У I . Не пропущен ли по настоящему делу срок исковой давности.

У II. Кто мог бы обратиться по настоящему делу в суд с иском о защите чести, достоинства и деловой репутации ушедших из жизни С.М. Михалкова и Р.Я. Малиновского?

УШ. В связи с обсуждением в настоящее время вопроса о присвоении имени С.М. Михалкова одной из детских библиотек в Москве будет ли иметь библиотека имени С.М. Михалкова право на обращение в суд по настоящему делу?

I Х. Какова будет подсудность данного спор (споров)? Будет ли при определении подсудности иметь значением то обстоятельства, что гражданин Российской Федерации M. И. Веллер постоянно проживает в г. Таллин (Эстонская Республика)?

 

M. ВЕЛЛЕР (Веллер Михаил Иосифович). ЛЕГЕНДЫ АРБАТА. М.: Издательство АСТ, 2009.

 

 

РОМАНС О ВЛЮБЛЕННЫХ

(стр. 73- 89).

 

С Гимном Сергея Михалкова страна прошла большой и славный путь от Сталина до Медведева, и этот беспорядочный полет в непредсказуемое завтра отнюдь не завершен. Светлый, ликующий, нелегкий, победоносный. Промежуточные эпохи Хрущева, Брежнева, Горбачева и Путина подвешены на его сквозную мелодию, как старые одежды на бельевую веревку вдоль чердака Истории. И хрен в конце тоннеля явственно различим в громе и пении труб и литавр. Человек, писавший Гимн семьдесят лет для всех режимов, неизбежно заслуживает много и разного.

Когда-то молва приписала блестяшему мастеру эпиграмм Валентину Гафту ехидные строки:

Земля! Ты ощущаешь сграшный зуд?

Три Михалкова по тебе ползут!

Неправда. Михалков никогда не ползал. Он держался во весь свой гордый аристократический рост. Правда, в советское время никто не слышал, что он принадлежит к старой аристократии, а не к пролетариату. У рыцарей НКВД были чуткие уши, длинные руки и тонкий нюх на такие вещи.

Согласитесь, что когда Герой Социалистического Труда, член Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза и автор Государственного Гимна СССР оказывается не то постельничим, не то сокольничим, не то околоточным Ивана Грозного — можно верить в любую легенду.

Первая гласила, что в далекие тридцатые годы в кабинет главного редактора «Правды» Мехлиса нахально вошел, оттеснив секретаршу, длинный и тонкий, как флагшток, молодой человек, шлепнул на стол перед ним листок и велел:

— Читайте!

Мехлиса Льва Захаровича, гадюку большой гнусности, уже тогда боялись. Мехлис приподнял кувшинное рыло и с мелким интересом глянул на жертву. Время учило осторожности.

В юном петушином теноре, развязном и напряженном, дребезжало... что-то от грозного слогана «Слово и дело государевы!» Мехлис на секунду отложил матюги и, не предлагая дурному посетителю сесть, надел очки. На листке был так себе стишок, типа колыбельной, не имею­щий никакого отношения к главной газете государства.

Ты не спишь.

Подушка смята.

Одеяло на весу.

Носит ветер запах мяты,

Звезды падают в росу.

 

— Это вы завтра напечатаете, — с невообразимой наглостью заявил городской сумасшедший.

— Вон, — негромко произнес Мехлис, зарываясь в гранки, разложенные по огромному редакторскому столу, обставленному чернильницами, телефонами и бюстами вождей. Редакторская практика дает навыки обращения с графоманами типа сдувания комаров.

— Рекомендую прочесть до конца, — посоветовал посетитель, и было что-то в его интонации сейчас от совета ознакомиться с ордером на арест.

Обладая партийными качествами хладнокровия и бдительности, Мехлис скосил глаза:

Я тебя будить не стану.

Ты до утренней зари

В темной комнате, Светлана,

Сны веселые смотри.

После чего вернулся к работе и, вдруг вспомнив о присутствии в кабинете кого-то постороннего, сделал ладонью жест, отгоняющий воробья от крошек.

— А вы знаете, какой Светлане это посвящено? — негромко и с этой мерзкой скрытой уверенной угрозой спросил молодой человек.

Красный карандаш Мехлиса споткнулся на запятой.

— Вы случайно не помните, у какой Светланы завтра день рождения? — продолжал интересоваться посетитель.

В Мехлисе включился процесс мышления, начавшийся похолодением организма от пяток и выше до самого мозга. В охлажденном мозгу взбился редакторский коктейль из страха, бешенства и облегчения. Юный негодяй!!!..

Назавтра был день рождения дочери Сталина Светланы.

Юноша Сергей Михалков выходил из редакции с гонораром в кармане, выписанным по высшей ставке.

Стихотворение было опубликовано на первой полосе четырнадцатым кеглем.

