Далее нумерации сбита. Опираться будем по тетрадям и номеру в тетради. Но по смыслу всё читается легко.

319

 Километров десять за посёлком Куня-Ургенч тянулись отдельные арычки с водой, а потом арычки внезапно закончились и потянулись небольшие песчаные барханы, затем всё чаще, всё больше.

 В полдень поднялся ветер и стало уже трудно дышать- в воздухе появился песок. Часам к пяти полудня ветер внезапно утих. К вечеру второго дня мы подъехали к развалинам древнего города Ширван-Кола. Недалеко от развалин городища саксауловые заросли. На краю этих зарослей мы и остановились на ночлег. Уложили верблюдов, развьючили их, сняли сёдла. Проводник некоторых верблюдов спутал, а остальных пустил пастись не спутывая. Поставили две палатки. Салтан нарубил и натаскал веток саксаула. Развёл небольшой костёр. Сварил ужин. Наступила ночь. Я всё прислуживался к звукам ночи, но было тихо. Часов в двенадцать я разделся и залез в спальный мешок. Уснул, но довольно быстро проснулся от раздающегося невдалеке детского плача и какого-то хохота. Салтан сидел у костра с ружьем в руках.

320

- Салтан, кто это так плачет?

- Шакал.

А ночь тёмная, безлунная. Звёзды яркие-яркие. И вторая ночь прошла неплохо. Верблюды за ночь не ушли далеко от стоянки. После завтрака мы снова завьючили верблюдов. Я на своём верблюде впереди, а за мной все остальные верблюды гордо вышагивают и замыкает шествие Салтан на своём верблюде.

И вот теперь так будет каждый день – нас двое и восемь верблюдов, а кругом пустыня Кара-кум. Нет, не однообразная она, пустыня. Она в каждый момент новая. Особенно сейчас, весной. Вокруг много зелёной колючки, которую Салтан зовет янтак. Верблюды очень любят эту колючую траву. Иногда встречаются небольшие площадки цветущего мака. Словно ковёр среди серых песков. На обед остановились у колодца Ярты-кала. Тоже развалины старого городища. Много черепах.

321

Салтан поймал одну крупную черепаху. Разделал её и сварил суп. К сожалению, я не помню процесс обработки черепахи, но вкус черепахового супа помню до сих пор.

Часто попадались зайцы. Салтан удивительно метко стрелял из своей берданки. Зайца убивает с одного выстрела, хотя стреляет на ходу, ни на секунду не останавливая верблюда. Я сколько раз пытался попасть из ружья в зайца и всё впустую. Не попадаю и всё! Зато из нагана почти не целясь я попадаю в бегущего зайца! Наган, по-моему, самое точное оружие и безотказное к тому же.

От геодезического сигнала II класса «Сары-камыш» начинается моё задание. Предстоит пройти по руслу Узбоя километров 250-300, затем повернуть в направлении посёлка Дерваза, пройти западнее Дервазы километрах в сто и затем взять направление на посёлок Небитдаг. Привязку маршрута сделать к пункту Нефтедаг (сигнал I класса). Весь мой

322

маршрут километров 700.На этом маршруте мне предстояло выполнить так называемую разреженную привязку аэрофотоснимков. Контроль хода только по солнечному (или звездному) азимуту методом любым. Я избрал цепь прямых засечек. Теперь это называется метод Дурнева, но тогда, никакого Дурнева не было. Это уже потом некий Дурнев заработал на этом кандидатскую степень.

 

 

Забегая вперёд, скажу, что точность хода получилась удивительно высокая, около 1:8000. Я не ожидал этого!

Как только оставалось одно-два ведра воды, Салтан забирал всех верблюдов, все бочонки (а их было восемь штук) и уезжал на розыски воды… А я оставался один на один с пустыней. Иногда Салтан искал воду

323

дня три, а я это на время имел всего одно ведро воды. Редко - два! При каракумском солнце это очень мало. Очень редко случалось так, что колодец с водой оказывался в зоне маршрута. В таком случае мы делали отдых дня три. Купались и дальше шли с бархана на бархан, с бархана на бархан… День, ночь, день, ночь… Я загорел так, что кожа моя стала похоже на кофе… Днём одежда моя состояла изодних трусов, чалмы на голове, да кирзовых сапог, а на правом боку на широком ремне наган в кобуре. Удивляюсь, как это я не сгорел на солнце! Сначала, примерно с месяц я ходил в тапочках, но после того, как меня укусила змея-стрелка ия провалялся с высокой температурой три дня – я после этого стал ходить в кирзовых сапогах. Хоть очень жарко – зато безопасно. Первое время я боялся, что ночью ко мне в спальный мешок заползёт скорпион, или фаланга, или змея и укусит, но потом привык настолько, что даже не обращал на всю эту гадость внимания. Скорпионов и фаланг убивал, а змею убил только одну – полевого удава.

