Период упадка рабовладельческого строя

Развитие рабовладельческого строя неизбежно влечёт за собой развитие и крайнее обострение всех его противоречий. Общество трансформируется, и вместе с этим происходит трансформация значения войны и войска для общества. Особенно ярко эти тенденции проявляются в Римском государстве, которое в результате Гражданских войн приобрело новую политическую форму принципата[86].

На первое место выдвигается функция армии, направленная на поддержание и сохранение существующего политического строя. «Материальной опорой правительства было войско, которое гораздо более походило уже на армию ландскнехтов, чем на старое римское крестьянское войско»[87]. Это, естественно, способствует всё большему возрастанию его политического значения: «армия была опорой императорской власти и как таковая являлась самостоятельной политической силой: легионы провозглашали императорами своих полководцев»[88]. Меры, направленные на ограничение роли армии, начал принимать ещё Август[89], но они могли лишь временно задержать развитие процессов, приведших к наступлению эпохи «солдатских императоров», поскольку в результате обострения социальных противоречий «единственной надёжной опорой императорской власти в III в. становится армия»[90]. «Римские императоры III века получали свою власть из рук солдат. Императоров провозглашала не только гвардия, но и легионы, дислоцированные в провинциях. Был даже случай настоящего аукциона на вакантное место императора. Иногда оказывалось несколько императоров, провозглашенных легионами разных провинций. Многие из римских императоров III века были убиты теми же солдатами, которые их провозглашали. Один из таких императоров был у власти всего несколько месяцев, многие правили 2, 3, 4 года и редко кто правил более 5 лет»[91]. Однако Римской империи удалось преодолеть этот кризис с переходом к новой системе правления – доминату.

Между прочим, отражением важности политической роли армии является принятие Августом титула «император». «Титул императора раньше давался полководцу-победителю и был действителен в период от победы до триумфа. Именуя себя императором, Октавиан Август подчеркивал свою постоянную связь с армией, более того, этим он выражал сосредоточение в своих руках высшей военной и гражданской власти»[92].

Обострение социально-экономических противоречий самым непосредственным образом сказывалось на состоянии армии. «Основу военной мощи рабовладельческого общества составляла масса свободных мелких производителей – крестьян и ремесленников. Они служили в войсках и выносили на своих плечах главную тяжесть налогов, необходимых для ведения войн. Но в результате конкуренции крупного производства, основанного на дешёвом рабском труде, и под бременем непосильных тягот крестьяне и ремесленники разорялись. Непримиримое противоречие между крупными латифундиями и крестьянскими хозяйствами всё более углублялось. Вытеснение свободного крестьянства подорвало не только экономическую, но также военную и политическую мощь рабовладельческих государств, в частности Рима»[93]. Естественно, этот процесс занял продолжительное время и не охватывал одномоментно всю территорию империи, а развивался постепенно. «В тех провинциях, где латифундии вытеснили мелких и средних землевладельцев, осталось мало населения, способного идти в армию. Зато в прирейнских и придунайских областях, где мелкое землевладение оставалось почти нетронутым из-за отсутствия латифундий, резервы для армии были очень велики»[94]. Тем не менее, те постепенные трансформации, которые претерпела армия Римской империи в течение рассматриваемого периода под влиянием социально-экономических изменений, оказались столь значительны, что качественно преобразили её. «Во времена республики Рим имел крестьянскую армию, которая затем превратилась в армию профессионалов – люмпен-пролетариев. В III веке римская армия снова стала крестьянской, но это уже были не прежние крестьяне: армия комплектовалась из италийской и провинциальной бедноты, превращенной в военных поселенцев. Армия представляла собой деклассированную массу с низкой боеспособностью»[95].

Это явление вынуждало Римскую империю всё больше прибегать к услугам наёмников. «Императоры предпочитали нанимать солдат из германских и сарматских племён. Командиры набирались из числа племенных вождей, которые начинают играть крупную роль в жизни империи, становясь высшими военачальниками, сановниками, консулами. Целые племена селились на землях империи под условием службы в армии»[96]. В результате этого Рим оказался в ситуации, когда «защита границ империи и подавление революционного движения внутри нее были целиком доверены наемным отрядам «варваров»»[97]. По оценкам советских историков «к концу VI в. менее четверти армии составляли уроженцы империи»[98].