Бескрайний воинский стан советских поэтов, акынов и трубадуров покачнулся от зависти к наглому удачливому пацану.

Товарищ Сталин обратил свое благосклонное внимание на талантливого молодого поэта, правильно понимающего политический момент. И не то, чтобы cpaзy после того или исключительно вследствие того, но однако вскоре именно ему доверил написание Государственного Гимна.

Вот после этого, согласно второй легенде, — раздув зоб, набитый денежными знаками, Михалков спускался на лифте издательства «Советский писатель«. И в кабине с ним пара поддатых поэтов, аж вибрируя от корпоративных чувств и бессильно зондируя его глумливыми взглядами, заметили издевательски:

— А текстик-то вы, кстати, говно написали, Сергей Владимирович!

На что наш новосел Олимпа любезно предупредил:

— Говно не говно, но слушать будете стоя, молодые люди.

Количество миллионов книжки «Дядя Степа» не вмешается в рамки четырех действий арифметики. Пьеса «Зайка-зазнайка» вознесла популярность грызунов среди детей дошкольного возраста на третье место в рейтинге после Сталина и Ленина. (Ее рефрен. «Сядешь, посидишь» тихо ужасал взрослых) Тиражи Детлита планировали астрономы с коммунистическим мировоззрением.

Лауреат и кавалер всего, что дорого стоит и ярко блестит, член чего надо и официальный советский миллионер, Михалков жил счастливо на зависть окружающим и. кроме прочего, вырастил двух прекрасных сыновей.

Н-ну-с. Когда сыновья подрастают, государство вдруг спохватывается о любви и внимании к детям и судорожно начинает заботиться — гребет в армию Отец-командир, родина-мать1 Непривыкшие к такой заботе сыновья упираются рогом и всеми четырьмя отросшими конечностями. Но систему военкоматов в Советской России недаром организовал еще враг народа товарищ Троцкий. При нем за уклонение просто расстреливали.

А любимый сын Никита, талантливый мальчик, обаятельный, рослый, красивый, умница, уже прославился на всю страну, задорно напевая с экранов: «А я — иду — шагаю — по Москве!» в одноименном кинофильме. И дошагал до стрелки с указателем «Военкомат». Потому что институт кинематографии окончен, а военной кафедры в нем нет. Пожалуйте бриться!

Запах непобедимой и легендарной заставляет хмуриться не только врагов Сергей Михалков ничем не отличался от других заботливых родителей. Он растил ребенка не для заклания военному богу с его идиотскими порядками и бессмысленной беспрекословностью. Он тоже лелеял мечты, и ни одна из них не маршировала в сапогах и не драила сортиры. На тех заоблачных верши­нах, где он обитал, сами в армиях не служили; и лишь редкий маршал долетал до середины рая, по пути обте­савшись до полной придворной безвредности.

Что делает озабоченный родитель? Наводит контакт с райвоенкомом. Пытается решать вопрос доступными средствами.

И вот михалковский секретарь производит предупре­дительный выстрел, в смысле звонок:

— Сейчас с вами будет говорить член ЦК КПСС и отъявленный Герой, супер-дупер знаменитый поэт и автор Государственного!!! Гимна!!! Сергей!!! Владимирович!!! Михалков'!! (ура' ура! ур-ра1) Вы можете ответить? (не описались еще от почтения?)

— Эк! Как? Ик! — говорит подполковник

И Михалков, сквозь солнце и облака, со своим таким человечным не то грассированием, не то заиканием, запросто так приветствует:

— Здравствуйте, мол, товарищ подполковник, как поживаете, Виктор Игнатьевич?

Теперь представьте себе чувства райвоенкома. Это в заброшенном гарнизоне подполковник человек. А в Москве подполковник — это типа в углу слегка нагажено. Тут ниже генеральского уровня только лужи на асфальте,

Подполковник легко подавляет желание встать, но выпрямление спины и задирание подбородка происходят помимо сознания.

— Так точно, товарищ Михалков! Очень рад, можно сказать, вернее счастлив. Слушаю вас внимательно! Какой вопрос, проблема?

Сколько звонков принимают военкомы — и хоть бы кто поинтересовался их здоровьем или предложил обсуднть книжную новинку. Шкурник у нас народ.

Вот сын у меня есть, извещает Михалков. (Да уж понимаем, что не дочь.) Институт кинематографии окончил. Кино видели, наверное, — «Я шагаю по Москве«? Талантливый парень. Я знал, что вы меня поймете. Да-да-да, устройте, пожалуйста, как это в таких случаях. Конечно законно, официально. Медицинская комиссия может комиссовать по здоровью. Простите, если я неправильно выражаюсь, недостаточно знаком, к сожалению. Полностью негоден. Белый билет. Не так? Не важно. Да. Уж будьте любезны.

