XIV. Монголо-татары. — Золотая Орда

Родина монголов. — Сказания о Чингисхане. — Его завоевания. — Татары в Половецкой степи. — Киевский сейм. — Поход русских князей в степь. — Калкское поражение. — Затишье в Северной и тревоги в Южной Руси. — Близорукая политика Мстислава Удалого и новое вмешательство угров. — Утверждение Даниила Романовича в Галиче. — Разные бедствия и явления. — Возрастание Монголо-Татарской империи. — Поход Батыя на Восточную Европу. — Военное устройство татар. — Нашествие на Рязанскую землю. — Разорение Суздальской земли и стольного города. — Поражение и гибель Юрия II. — Обратное движение в степь и разорение Южной Руси. — Падение Киева. — Поход в Польшу и Венгрию. — Основание Кипчакского царства. — Известия о татарах Плано Карпини и Рубруквиса.

Высокие равнины Средней Азии издревле служили колыбелью кочевых народов турецкого и монгольского корня; первые занимали западную часть этих равнин, а вторые — восточную, или так называемую степь Гоби. Между тем как турецкие народы находились под влиянием мусульманской цивилизации Передней Азии, монгольские испытывали непосредственное влияние Китая. Знаменитая каменная стена, как известно, мало достигала своей цели. Кочевники не только прорывались через нее и грабили китайские области, но иногда завоевывали самую страну и возводили на престол Китая собственные династии, которые, в свою очередь, обновляли могущество империи и налагали дань на своих степных соплеменников. Так, в XII веке над всей северной половиной Китая господствовало манчжурское племя Ниучей, которые держали в своей зависимости значительную часть монголов. Но по обыкновению завоеватели подчинялись влиянию гораздо более цивилизованного, хотя бы покоренного народа, принимали его нравы, образ жизни и утрачивали некоторые племенные черты, а вместе с тем утрачивали свою дикую энергию и воинственность. Родиной того монгольского племени, из которого вышли наши завоеватели, была горная окраина степи Гоби, лежащая за Байкалом, орошаемая Ингодою, Ононом, Керлоном и другими источниками Амура, обильная лесом и пастбищами. Племя это подобно другим монголо-татарским кочевникам делилось на разные части, или кочевья, так называемые юрты, улусы, орды и т.п. Всякая орда имела свои знатные семьи, или сословие благородных (нойоны, беки), а также свой княжеский или владельческий род, из которого выбирались ханы. Власть ханская была ограничена сеймом, или собранием знатных, которое созывалось в важных случаях и называлось курултаем. Этот курултай выбирал самих ханов или подтверждал их наследственные права. При таком политическом строе умный, энергичный хан часто мог сосредоточить в своих руках неограниченную власть над своим племенем. Подобный хан, не довольствуясь собственным уделом, нередко налагал дань на соседних ханов, силой отнимал у них часть подданных или ловкой политикой переманивал их в свою орду. Вследствие того в степи иногда слагалась довольно могущественная монархия, которая могла выставить многие десятки тысяч вооруженных людей, и тогда она становилась страшной для ближних оседлых государств. Но редко такое могущество переживало своего основателя. Со смертью его оно делилось между братьями или сыновьями, а потом падало в их междоусобиях. Тем не менее постоянное занятие охотой, почти беспрерывные мелкие войны между ханами и частые набеги на соседей ради добычи развивали и поддерживали телесную крепость и воинственный дух монгольских племен. При этом у их предводителей вырабатывались иногда замечательно хитрый, острый ум, находчивость и умение пользоваться обстоятельствами для достижения своих целей.

