Опредмечивание труда в его продукте

Дальнейший анализ процесса труда предполагает обращение к его результату — продукту труда, в котором овеществляется (объективируется) труд как человеческая и в этом смысле субъективная деятельность (деятельность субъекта). «Во время процесса труда труд постоянно переходит из формы бытия, из формы движения в форму предметности»[124]. Это опредмечивание, если воспользоваться терминологией Гегеля, можно назвать отчуждением труда, его превращением из субъективной деятельности в противоположное состояние — состояние предметности. Их противоположность проявляется уже в том, что овеществленный в продукте труд наличествует в пространстве в покоящемся виде, а не-овеществленный труд формой своего бытия имеет время.

Но не только в этом дело. Выявление противоположности не-овеществленного и овеществленного труда, а также обоснование их единства имеет существенное методологическое значение (как общее, так и в политической экономии). Речь идет о признании за трудом социальной субстанции, т. е. о субстанциальном подходе, или об его отрицании в так называемом «деятельностном подходе».

Известно, например, что М. Вебер противопоставил материалистическому методу «Капитала» К. Маркса концепцию социального действия, в которой исходной берется смысловая сторона действия, его целерациональность. У Т. Парсонса человеческое действие тоже образует исходное основание социальной системы. Вместо социальной субстанции, т. е. овеществленного труда, выделяет деятельность и Г. Лукач. Он в качестве онтологической основы общественного бытия предлагает рассматривать практическую деятельность, взятую опять-таки со стороны целеполагающей установки на изменение действительности.

Обращение к не-овеществленному труду, к живой человеческой целесообразной деятельности, безусловно, необходимо для познания социально-экономической жизни. Но этот принцип надо совмещать с признанием значения овеществленного труда, со субстанциальным подходом и тем самым преодолевать их антиномичность.

Овеществленный труд образует субстанцию всего созданного людьми социального богатства. Это все то, в чем овеществляется человеческий труд, в том числе труд, воплощенный в самом человеке, в его рабочей силе. Именно та сумма материального результата в виде производительных сил, капиталов и социальных форм общения, которые люди застают на каждом этапе своего развития и передают новым поколениям, в философии, по мнению К. Маркса и Ф. Энгельса, получила название «субстанции» и «социальной сущности» человека[125].

Поскольку же овеществленный в человеке труд как субстанция в качестве своей causa sui имеет живую человеческую деятельность и распредмечивается через эту деятельность, то он выступает не как мертвая предметность, а как нечто, содержащее в себе человеческую субъективную деятельность и трудовую меру. В этом смысл одного из известных тезисов К. Маркса о Фейербахе: «Главный недостаток всего предшествующего материализма — включая и фейербаховский — заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно»[126].

Субстанция и субъект с его живой деятельностью образуют единство: с одной стороны, неопредмеченный труд, взятый до своего овеществления в продукте, остается как бы в своем субъективном существовании в виде возможности труда, с другой — продукт, в котором опредмеченный труд в движении производства и богатства выступает как постоянно исчезающий момент, и этим отличается от носителя живого труда — человека, являющегося постоянным созидателем богатства и в этом отношении существенно отличающегося от опредмеченного труда.

Необходимость различения живого и овеществленного труда и одновременно умение преодолевать абстрактную противоположность субстанционального и деятельностного существования труда позволяют решать многие сложные социально- экономические проблемы. Так, овеществленный в продукте труд может быть социально отчужден от живого труда и оказаться в собственности непроизводительного класса, а живой труд — служить персонификацией производительного класса.

Многие серьезные проблемы возникают из того, что овеществленный в продукте труд и затрачиваемый живой труд не совпадают не только по качеству, но и по своей величине: одно дело, когда труд воплощается в потребительной стоимости продукта, другое — в его стоимости. В одном случае затраты общественного труда будут совпадать с овеществленным в продукте трудом, в другом —этого не происходит, т. е. вопрос решается в зависимости от экономической формы продукта, его стоимости или потребительной стоимости.