Понимаю! — заверяет военком. — Так точно! Ваша просьба для нас закон... в смысле честь... в смысле какая радость... Пусть только придет! Очень приятно. Спасибо, что обратились. Всегда. Не мечтал. А как же! Никаких трудностей. Даже не верится, что лично вы сами. Вырос на «Дяде Степе». Честь имею.

Ну. Кто такой подполковник, даже если он честь имеет (что врет цинично). И кто такой член ЦК и лау­реат на хрен всего Ленинского и Сталинского? Союз нерушимый республик свободных!!! Твою мать!!! Расска­зать — не поверят.

И взбодренный до эйфории подполковник велит соединить его с председателем комиссии, и вызывает к себе начальника по допризыву, и спускает указание призывника Михалкова Никиту Сергеевича, 1945 года рождения, облизывать беспошадно! И диагностировать у него со всей достоверностью плоскостопие, близору­кость, язву желудка и рассеянный склероз.

— Пиши больше! — приказывает военком.

— Мы ему еще гипертонию и олигофрению напи­шем, — шедро предлагает доктор. — Хотите ревмокар­дит?

Короче, в Никитину медицинскую карту вклеили вкладыш. Поэма экстаза разрослась в гибель цивили­зации. Согласно этому предсмертному эпикризу армия должна была треть бюджета выплачивать на лечение Михалкову в его сочтенные предсмертные дни. И за­ставлять такого человека слезать со смертного одра, чтобы он умер по дороге в военкомат — это просто зверство.

В это самое время рослый спортивный мальчик Ни­кита отметелил каких-то хулиганов до потери здоровья, и легкомысленно высказался в том духе, что армейский подход к проблемам не так уж плох. И папа ощутил во­зобновление некоторого беспокойства. А ну как что не сработает?.. Молодость опрометчива!.. Собственно, что это за уровень — районный военкомат? Что они решают, мелочь пузатая...

Он смотрит на телефон то ласково, то начальствен­но, и кружит по кабинету, как торпеда с циркулярным захватом цели. Твердою рукой хватает трубку за горло и извещает о себе горвоенкома лично.

Это уже генерал. Это уже что-то приличное. От этого человека уже что-то реально зависит.

Здравствуйте, говорит, товарищ генерал. Это вас бес­покоит член ЦК, лауреат Сталинской премии I степени и Ленинской, кстати, тоже, автор Государственного Гимна — не слыхали? я так и думал, — Сергей Владимиро­вич Михалков.

В генеральских выражениях горвоенком отвечает любезно, что рад до невозможности, всю жизнь мечтал. Какими судьбами, чему обязан? Не хотите ли в армии послужить, может быть?

Михалков сокрушается, что в армию не успел по возрасту, теперь бьется головой от горя — слышите стук? пришлось вот тянуть лямку куда тяжелей, на идеологи­ческом фронте поэзии Партия доверила. Можно сказать, весь ваш личный состав Вооруженных Сил воспитан на моих стихах.

Генерала подмывает врубить, что личный состав — дерьмо, но сдерживается. Залог карьеры — не ввязы­ваться в дискуссии.

А Михалков доверительно излагает отредактиро­ванную характеристику сына. Генеалогическое древо аж трещит под грузом добродетелей, как яблоня, разродив­шаяся урожаем золотых гирь. Глянец, румянец, и нимбы катаются по детской лужайке бессмертия.

Генерал уже чувствует, что такого призывника мож­но использовать только в двух качествах. Или покрыть бронзой и поставить на мраморный постамент в холле Министерства Обороны — или на выходные вручать как переходящий приз победительницам Всесоюзного жен­ского соревнования.

— Преподаватели единогласно самый талантливый студент на курсе, — ненавязчиво курлычет во все щели Михалков. — Юность, такое драгоценное время, ах мы помним скоротечное, полон творческих замыслов, все просто в восторге! Если бы не это он, да разве бы я?.. Патриотизм. Польза Родине. Искусство принадлежит народу, а народ и армия едины! Вы согласны?

Генерал дает гарантию, что такой солдат в нашей армии неуместен. И сопит в трубку с ненавистью. При Хозяине эти шутки не проходили. У Сталина самого оба

80сына воевали, один погиб в плену; и под ним — у Хру­щева сын погиб на фронте, у Долорес Ибаррури погиб, Тимур Фрунзе, да кого ни возьми; а уж про посаженных и расстрелянных мы не говорим. А нынче, понимаешь, развели кумовство. Все своих недорослей драгоценных суют в МИМО, а там во Внешторг за границу или еще куда. У него у самого сын в МИДе пристроен.

— Я мог бы на вас рассчитывать? — с мужской ла­сковостью журчит Михалков. — Как отец на отца. Вы обяжете меня, неоценимо, буквально пожизненно. Рал буду, в свою очередь, оказать вам любую ответную услу­гу, товарищ генерал. Долг платежом красен, хе-хе!..

