Наталия николаевна ильина вячеслав васильевич Фомин андрей николаевич сахаров аполлон Григорьевич кузьмин лидия павловна грот сергей вячеславович перевезенцев

Наталия Николаевна Ильина Вячеслав Васильевич Фомин Андрей Николаевич Сахаров Аполлон Григорьевич Кузьмин Лидия Павловна Грот Сергей Вячеславович Перевезенцев

Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1

 

Изгнание норманов из русской истории – 1

 

 

Изгнание норманнов из русской истории.

М.: Русская панорама, 2010

 

Оглавление

 

Оглавление

Сахаров А.Н., Фомин В.В. Слово к читателю

Обзор развития норманистской теории с позиций антинорманизма

Ильина Н.Н. Изгнание норманнов. Очередная задача русской исторической науки

Краткая биография Н.Н. Ильиной

Вступление

Глава первая. Призвание варягов

Глава вторая. Кто были варяги?

Глава третья. Новая власть и быт славян

Глава четвёртая. Славяне Варяжского моря

Глава пятая. Русь и руотси

Глава шестая. Пороги Днепра

Глава седьмая. Бертинская летопись

Глава восьмая. Южная Русь

Глава девятая. Норманны и Приладожье

Глава десятая. Ложное воззрение на древних славян

Глава одиннадцатая. Славяне на русской равнине

Глава двенадцатая. Пути к иноземцам

Глава тринадцатая. Духовные силы русской древности

Глава четырнадцатая. Мистерия жизни и культ природы

Глава пятнадцатая. Русалии и русалка

Глава шестнадцатая. Обрядовая песня

Глава семнадцатая. Русь

Заключение

Кузьмин А.Г. Тайны рождения русского народа

Часть первая. Этническая природа варягов

Глава первая. Разные версии летописей о начале руси

Глава вторая. «Варяги» русских источников

Глава третья. «Варяги» иностранных источников

Часть вторая. Этноним "Русь" от Балтики до Меотиды

Глава первая. Сведения о Причерноморской и Салтовской Руси

Глава вторая. Сведения о Балтийской Руси

Часть третья. Становление древнерусской цивилизации

Глава первая. Следы взаимодействия Приднепровской Руси с Прибалтикой и Причерноморьем

Глава вторая. Имена социальной верхушки древнерусского государства

Глава третья. Внутреннее и внешнее положение руси в IX‑X вв.

Сахаров А.Н. Рюрик, варяги и судьбы российской государственности

Грот Л.П. Утопические истоки норманизма: мифы о гипербореях и рудбекианизм

Фомин В.В. Варяго‑русский вопрос и некоторые аспекты его историографии

Глава первая. Фальшивый старт норманской теории

Глава вторая. Как норманисты‑«словопроизводители» дискредитировали лингвистику

Глава третья. Почему норманисты изгоняют Синеуса и Трувора из русской истории?

Глава четвёртая. «Откуда есть пошла Русская земля»

Глава пятая. Зачем историку нужно знать историографию?

С.В. Перевезенцев. Летописец земли русской (очерк‑воспоминание памяти Аполлона Григорьевича Кузьмина)

Список сокращений

 

 

Сахаров А.Н., Фомин В.В. Слово к читателю

 

Вашему вниманию предлагается вступление к книге "Изгнание норманнов из русской истории", написанное историками А.Н. Сахаровым и В.В. Фоминым.

В данном тексте даётся краткий обзор развития норманистской теории происхождения варягов и Русского государства и приводятся аргументы против норманнской теории. Так же рекомендуем вам посмотреть (имеется расшифровка) передачу "Час истины" с этими же учёными, посвящённую вопросам происхождения варягов.

‑‑‑

 

Ильина Н.Н. Изгнание норманнов. Очередная задача русской исторической науки

 

Вступление

 

В эти горькие дни, в эти страшные дни, переживаемые Россией[1], наша мысль уводит нас в дали прошлого. Мы ищем в забытых, но незабвенных веках, в ушедшей, но и теперь трепещущей в нас жизни основу былой русской славы и верный путь к ее новым лучам.

Вокруг нас разрушение... и мы хотим узнать, как строилось то, что мы так плохо берегли. Мы хотим узнать, как началось наше государство и, минуя недавние века, допрашиваем IX век о тайнах рождения России.

