Вся дорога ведущая к месту казни, уже была отцеплена римскими воинами, стоящими вдоль неё, по обеим сторонам, на расстоянии двадцати метров друг от друга.

Солнце взошедшее в зенит, нещадно обжигало всё живое, своим жаром.

По пустой тверди, взад и вперёд неспешно, цокая копытами, двигались ослики, погоняемые хозяевами, с висящими, на их округлых боках, кожаными бурдюками, наполненные тёплой питьевой водой.

Вода доставалась страждущим за малые деньги, солдаты получали её бесплатно, по первому их требованию.

Всадники на конях, в раздуваемых ветром плащах, то и дело поднимали столбы пыли, проносясь взад и вперёд.

За спинами солдат, вдоль всего пути, стояло большое количество народа, в ожидании страшного зрелища.

Избитого, униженного, окровавленного осужденного, гнали на смерть, с тяжёлой балкой на плечах.

Они ждали Того, которому ещё несколько дней назад, они кричали осанна! Устилая Его путь, зеленью, цветами, фруктами, деньгами, неся Ему, самое дорогое, детей своих, на благословение.

Острые камешки, засыпались в сандалии и резали ноги Иуды, кусты и трава, рвали в кровь его икры и щиколотки, но сейчас он не замечал боли, он был ей даже рад.

Лицо его было страшно, волосы всклокочены, короткая рыжая бородка засалилась и свалялась, слёзы размочили на лице пыль и грязь, и покрыли коричневую кожу грязными разводами.

Глаза были ужасны, белёсый глаз застыл на месте и находился в таком напряжении, что казалось сейчас лопнет, бордовое родимое пятно, налилось кровью, а чёрный глаз метался в глазнице из стороны в сторону, в уголках губ его, проступила бело- кровавая пена.

Люди попадавшиеся на его пути, шарахались от него в сторону, так страшен и безумен был его вид.

Во рту его давно было сухо, язык присыхал к нёбу, но он даже не пытался где то добыть воды, что бы утолить жажду.

Сейчас ему хотелось только одного, умереть.
Слёзы катились из его глаз, как когда то в детстве…

Он проклинал себя, свой план и свои надежды, клял первосвященника Анана, Каиафу, весь Синедрион, Пилата, проклинал всех людей.

Они поймут, поймут что сделали, но будет поздно!

Как? Как могли они выбрать убийцу и мятежника, пренебрегши Им,

Святым Господом???
И тут же сам себе отвечал,- Зависть человеческая!  Анан призвал Сатану в союзники, первосвященник в ладу с чёрной, потусторонней силой!

И он, Иуда, теперь это знает наверняка!

Но что стоит это знание? Если Его убьют.

У Иуды мелькнула мысль, что он, и  Анан, стали орудием в руках самого Сатаны!

И ни кто, не мог предотвратить, того, что было предначертано свыше!

Они там, на площади, воззавидовали Ему, тому, который жизнь свою готов отдать за них!

О, не благодарные людишки! О, несчастные!

Сколь ко бы прекрасных дел, Он мог ещё свершить живя в этом мире!

Скольких, мог бы, спасти, излечить, воскресить, скольким бы дал свои бесценные знания!

Боже! Ну почему ты так не справедлив?

Почему ты допускаешь смерть, Сына Своего?

Да, я виноват! Я виноват перед Ним, я предал Его, но я хотел быть с ним!

Я вор, я тварь, я собака, но я всем сердцем люблю Его, я буду с ним всегда!

Уже показался невысокий холм, на котором высились несколько столбов для казнимых.

Из далека было видно, что по нему снуют маленькие фигурки в плащах, с копьями на перевес.

Римские воины окружали место казни, создавая кольцо, диаметром в три сотни локтей.

Туда, туда, скорее, надо найти место, что бы возможно было видеть Его, желательно на какой то возвышенности, - подгоняемый мыслью, Иуда продирался сквозь людей, заросли травы и кустарника, в направлении Голгофы.

Иисус стоял возле места своего бичевания, тень освежила Его разум, но раны нанесённые палачом, ныли и доставляли нестерпимую боль.

К столбу спиной, руки поднять, - скомандовал солдат, поднёся толстую балку в пол локтя шириной, и шести локтей в длину.

Рядом стоящие солдаты, подняли руки Иисуса, и положив Ему на плечи деревянный брусок, стали привязывать его верёвками с обоих сторон.