Ну? Человек, не умеющий оценить ответную услугу, на должности военкома города Москвы продержится минут шесть. Надо понимать, в какой стране ты живешь.

— Я понимаю, — заверяет горвоенком. — И по-человечески, и граждански. Сейчас дам указание. Ну что вы, Сергей Владимирович, какие пустяки. Мы и сами должны были об этом подумать. Столько дел, текучка заела, не отследили, уж не держите сердца на нас. Об­ращайтесь всегда. Обращайтесь еще.

— Вот и славно, трам-пам-пам, — благодарит Ми­халков. — (Да-да, большое спасибо.) У меня как раз еще один подрастает. Уж не забуду.

— Какая прелесть, — умиляется генерал. — У вас там много их еще?

И так они милуются и не могут расстаться, доволь­ные друг другом. Генерала тоже можно понять. Член ЦК, лауреат и Герой на помойке не валяется, и в слу­чае чего лишним не будет. А жизнь наша грешная полна неожиданностей. Сегодня ты горвоенком, а завтра под следствием о краже кирпичей.

Уж трубка положена, а улыбка приятности еше висит в воздухе. А пониже улыбки молодцеватый адъютант с выражением нерассуждаюшей преданности кладет пакет. От Сергея Михалкова. Шофер привез. Секретарь за­нес. Прикажете... что?

Из пакета генерал достает огромную подарочную книгу «Сергей Михалков. Избранное» с дарственной надписью автора и две бутылки элитного армянского коньяка «Наири». И это вносит дополнительное умиротворение. Ну — человек ведет себя прилично. Выказывает уважение.

Генерал поворачивает бутылку на свет и звонит рай­военкому:

— Тут у меня был Сергей Михалков.

— Так точно!

— Знаешь такого? Слыхал?

— Так точно.

— У него сын призывается.

— Так точно... — подтверждает подполковник вы­жидательно, а сам ребус решает — кто настучал? прось­бу пресечь? лело на контроле? К трубке принюхивается всем лицом: откуда ветер дует?..

— Пометь себе, чтоб выписали ему белый билет.

— Так точно. Все! уже! готово! товарищ! генерал-майор!

— А? Хм. А чего это у тебя все уже готово, интерес­но. А?

— Так он мне уже звонил. Товарищ генерал-майор.

— А? Михалков тебе звонил? Райвоенком рапортует содержание разговора.

— Ну, а ты?

Райвоенком докладывает о принятых мерах к испол­нению.

— А к-какого л-лешего он мне вкручивал? Неймется им... А ну честно — и много у тебя таких просителей?

— Никак нет! Один такой!.. — командным голосом лжет подполковник. И косится на дары природы в шка­фу.

Генерал реагирует недоверчиво. Отраженная в его мозгу действительность соскакивает с изношенных креплений, генерал мгновенно раскаляется и орет. Он об­личает гомосексуальную порочность и зоофилию подполковника, сулит ему увечья от интимных контактов с одушевленными и неодушевленными предметами, и живописует картину неизбежного Апокалипсиса, если подполковник хоть на Йоту отклонится от соблюдения Устава внутренней службы и его, горвоенкома, личных указаний.

— Слушаюсь!.. Слушаюсь!.. Слушаюсь!.. — вскрики­вает подполковник в экстазе, закатывая глаза. — Бузде-лано! Бузде! Бу! Никак нет!

Вот примерно так огромная и раздрызганная маши­на призыва, хрустя выкрошенными зубчиками и скрипя колесиками, гоняясь и щелкая во все стороны своими мышеловками, продолжает работать — и через неделю Никите приносят повестку в военкомат.

Ее казенная бездушная бесстрастность по стилю близка к похоронке. Хрупкое душевное равновесие по­эта болезненно нарушается. Как прекрасно иметь опору. Например, пообедать с братом. Член семьи.

Михаил Владимирович Михалков, в прошлом офицер НКВД, а теперь полковник КГБ, служил личным... м-нэ-э... сопровождающим Вольфа Мессинга. А полусе­кретный Мессинг был фигурой жуткой. Он знал все о будущем и мог влиять на все настоящее. Легенда. С ним Сталин с опаской держался.

Ты с ума сошел, поразился брат. Категорически. Ис­ключено! Я даже тебе многое сказать не могу. Да он на­сквозь мысли видит.

А между прочим? в порядке трепа? по-дружески, то-се, со скуки? провентилировать моментик? — мягко и умно канючит родитель.

Серега, отзынь на полштанины, говорит младшой. И дни после встречи идут, а звонка от него нет.

И сомнения точат Михалкова, как жучки дубовый буфет. Ночами его мучит армия, колючая проволока ее заборов, бомбежки Переделкина, на братских могилах не ставят крестов, и сон разгромлен вдребезги табуре­том, которым в каптерке отбивают почки.