 

Подобно всем основателям великих монархий или родоначальникам знаменитых династий Чингисхан не имеет недостатка в баснословных преданиях, которыми позднейшие мусульманские летописцы (татарские и персидские) украсили его происхождение и подвиги. Например, в числе его предков упоминают некоего Огуз-хана, который, будучи еще грудным ребенком, проявил себя ревностным мусульманином, а потом, сделавшись ханом, покорил многие народы. Далее повествуют о ханше, по имени Алангоа, которая, оставшись вдовою, от солнечного света родила трех сыновей; младший из них был предком Чингисхана. Отец последнего, Есукай-Багадур, отличался храбростью и предприимчивостью; он успел соединить под своей властью многие соседние роды и поколения, так что ему платили дань от тридцати до сорока тысяч семейств. Чингисхан родился около 1160 года по Р.Х. и получил имя Темучина. Те же баснословные сказания прибавляют, что он явился на свет с куском запекшейся крови в сжатой руке и что некто при этом случае предсказал ему будущую славу и завоевание всего мира. Темучину было только тринадцать лет, когда скончался его отец. Большая часть родов, подвластных Есукай-Багадуру, воспользовалась смертью последнего, отказалась платить дань его сыну и откочевала от его юрта. Не довольствуясь тем, мятежники нападали на его кочевья, отгоняли скот, брали пленников и вообще вели с ним обычные между соседями войны. Для молодого Темучина начался долгий период различных испытаний и превратностей судьбы. Не раз в войнах с соседними племенами он терпел неудачи, измены, различные обиды и попадал в руки врагов, от которых избавлялся почти чудесным образом. Зато в течение этого периода закалились его характер и мужество; развились его изобретательный ум и военный гений вместе с холодной, расчетливой свирепостью. Есть известие, что несколько лет он пробыл у Ниучей, в Китае, и воспользовался тем временем, чтобы познакомиться с зрелой гражданственностью китайского народа, а в особенности изучить там разные приемы военного искусства, более усовершенствованные, чем у диких кочевников, сильных только своей конницей и своим умением стрелять из лука, в чем они упражнялись с детских лет. Один современный ему китайский летописец изображает Темучина человеком, не похожим по наружности на других монголов, людей неуклюжих, с короткими ногами, с плоским скуластым лицом и тупым носом, с узкими, далеко расставленными глазами, без верхних ресниц, с редкими волосами на бороде и усах. Он, напротив, отличался очень высоким ростом, большим лбом и длинной бородой. Вероятно, по монголо-манчжурскому обычаю, он брил переднюю часть головы и носил длинную косу. Вот одна из тех баснословных превратностей, которые постигали будущего грозного завоевателя в молодости, на его родине. Раз враждебное племя Тайджигутов напало на кочевье Темучина и его братьев и потребовало от их матери выдачи только его одного. Темучин спрятался в недоступной пещере, на берегах реки Онона, провел там девять суток без пищи и питья. Наконец он вышел из своего убежища, решив, что, если ему суждено умереть, то есть воля Тенгри (или неба, почитаемого монголами за верховное божество). Подстерегавшие враги схватили его, отвезли в свое кочевье и заключили в оковы, а на шею, сверх того, надели деревянную колодку. Одна старая женщина сжалилась над молодым пленником и подложила ему кусок войлока на плечи, чтобы колодка не слишком их терла. Случилось, что Тайджигуты справляли большой праздник и допьяна напились кумысу. Темучин разбил ножные оковы, ударил ими своего сторожа и, убежав, спрятался в болоте. Враги искали его; но тут один из их же племени, заметив его в воде, послал искавших в другую сторону. Он же потом спрятал его у себя в возу с овечьей шерстью, а когда обманутые сыщики удалились, дал ему быструю кобылицу, и Темучин благополучно вернулся в свое кочевье. Таким образом, во время неудач и превратностей счастья он всегда находил людей, которые помогали ему избавляться от опасности. Щедростью и лаской он умел привлечь к себе сердца и приготовить многих союзников, которые способствовали его возвращению. Темучину было уже за сорок лет, когда долгая, настойчивая