324

Разрубил одним ударом лопаты на три части (он лежал свернувшись в кольцо). А вообще-то змей видел великое множество, но все они от меня старались уйти. Если змею не трогать, или не наступить на неё, даже самую агрессивную- гюрзу, то сама змея на человека не бросится.

Очень много в пустыне тушканчиков. Побег тушканчика это удивительное зрелище: прыг-скок, прыг-скок зигзагами, а хвост с кисточкой на конце, очевидно служит балансиром. Однажды произошёл довольно забавный случай. Уже после захода солнца мы подъехали к колодцу Ата-чагат. А, надо сказать что на юге вообще, а в пустыне особенно, очень быстро наступает темнота. Впотьмах мы разъвьючили верблюдов и хотели вытащить из колодца воды. Но к нашему ужасу колодец оказался засыпанным песком. А воды у нас оставалось около одного ведра. Что делать? Салтан объяснил мне, что до ближайшего колодца почти день хода. Верблюды уже не пили четыре дня.

 

 

 

325

326

И решили мы так: Салтан забирает семь верблюдов (одного верблюда оставлял мне) и немедленно выезжает за водой, а я остаюсь с одним верблюдом и у меня всего одно ведро воды. Так и сделали. Салтан вскипятил чай, поужинал и уехал на запад за водой. Я после чая и ужина привязал на аркан верблюда. Впотьмах постелил брезент (2*2 метра), растянул на кольях марлевый полог, вложил в полого спальный мешок, разделся до трусов, забрался в спальный мешок и задремал. Слышу сквозь сон, кто-то меня сильно толкает в бок из-под спального мешка. Проснулся, прислушался... Минуты две тихо, потом снова несколько частых толчков подо мной. Что за чёрт? Посмотрел на часы - второй час ночи. Тихая безоблачная ночь. Звёзды крупные, яркие. Луны нет. Где-то в русле Узбоя воют шакалы. Метрах в десяти от меня лежит верблюд и шумно вздыхает. Снова несколько толчков. Потрогал рукой над тем местом, где раздавались толчки – чувствую небольшую ямку. Примерно на полчаса

327

толчки прекратились. Задремал. Снова разбудили толчки. Постучал по тому месту. Ямка стала вроде бы, побольше. Всё. Сон как рукой сняло. В голову полезли всякие мысли. А вдруг, я, расстилая впотьмах брезент, накрыл большую змею? До самого восхода солнца кто-то копался, ворочался под брезентом, в самой середине под спальным мешком. Только взошло солнце, я встал, надел сапоги, взял лопату. И, постепенно, скатывая брезент, начал проталкивать лопату к тому месту, где были толчки. Вдруг под брезентом оказалась маленькая мордочка с чёрным пятном на носу и чёрными испуганными глазами. Оказалось – тушканчик! Я прижал его лопатой и взял за шкуру на шее. Сначала он порывался, пытаясь убежать. Потом прекратил сопротивляться и только мелко дрожал. Я его хорошенько рассмотрел. Затем поставил на землю. С полминуты он постоял на длинных задних лапах, а потом сделал сильный прыжок влево, затем вправо и пошёл: влево-вправо, влево-вправо. Только длинный хвост расстилался горизонтально.

328

Так вот, кто не давал мне спать! Значит, я вечером своим брезентом накрыл яму., в которой сидел, прячась от дневного зноя тушканчик. Он всю ночь искал выход из-под брезента и за ночь выкопал довольно большую яму. Удивительно, как он не задохнулся!

Я перевёл верблюда в другое место, где было побольше колючки, а сам вскипятив чай, позавтракал, взял теодолит, поднялся на самую высокую точку бархана Ата-чагат, установил теодолит, отыскал идентичную точку на снимке и на местности,  забил в этой точке кол и и начал измерять углы. Бархан очень высокий - от подножия до вершины около 60 метров. С него видно очень далеко. Но нигде не видно ничего живого. Сколько я ни вглядывался через трубу теодолита – ни человека, ни животного, не видел. Только я, да пасущийся внизу мой верблюд… Куда то на запад уехал Салтан за водой. У меня воды осталось всего около четырёх литров.

329

К вечеру Салтан должен вернуться с водой.

Если бы я знал!...

Солнце поднималось выше, начинало припекать всё сильнее. По правилу часов в одиннадцать часов должен начаться ветер, но ветра не было. Именно к одиннадцати часам я закончил измерять углы и уже, ради интереса начал в трубу рассматривать далёкий горизонт. К востоку от меня сухое русло Узбоя (километра полтора). Где-то на юге хребет Копет-Даг, но далеко, километров за триста. Часов в двенадцать, при полном безветрии стало тяжело дышать. Вроде не хватает воздуха. И вдруг далеко на юге я заметил мутно-жёлтую полосу. Такое уже было возле Сарыкамышской впадины: надвигался страшный «Афганец». Значит через двадцать-тридцат минут будут здесь!