Потребность подстраховаться овладевает им.

Он продумывает план беседы. И звонит прямо в Министерство Обороны. В приемную министра обороны СССР товарища маршала Советского Союза Малиновского. Родиона Яковлевича. И передает записать его на прием Без очереди. Как члена ЦК. По срочному вопросу

Из уважения его соединяют лично с Малиновским. И тот — по личному вопросу? конечно! буду рад. — назначает ему послезавтра на одиннадцать утра. Вас устро­ит? Конечно. Благодарю вас.

Накануне вечером, кстати, звонит однако брат. Ну?!!! Да знаешь, говорит, я так ввернул шутливо между про­чим насчет твоего Никиты, а Вольф так улыбнулся и заметил, что мальчик высокий, в черном костюме эле­гантней кинозвезд в Каннах будет смотреться, и это все довольно скоро, а вот с зеленым цветом у него по жизни вообще ничего общего нет.

Н-ну!! — выдыхает счастливое будущее Михалков, а там на красной дорожке Каннского фестиваля Никита в черном смокинге.

Занюхайтесь вашими портянками! Армии — армейское! После Мессинга маршал уже лишний. Но... бог помогает тому, кто сам себе помогает. Да и манкировать расположением министров не следует, высокое рандеву уже назначено.

И в одиннадцать Михалков в огромном кабине­те Малиновского исправно, как дядя Степа на параде. Адъютант затворяет за его спиной тяжелую дверь тамбу­ра, и маршал поднимается навстречу из-за стола в даль­нем конце кабинета, осененного значением портретов и знамен. Шагает навстречу по ковровой дорожке и руку протягивает.

— Я к вам обращаюсь, как член ЦК к члену ЦК, — сразу обозначает Михалков паритет высоких догова­ривающихся сторон. — Как коммунист к коммуни­сту, — кладет свет на мозги собеседника в партийном ракурсе. — Как советский гражданин к советскому гражданину.

После такого предисловия на тяжелом лице стари­ка Малиновского появляется туповато-исполнительное выражение солдафона, который участвовать в государственном перевороте все равно ни за что не будет. Вот глоток чаю испить — пожалуйста: адъютант вносит два стакана, тарелки с бутербродами и пирожными и хрустальную конфетницу.

Под укус пирожного, в рассчитанный интимный мо­мент, поэт одаряет маршала своей роскошной книгой и надписывает «Монбланом» эпическое посвящение И кстати... чисто военный сувенир, — рыцарский средне­вековый кинжал в узорных серебряных ножнах, с крас­ным камнем в навершии витой рукояти. Ограненный камень подозрительно похож на рубин, а весь кинжал ассоциируется с кражей в Грановитой Палате Трофей­ный, кратко отводит Михалков моральные препятствия, случайно заметил в комиссионке, не удержался, гроши Кто, кроме вас, старого солдата, оценит? Мы, люди ис­кусства, чужды военной тематики. Строит подход к беседе, бродяга.

Два советских коммуниста из ЦК обмениваются ве­рительными грамотами: патриотическими раздумьями о войне и империализме, литературе и коммунизме, здо­ровье и молодежи; типа муравьи трутся усиками — свой. И, соблюдя этикет, один смотрит вопросительно и по­ощрительно, а другой испрашивает добро изложить свое мелкое дело.

И, винясь кратко за пустячный повод и отнятое вре­мя, Михалков начинает излагать сжатое жизнеописание сына Никиты, яркими мазками зажигая портрет передовика на фоне производства. Гениальный мальчик, взле­тающая звезда, мэтры советского кино в восторге, лучезарные перспективы. Под лепным потолком порхают музы в белом и орошают слезами невинности маршаль­ский мундир.

Так вот... нельзя ли освободить? Родине нужны таланты! Каждый обязан отдать Родине то лучшее, что имеет! От чего больше пользы: еще одного солдата сре­ди пяти с половиной миллионов в строю — или гениального фильма, вдохновляющего и поднимающего эти миллионы на подвиги любви к своей социалистической Отчизне?

Традиция. Государственная мудрость. Даже в войну. «Два бойца». «Подвиг разведчика». Ташкент. Создали. Все отдали.

На лице старого маршала, прошедшего войны и ста­линские чистки, прочесть можно меньше, чем прочтет слепой на листе мацы. Родион Яковлевич, великий из могикан загадочного племени караимов, кивает друже­любно и чай прихлебывает. Понимаю. Конечно. Не вол­нуйтесь. В лучшем виде.

И под локоток провожает совершенно теперь успо­коившегося Михалкова до дверей. Трясет ему руку, смот­рит со смыслом и желает дальнейших творческих успе­хов.