борьба с разными препятствиями и обстоятельствами увенчалась наконец полным успехом, и судьба сделалась постоянно к нему благосклонна. Тайджигуты соединились с некоторыми племенами, когда-то отложившимися от Темучина, и пошли на него с большим войском. Он собрал все подвластные себе тринадцать родов, расположил их один подле другого в виде кольца и мужественно встретил неприятелей. Упорная битва окончилась полным их поражением. Семьдесят тайджигутских беков, захваченных в плен, Темучин велел бросить в семьдесят кипящих котлов. Большая часть побежденных родов признала над собой его власть. Затем последовал ряд удачных войн с другими монголо-татарскими ханами; число подвластных орд начало быстро возрастать. В этих войнах верным его союзником был старый Ван-хан, или начальник сильного племени Кераитов по имени Тулуй, много обязанный его отцу Есукай-Багадуру. Помогая друг другу, Темучин и Ван-хан не раз одолевали враждебные им союзы других ханов. Однако побуждаемый своим сыном, который завидовал возраставшему могуществу Темучина, старик впоследствии разорвал союз и затеял междоусобие. Оно окончилось поражением и смертью Тулуя и его сына, а племя Кераитов подчинилось победителю. Теперь Темучин уже не имел более соперников между монгольскими ханами. В 1203 году он созвал большой курултай на богатых пастбищами берегах Керлона, угостил собравшихся роскошным пиром и заставил провозгласить себя верховным ханом монгольских орд. Рядом с знаменем своего рода, состоявшим из четырех конских хвостов, он развернул другое, из девяти хвостов яка, или дикого буйвола, по числу девяти монгольских колен. Тут же, по словам предания, один вещий человек (конечно, шаман) объявил народу, будто он послан самим небом возвестить, что Темучину предназначено овладеть вселенной и что отныне он должен называться Чингисханом. (По некоторым толкованиям — «великий хан».) Обширные завоевания быстро последовали одно за другим. Постепенное подчинение западных или турко-татарских орд привело Чингисхана в столкновение с Гурханом; такой титул носил тогда владетель Кара-Китая, или Восточного Туркестана. Последний был завоеван. Затем подчинены уйгуры, самое образованное из турецких племен, обитавшее в Алтайских горах. (От них монголы заимствовали азбуку.) Потом подверглось разгрому царство Тангутское, лежавшее в Южной Монголии, сопредельное Китаю. При этих завоеваниях Чингисхану помогали не только его военный гений и многочисленные войска, но еще более — уменье пользоваться взаимной враждой, ошибками и неспособностью соседних государей. Соединив под своей властью большую часть монголо-татарских и турко-татарских кочевников Средней Азии, Чингис обратил оружие на Китай, т.е. на северную его половину, или империю манчжурских Ниучей, которых династия называлась Кин; государь их носил титул Алтунхана. Китайское правительство, беспечно допустившее быстрое возрастание Чингисова могущества, вдруг потребовало от него прежде платимой дани. Отсюда возникла упорная война. Темучин проник за Каменную стену и внес опустошение внутрь империи. Ниучи, уже успевшие утратить отчасти свой воинственный дух, не могли противостоять в открытом поле; а защищались в укрепленных городах, которые явились вначале неприступными для монголов, как исключительно конного войска. Но тут же они научились искусству брать эти города, отчасти долгим обложением и голодом, отчасти — усвоив себе стенобитные машины, уменье делать подкопы и другие осадные приемы, употреблявшиеся в Китае. Взяв и разграбив какой-нибудь город и подступая к другому, Монголы выставляли обыкновенно плененных жителей впереди своего войска и принуждали их исполнять разные осадные работы. Таким образом, защитникам приходилось бросать стрелы и другие метательные снаряды в своих несчастных соотечественников, что, конечно, ослабляло мужество первых. Борьба с сильной империей однако была нелегка. Чингисхан предпринимал несколько походов на Китай, прежде нежели ему удалось овладеть столицей Пекином и поколебать владычество Ниучей. Полное завоевание этой империи было окончено уже при его преемнике. В борьбе с; Китаем монголам помогли в особенности его внутренние неустройства, как то: убийство и свержение государей их соперниками, измена некоторых военачальников, нелюбовь китайского населения к своим манчжурским завоевателям и проч. Всеми этими обстоятельствами монгольский хан умел искусно воспользоваться; кроме того, к союзу против империи Кинов он привлек Сунгов, властителей другой, южной, части Китая. Во время этой борьбы внимание Темучина частью было отвлечено в другую сторону, т.