Схватываю в охапку теодолит и кувырком, буквально сползаю по самому крутому откосу бархана. Успеваю уложить в ящик теодолит, подвести и уложить рядом с расстелнным брезентом верблюда, который, как будто

330

понимает обстановку - не сопротивляется, ложась головой к югу. Успеваю накрыть двумя брезентами верблюда и забить в кольца брезента полутораметровые стальные костыли. Стою весь мокрый от пота, смотрю на бархан. Вдруг вершина бархана стала исчезать в жёлто-серой туче, и в тот же миг резким порывом ветра меня чуть не сбило с ног. Еле успел залезть под брезент рядом с верблюдом. В воздухе стоял невообразимый рёв, грохот. По брезенту, как град стучали мелкие камни. Воздуха не стало сплошной песок даже под брезентом. Накрыл голову марлевым пологом- дышать стало чуть легче, но страшная жара. Такое впечатление, что я лежу в воде, в липкой солёной воде. А над головой всё гудит, ревёт, грохочет. Брезент вот-вот вырвет вместе с костылями. Верблюд часто-часто дышит, вытянув голову по земле и жалобно стонет. Голова, кажется сейчас лопнет от жары. На зубах песок, в ушах песок… Сначала брезент надо мной вздувался пузырями, а теперь его чем-то придавило и

331

по нему непрерывно градом стучат камни… Наступило какое-то забытьё, безразличие… Нечем дышать. Чувствую из носа потекло что-то горячее… Наверное я потерял сознание. Очнулся от страшного грохотаи от громкого стона верблюда. Ещё два очень сильных порыва ветра и мертвая тишина…. Невероятно! Но тишина. Пробую вылезти из-под брезента, но не могу, нет силы. Не могу пошевелить ни руками ни ногами. Как-то догадываюсь крикнуть верблюду: - «ЧУ», но вместо крика получается хриплый шёпот, хотя и довольно громкий, но шёпот. Верблюд, умнейшее животное! Он резко, как на пружинах поднимается на колени, два кольца в брезенте, сзади, не выдерживают, вырываются из брезента, Верблюд делеат ещё одно усилие, вырываются костыли и О! радость: воздух, хоть и с песком, но свежий воздух! С трудом поднимаюсь и вижу, что наши вещи, очень хорошо и заботливо закрытые брезентом (Салтан постарался) совершенно засыпаны песком и мелкими камнями –величиной с куриное яйцо!

332

Смотрю на часы: восемнадцать ровно! Это выходит, что песчаная буря бушевала почти шесть часов! Страшно хочется пить. Но сначала нахожу недалеко такырную площадку, с колючкой, забиваю костыль, привязываю верблюда Подхожу к сложенным вещам. Всё занесено песком. Хорошо, что плотно воткнутая в такыр лопата не упала. Откапываю вещи. Долго откапываю. Полметра песка. Добираюсь до ведра. Ужас: марля, которой было обвязано ведро с водой,  сорвана. Воды литра полтора – остальное  – песок. Мокрый песок на дне ведра! Но пить-то хочется. Долго собирал сухую колючку.. Было немножко саксауловых дров. Процедил оставшуюся воду, вскипятил чай. Крепко заварил. Напился. Осталось чая грамм 800. Может к ночи подъедет Салтан…

Достал маленькое зеркало. Посмотрел и самого себя испугался: на меня глянула чернобородая морда с ввалившимися глазами. На бороде и усах сгустки  крови!

333

Оказывается, когда во время бури я почувствовал, что из носа потекло что-то горячее – это была кровь Потом я потерял сознание и в бессознательном состоянии пролежал до конца бури часа четыре!

Ни к ночи, н утром Салтан не приехал! На следующий день я часа в четыре я выпил последний глоток чая. Больше жидкости нет!

Голод я раньше испытывал часто. Но вот жажду испытывал впервые за свою жизнь. Ночью ещё терпимо. Но начался день, начались мучения. Воды нет! Да, без пищи человек может прожить долго, но, но вот без воды, да ещё в пустыне под раскалённым солнцем в начале июня… Да, тут тут много не протянешь! Часа в четыре начались галлюцинации. В той стороне, где сухое русло Узбоя, вдруг показалась широкая река. Я уже было обрадовался, уже побежал к «реке»., уже слышу, как журчит вода… Но спасибо верблюду: когда я пробегал мимо него, то он издал какой-то жалобный звук (а может быть

334

мне это показалось?). Я остановился, посмотрел в ту сторону, где сначала видел реку - нет реки. Мираж!

 Кто-то сильно трясёт меня за плечо… Открываю глаза – ночь. Надо мною склонившийся бородатый человек:

- Базиль! Базиль! Стабай, бада пить! Стабай.

Чувствую, как на моё лицо льётся холодная струйка воды. НЕ верю, кажется снова мираж. Вода попадает в рот Но проглотить не могу: Язык настолько распух, что закрывает глотку и самое страшное я не могу повернуть язык!