Адъютант прихватывает поднос с тарелками. Мали­новский вдруг выбивает посуду, швыряет в адъютанта бутерброд и начинает синеть. Мгновенно! — ему пихают таблетку, пузырек, капельки, — вся аптека летит в сте­ну:

— Соедини! меня! с горвоенкомом! сию с-е-к-у-н-д-у!!!

И, налившись кровью до малинового свечения, пу­зырясь бешеной слюной, орет:

— У тебя!! мудака!! в Москве!! идет под призыв!! М-и-х-а-л-к-ооо-в!! пиши: Ни-ки-та! Сер-гей-вич! сорок пятого года!.. Так вот!! Чтобы ты этого пидараса законопатил так!!! на Кушку!!! в Уэллен!!! куда Макар телят не гонял!!! чтобы Я найти не мог!!! Ты — меня — понял???!!!

— А!.. А!.. А!.. — контуженный атомным взрывом, бессмысленно ахает генерал.

— К. министру!!!! К маршалу!!!! С-Т-А-Л-И-Н не смел!!!! Кто!!!! Вы!!!! Они!!!! Я!!!!

Обмочившийся от ужаса генерал, потрясенный до полураспада всех атомов организма, только качается пол ударной волной и квакает животом об стол:

— Есть. Есть. Есть.

— Узнаю!!! Погоны сорву!!! Под расстрел! — вопит Малиновский, этот потомок-трудяга крымских перво­поселенцев, полвека тянувший военную лямку, как бес­сменный конь. — Развели тут!!..

— Ква, — говорит генерал. — Ква. Ква.

— Что ты квакаешь?! Пьян с утра?! Доложить по форме! Взятки берешь???!!! Рыло не бито?!! Жукова забыл?!! В Особом отделе давно по яйцам не получал?! — И топает маршальскими штиблетами по ковру, как взбесившийся слон в цирке.

Через час от генерала уезжает «скорая». Глаза его воз­вращаются в орбиты. На нем сухие штаны. Морщины на его лице наливаются сизой и страшной боевой сталью. Он тянет руку к телефону, и после касания этой кнопки взрывается на хрен вся Австралия.

...В райвоенкомате медицинская комиссия заверша­ет работу, и подполковник вдумчиво и с удовольствием контролирует приведение Никиты в непризывное со­стояние. Действительно: обаятельный мальчик, здоро­венный парень, приятно поговорить.

И тут райвоенкома, уже протянувшего Никите про­щальную руку, дежурный зовет к телефону. Похож де­журный на оглушенного бобра: зубы навыкате и шерсть мокрая. И подполковник получает свою армейскую пайку, свою инъекцию благодарности для профилактики педо­филии:

— А-А-А-А-А!!!...... — ревет и стонет генерал, как Днепр под Змей Горынычем. —.... штопаный!!!..... ный!!...... ный!!!...... ак!!...... кж!!!...... ец!!!...... бу!!!...... аи!!!....у!....ю!!!...... ед!!!

И с каждым ударением подполковника сажают на кол, входящий на удар глубже. Он не понимает ничего!! У него раздвоение сознания на полушария от этого уда­ра колуном по лбу!

— Я все сделал... — хрипит он. — Тащщ генерал...

— Я тебе сделаю!!!   Министр!!! На Кушку!!! Малиновский!!! в Уэллен!!! Родион!!! Новая Земля!!! Яковлевич!!! На х …!!!!!!!!!

Это короткое командное слово — последнее, что слышат в своей жизни многие офицеры. Когда подпол­ковника извлекли на поверхность из фиолетовых глу­бин, наполненных колокольным звоном, дали воды, ва­лерьянки и закурить, он закричал, как раненая лань:

— Где Михалков???..

Застегнутый Никита занес ногу над порогом.

— Дай! — зарыдал подполковник, протягивая руки. — Дай сюда! Родной! Дорогой! Милый ты мой!.. Дай мне скорее. Сейчас же! Справку дай мне!!

И на глазах изумленного инвалида-белобилетника изорвал ее на мелкие снежинки и втоптал их в линоле­ум.

С пугающей скоростью и без малейших усилий в нем произошла перенастройка личности,

— На комиссию!! Твою мать!! — заорал он хамским военкоматским голосом и пихнул Никиту в спину обратно.

— Раздеевайсь!! — скомандовал он и гаркнул председателю комиссии, тыча пальцем, скрюченным судорогой страсти:

— Здоров! Абсолютно! Полностью! И-де-аль-но!! Без всяких ограничении! Исполнять!!!

Вот так Никита Михалков был призван в морскую пехоту, одет в черную форму и отправлен на Камчатку — как можно дольше и как можно дальше.

— Мало Сталин расстреливал мммаршалов... врагов нарррода... — прошептал Сергей Михалков. — Чччер-ный костюм... шшшарлатан!..