Многое говорят историки про эту пору нашей жизни, но они разно рисуют и разно объясняют события тех давних времен. Мы готовы им верить... однако все принять, значит не принять ничего: выводы одного исследователя слишком часто исключают то, что выдается за истину другим. Надо судить и выбирать. И прежде всего надо осознать свое право на такой суд и на такой выбор.

История моей родины есть моя история, и тот, кто пишет книгу о моей стране, пишет книгу обо мне самом, читателе этой книги. Душа человека не образуется одними впечатлениями его короткой жизни, она хранит в себе наследие отцов, тени их чувств и размышлений, звучание их песен и вздохи их молитв. Душа в глубине своей помнит это далекое прошлое, и кто скажет, в какой мере ее переживания и ее дела исходят из глубинной памяти сердца? Историк моей родины говорит и обо мне, малой части ее, и это одно уже дает мне право не только ему верить, но и судить об его суждениях.

Нельзя забывать и того, что знание минувших лет создают не одни историки. Его творит народ в преданиях, былинах, песнях, его творит просвещенная часть народа в своих общих воззрениях на мир и человека и в размышлениях о протекших летах. «История ‑ наука не точная, не математика. Она подвижна и изменчива, как сама жизнь»[2]. Исследователем прошлого всегда руководят те или другие народные силы; они воспитывают его, дают исходные точки его изысканиям, направляют его труд, а нередко и сбивают его с верного пути. История есть воспоминание всего народа о самом себе, и поэтому каждый волею или неволей участвует в ее создании. И чем сознательнее это участие, чем больше мысли и любви отдается работе воспоминания, тем глубже самопознание народа. Чем живее общение между учеными историками и всем обществом, с которым они делятся своим знанием, тем плодотворнее и безошибочнее идет дело исторической науки.

Конечно, читатель должен быть скромным. Вникая в исторические проблемы, пусть не думает он, что возможно найти их решение вне научной работы. Но выводы историка ‑ «не догматы», и каждый смеет их проверить своими познаниями, остротой своей исторической памяти, силою своего разума и духовным ведением своей души.

Рассмотрим же суждения исследователей старины, изучавших былые дни нашей жизни, те дни, к которым относят обычно рождение России. Рассудим, что следует принять в этих учениях как слово правды, что должно отбросить как необоснованное мнение или призрачный факт. Возьмем и на себя труд воспоминания о нашем далеком прошлом, которое стало таким близким и дорогим для нас в эти темные дни.

 

 

Глава пятая. Русь и руотси

 

Соображения, доказывающие, что призванные варяги были норманнами, относятся, конечно, к существенной части норманской теории. Но не в них ее главное основание. На равнинах нашей страны во второй половине IX века известен целый народ под именем «русь», обладавший военной силой и политическим значением. Из летописи и из других источников мы узнаем, что русы покоряют другие племена, идут походом на Византию, организуют объединяемые ими земли; они же нападают на берега Черного и Каспийского морей. Призвание варягов могло быть эпизодическим деянием Новгородского севера[85], но дела Руси ‑ это дела государственного образования, объединяющего север и юг, дела, которыми русский народ укреплял свое независимое бытие среди соседних народов и упорядочивал политические и торговые связи с ними; военные подвиги Руси заставили чужеземцев считаться с ней как с грозной силой. Ввиду всего этого, понятно, что скандинавство русов, объясняющее и скандинавство призванных варягов, ‑ есть тот камень, на котором зиждется норманская теория. Суждение, что норманны создали Русское государство, предполагает в своей основе суждение, что русь ‑ скандинавский народ.

 

Основное положение норманской теории можно разложить на три части:

1. Имя Русь ‑ иноземное, шведско‑финское по своему происхождению;

2. Язык Руси ‑ норманский (шведский) язык;

3. Русы ‑ шведское племя. Эти три суждения опираются на три доказательства: одно из них сопоставляет имя Русь с финским словом Руотси, другое указывает на иноземные названия днепровских порогов, третье основано на известии, помещенном в германских летописях.

Знаменитый в истории норманского учения аргумент «Руотси» утверждается на созвучности или, точнее, на звуковом сходстве в словах «Руотси» и «Русь»: финны называют шведов руотси, и это название, говорят норманисты, перешло к славянам в форме русь, подобно тому, как финское суоми превратилось в русское сумь; само же руотси возникло или от названия упландского берега в Швеции Рослаген, или от племени росов в Рослагене[86].

Мысль об иноземном происхождении имени Русь следует за другим суждением: форма Русь, якобы не славянская, и потому ее зарождение надо искать у другой народности.