 Поддерживая мою голову, Салтан льёт в рот тоненькую струйку воды. Через сколько-то времени я сделал первый глоток воды. Затем ещё глоток, ещё глоток, ещё, ещё... С каждым глотком чувствую, что оживаю. Шевелю губами (мне кажется, что я говорю), но голоса своего не слышу. Голос пропал!

335

Всю ночь занимался со мною Салтан – отпаивал меня маленькими глотками. Много не давал. А утром заварил крепкого чая, остудил его, посолил (да, да, именно посолил!) и давал мне остуженный посоленный чай – маленькими глотками. Только в 10 утра, примерно я мог произнести тихим шёпотом:

- Рахмат, Салтан. (Спасибо, Салтан).

Только после этого я понял, что жив! Целый день болел язык, а вечером пошла из горла кровь. Очень противное ощущение. Салтан снова сделал солёный крепкий, аж чёрный чай и заставил полоскать горло. Кровотечение остановилось…

Вечером Салтан рассказал, что с ним произошло. Всю ночь он шёл к знакомому колодцу, но к утру выяснилось, что он отклонился от колодца вправо. И очень далеко. Только часам к десяти утра он подошёл к колодцу… Пока напоил верблюдов, (а они пьют очень медленно и долго), пока наполнил бочки водой, хотел было

336

уже завьючивать бочки, как почувствовал, что надвигается ураган – верблюды показали свои поведением: легли и ни в какую не хотели вставать. При все легли все в одну сторону головами, вытянув шеи по песку. Это самый верный признак надвигающегося урагана.. Верблюды это чуют!

 Я то хоть отлежался под брезентом, а у Салтана не было ни одного брезента. Досталось ему. По окончании урагана пришлось некоторые бочки заново наливать водой- перевернуло их ветром и вода ушла через пробки.

 На обратном пути ему удалось подстрелить джейрана. И вот он здесь. Салтан сказал. Что такие ураганы здесь очень редки. Тот, что застал нас у Сорокамышской впадины, был значительно легче. Из-за того, что я пережил такую встряску, чувствовал себя очень плохо, мы прожили на Ата-чагат три дня.

337

До конца маршрута мы ещё трижды попадали в сильный ураган, но все три были легче Атачагатского, хотя нас тоже заносило песком. На одном из колодцев подох один верблюд.. Осталось семь. Это был очень старый верблюд.

 Второго августа 1941 года до конца маршрута оставалось всего один-два дня работы. Уже была видна гора Нефте-Даг, где нам предстояло выполнить привязку нашего маршрута. В этот день мы впервые после выхода из Куня-Ургенча встретили людей – верховых пограничников. Но встреча принесла нам не радость, а горе.

Мы переходили с одной точки на другую. День был не очень жаркий, хотя было уже два часа дня. Я, как всегда шёл впереди, ориентируясь по снимкам, А Салтан за мной. Вдруг сзади раздались винтовочный выстрел Я оглянулся и увидел, что, что к нам скачут на лошадях три всадника. Подъехали, скомандовали:

- Стой! Кто такие? Документы.

338

Я был как всегда в своей форме: сапоги, трусы, чалма на голове, а на боку наган. Грязный бородатый, чернокожий… Вид бандитский Документы находились в полевой сумке, которая была привязана к левой стороне седла.

Достав удостоверение на право проведения работ и паспорт, я предъявил их старшему сержанту. Он долго их рассматривал. Затем потребовал удостоверение на право ношения оружия. Я предъявил. Возвращая мне документы сержант сказал:

- Вы будьте осторожны, а то, в связи с войной здесь снова объявились басмачи.

- Какой войной? – спросил я.

- Вы что, не знаете? Война же идёт !

- С кем война?

- Вот те на! С Германией! Вы что, с луны свалились?

- Да мы вот уже пять месяцев никого не встречали. Вы первые люди, которые нам встретились.

339

- Идёт тяжёлая война. Весь наш народ поднялся на защиту Родины.

И только тогда мы услышали, что вот уже сорок дней, как идёт война. Немцы уже захватили Белоруссию, Молдавию, Литву, Латвию, Эстонию, бОльшую часть Украины. Наши войска в боях с превосходящими силами немцев ведут очень тяжёлые бои. Третьего августа я закончил полевые работы – на целый месяц раньше срока и в тот же день и в тот же день в 16.00 мы пошли назад в Куня-Ургенч, но не там, где мы уже прошли, а по старой караванной тропе, на которой были расположены колодцы. Ежедневно мы проходили около семидесяти километров. Пятнадцатого августа в десять часов утра мы входили в Куня-Ургенч. Встретил нас начальник отряда – Борис Иванович Пургайль.

Двадцатого августа, сдав отчёт по работе, сдав все журналы, инструменты и имущество, получив часть денег- рублей пятьсот – я выехал в Алма-Ату.

