кладоискательства устойчиво сохраняется на северо-западе региона отчасти потому, что это район с большой глубиной исторической и мифологической памяти. Но мотив кладов поддерживается также фактами относительно недавней истории края. В начале XVII в. в Смутное время и время польско-литовской интервенции по Новгородским землям проходила граница проникновения отрядов польско-литовского войска. Уходя от них, русские купцы и зажиточные крестьяне закапывали деньги и драгоценности. Часть этих кладов сохранилась, и их находили в более позднее время, находят иногда и сейчас. Так, члены диалектологической экспедиции Петербургского (тогда Ленинградского) университета в 1972 г. в Вытегорском районе Вологодской области видели в крестьянской семье клад серебряных монет времен Ивана Грозного весом в 1,5—2 кг, который хозяева летом того же года выкопали у себя в огороде. Он состоял из кованых серебряных монет неправильной округлой формы с изображением Георгия Победоносца с копьем в руке (откуда и название копейка) и надписью на одной стороне: «Великий князь Иван Васильевич», на другой «Осподарь всеа Руси».⁴ Были в нем и монеты, выпущенные в Великом Новгороде, очевидно, еще до присоединения его к Москве. Мифологические рассказы о кладах нередко переплетаются с легендарными, о чем пишет и Н. А. Криничная, подготовившая издание «Северные предания» (Л., 1978. С. 20).

⁴ Надписи приведены с упрощением графики

В публикуемых текстах нашла отражение персонификация некоторых понятий, связанных с болезнями, недомоганиями, бедностью. В тексте № 393 это персонифицированная Нужда, в текстах № 396 и 397 — персонификация недугов, которые могут появиться у ребенка, если нарушить запрет не ставить и не сажать его на стол — Упиры и Столоватик. Такого рода персонификации весьма значимы в мифологической традиции: они являются потенциальным источником появления новых мифологических персонажей. Например, слово памха в северо-западных районах Севера имеет значение 'болезнь, немочь' (Лен.), 'повальная болезнь, эпидемия', 'слабость', 'беда, напасть' (Новг., Лен.). Вместе с тем несомненна мифологизация слова в таких контекстах, как «Памхи, нечистая сила. Памхи носят, так это ругаются: чтоб тебя памхи унесли. А идолы это» (Нов., Пест. —КСРНГ).

Особенно часто персонифицируются понятия, обозначающие то, что неблагоприятно для человека, то, что связано с его судьбой, долей. Например, у славян, в частности у украинцев, получили статус персонифицированных мифологических образов «злые», т. е. неблагоприятные, дни, когда могут случаться всякие неприятности (ср. современные представления о неблагоприятных в геофизическом и геомагнитном отношении днях, о чем уже шла речь ранее). Персонифицированные злыдни ← злы(е) дни приносят с собой вечную нужду и беды. Они сидят под печкой, но, выходя оттуда, суются во все хозяйственные дела, забирая и портя добро: в горшки с едой могут подсыпать песка, в молоко долить воды, крадут яйца у кур и под. (Сегпу 1893; Sumcow 1891; Срезневский 1890; Niederle 1924). Слово злыдень 'злой человек' образовалось, вероятно, как форма единственного числа от злыдни: злы(е) дни→злыдни→злыдень.

В указанных текстах (№ 396, 397) обращает на себя внимание мотив сакрализации стола. Стол, как и печь, — это главные предметы в крестьянской избе. Говорят «стол — престол»; он должен определенным образом и в определенном месте располагаться в избе, на нем режут хлеб, на него нельзя класть шапку и т. д.