На это мнение не дает своего согласия известный славист академик Ламанский: нет никакого основания считать форму русь чуждой нашему и вообще славянскому языку, ей подобны формы серебь, волынь и многие другие. Формы ‑ лидь, весь, ямь образовались по аналогии с формами серебь, волынь, а не наоборот. Существует в нашем языке целый ряд имен женского рода на «ь», имеющих собирательное значение: знать, владь (волосы), молодь, пыль, чернь, челядь, жить (да подвижится земная жить страхом ‑ Григорий Богослов, перевод XI в.)[87]. Норманистам возражает и Гедеонов: «На странное заявление Куника (Beruf. 48‑86) относительно предполагаемого им неславянства формы имени Русь я скажу только, что это имя составлено по первообразу и следует лингвистическим законам простых собирательных, грамматической формы, принадлежащей к древнейшему слою языков»[88].

Приведенных доводов достаточно для того, чтобы попытаться найти начало слова «Русь» в славянском языке или в тех лингвистических формах, которые послужили для него основой. Объяснение своему достоянию следует искать прежде всего у себя, и лишь при неудаче на этом пути допустимо избирать пути иные. Норманисты поступают иначе: слишком часто они начинают поиски «за морем» у иноплеменников и кончают их там же.

Итак, исходную мысль доказательства «Руотси» нельзя признать общепризнанной истиной. Дальнейшие затруднения норманской школы состоят в том, что грамматическая форма имени «Русь», одинаковая в единственном и во множественном числе, неизвестна в племенных именах Скандинавии, а лингвистическая связь между Русью, Руотси и Рослагеном ‑ сомнительна[89]. Наконец, для того чтобы оправдать самый аргумент, необходимо разрешить задачу неразрешимую ‑ найти русь среди скандинавских племен.

 

Соображения о Рослагене оказались мало убедительными даже для норманистов. Этим именем стала называться лишь в XIII веке приморская область южной Швеции, населенная общинами родсов, т. е. гребцов, которые никакого отношения ни к имени, ни к племени русов не имели. Погодин отказался от «Рослагена» и признал, что «Руотси» есть случайное созвучие с Русью»[90]. Куник, которому это злополучное Руотси послужило для обоснования норманской гипотезы в его большом историческом труде «Призвание шведских родсов финнами и славянами», позднее сделал такое признание: «Г. Гедеонов и другие совершенно справедливо требуют от норманской школы, чтобы она, обанкротившись со своим Рослагеном, позаботилась вновь открыть природных шведских россов»[91]. Однако в Швеции росов не нашли, несмотря на многолетние поиски. Куник предложил догадку, что имя Росы произошло от гото‑шведской формы Hrods, звучащей в названии готов III века Hredhgot'ами; название это, сохраненное в северном эпосе, было будто бы когда‑то перенесено на шведских готов; но догадка Куника также предполагает в Швеции никем не найденное племя с именем, однозвучным имени Руси[92].

Малоубедительное доказательство, обозначаемое словом «Руотси», продолжает, однако, жить в исторической науке. По мнению Шахматова, «главным и в полном смысле решающим доводом (в пользу норманской теории) является то, что до сих пор «Русью» называют Скандинавию западные финны»[93]. Так думают и ныне многие сторонники норманской школы.

Согласимся и мы, на время, признать правильным неудавшееся объяснение слова «Русь» из финского языка: неприемлемость доводов «Руотси» станет тогда вполне очевидной.

В самом деле, ценность того или другого лингвистического вывода для исторического исследования может быть и должна быть проверена сопоставлением его с явлениями жизни: верное соображение о том или другом названии призвано содействовать объяснению тех явлений, которые с этим названием связаны.

Посмотрим, насколько велика объясняющая сила аргумента «Руотси».

К имени Руси относится ряд древних известий. Вооруженные открытием, что «Русь» и «Руотси» однозначны и обозначают шведов, мы будем соответственным образом понимать эти известия и объяснять их.

 

1. Славяне и до, и после призвания князей знали шведов и называли их ‑ свей (летопись). Шведы никогда и нигде не называли русью шведское племя, не называли они так и Русское государство (северная письменность). Финны называют шведов «руотси» (русью?), а славян ‑ «венелайнен» (венды).

2. Славяне призывали варягов‑русь (летопись), т. е. руотси, т. е. шведов?

3. Славяне Киевского края, а позднее и славяне новгородские, называют себя русью (руотси? шведами?).