340

Маршрут Ходжейли-пристань Муйнак речным пароходом. Пристань Муйнак-пристань Аральск – морским пароходом. Станция Аральское море – Алма-Ата поездом.

   В день моего прибытия в Куня-Ургенч Пургайль вручил прибывшую на моё имя корреспонденцию. Среди писем и газет была повестка, в которой мне предлагалось явиться во второй участок народного суда Краснопресненского района города Москвы по делу о разводе седьмого июня 1941 года. В той же папке в самом конце было и свидетельство о разводе, высланное вторым участком нар.суда Краснопресненского района Москвы. До войны разводились очень просто.

Настроение у меня было очень паршивое. Семья разрушилась. Но странное дело: в свидетельстве о развода, в графе «с кем остаётся ребёнок»-ничего не написано так, будто детей нет совсем.

341

Много писем было от отца, в которых он сообщал, что деньги четыреста рублей он получает каждый месяц аккуратно. Последнее его письмо было послано 15 июля 1941 года.

 В Куня-Ургенче с утра до вечера маршировали призванные солдаты (тогда ещё назывались красноармейцы). Пургайль достал где-то грузовую машину-полуторку и двадцатого августа меня и Виктора Потапова отвёз на пристань Ходжейли, где пришлось заночевать. На следующий день рано утром подошёл пароход, мы со своими небольшими вещмешками устроились на палубе среди хлопка и – вниз по Аму-Дарье. Отправились к пристани Муйнак. Два раза садились на мель. Пассажиров на пароходе было немного. Шли по реке ровно сутки. В дельте Аму-Дарьи гигантские заросли камыша. А комаров – тучи. Да такие крупные!, жёлтые. От их укусов сразу вздувается волдырь. К утру у некоторых пассажиров, особенно у женщин, лица были в сплошных волдырях. Смотреть противно.

342

Меня комары почти не тревожили. Может быть спасла густая борода? Пургайль говорил, чтобы я сбрил бороду, но я решил довезти её до Алма-Аты.

Интересное явление: вода в Аму-Дарье цвета кофе с молоком, а в Аральском море изумрудного цвета. Там, где река впадает в море, на несколько километров тянется жёлто-белый шлейф реки по изумрудному морю. Даже красиво.

На пристани Муйнак, сойдя с парохода мы пошли к морскому вокзалу и О, ужас народу - пассажиров столько, что хватит, что хватит на два – три парохода. Очень много женщин с детьми. Оказывается, не было парохода на Аральск уже неделю.

На вокзале места не было и мы с Виктором устроились в ларьке неподалеку от вокзала. Там днём продавали арбузы, а ночью мы спали прямо на столе. Я со своими и Витькиными документами пошёл к начальнику вокзала насчёт билетов. В кассе на следующий рейс билетов уже не было. К нам пристали две

343

молодые учительницы и у каждой по два ребёнка. Они уже отсидели на вокзале по пять дней и билетов не достали. Сказали, что их мужей взяли в армию и они теперь добираются с детьми к своим родителям в Оренбург. Взял я и их документы.

Начальник посмотрев мои и Витькины документы сказал:

- Мест в каютах уже нет. Могу предложить только на верхней палубе, на тюках с хлопком. Но вам, наверное, не понравится, особенно с детьми. (Пришлось соврать и сказать, что с нами едут жёны с детьми). Я согласился взять билеты на верхнюю палубу. Всё-таки «лучше плохо ехать, чем хорошо сидеть на вокзале», так гласит народная мудрость. Учительницы со своими ребятишками и с вещами, которых было немного, перебрались к нам в ларёк. Ещё трое суток мы ждали парохода. Днём ели арбузы и дыни, ходили купаться, а за вещами присматривали по очереди учительницы: одна с ребятишками уходила с

344

нами на хорошо оборудованную купальню, а другая оставалась караулить вещи. Попробовали мы пробиться в единственный ресторан на вокзале, но куда там! Пришлось покупать на базаре лепёшки по 10 рублей штуку. Эти же лепёшки до войны, весной в Куня-Ургенче стоили 20 копеек штука! Покупали и рыбу. Через трое суток пришёл пароход «Парижская коммуна». Что тут началось! Как говорится - «светопреставление»! Вмешалась милиция. Шесть милиционеров (со стрельбой!) еле навели порядок. Мы с трудом пробились через толпу безбилетных, выбрали между тюками с хлопком удобное местечко, чтобы морским ветром не продувалось. Часов пять вечера пароход пошёл в направлении на пристань Аральск. Нам сказали, что при благоприятных условиях через полтора суток будем на месте.

Ветер крепчал. Витька установил связь с буфетом. Принёс две бутылки коньяка, целую палку колбасы две круглых буханки хлеба. С таким запасом можно было

345

плыть далеко. Под утро начало штормить и вдруг новость: вышла из строя одна машина (двигатель). Скорость резко упала, да ещё встречный ветер… Началась сильная качка. Волны огромные, зелёные с белыми гребнями. На ногах уже было трудно стоять. Пароход лезет на гребень волны, а потом, как в пропасть падает вниз. Мне очень нравилось смотреть вперёд по ходу. Казалось, что вот-вот пароход нырнёт на дно.