И когда старший брат Андрон полетел на Камчатку проведать младшего, первобытная северная и восточная красота тех мест так впечатлила его, и знаменитые скалы в море «Три брата», и снежные вершины вулканов, и смытые штормом поселки, и крутые морпехи в плавающих бэтээрах, что в результате вот с этого основания и выстроился замысел будущего знаменитого фильма «Романс о влюбленных». Романтика! Чужие трудности возбуждают вдохновение художника!

 

Казус №3.

Ознакомьтесь с фабулой следующего дела:

В 1994 г. в Издательстве АОЗТ «Издательство «Огонёк» была выпущена книга Б.Н. Ельцина «Записки Президента».

 В конце 1997 г. Виктор Иванович Ампилов обратился в Савеловский районный суд г. Москвы с иском к АОЗТ«Издательство «Огонёк» и Б.Н. Ельцину об опровержении сведений, распространенных порочащих его честь и достоинство и компенсации морального вреда.

По мнению истца, сведения, порочащие его честь и достоинство, содержатся в следующих фрагментах книги:

«Виктор Ампилов «сдвинулся» на революционной романтике».

«Роль он себе в жизни выбрал уличного вождя, генерала баррикад. Опасна она и для него самого и для окружающих. Общество может приобрести первую российскую школу организованного терроризма».

«Особенно подло, что Ампилов собирает под свои знамена воинствующих стариков … Но подставлять их под милицейские дубинки, да еще доплачивать за это к пенсии …?! Это уже не революционная романтика, а откровенный цинизм».

«… произошло скандальное выступление оголтелых ампиловцев, пытавшихся силой захватить телецентр «Останкино».

«У боевиков Ампилова совершенно другая позиция. Им нужна именно кровь … И они стремятся добиться крови любой ценой».

«Несмотря на большое количество пожилых людей, революционные красные знамена и прочее- это была чисто фашистская тактика. Тактика звериных наскоков, которые используют неонацисты во всем мире. Тогда, возле «Останкино», работников телевидения обливали мерзкой, грязной бранью. Избивали видеоинженеров, идущих домой после ночной смены. Били по голове, старались покалечить молодых милиционеров, стоящих в оцеплении.»

«Было очевидно, что это опасные люди. Вернее, опасные люди стоят за этими оголтелыми демонстрантами: провокаторы, быть может и пользующиеся тайной поддержкой влиятельных государственных людей.»

«Это был не стихийный взрыв возмущения, а хорошо спланированная попытка нажима на власть.»

«А я чувствовал, что меня пытаются запугать. Чувствовал наглую липу этих псевдонародных волнений. Чувствовал почерк родимого КГБ.»

Как указал в исковом заявлении истец, распространением указанных не соответствующих действительности сведений он опорочен в глазах более, чем миллиона человек, представлен читателям как сумасшедший, борющийся непонятно за какие идеалы, причем применяющего методы террористических группировок и «чисто фашистской тактики».

По утверждению истца, он понес громадные моральные страдания, выразившиеся в том, что он был фактически деморализован и лишен возможности нормально работать. Свой моральный вред он оценил в 100 000 рублей.

Проанализируйте приведенные выше фрагменты книги Б.Н. Ельцина. Распределив роли, составьте проекты искового заявления, объяснения на исковое заявление соответчиков- автора книги и издательства, а также проект судебного решения.

Казус № 4.

Ознакомьтесь с фабулой следующего дела:

25 мая 1995 г. в № 90 газеты «Час пик» (г. С.- Петербург) была опубликована беседа журналистки Евгении Михайловны Пановой с заведующим кафедрой психиатрии и психологии Спб института усовершенствования врачей Романом Матвеевичем Войтенко под названием «Там, где у людей моральные принципы, у Жириновского – дырки».

Обратившись в Куйбышевский районный суд г. Санкт- Петербурга, В.В. Жириновский просил обязать ответчика АОЗТ «Издательский дом «Час пик» принести ему извинения и опубликовать опровержение следующего содержания:

«Опубликованные в нашей газете № 90 от 25 мая 1995 г. утверждения Войтенко о личностных особенностях г. Жириновского В.В. носят преднамеренно ложный характер с целью опорочить его политическую репутацию. Редакция приносит г. Жириновскому В.В. извинения.»

       По мнению истца, Войтенко допустил следующие безосновательные и безответственные высказывания:

«Там, где у людей моральные принципы, у Жириновского – дырки. … Жириновский- не человек идеи, как, например, Ленин и Сталин. Главное не великая Россия, а великий Владимир Жириновский. В этом случае Россия и ее народ- лишь средство реализации его эгоистических притязаний. Ради этого можно поступиться любыми общечеловеческими ценностями, в том числе жизнями стариков, женщин, детей.»