Конечно, выправить ситуацию со снижением боеспособности римской армии такие меры никоим образом не могли: «войска, навербованные римлянами среди покоренных германских племен, были ненадежными»[99]. Засилье варваров-наёмников привело к дальнейшему снижению военной мощи Рима: источники свидетельствуют «о слабой воинской дисциплине в римской армии IV века; римские солдаты в то время были склонны к возмущениям и бунтам, и полководец, принимая решение, должен был считаться с этим»[100]. Но другой альтернативы не было: «в обстановке обострённой классовой борьбы императоры больше доверяли чужеземным наёмникам, а населения, пригодного к военной службе, становилось всё меньше»[101].

Снижение военной мощи Римской империи необходимо влекло за собой изменения в её внешней политике. От завоевательных войн периода расцвета рабовладельческого строя ей пришлось перейти к оборонительным. «В первый период своего правления, с 27 года до н. э. по 6 год н. э., Август вел захватнические войны, которые прежде всего имели целью увеличение количества рабов и дальнейшее расширение территории. В Испании было завершено покорение северозападных племен, на Дунае римляне значительно расширили свою территорию»[102]. Небольшое время спустя «римляне предприняли завоевательные походы в Британию»[103]. Но наступательные возможности империи неуклонно снижались, и «в период правления Траяна римляне вели последние успешные завоевательные войны. Они захватили Дакию (Румынию), часть Армении и всю Месопотамию»[104].

Вместо завоеваний Риму пришлось заняться обороной своих границ от нападений племён и народов, живших на прилегающих к ним территориях. На Рейне «с 6 по 14 год н. э. Римская империя перешла к стратегической обороне; на ее границах появились сплошные оборонительные сооружения»[105]. Иудейская война для Рима была уже скорее оборонительной, а не завоевательной: «это была война за сохранение господства в Иудее и условий для систематического грабежа этой провинции, за сохранение господства на Востоке»[106]. Также римляне и «в Британии вынуждены были перейти к обороне завоеванной территории. В период правления императора Адриана (117 – 138 гг.) был сооружен пограничный вал, перехватывавший самую узкую часть острова»[107]. С прогрессирующим падением боеспособности римской армии ситуация на границах обострилась катастрофически. «Внешнее политическое положение Римской империи в III – IV веках характеризуется наступлением «варваров»: германские племена франков и алеманов перешли Рейн; готы, заставив римские легионы очистить Дакию, форсировали Дунай и разорили Балканский полуостров; в Малой Азии перешли в наступление персы; мавританские племена напали на африканскую провинцию. Внешняя политика римских императоров этого периода в целом носила оборонительный характер, хотя некоторые из них предпринимали и завоевательные походы, особенно на Востоке»[108]. А вскоре Рим совершенно утратил способность сдерживать наступление варваров: «германцам, готам и другим вторгавшимся в пределы Римской империи племенам противостояли римские войска, лишь смутно напоминавшие по своим традициям и тактике древнюю римскую армию»[109].

Необходимо иметь в виду, что в военном отношении опасность для Рима представляли не только внешние вторжения, но и внутренние проявления классовой борьбы. Римская империя оказалась «под двойным ударом: внутренним – восстания рабов, колонов и порабощенных Римом народов и внешним – наступление германских, славянских и других племен»[110]. Причём советские военные историки обращают внимание на то, что вооруженные выступления угнетённых классов внутри империи сыграли гораздо более значительную роль в создании предпосылок падения Рима, чем нападения извне. «Кризис Римской империи в III веке проявлялся прежде всего в восстаниях широких угнетённых и эксплуатируемых масс. Восстания происходили в Италии, Галлии, Сицилии, Африке. К восставшим часто присоединялись солдаты римской армии. Характерной чертой восстаний III века было совместное выступление рабов и колонов. Восстания рабов и колонов, принявшие особенно широкие размеры в IV веке и продолжавшиеся до конца V века, расшатали устои Римской империи и подготовили необходимые условия для ее гибели»[111].

Племена и народы, вторгавшиеся на территорию Западной Римской империи в последние века её существования, а именно «германцы в своем развитии прошли те же ступени, что и остальные народы»[112]. Уровнем развития их общества была «высшая ступень варварства, до которой и на которую поднялись германцы перед переселением пародов»[113], т. е. оно находилось на стадии разложения первобытнообщинного строя. В соответствии с этим война имела для германского общества то же значение, что и для других народов, прошедших эту стадию развития раньше. Таким образом, «наступление германцев, готов и других племен было вызвано не внешним давлением переселявшихся народов, а внутренними переменами, которые произошли у них самих»[114]. То же относится и к племенам, вторгавшимся на территорию Восточной Римской империи.