4. Послы из неизвестной страны, принятые франками за шведов, называли пославший их народ русью (т. е. руотси? шведами?) (Вертинская летопись).

 

Если мы сопоставим все эти древние свидетельства, то события IX века предстанут перед нами в таком виде: славяне, которые издавна называли шведов свеями, стали их называть русью после того, как узнали, что так их называют финны (Варяги‑русь). Но когда шведы овладели славянами (русь = руотси ‑ шведы), то эти славяне приняли имя Руси, т. е. имя, обозначающее шведов, а для шведов возродили прежнее имя свеев. Финны перестали называть руотси (русью) шведов, покоривших славян, и применили к ним название венеды, издавна обозначавшее только славян. Между тем сами шведы приняли чуждое им название русь в чуждой им форме финского руотси[94].

Так, допущение однозначности Русь и Руотси превращает жизнь IX века поскольку она связана с русским именем, в цепь невозможностей, несообразных ни с психикой народов, уважающих свои имена, ни с существом исторических событий.

Ломоносов, со свойственной ему силой мысли и слова, отверг доказательство Руотси. В своей критике диссертации Миллера, где оно приводится ‑ тогда еще чуждое поискам шведского племени русь, ‑ он рассуждает так: «Не явно ли он показал здесь пристрастие к своим неосновательным догадкам полагая за основание оных такие вымыслы, которые чуть могут кому во сне привидеться? Пример англичан и франков, от него здесь присовокупленный не в подтверждение его вымысла, но в опровержение служит, ибо там побежденные от победителей имя себе получили, а здесь ни победители от побежденных, ни побежденные от победителей, но все ‑ от чухонцов»[95].

 

 

Примечания:

85. Шахматов («Разыскания о древнейших русских летописных сводах», 1908) указывает на сомнительность родства между Игорем и Рюриком и на загадочность происхождения Олега. Если у киевских князей нет родственной связи с Рюриком, то «призвание варягов» Новгородом не имеет к Киеву прямого отношения.

86. Schldtzer. Нестор. 179; Погодин. Исследования, замечания и лекции о русской истории. II. 151; Шахматов. Древнейшие судьбы русского племени. 50.

87. Ламанский. О славянах в Малой Азии, в Африке и в Испании. Исторические замечания. И. Русь. 39.

88. Гедеонов. Варяги и Русь. 426.

89. Тождеству Русь и Руотси мешает буква «т», а тождеству Руси и Рослагена ‑ две трети последнего слова.

90. Погодин. Г Гедеонов и его система происхождения варягов и руси. Записки императорской Академии наук. VI. 2. 6. 1865.

91. Куник. Замечания на книгу Гедеонова. Записки императорской Академии наук. VI. 2, с. 64.

92. Дорн. Каспий. 430.

93. Шахматов. Древнейшие судьбы русского племени. 50.

94. Ср.: Ломоносов у Забелина. История русской жизни с древнейших времен. I. 76; Гедеонов. Варяги и Русь. 398....

95. Ломоносов у Забелина. История русской жизни с древнейших времен. I. 76.

 

 

Глава шестая. Пороги Днепра

 

Некоторые сторонники норманской теории признают неудачу догадки о финно‑скандинавском начале в имени Руси. Но, говорят они, откуда бы ни происходило это название, в IX веке оно все же означало шведское племя ‑ ведь выражение «русский язык» даже X веке надо понимать, как язык норманский к этому обязывают названия днепровских порогов.

Второе из трех главных доказательств норманской теории основано на греческом источнике. В «Книге об управлении государством», написанной в середине X века (948‑952), византийский император Константин Багрянородный рассказывает о торговом походе русских купцов из Новгорода в Царьград Дойдя до описания переправы через днепровские пороги, автор книги сообщает их названия, причем оказывается, что все пороги, кроме двух, имеют два названия; одно из них всегда славянское, а другое как будто относится к другому языку, иноземному; но трудно решить, к какому именно, потому что названия записаны в искаженном виде. Называя пороги, император добавляет: «по‑славянски» перед славянским названием, «по‑русски» перед «иноземным».

 

Вот эти названия:

1‑й порог называется Несупи (Νεσσουπη), что значит по‑русски и по‑славянски «не спи».

2‑й порог называется по‑русски Улворси ('Ουλβορσἦ), по‑славянски Островунипрах ('Οστροβουνἰπραχ), что значит «островной порог».