Аральское море по глубине не больше 70 метров. Но со всех сторон открытое, а ветры в этой зоне сильные и море похоже на широкую тарелку. Наших попутчиц учительниц укачало намертво. Боже, как их рвало! А мы с Витькой хватив для храбрости по стакану коньяка чувствовали себя прекрасно. Чудесно переносили качку и малыши. Трое с половиной суток наш пароход кидало с волны на волну. Шторм не стихал ни на минут. Море грохотало, пенилось. Волны иногда даже взбегали

346

на палубу и перекатывались через весь пароход. Правда, до нас не доставали, потому, что под нами был целый ряд тюков с хлопком.

Утро на подходе к Аральску шторм стал стихать. Начлась мёртвая зыбь. Вот это хуже, чем крутая лобовая волна. Болтает во все стороны. К пристани подходили уже в четыре часа ночи. Многих пассажиров выносили на носилках, в том числе одну нашу попутчицу.

На железнодорожном вокзале «Аральское море» нам здорово повезло: часов в десять утра шёл поезд Ташкент-Оренбург. Мы легко достали учительницам билеты и отправили их, а в два часа дня шёл скорый поезд Москва-Алма-Ата, на который были только два места в мягкий вагон и эти два места достались именно нам. А желающих уехать были тысячи! Особенно много было эвакуированных и все старались попасть в Ташкент, Фрунзе, Алма-Ату.

347

Страшно было смотреть на эвакуированных: оборванные, грязные, голодные… У многих не было никаких вещей. Особенно много было эвакуированных на узловой станции Арысь… Толпы.

Витька в коридоре вагона громко захохотал, беседуя с кем-то. В этот момент по коридору прошла проводница, слышу, как она говорит:

-У людей горе, а он хохочет. С такой кранной рожей только на немецкие танки нужно бросаться, а он в мягком вагоне раскатывает.

- Тетя на немецкие танки надо бросаться не с рожей, а с гранатой. А рожу об танк можно поцарапать.

 Проводница ушла, а через минут пятнадцать она вернулась с милиционером. Витька был уже в купе. Проводница открыла дверь нашего купе и указывая милиционеру на Витьку, сказала:

- Вот этот. Милиционер, обращаясь к Витьке:

- Предъявите Ваши документы. 

348

Дёрнул Витьку чёрт за язык:

- Что, рожа моя подозрительная?

- Гражданин, пройдёмте со мной.

 И пошёл Витька впереди милиционера в сторону первого вагона. В коридоре, обернувшись спросил милиционера

- Руки как держать –сзади или над головой?

- Идите и  не разговаривайте!

 Милиционер при этих словах вынул из кобуры наган. Часов пять не было Витьки. Я уже начал беспокоиться. Витька молодой, всего девятнадцать лет. Только в прошлом году закончил Замлеустроительный техникум. Огромный ростом, плечистый, рыжеволосый. Очень грубый на язык. Может наговорить такого, что никакая милиция не разберётся. А время военное. Стою в коридоре, курю. Смотрю, идут Витька впереди, милиционер сзади. Подойдя ко мне, Витька сказал:

- Вот мой начальник, и при этом как-то хитро мне подмигивает. Я не был ему начальником.

349

Оба мы были равноправны. Только он был техник, а я старший Но, наверное ему нужен был начальник.

- Вы старший?- спрашивает милиционер.

- Да, я старший. – кажется я покраснел, но разве можно было заметить красноту на моей кофейно-чёрной морде, покрытой пышной чёрной бородой?

- Предъявите документы.

Пришлось доставать паспорт, командировочное удостоверение и удостоверение на право производства работ, которое я должен был сдать в Алма-Ате. А Витька своё удостоверение сдал Пургайлю, потому, что ему выдавал удостоверение Пургайль, а я получил своё удостоверение в Алма-Ате. В моём удостоверении была одна очень весомая фраза: «… и ему поручено выполнение ответственного задания правительства Казахской ССР и Туркменской ССР...»

Подпись: Председатель Совета Народных Комиссаров Казахской ССР-----

Милиционер посмотрел документы, прочитал удостоверение и возвращая мне, спросил:

350

- А в чём заключается Ваше задание?

- Запросите Совнарком и Вам ответят, - нахально соврал я, зная по опыту, что никто запрашивать не будет.

- Ваш подопечный не воспитан. Ведёт себя очень развязно. Проведите с ним соответствующую работу.

- Соответствующую работу я с ним проведу, но прошу иметь в виду, что ничего особенного со стороны Потапова не было допущено. Просто проводница бросила  Потапову Незаслуженный упрёк, а он ей соответветствующим образом ответил и только.

- До свиданья.