е. на запад, войной с другим могущественным государем Азии, именно с Магометом, султаном Ховарезма, или Юго-Западного Туркестана. Магомет оружием расширил свое царство с одной стороны до берегов Каспийского моря, а с другой — до реки Инда, и завладел большей частью Персии. В начале турецкий султан и монгольский хан заключили между собой дружеский и торговый договор. Но надменный Магомет не оценил Чингизова могущества и легкомысленно нарушил договор: он отказался удовлетворить хана за монгольский караван, разграбленный в турецких владениях, и за убийство Чингизовых послов. Отсюда возникла жестокая война, покрывшая пеплом и сотнями тысяч трупов многие цветущие дотоле страны, в особенности область Амударьи, средоточие Магометова царства. И тут Чингисхан ловко воспользовался обстоятельствами для борьбы с неприятелем, в особенности взаимной враждой султана и багдадского халифа Аль-Нассира. Халифат находился уже в полном упадке, и Магомет вздумал подчинить его своей верховной власти. Тогда халиф сам начал возбуждать против него монгольского завоевателя. В империи Магомета одна часть жителей следовала суннитскому толку, другая шиитскому. Султан покровительствовал последнему; поэтому халиф возбуждал против него суннитских подданных, чем увеличивал разлад в Ховарезмской империи, и без того составленной из разнообразных, чуждых друг другу народов. Уже при самом начале войны Магомет оказался слабее своего противника в открытом поле, а потому так же, как и китайский государь, принужден был ограничиться защитой укрепленных городов. Чингисхан и его сыновья прошли опустошительным потоком по неприятельской земле. Несмотря на отчаянное сопротивление, города один за другим падали в руки монголов; причем одна часть способных носить оружие обыкновенно присоединялась к войску победителей, а другая без пощады истреблялась или обращалась в рабство. Так пали, между прочим, славившиеся своей торговлей и мусульманской образованностью Бухара, Ходжент, Самарканд, Балк, Ургенч, Мерв, Герат и др. Истребляя жителей или забирая их в плен, чтобы с корнем вырвать всякую возможность сопротивления и бунта на будущее время, Чингисхан приказывал щадить только художников и ремесленников, как людей для него полезных. Ужас, наведенный зверством и непобедимостью монголов, немало способствовал их дальнейшим успехам. Многие города сдавались на их милость, признавая бесполезным всякое сопротивление. Видя измену вассальных владетелей и теснимый монголами, Магомет, с остатками своего войска и двора, отступал из одной области в другую. Для его преследования Чингис отрядил двух своих лучших полководцев, Джебе-Нойона и Субудай-Багадура, с несколькими десятками тысяч конницы. Тогда начались, с одной стороны, деятельная погоня, а с другой — старание спастись от плена быстрыми переходами то в ту, то в другую сторону. Наконец султан бросился к берегам Каспийского моря, в отдаленную область Мазандеран. Но и сюда скоро явились его неутомимые преследователи. Удрученный горем и болезнью, Магомет спасся на один каспийский остров, где и скончался (1221 г.), назначив своим преемником старшего сына Джелальэддина. Этот мужественный, предприимчивый государь на некоторое время продлил упорную борьбу с грозным ханом и даже одержал несколько побед над монголами; но он уже не мог спасти Ховарезмской империи, которая была вконец опустошена и совершенно завоевана1. Помянутое преследование монголами султана Магомета приобрело важное значение в Русской истории: с ним связано первое нашествие сих варваров на Русь. Во время этого преследования Джебе-Нойон и Субудай-Багадур далеко углубились на запад, в прикаспийские страны, и вошли в область Азербайджан. По смерти Магомета, они получили от Чингисхана