Истец считает эти высказывания клеветническими, наносящими ущерб его деловой и политической репутации как лидера ЛДПР и народного депутата РФ. Истец обращался в редакцию с просьбой опубликовать опровержение, однако этого не последовало.

В виде компенсации причиненных ему указанной публикацией моральных страданий истец просил взыскать с редакции 200 000 000 неденоминированных рублей. (По нынешнему курсу- 200 000 рублей).

Проанализируйте приведенные выше фрагменты интервью Р.М. Войтенко. Распределив роли, составьте проекты искового заявления, объяснений на исковое заявление соответчиков- Р.М. Войтенко, журналистки Е. М. Пановой и редакции газеты «Час пик», а также проект судебного решения.

 

Практическое занятие № 2 (2 часа)

Теоретические вопросы:

1. Подведомственность дел о защите чести, достоинства и деловой репутации судам общей юрисдикции.

2. Подведомственность дел о защите чести, достоинства и деловой репутации арбитражным судам.

3. Пограничные и спорные вопросы подведомственности. Подсудность этих дел.

  4. Лица, участвующие в делах о защите чести, достоинства

и деловой репутации:

5. Стороны. Процессуальное соучастие.

Казус № 1.

 

В приложении к еженедельнику "Собеседник" - газете "Желтая газета" в № 4 (47) за февраль 2000 г. была опубликована статья под шокирующим заголовком " Как изнасиловали Алену Папину " (фамилия изменена - А.Б.) за подписью журналиста Николая Кунина. Публикацию предварял подзаголовок «Папина цинично и выгодно себя продала» Газета была распространена тиражом 115 000 экземпляров как на территории РФ, так и за рубежом.

Обратившись в Тверской межмуниципальный суд г. Москвы с иском о защите чести и достоинства, компенсации морального вреда Елена Евгеньевна Папина, в частности, указала следующее:

«В статье в уничижительной, оскорбительной форме излагаются не соответствующие действительности измышления обо мне, моей личной жизни, о моих отношениях с родителями и другими близкими людьми. Из всей огромной публикации соответствующими действительности фактами являются то, что я действительно жила в  г. Саратове, пела в группе "Комбинация" и моим мужем действительно является  А. Иратов. Кроме того, правильно названа моя девичья фамилия- «Левочкина». Вся остальная информация о моей семье и личной жизни, изложенная в данной статье, не соответствует действительности».

       Не соответствуют действительности и порочат мою честь и достоинство следующие распространенные обо мне сведения:

1. Несмотря на наличие «очень красивого романа», «Алена предпочла выйти замуж за человека старше себя, которого она не любила, но состоятельного»;

2. «Папина цинично и выгодно себя продала».

       3. Журналист утверждает, что я- плохая дочь, забыла родителей и других родных, не поддерживаю с ними никаких отношений. Соответственно я нуждаюсь в телевизионном напоминании, обращенном к плохим детям «Алена! Позвоните родителям!»

       4. Распространенная журналистом и газетой информация о происхождении фамилия «Папина», под которой я выступаю на эстраде и под которой я известна своим многочисленным поклонникам. «Папина» это вовсе не «псевдоним, придуманный самой Аленой», а фамилия моего бывшего мужа. После того, как брак с ним был расторгнут, я по- прежнему именуюсь присвоенной мне после заключения брака фамилией. Данное обстоятельство хорошо известно моим родным и близким и является прекрасным доказательством вымышленности «документального персонажа», которого журналист Николай Кунин пытается выдать за мою «родную сестру Аллу Левочкину».

Ни «родной сестры», ни иной родственницы, которая носит имя «Алла Левочкина», у меня нет, а фотография неизвестной для меня женщины, которая опубликована под заголовком «Нелюбимая сестра Алены Папиной», не является фотографией кого- либо из моих родных.

5. Не соответствуют действительности и порочат мою честь и достоинство сообщенные Н. Куниным и газетой сведения о моем характере, образе жизни и перенесенных в детстве болезнях. По этому поводу в статье Н. Кунина, якобы со слов моей мифической сестры Аллы Левочкиной, написано следующее:

«Алена … в детстве часто болела. У нее с раннего детства были больные почки. Когда мы были маленькими, нам приходилось спать на одной кровати. Я вставала по нескольку раз за ночь, чтобы мама перестелила постель. Сестра была уже пятилетней девочкой и очень смущалась этого. … Очень редко к ней заходили подруги. Она была замкнутым ребенком! У сестры было очень мало подруг.»

6. Не соответствуют действительности и порочат распространенные журналистом и газетой сведения о том, что когда мне было 16 лет, меня изнасиловал одноклассник.

7. К такого же рода сведениям относится и опубликованное со ссылкой на композитора В. Окорокова утверждение о том, что «Она (т.е.- Папина) всегда была странной» и что «Слухи о том, что ее изнасиловали, ходили по городу».