3‑й порог зовется Геландри (Γελανδρἰ), что значит по‑славянски «шум порога».

4‑й порог называется по‑русски Айфар ('Αειφαρ), по‑славянски Неасит (Νεασἦτ), потому что пеликаны гнездятся на камнях этого порога.

5‑й порог называется по‑русски Варуфорос (Βαρονφορος), по‑славянски Вульнипрах (βουλνηπραχ), потому что он образует большой водоворот.

6‑й порог называется по‑русски Леанти(Λεαντἰ), по‑славянски Верутци (Βεροὗςη), что значит «бурление воды».

7‑й порог называется по‑русски Струкун (Στροὗχουν), по‑славянски Напрези (Ναπρεςη), что значит «малый порог».

 

Если мы займемся толкованиями этих названий, то очень скоро попадем в запутанную сеть лингвистических догадок. В самом деле, искаженность «русских» названий порогов в греческой передаче не дает возможности достоверно определить, из какого словаря они взяты, и, наоборот, делает возможным самые противоречивые мнения. Историки‑норманисты признают все русские имена скандинавскими, причисляя к этим русским названиям и общее имя 1‑го порога («не спи») и славянское Геландри ‑ гул (iадрый), по толкованию Гедеонова[96]. Иловайский делает попытку объяснить все русские названия из славянского языка (загадкой остается для него лишь Леанти) и заключает, что различие в русских и славянских именах объясняется различием двух славянских наречий[97]. Гедеонов раскрывает нормано‑финскую, но славянизированную основу в трех, четырех русских названиях порогов[98].

Между тем не в этих лингвистических выводах следует искать главный смысл и значение днепропорожского доказательства. В самом деле, примем условно норманское происхождение всех русских названий, кроме первого Несупи ‑ «не спи». Может ли этот факт сам по себе доказывать, что норманны основали Русское государство? Конечно, нет. Вспомним, что в течение более 200 лет нашей столицей был Санкт‑Петербург, город, который, несмотря на свое иноземное имя, заложен славянином, царем славянского народа. С исторической точки зрения не важно, все или не все пороги носят скандинавские имена: усвоение иноземных географических имен ‑ дело обычное, и ныне первый порог носит татарское или половецкое имя Кайдаксин[99]. В X веке южная Русь могла перенять имена порогов у норманских купцов, ездивших вместе с киевскими и новгородскими купцами по Днепру. Значит, соблазн исходит не из предполагаемого норманства имен, самого по себе, но из противопоставления русского и славянского языка.

Не надо забывать, однако, что в книге греческого императора слова «по‑ русски» не всегда связаны с «норманским» именем; ведь первый порог и по‑русски, и по‑славянски называется Несупи ‑ «не спи», что, конечно, противоречит догадке о норманстве русского языка. Тот же Константин Багрянородный называет однажды русскими киевских славян[100]. Русская летопись отождествляет русский и славянский языки: «Тем же словеньску языку учитель есть Павел, от него же языка и мы есме Русь: темже и нам Руси учитель есть Павел апостол, понеже учил есть язык словенеск и поставил есть епископа и наместника по себе Андроника словеньску языку. А словенеск язык и рускый один, от варяг бо прозвашася Русью, а первее быша словене; аще и поляне звахуся, но словеньская речь бе. Поляне же прозвашася занеже в поле седяху, язык словеньский бе им един»[101].

Противопоставление русского языка как языка иноземного местному, славянскому, уже ввиду этих свидетельств становится невозможным, и то различение, которое делает византийский император, гораздо проще объясняется бытовыми различиями между русичами Киевской области и словенами Новгородского края. Каждая из этих племенных групп называла пороги по‑своему; одна из них могла занять часть имен у иноземцев, другая ‑ сохранить славянские имена, и различие между русским и славянским языками есть, таким образом, различие двух наречий, различие племенное, а не народное. К тому же странно искать шведский язык на Руси в половине X века, если «норманны» уже при Олеге «ославянились» и поклонялись славянским богам[102]. К этому можно еще добавить, что все описание пути русско‑славянских торговых караванов, помещенное в «Книге об управлении государством», дает очень точное и яркое представление об исконной славянской торговле в области Днепра, отдельные черты которой сохранились в иных местностях России до наших дней. Осведомителем императора был, вероятно, новгородский славянин, что следует из особенностей речи («внешняя Русь», прах вместо порог), а также из довольно правильной записи славянских, т. е. новгородских названий. «Не мог же Константин, ‑ пишет Гедеонов, ‑ если он хотел сведений о норманской руси, обратиться к славянину»[103]. По словам этого осведомителя, торговые караваны направлялись из «внешней Руси», т. е. из Новгорода и из других славянских городов, и не имели отношения к скандинавским странам. Местом их встречи был Киев, куда из горных лесных областей доставлялись сплавом ладьи, срубленные зимою, и продавались русам, которые и оснащивали их. После этих приготовлений караван отплывал вниз по Днепру. Пройдя пороги, опасные и сами по себе, и ввиду возможных нападений печенегов, торговцы делали стоянку на острове Св. Георгия (Хортице) и, по славянскому религиозному обычаю, приносили в жертву божеству петухов, хлеб и масло, молились и гадали под священным дубом.