вместе с подкреплениями, разрешение идти из Азербайджана далее на север, чтобы воевать страны, лежащие за Каспием и Уралом, особенно турецкий народ кипчаков или куманов (половцев). Полководцы перешли реки Аракс и Кур, вторглись в Грузию, разбили грузинское войско и направились к Дербенту. У владетеля Шемахи они взяли десять проводников, которые должны были указать им пути чрез Кавказские горы. Варвары отрубили одному из них голову, грозя поступить так же и с другими, если они не поведут войско лучшими путями. Но угроза произвела противоположное действие. Проводники улучили минуту и убежали в то именно время, когда варвары вошли в неведомые для них горные теснины. Между тем извещенные об этом нашествии некоторые кавказские народы, в особенности аланы и черкесы (ясы и касоги русских летописей), соединясь с отрядом половцев, заняли окрестные проходы и окружили варваров. Последние очутились в весьма затруднительном положении. Но Джебе и Субудай были опытные, находчивые предводители. Они послали сказать Половцам, что, будучи их соплеменниками, не желают иметь их своими врагами. (Турко-татарские отряды составляли большую часть отправленного на запад войска.) К своим льстивым речам посланцы присоединили богатые дары и обещание разделить будущую добычу. Вероломные Половцы дались в обман и покинули своих союзников. Татары одолели последних и выбрались из гор на северную сторону Кавказа. Тут, на степных равнинах, они уже свободно могли развернуть свою конницу и тогда начали грабить и разорять вежи самих половцев, которые, полагаясь на заключенную дружбу, разошлись по своим кочевьям. Они таким образом получили достойное возмездие за свое вероломство. Тщетно Половцы пытались противиться; они постоянно терпели поражения. Татары распространили ужас и разорение до самых пределов Руси, или до так называемого Половецкого вала, который отделял его от степи. В этих битвах пали знатнейшие ханы Кипчака Даниил Кобякович и Юрий Кончакович, бывшие в свойстве с русскими князьями и носившие, как видим, русские имена. Оставшийся старейшим между ханами Котян с несколькими другими бежал в Галич к зятю своему Мстиславу Удалому и начал молить его о помощи. Не таков был Галицкий князь, чтоб отказываться от ратного дела, чтобы не помериться с новым, еще не испытанным врагом. Наступила зима. Татары расположились провести ее в южных половецких кочевьях. Они воспользовались зимним временем и для того, чтобы проникнуть на Таврический полуостров, где взяли большую добычу и в числе других мест разорили цветущий торговлей город Сугдию (Судак). Между тем, по просьбе Мстислава Мстиславича, южнорусские князья собрались на сейм в Киеве, чтобы общим советом подумать о защите русской земли. Старшими князьями здесь были три Мстислава: кроме Удалого, киевский великий князь Мстислав Романович и черниговский Мстислав Святославич. За ними, по старшинству, следовал Владимир Рюрикович Смоленский. Вероятно, тут же присутствовал и четвертый Мстислав (Ярославич), прозванием Немой, старший из князей волынских; по крайней мере, он участвовал потом в ополчении. Был тут и Котян с своими товарищами. Половецкие ханы неотступно просили русских князей вместе с ними ополчиться против татар и приводили такой довод: «Если не поможете нам, то мы будем избиты сегодня, а вы завтра». Просьбы свои они подкрепляли щедрыми подарками, состоявшими из коней, верблюдов, рогатого скота и красивых пленниц. Один из ханов, по имени Бастый, во время сейма принял крещение. Самым усердным их ходатаем явился, конечно, Мстислав Удалой. «Лучше встретить врагов в чужой земле, нежели в своей, — говорил он. — Если мы не поможем Половцам, то они, пожалуй, передадутся на сторону татар, и у тех будет еще более силы против нас». Наконец он увлек весь сейм; решен был общий поход. Князья разъехались, чтобы собрать свои полки и сойтись вместе на условленных местах. Послали также просить помощи у великого князя Владимиро-Суздальского Юрия Всеволодовича. Он не отказал и отправил на юг суздальскую дружину с племянником своим Васильком Константиновичем Ростовским. Посылали и к рязанским князьям, но те, неизвестно почему, не подали никакой помощи.