Милиционер ушёл, а Витька, извиняясь рассказал мне, что вынужден был назвать меня своим начальником. Иначе они не отпускали его.

Вагона-ресторана в составе поезда не было. На остановке никаких продуктов купить невозможно было. И мы за двое суток почти ничего не ели. Но почему-то и есть особенно не хотелось.

351

В Алма-Ату прибыли поздней ночью. Трамваи уже не ходили. Вот тут то только захотелось есть. Витькины родители жили далеко. А до моей квартиры было всего полчаса ходу. Пошли ко мне. Ночью особенно чувствовался запах яблок. Пришли к моей квартире. Хозяйка, Валентина Николаевна Ерещенко спала. В саду стоял сильный яблочный аромат. Постучали. Хозяйка встретила очень хорошо. Хотела готовить завтрак. Но мы, увидев в передней комнате большую кучу яблок заявили:

- Никакого завтрака не надо Если можно, то мы будем есть яблоки.

- Вы, ребята на тощий желудок много яблок не ешьте. Всё-таки вот вам хлеб, вот помидоры, соль. Сначала поешьте хотя бы помидоров с солью, а потом уж кушайте яблоки.

Витька мне на ухо прошептал: «Жалко ей яблок».

Но и помидоры были на удивление красивы.. И очень крупные, наверное по полкило каждый.

352

Зная по опыту, что после длительной голодовки иного сразу есть нельзя, я съел один очень крупный помидор, густо посыпая его солью и съел одно яблоко. До сих пор мне кажется, что никогда в жизни я не ел таких вкусных помидоров и таких вкусных яблок, как эти. На следующий день я ел те-же самые помидоры и те-же самые яблоки, но они не казались мне такими вкусными.

А Витька сразу набросился на яблоки. Пока я выкурил трубку, Витька съел шесть яблок.

- Вот, а теперь можно закусить помидором.

Он съел два крупных помидора без соли и хлеба. А буквально через два часа началось: и смех и грех - Витька до восьми часов утра не отходил от уборной. Это часа четыре! Да и весь день он почти не вылезал из уборной в управлении. Позеленел, осунулся. В конце – концов признался:

- Пожадничал я. Лишнего съел. 

 После моего доклада о выполнении задания, начальник

353

управления сказал:

- даю вам два дня на отдых. Приведите себя в порядок, сбрейте бороды, а то у Вас уж больно разбойничий вид.

- А я хотел с этой бородой проситься на фронт.

- На фронт Вы пока не пойдёте. Мы оформили на Вас правительственную бронь. И так уже больше половины состава воюет. Будете пока работать в тылу. Поедете в Кокчетав.

Часа в три дня я зашёл в военкомат, где меня поставили на учёт. Я обратился к начальнику отдела младшего нач.состава.

-Товарищ майор! Я военный топограф запаса. Прошу отправить меня на фронт.

- Не могу. Администрация Ваша с огромным трудом выхлопотала Вам правительственную бронь, а Вы на фронт лезете. Там, пока обойдутся без Вас. В тылу тоже кто-то должен работать. Фронт без тыла не может существовать.

Конечно, вполне разумный довод. Но у меня  перед глазами  

354

стояли эвакуированные, которых я видел по пути в Алма-Ату, и эшелоны раненых…

Мне казалось, что я перед ними в чём-то виноват. На Витьку бронь не была почему-то оформлена и его через два дня по мобилизации отправили на фронт. А, через месяц я услышал, что Витька погиб смертью храбрых…

Первого сентября я выехал в новый район – в город Щучинск. Там мне дали задание: привязка снимков в районе Щучинска, Боровое, Степняк, Макинка, Зеренда. Район бесподобно красивый. Я не был в Швейцарии, но читал о ней. Так вот эти районы по красоте не хуже Швейцарии.. Горы, правда небольшие. Большая часть лесостепь. А горы, вроде Акколитов. Зато как они красивы! С вершины горы Синюха восемь видны восемь озёр.  Глаз не оторвать. А какие богатые леса. Грибов – навалом. Кончились кошмарные Каракумы с барханом Ата-чагат. В награду за Кара-Кумы мне достался, хоть на короткое время, но рай земной.

Тетрадь № 13

 

ИДЁТ ВОЙНА НАРОДНАЯ

355

После демобилизации из армии у меня сохранился полный комплект военного обмундирования: шинель, пошитая строго по моей фигуре, гимнастерка и брюки зимние, гимнастерка и брюки летние, сапоги хромовые. Сохранились и знаки различия и петлицы. В Алма-Ате в военторге я купил пилотский утепленный кожаный шлем. Уезжая в Щучинск я все это забрал с собой. Взял еще четыре майки, четверо трусов и в связи с приближающейся зимой я взял две пары теплого белья и три пары шерстяных домашней вязки носков и перчатки. Вместо чемодана взял рюкзак. Все остальное: кожаное пальто, бурки, шапку, костюм, книги и прочую мелочь оставил на хранении у хозяйки квартиры – до лучших времен. Я все-таки, не смотря на бронь, мечтал о фронте. Одетый в военную форму, хотя и без знаков различия, я чувствовал себя более дисциплинированным, держал себя более строго. Форма обязывает…