Но главный порок днепропорожского доказательства коренится в исключительности того факта, на который оно ссылается: двойные названия встречаются лишь в этом случае, эта двойственность, по выражению Гедеонова, есть лишь лингвистическая странность[104]. Аргумент опирается не на типичное явление жизни, не на правило или закон, но пробует обосноваться на явлении случайном. Делать общий исторический вывод из такого явления недопустимо.

 

 

Примечания:

96. Гедеонов. Варяги и Русь. 541.

97. Иловайский. Разыскания о начале Руси. 320....

98. Греческие 'Ουλβορσἦ, 'Αειφαρ, Βαρονφορος, Λεαντἰ могут иметь в основе полускандинавские, полуфинские Holmfors, Eber, Barafors, Gloende (Гедеонов. Варяги и Русь. 533).

99. Гедеонов. Варяги и Русь. 537. 541.

100. Niederle. Manuel de l'Antiquite Slave. I; L'Histoire. IX. 198‑207.

101. Полное собрание русских летописей. I. Лавр. 12. (по Радзивиловской летописи).

102....«а Ольга водивъше на роту и мужа его по руському закону, и кляшаяся оружи‑ем своим и Перунъм, богом своим, и Волосьмь, скотьимь богомь, и утвьрдиша мир». Лавр. 32. Ср.: Гедеонов. Варяги и Русь. 550‑551.

103. Гедеонов. Варяги и Русь. 534‑535.

104. Там же. 535‑536.

 

 

Глава восьмая. Южная Русь

 

Когда появилась норманская теория, тогда о русском прошлом знали еще очень мало, и ей легко было пренебречь такими известиями, которые перечили ее утверждениям. Но шло время, исторические познания все более и более умножались и захватывали все более глубокую древность; образы протекшей жизни, ими воскрешаемые, вторгались в окаменелую схему норманского учения и подтачивали его устои. Норманисты начали борьбу с этим разрушительным потоком фактов; упорно отстаивая свои доводы, они приспособляли их к новой исторической обстановке.

По странной иронии судьбы, серьезная угроза торжеству норманской доктрины обнаружилась в недрах ее главного доказательства ‑ в туманном рассказе Вертинских летописаний. Рассказ этот дал краткое сведение о народе «русь», который под управлением хакана живет где‑то на юге нашей страны. Этим известием антинорманисты воспользовались для очень отчетливой постановки норманской проблемы. В самом деле, если русь была известна на наших равнинах уже в 839 году, т. е. до призвания варягов в 862 году, то она не могла быть вызвана к жизни этими «варягами‑русью», и вопрос об ее норманстве падает сам собою, независимо от народности призванных князей и дружин[127].