Поход в степи, по обычаю, открылся весной, в апреле месяце. Главное сборное место во время таких походов находилось у правобережного городка Заруба и так называемого Варяжского острова. Здесь производилась переправа через Днепр на пути из Киева в Переяславль, который лежал тут же поблизости, на другой стороне. Конница приходила сюда сухопутьем, а пехота приплывала на судах. По словам летописи, судов набралось столько, что воины переходили по ним как посуху с одного берега на другой. Здесь собирались князья киевские, смоленские, черниговские, северские, волынские и галицкие, каждый с своей дружиной. Сюда же к русским князьям явились послы от татарских военачальников. Последние проведали о сильной рати и попытались, по своему обычаю, ловкими переговорами разъединить союзников. «Слышали мы, — говорили послы, — что вы идете на нас; мы же земли вашей не занимали, городов и сел ваших не трогали и пришли не на вас, а на половцев, наших холопов и конюхов. Возьмите с нами мир: у нас нет с вами рати. Слышали мы, что Половцы и вам много зла творят. Мы их бьем отсюда, и если они к вам побегут, то бейте их от себя и забирайте их имущество». Хитрость, употребленная с Половцами в Кавказских горах, без сомнения, была уже известна русским князьям. Последние не только не хотели слушать льстивых татарских речей, но и, вопреки всем обычаям, по наущению половцев, велели умертвить самих послов. От Заруба ополчение, держась правого берега, двинулось далее к югу и прошло пороги. Между тем галицкая пехота, под начальством двух воевод, Юрия Домамирича и Держикрая Володиславича, (если верить летописцу) на тысяче ладей спустилась вниз по Днестру в море; потом поднялась вверх по Днепру, миновала Олешье и остановилась около порогов на устье речки Хортицы, «на броду у протолчи», где и встретилась с войском, шедшим сверху. Пришла и главная рать половецкая. Все соединенное ополчение едва ли не простиралось до ста тысяч ратников. И оно заключало в себе цвет русского племени. Во второй раз явились татарские посланцы и сказали: «Вы послушались половцев, послов наших умертвили и идете против нас; а мы вас ничем не трогали; пусть рассудит нас Бог». На этот раз послов отпустили. Меж тем, услыхав о близости передовых татарских отрядов, Даниил Романович Волынский и другие молодые князья в сопровождении Юрия Домамирича поспешили с легкой дружиной перебраться через реку и поскакали в степь, чтобы посмотреть на невиданных дотоле врагов. Воротясь в стан, молодежь рассказывала, что татары смотрят людьми самыми простыми, так что «пуще» (хуже) половцев. Но опытный в военном деле Юрий Домамирич утверждал, что это добрые ратники и хорошие стрелки. Он уговаривал князей не терять времени и спешить выходом в поле. Навели мосты из ладей, и войска начали переправу на левый берег Днепра. Одним из первых переправился Мстислав Удалой. С передовым отрядом он ударил на сторожевой полк неприятельский, разбил его, далеко гнался за ним и захватил много скота. Татарский воевода Гемибек спрятался было в одном из тех могильных курганов, которыми так изобилуют наши южные степи, но был найден. Половцы выпросили его у Мстислава и убили. Поощренные этой победой, русские князья смело углубились в степи, следуя обычным Залозным путем, который вел к Азовскому морю. Татары отступали, и только сторожевые отряды время от времени затевали мелкие сшибки. После осьми или девятидневного степного похода русская рать приблизилась к берегам Азовского моря. Здесь татары остановились и выбрали удобное для себя место за речкой Калкой (приток Калмиуса). Первые успехи и отступление татар усилили и без того существовавшую у русских людей уверенность в своих силах и некоторую беспечность: они начали свысока относиться к неприятелю, который, очевидно, уступал им и числом, и вооружением. Но единодушие князей, по обыкновению, было непродолжительно; уже во время похода возникли соперничество и разные пререкания. Общего начальника не было; а было несколько старших князей, и каждый из них распоряжался своими полками отдельно, мало справляясь с