Бытие и субстанция продукта, взятого в качестве стоимости, существенно отличается от таковых, отнесенных к его потребительной стоимости. Субстанцией стоимости, безусловно, является овеществленный труд, но не только как абстрактный труд (трата человеческой рабочей силы как таковой), но прежде всего как труд в его особом историческом качестве общественно суммированного труда, затраты общественной, а не индивидуальной рабочей силы.

В стоимости как в общественном бытии товара нельзя обнаружить, как известно, ни атома вещества. Но это не значит, что лежащий в ее основе общественный труд не обладает предметными формами своего существования, хотя речь здесь должна идти об их социальной предметности. Такими практическими формами меновой стоимости выступают, например, деньги. Они обладают реальным существованием вне человеческого сознания и столь же реальны, как и заменяемые ими товары. Они нуждаются в материальных носителях, хотя своего места в товарном обмене выполняют как чисто общественный продукт и общественно значимая, хотя и практическая идеальная форма. Как стоимостная, так и денежная форма товаров составляют нечто отличное от чувственно воспринимаемой телесной формы товаров и в этом смысле они являются идеальными. В своей функции меры стоимости идеальность денег означает, что для этой операции нет необходимости иметь наличное количество золота или другого эквивалента. В обращении меновых стоимостей самому эквиваленту тоже нет необходимости обращаться, товарное обращение замещается денежным как идеальным обращением товаров. Деньги выступают и всеобщим идеальным представителем богатства.

Очевидно, что за деньгами, как за идеальной формой, находится стоимость, а в конечном счете — общественный характер труда. Казалось бы, вместо денег мерой стоимости можно было бы использовать непосредственное время труда, вместо обмена стоимостей — обмен продуктов труда — потребительных стоимостей, вместо денежного богатства—физические объемы продукции. Такая замена не делает ли идеальные денежные формы, а вместе с ними и стоимости чисто идеальными типами, конструкциями ума, а вовсе не действительными практическими способами функционирования товарного мира? На это следует ответить: пока продукт производится как товар и стоимость, деньги в качестве их идеальных представителей выражают реальное бытие товарного мира. Они составляют социальный способ бытия этого мира, хотя, как было сказано, этот социальный способ бытия не имеет ничего общего с той телесностью товаров, в которой они существуют. Более того, эта социальность, представленная в вещи, может быть фетишизирована — низведена до свойства самой вещи или вещное свойство возведено в ранг социальной формы.

Идея опредмечивания труда не исчерпывается тем, что на производство продукта затрачивается рабочая сила. Дело в том, что эта рабочая сила до своего овеществления в продукте выступает в виде способностей человека, в том числе и как духовная способность. Знания, умения опредмечиваются особым способом, отличным от материализации физического труда. К. Маркс предупреждал, что материализацию труда не следует понимать грубо, по-шотландски, т. е. только в виде чувственно осязаемых свойств продукта. Меновая стоимость выступает не как телесный, а как социальный способ существования товара.

В этой связи возникает вопрос об опредмечивании знаний, в частности о создании знанием стоимости, о чем много пишут представители теории постиндустриального общества. По мнению, например, Т. Сакайя, ныне стоимость создается знанием и такое ее создание становится базой будущего общества. Такого рода стоимость уже не представляет собой общественный труд, она создается индивидуальным трудом. Созданная знанием стоимость обладает уникальной чертой: она создается индивидуализированными усилиями, в то время как обычная стоимость предполагает обобществление труда[127]. В. Л. Иноземцев полагает, что творческая деятельность, сменяющая труд, вообще не может воплощаться в стоимости, последняя подлежит деструкции[128].

Представляется, что трудовая теория стоимости, признающая возможность овеществления научного труда вместе с физическим трудом в продукте, вполне рационально решает эту проблему. Об этом свидетельствует известное суждение К. Маркса о том, что природа не строит машин, что они —продукты человеческой деятельности, «созданные человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществленная сила знания». Поскольку в технике как продукте производства реализован труд, то вместе с ним овеществляется и знание, наука, которые из потенциальной духовной силы становятся действительной производительной силой.