Известие 839 года получило подтверждение в других свидетельствах о русах IX века. В греческих житиях святых, в книге арабского писателя Ибн Хордадбеха «О путях и царствах», в «Беседах» и «Окружном послании» патриарха Фотия, современника и свидетеля нападения русов на Константинополь в 860 году, в германском таможенном уставе начала X века и в других источниках говорится о руси, как о народе, уже ранее известном иноземцам; народ этот ведет с ними торговлю, а иногда делает на них военные набеги, являясь из наших необъятных равнин или с берегов Черного моря. Никита Пафлагонский (IX‑X век) рассказывает, что в Амастру (город Малой Азии на южном берегу Черного моря), «как на общее торжище, стекаются скифы, живущие по северной стороне Эвксина..; они привозят свои товары и получают взамен то, что есть у нее». Указав на это известие, Васильевский замечает: «Всего скорее здесь идет речь о русских»[128]. Ибн Хордадбех уже в 846 году дает сведения о русских купцах: они «направляются из дальнейших концов Саклаба (славянских стран) к морю Румскому (Черному)», надо думать, по Днепру «и продают там меха бобровые и черных лисиц, а также и мечи. Царь Рума (Византии) взимает десятину с их товаров. А не то они спускаются по Танаису (Дону), реке славян, проходят через Каммидж, столицу Хазар (Итиль), и властитель страны взимает с них десятину; и оттуда они спускаются на судах по морю Джурджана (Каспийскому) и выходят на берег, где им любо. Иногда они привозят свой товар на верблюдах из города Джурджана в Багдад»[129]. Здесь идет речь о торговом движении, захватившем уже большие пространства Восточной Европы; оно направлено не только в Грецию, но и в Азию, подчинено твердо установленным нормам и началось, очевидно, гораздо раньше того времени, когда о нем рассказал арабский писатель. Сила торговой предприимчивости русов направлялась не только на юг и восток, но и на запад. В германском Раффелынтеттенском таможенном уставе есть такое постановление: «что же касается славян, которые приходят из ругов», т. е., по мнению Васильевского, из Руси, «или из богемов ради торговли, то они могут торговать везде после дунайского берега, а также в Рётеле и Ридмарке, но обязаны платить пошлину»[130]. Русские купцы шли через Польшу и Прагу и привозили с собою воск, лошадей и рабов[131]. Все это происходило до прибытия в Киев Олега.

Иноземцы знали Русь прежде всего потому, что она вела с ними торговлю. Но этот смелый и подвижной народ устраивал и воинские набеги на чужие страны, укрепляя ими свои торговые связи и добытые права. В первой четверти IX века русь явилась в Сурож (Судак). «По смерти же святого (Стефана Сурожского, умершего в конце VIII века) мало лет миноу, прииде рать велика роуаская из Новагорода князь Бравлин силен зело, плени от Корсуни и до Керча с многою силою прииде к Соурожу»...[132] Степенная книга царского родословия (XVI в.) уж знала и учитывала это известие: «Иже и прежде Рюрикова пришествия в Словенскую землю, не худа бяше держава словенскаго языка воинствоваху бо и тогда на многия страны и на Селунский град, и на Херсон и на прочих тамо якоже свидетельствует нечто мало от части в чудесех великомученика Димитрия и святаго архиепископа Стефана Сурожскаго»[133]. Несколько позднее сурожского нападения, в первой половине IX века, случился набег русов на Амастриду[134] (Малая Азия) и, наконец, в 860 году победный поход руси на Константинополь. Русы пришли в столицу империи на 200 ладьях, человек по 50 в каждой, застали греков врасплох, ворвались в предместья, разграбили их и ушли только тогда, когда нашли это нужным[135].

На основании всех этих сведений бытие русского народа до Рюрика оказывается прочно установленным. Норманисты сознавали, что такой факт разрушает их теорию, и не пожалели усилий для того, чтобы поколебать его достоверность. Так, Куник доказывал, что и в сурожском, и в амастридском сказаниях имеется в виду поход Аскольда и Дира, т. е. поход 860 года; вывод этот оказался, однако, не совсем убедительным даже для него самого, и он отказался от своего предположения в пользу другого, а именно, что Бравлин ‑ князь Владимир, и нападение на Сурож ‑ не что иное, как поход Владимира на Корсунь в 988 году[136]; эта догадка была признана неудачной даже норманистами. Но, по существу дела, такие произвольные толкования событий не были нужны для поддержки норманской гипотезы. Помощь явилась с другой стороны: так как хронологические указания летописи оказались неточными, то и время прибытия «варягов‑руси» не могло быть точно определено; не исключена была возможность того, что они появились на нашей земле до 862‑го года.

Исходя из этого соображения, норманисты сочли возможным утверждать, что варяги‑норманны жили на нашей равнине уже в начале IX века и тогда же основали колонию в Крыму[137]; русь IX века не что иное, как эти норманны.

Однако если ошибки летописца в установлении времен и допустили как будто возможность поселить норманнов на юге нашей страны в самом начале IX века, то для такого недоброго дела явилось и препятствие, обусловленное точными сведениями о месте и времени пребывания Руси на нашей равнине.