другими. Состояние русской рати и ее слабые стороны, по всей вероятности, не укрылись от таких опытных, искусных военачальников, каковы были Джебе и Субудай, получивших большой навык воевать и управляться с самыми разнообразными народами. Недаром они провели зиму в половецких кочевьях и, без сомнения, нашли возможность разведать все, что им нужно было знать по отношению к Руси и ее вождям. Нет сомнения, что дарами, ласками и обещаниями они постарались найти перебежчиков и изменников, как это делали в других странах. По крайней мере наша летопись упоминает о вольной дружине русских бродников, которые с воеводой своим Плоскиней оказались на Калке в татарском ополчении. Особенно много перебежчиков нашлось, вероятно, между Половцами. Решаясь принять битву, татарские воеводы более всего могли рассчитывать на русскую рознь, и они не ошиблись. Главным виновником бедствий явился тот самый Мстислав Удалой, который всю свою жизнь провел в ратных делах и пользовался тогда на Руси славой первого героя. Нет сомнения, что собравшиеся князья признали бы временно его старшинство и подчинились бы его предводительству, если бы он сколько-нибудь обладал политическим смыслом и твердостью характера. Но этот самонадеянный рубака не только не озаботился какими-либо военными предосторожностями, а напротив, считая татар верной добычей своего меча, опасался, чтобы кто другой не отнял у него славу победы. К тому же в самую решительную минуту он сумел очутиться в какой-то распре с своим двоюродным братом Мстиславом Романовичем Киевским. Не предупредив последнего, Удалой, очевидно, ведший передовую или сторожевую рать, переправился за Калку с галицко-волынскими полками и отрядом половцев и начал наступать на татар, выслав впереди себя Яруна с Половцами и своего зятя Даниила Романовича с волынцами. Татары, закрываясь плетенными из хвороста щитами, метко поражали стрелами наступавших. Русские бодро продолжали нападение. Особенно отличился при этом Даниил Романович; он врубился в толпы врагов и сгоряча не чувствовал раны, которую получил в грудь. Вместе с ним ратоборствовал другой из молодых князей, Олег Курский. Один из волынских воевод (Василько Гаврилович), сражавшийся впереди, был сбит с коня. Двоюродный дядя Даниила Романовича, Мстислав Немой, думал, что это упал его племянник; несмотря на свои преклонные лета, он бросился к нему на выручку и также начал крепко поражать врагов. Победа казалась уже близка. Но вдруг татары стремительно ударили на половцев; последние не выдержали их натиска, бросились назад на русские полки и привели их в замешательство. Искусный враг улучил минуту, чтобы, не дав времени опомниться, нанести полное поражение галичанам и волынцам. А когда они обратились в бегство, татары напали на другие русские отряды, еще не успевшие выстроиться для битвы, и громили их по частям. Остатки разбитого ополчения побежали назад к Днепру. Это бедствие совершилось 31 мая 1223 года.Одна часть татарского войска пустилась преследовать бегущих, а другая осадила великого князя киевского Мстислава Романовича. Последний является вторым, после галицкого князя, виновником поражения. Не видно, чтобы он пытался поддержать значение своего старейшего стола и водворить единодушие в русском ополчении. Напротив, есть известие, что, надеясь на собственный полк, он предавался беспечности и похвалялся один истребить врагов. Он расположился на возвышенном каменистом берегу Калки и, огородив свой стан телегами, три дня отбивался здесь от нападения татар. Варвары прибегли к обычному коварству. Они предложили великому князю дать за себя окуп и мирно удалиться с своим полком. Воевода бродников Плоскиня на кресте присягнул в исполнении договора. Но едва киевляне покинули укрепленный стан, как татары ударили на них и произвели беспощадное избиение. Мстислав Романович и находившиеся при нем два младшие князя были задушены и брошены под доски, на которых начальники варваров расположились для обеда. Летописцы говорят, что одних киевлян погибло на Калке до десяти тысяч; так велико было наше поражение.