356

В Алма-Ате мне посчитали причитающуюся на руки зарплату. Удержали налоги, удержали стоимость продуктов, удержали 2400, высланных отцу по переводу на содержание Юры. И все-таки на руки выдали около пяти тысяч рублей. Пустыня дорого стоит! За сентябрь, октябрь и ноябрь, проведенные в Щучинском районе, я заработал еще около трех тысяч. Деньги были. Отцу уже не высылали. Прервалась связь. Последний перевод - 400 рублей за август вернулся с надписью: «доставить невозможно». Наша деревня уже была оккупирована.

По действовавшему закону военного времен полагалось по прибытии в командировку встать на военный учет в течении суток. В Щучинске в военкомате при постановке на учет я задал военкому вопрос:

— Как можно попасть на фронт?

— Снять бронь, и мы можем отправить Вас на фронт.

— Вот Вы и снимите бронь, — попросил я.

357

— Не можем. Это решает только Совет Министров.

И я продолжил работать. Теперь моим начальником был начальник Аэрофотосъемочной партии Иван Федорович Федюков. Довольно серьезный «дядя».

Несколько раз я встречал обозы с выселенными немцами из республики немцев Поволжья. Местные жители на них смотрели довольно косо. Слово «немец» у каждого вызывало чувство неприязни.

В Щучинском районе произошли два интересных события, одно с трагическим исходом. Наш техник (уже не помню фамилии) допоздна загулялся. Шел домой крепко выпивши. Перепутал улицу и зашел не в тот двор, где жил на квартире, а в другой. Там, где он жил на квартире, он спал в сарае на сене. В этом дворе ночью он тоже увидел похожий сарай, зашел в него, в стоге сена выкопал небольшую нишу и улегся в этой нише спать, оставив ноги снаружи. Хозяйка этого дома пошла рано утром за сеном для коровы. Увидела, что из стога торчат мужские

358

ноги и подумала: «Шпион!» Побежала в дом, схватила топор и отрубила бедному парню обе ноги возле ступни, а сама выскочила на улицу и давай кричать:

— Люди, помогите, в сарае шпион!

Собрался народ. Зашли в сарай, а там по земле катается и плачет наш техник, уже истекающий кровью. Срочно его отправили в больницу, где он через несколько дней и умер. Этой бабе задали вопрос:

— Зачем-же ты ноги ему отрубила?

— А чтоб он не убежал.

Вот так-то! И в глубочайшем тылу остаются без ног. Говорили, что ей дали всего только три года тюрьмы. Проявила «бдительность»!

Ну а второй случай просто смешной. Уже незадолго до окончания работ, в первых числах ноября, перед праздниками я оказался в 25 километрах севернее станции Макинка.

359

Подъехали мы к домику лесника, где я решил остановиться дня на три, подготовить материалы к сдаче. Захожу в избу, а там такой ароматный запах. Пахнет жареным мясом и луком. Сразу захотелось есть. За столом сидят четыре человека, стоят две бутылки водки. Я поздоровался. Один из мужчин говорит:

— Ого, это уже что-то полувоенное. Раздевайся товарищ и с мороза к нам за стол.

Отказываться я не стал. Тем более, что в самом деле очень хотел есть. Налили всем по стакану водки. Я выпил и стал закусывать мясом. Вкусно, но немного жестковато. Я подумал, что мясо или старого быка, или не дожарено.

Когда поели, один из мужчин спросил меня:

— Ну, как мясо? Понравилось?

— Спасибо, — ответил я. — Очень вкусно.

— Угадай, какого животного это мясо.

— Наверное, старый бык.

— Не угадал! Это мясо молодого волчонка.

360

— Не может быть, — говорю. — Вы шутите?

— Нисколько не шучу. Вон лежит его голова.

На полу в уголке лежала волчья шкура и голова. Как только я увидел это — мгновенно пулей вылетел на улицу. Весь ужин и водка вылетели наружу. Что ж. бывает. Человек, особенно если он не очень голоден, — бывает брезглив.

Свое задание я выполнил к 1 декабря 1941 года, а 10 декабря был уже в Алма-Ате. 22 декабря 1941 года я прибыл для приемки камеральных работ в Павлодарскую Землеустроительную партию. В Павлодаре, областном городе на Иртыше, творилось что-то неладное. Туда столько наехало эвакуированных, что квартиру стало найти почти невозможно. Но все-же меня на несколько дней пристроили в маленькой комнатке у одного работника Земпартии. После обеда я зашел в военкомат, встал на учет. Часов до десяти вечера проверял вычисления. А на следующий день в 10 часов утра

361

старичок лет шестидесяти