Имя Руси крепко связано с Югом. Это установлено не только свидетельством греческих источников; о том же говорит и русская летопись. Правда, южное местонахождение русов плохо согласуется с начальным известием «Повести временных лет» о том, что Русская земля получила свое имя от призванных Новгородом «варягов‑руси». Но, пренебрегая этим утверждением, сам летописец не раз сообщает в последующем рассказе, что князья и варяжские воины называются русью лишь в Киеве: «В лето 6389. Поиде Олег (из Новгорода) поим воя многи, варягы, чудь, словени, мерю, весь, кривичи»[138], и дальше, по прибытю в Киев, «рече Олег: се буди мати градам руським. Быша у него варязи и словени и прочи прозвашася русью». «Любопытно, ‑ пишет Соловьев, ‑ что по смыслу этого известия варяги и славяне прозываются русью только по утверждении в Киеве»[139]. Это противопоказание летописи было оценено во всем его значении Гедеоновым: «мы благодарны Нестору за его противоречия; забыв с первых строк летописи о своей системе происхождения Руси, он приводит факты в их настоящем историческом виде; словенами зовет исключительно северные, русью ‑ южные племена; о небывалой варяжской руси нет более и помину»[140].

Теперь, когда этот вывод подтвержден детальным анализом летописей, в котором принимали участие и норманисты, и противники их, в нем нельзя уже сомневаться. По мнению Шахматова, тенденциозная теория «Повести временных лет» о варяжском происхождении Руси «находила себе опровержение в соответствующем месте Начального свода (т. е. той части летописи, которую Шахматов относит к 1095 году и которая, по его предположению, была одним из источников «Повести временных лет», появившейся в начале XII века), ибо оказывалось, что варяги назвались русью только после перехода в южную Русь»[141].

Если русь IX века ‑ южный народ, то для признания ее норманского происхождения необходимо установить, что с самого начала IX века норманны уже жили на юге России. Между тем достоверные факты говорят нам, что в ту эпоху на юге норманской оседлости не было.

Такую весть приносит голос земли, голос земных недр, открытых археологами и спрошенных о том, что же происходило на Днепре в старое время?

Нумизматика установила почти полное отсутствие англо‑саксонских монет в кладах южной России[142]. Между тем во всех странах, где норманны были коренными жителями ‑ в Швеции, Дании, Германии ‑ и где они поселялись надолго, например, в прибалтийских губерниях, англо‑саксонские монеты встречаются во всех кладах, что объясняется постоянными сношениями норманского населения с Англией[143]. К этому следует добавить, что в Скандинавии IX века было очень мало византийских монет[144], в Приднепровье той же эпохи было мало вещей скандинавских; между тем Киевская Русь не только в IX веке, но и гораздо раньше вела торговлю с Византией. Норманны IX века редко ездили по Днепровскому пути, и лишь в X веке дорога из варяг в греки стала им более доступной, но с разрешения русского князя.

Строгая и точная постановка проблемы антинорманистами: если Русь существовала до призвания варягов, то она, во всяком случае, не может быть норманской ‑ вновь обретает свою прежнюю силу. Русский народ, который уже в самом начале IX века вел широкую торговлю и с Западом, и с Грецией, и с азиатским Востоком, не может быть народом, пришедшим из Скандинавии. Русь IX века ‑ не норманны.

Но не только по месту и времени своего бытия, по всему облику своему русь очень мало походит на норманские дружины, поселяющиеся в чужой стране. По понятиям греков, русы ‑ это народ скифских равнин, народ «не именитый», но известный уже с давних пор. Из II беседы Фотия мы узнаем, что «поднял оружие тот самый народ, о котором многие многое рассказывают... оный, называемый рос, который, поработив живущих окрест его и возгордясь своими победами, воздвиг руки и на Римскую (Византийскую) империю»[145]. Люди русского племени уже раньше живали в Греции, их участь и была причиной набега руси. «Ибо эти варвары справедливо рассвирепели за умерщвление соплеменников их»[146]. Поход был актом гнева и мести за какое‑то нарушение права: «Мы, греки, убийственно рассчитались с теми, которые должны были нам что‑то малое, ничтожное»[147]. Варвары хорошо знали столицу империи, набег их «схитрен был так, что и молва не успела предупредить нас, чтобы мог кто подумать о безопасности»[148].

Народность руси IX века определяется, однако, не только общей ее характеристикой, но и некоторыми отдельными чертами ее жизни. Из амастридского «жития» мы узнаем, что русы были язычники и поклонялись водам и деревьям. Это верование само по себе не связано с тем или другим племенем, оно существовало, вероятно, и у праарийцев, но у наших славян оно проявлялось особенно ярко и долго сохраняло свою силу. Прокопи