 

Татары, отряженные для преследования бегущих, также успели избить много народу и кроме того шесть или семь князей; в том числе пал Мстислав Черниговский. Остаток его полка спасся с его племянником Михаилом Всеволодовичем (впоследствии замученным в Орде). Владимир Рюрикович Смоленский во время бегства успел собрать вокруг себя несколько тысяч человек, отбился от врагов и ушел за Днепр. Главный виновник бедствия, Мстислав Удалой, также успел достигнуть днепровской переправы вместе с Мстиславом Немым и Даниилом Романовичем; после чего он велел жечь и рубить ладьи, чтобы не дать возможности татарам перейти на другой берег. Жители некоторых пограничных городов думали умилостивить варваров и выходили к ним навстречу с крестами, но подвергались избиению. Варвары, однако, не стали углубляться в пределы Руси, а повернули назад в Половецкую степь. Затем они направились к Волге, прошли по земле Камских Болгар, которым также успели нанести большое поражение, и Уральскими степями, обогнув Каспийское море, воротились в Азию к своему повелителю. Таким образом, монгольские завоеватели на опыте изведали состояние Восточной Европы и те пути, которые вели в нее. И этим опытом они не замедлят воспользоваться. А между тем как воспользовались тем же опытом русские князья? Подумали ли они о том, чтобы на будущее время принять более действенные меры для защиты Руси? Нисколько. Те же беспечность и самонадеянность, которые предшествовали Калкскому поражению, и последовали за ним. Бедствие это не нарушило обычного течения русской жизни и междукняжеских отношений с их мелкими распрями и спорами о волостях. Татары скрылись в степях, и русские думали, что случайно грянувшая гроза пронеслась мимо. Современный летописец наивно заметил, что варваров этих «никто хорошо не знает, какого они племени и откуда пришли. Только премудрые мужи разве ведали, которые в книгах начитаны: одни называли их Татарами, другие Таурменами, третьи Печенегами, иные считали их тем самым народом, который, по словам Мефодия Патарского, был загнан Гедеоном в пустыню между востоком и севером, а перед кончиной света явится и попленит всю землю от Востока до Евфрата, Тигра и до Понтского моря». До какой степени русские политики того времени мало знали о великих переворотах, совершавшихся в глубине Азиатского материка, и как мало опасались за будущее Русской земли, показывают слова того же современного суздальского летописца о Васильке Константиновиче Ростовском. Этот князь опоздал с своей северной дружиной: когда он достиг Чернигова, сюда пришла весть о Калкском побоище. Суздальцы поспешили вернуться домой, а летописец весьма радуется такому благополучному возвращению князя. Простодушный книжник, конечно, не предчувствовал, какая гроза собиралась над самой Суздальской Русью и какая мученическая кончина от рук тех же варваров ожидала Василька! Слова и тон этого летописца служат отголоском и самого северорусского общества посреди которого он жил. Только впоследствии, когда татары наложили свое тяжелое ярмо, наши старинные книжники более оценили несчастное Калкское побоище и начали украшать его некоторыми сказаниями, например, о гибели семидесяти русских богатырей, в том числе Добрыни Златого Пояса и Александра Поповича с его слугой Торопом2. В это время Северная Русь сравнительно с Южной представляла значительное затишье и развитие мирной деятельности. Благодаря домовитому, благочестивому характеру суздальских князей и согласию, наступившему в семье Всеволода Большое Гнездо, Северная Русь делала очевидные успехи на поприще гражданственности. Между прочим, к тому же времени относятся особенно частые известия летописи о церковных торжествах, о построении и украшении храмов в главных суздальских городах. Некоторые из этих сооружений, сохранившиеся до сих пор, ясно свидетельствуют о развитии художеств в Северной Руси. Мирное течение жизни нарушалось, впрочем, походами на Мордву, Болгар, на Ливонских Немцев и Литву, а более всего смутами Новгорода Великого, который не ладил со своим князем Ярославом Всеволодовичем Переяславским и продолжал бороться против суздальского влияния.