Чем объяснить отказ от стоимостного опредмечивания духовной, творческой деятельности и ее результатов в виде знаний? Можно сослаться на авторитет Гегеля, который считал знания и иные духовные способности внутренним достоянием личности. Но Гегель, согласно существующей в то время политической экономии, считал возможным посредством овнешнения придать им внешнее существование и тем самым подвести под определение вещей, сделать их отчуждаемыми ценностями.

Конечно, опредмечивание духовного, умственного труда только его воплощением в стоимости продукта нельзя считать исчерпывающим объяснением этого сложного процесса. Нельзя, однако, согласиться с Т. Сакайя относительно того, что «разработка универсальной концепции (подобной теории трудовой стоимости), применимой в отношении к созданной знанием стоимости, невозможно; более того, трудно представить себе и то, каким образом теория полезности способна объяснить характер такой ценности. Понесенные производителем расходы в своей основе не имеют никакого отношения к стоимости созданного знанием продукта; помимо этого отсутствует то традиционное движение, которое сближает цены с затратами»[129].

Автор в качестве иллюстрации создания знанием стоимости приводит пример с галстуками: галстук знаменитой фирмы «Гермес» стоит 20 тыс. иен, а такой же галстук без коллективной мудрости фирмы, сделанный из такого же материала, оценивается в 4 тыс. иен. Эта разница и есть стоимость, созданная знанием, мудростью фирмы «Гермес». Представляется, что эту разницу вполне можно объяснить действием современных рыночных механизмов: погоней за модой, престижным, но не рациональным потреблением элиты, платой за товарный знак и т. д.

Другое дело — упомянутый выше пример, приводимый Ф. Энгельсом: изобретение Джемсом Уаттом паровой машины принесло в течение 50 лет миру больше, чем мир с самого начала затратил на науку. Этот результат действительно не укладывается в систему отношений стоимости. Здесь нарушается принцип, согласно которому стоимость эквивалентна общественно необходимым затратам труда. Высокая производительность паровой машины не находится в соответствии с тем непосредственным рабочим временем, которого стоит ее производство.

Но это не значит, что нет и не может быть, как утверждают Т. Сакайя и В. Л. Иноземцев, общей теории, объясняющей такого рода превосходство результатов над затратами, и также способы реализации труда в своих результатах. Такая теория есть — это трудовая теория производства потребительной стоимости, с которой они не знакомы.

Нужно иметь в виду, что труд овеществляется не только в стоимости, но и в потребительной стоимости своего продукта. Более того, прежде чем труд реализуется в стоимости, он должен материализоваться в потребительной стоимости продукта. Поэтому под овеществленным трудом следует понимать прежде всего не стоимость (капитал), а продукты труда, являющиеся потребительными стоимостями.

Здесь нельзя упускать из виду, по крайней мере, три обстоятельства. Во-первых, не забывать, что за продуктом стоит труд в его двоякой форме — как источник стоимости и создатель потребительной стоимости. Реализуется он в продукте одновременно в том и другом виде. Во-вторых, абстрактный труд как трата человеческой рабочей силы в физиологическом смысле реализуется не только в стоимости, но и в потребительной стоимости продукта, делая ее общественной потребительной стой- мостью. В роли субстанции овеществленный труд выступает опять-таки через свой материально-вещественный продукт — потребительную стоимость[130]. У К. Маркса «вещь, «потребительная стоимость» фигурирует как простое овеществление человеческого труда, как затрата равной человеческой рабочей силы, и потому это содержание представляется как предметный характер вещи...»[131]. В-третьих, неуловимое в стоимостной трактовке «создание знанием стоимости» (Т. Сакайя) можно объяснить только потребительной стоимостью труда —из овеществления производительной силы труда, в росте которой проявляется сила знания в прибавочном продукте, взятом со стороны потребительной стоимости.