Философия языка Эрнста Кассирера

    Эрнст Кассирер (1874-1945) начал свою философскую деятельность в качестве марбургского неокантианца и создал впоследствии собственную философию символических форм, позволяющую говорить о нем как об основателе нового направления философской мысли. Он известен, с одной стороны, как историк философии, с другой – как систематический философ, внесший вклад в разработку теории познания, философии науки, языка, мифа, а также как создатель оригинальной философии культуры и культурной антропологии, основанных на учении о символическом понятии и символе.

Предметом исследования в данном разделе является критика познания Кассирера и развитые им в ее рамках представления о языке. Основным источником служит его «Философия символических форм», три тома которой вышли соответственно в 1923, 1925 и 1929 гг.

    Общая систематика критики познания Кассирера. Важнейшей особенностью критики познания Кассирера является то, что она понимает познание не в узком смысле как исключительно научное, а в широком – как «миропонимание». В качестве репрезентативных форм миропонимания, качественно отличающихся друг от друга, в ней рассматриваются миф, язык и наука. Соответственно основную задачу своей критики познания Кассирер видит в том, чтобы вместо изучения общих предпосылок науки «перейти к точному разграничению различных основных форм " понимания " мира и как можно более четкому описанию каждой из них в присущей им тенденции и духовной форме» [4, 7].

    Основным критерием, позволяющим рассмотреть своеобразие мифа, языка и науки в их единстве, является их связь с определенной функцией сознания. Так, миф коррелирует преимущественно с функцией выражения (Ausdruckfunktion), язык – с функцией представления (Darstellungsfunktion), наука – с функцией значения (Bedeutungsfunktion). Каждая из этих функций представляет собой своеобразную «внутреннюю форму», т.е. специфический структурный закон, согласно которому происходит образование понятий и формирование значений в пределах любой из символических форм. Различие между между этими формами заключается, таким образом, в присущем им способе символической «объективации мира», в свойственном только им особым видам смыслополагания.

    Миф представляет собой такой опыт действительности, в котором не проводится различие между образом и вещью, знаком и обозначаемым. В нем также «нет разрыва между явленным как "просто чувственное" существованием и опосредованно данным духовно-душевным смыслом» [5, 81]. Мир открывается мифическому сознанию как «чистый феномен экспрессии» [5, 58], в котором «уровень образов еще нигде не расходится с уровнем причин; вместо характеристик значения образу приписываются характеристики воздействия» [5, 96]. Миф воспринимает, скорее, не вещи, а целостность их экспрессивных характеристик.

Смысл конституируется в мифе как «экспрессивный смысл», непосредственно связанный с самим восприятием. Его отличает, во-первых, то, что любой феномен воспринимается не как репрезентант чего-либо, а как «истинно презентированное» [5, 62], т.е. как налично бытийствующее, целиком обнаруживаемое в своем настоящем. Симпатическое мироощущение, свойственное мифическому сознанию, приводит к тому, что «сознание, оставаясь самим собой, одновременно постигает другую действительность во всей ее непосредственности» [5, 81].

Во-вторых, поскольку основное направление формирования экспрессивного смысла составляет модус «Ты», то каждое явление сразу же наделяется определенным характером. Воспринимая облик вещей, миф пытается уловить также и их сущность. Эту вторую особенность мифологического смыслополагания Кассирер называет «физиономическим видением мира» [5, 95].

    Язык коррелирует с функцией представления, которая задает направление миропонимания по модусу восприятия «Оно» [5, 104]. С языком Кассирер связывает возникновение предметного созерцания. Он представляет собой первый и необходимый шаг на пути объективации мира и является инстанцией, которая позволяет тематизировать мир как мир и субъект как субъект.

Языковой знак «представляет для сознания первый этап и первое вещественное доказательство объективности потому, что посредством него впервые полагается остановка в непрерывном движении содержания сознания, поскольку в нем определяется и выделяется нечто устойчивое» [4, 25].

Языковой знак наделяется идеальным значением путем именования предметов и явлений. Это значение закрепляется за знаком и служит основой для последующего познания мира. Проводя различие между вещью и знаком, язык превращается в репрезентанта, представляющего одно через другое. Этим свойством он обязан процессу «дематериализации» знака, заключающемуся в обособлении знаков от вещей и в разрыве их связи с конкретной ситуацией [5, 168]. В результате, несмотря на генетическую связь языкового знака, например, слова, с единичным чувственным созерцанием, оно противостоит ему как самостоятельное логическое целое, обладающее общим идеальным содержанием.

    Начатый языком процесс объективации мира продолжается в науке, которой в сознании соответствует функция значения. Здесь знак совершенно «освобождается от сферы вещей, чтобы стать чистым знаком отношения и порядка» [5, 269]. Его значение состоит отныне не в именовании предметов, что свойственно языку, а в выражении логических отношений между ними. Создаваемому при помощи языка миру чувственного представления приходит на смену мир идеальных значений, чистых символов и чистой теории.

Поскольку в науке знак полностью отделяется от своего чувственного денотата, то для формирования его значения конститутивными становятся следующие условия: «постулат тождества» и «постулат когерентности» [5, 271].[54] Постулат тождества предполагает наличие строго однозначного соответствия между знаком и значением. Постулат когерентности предполагает формирование знаков в пределах закрытой системы и их выводимость друг из друга в соответствии с определенными закономерностями. Значение знака определяется при этом его местом в системе отношений.

    Особенность присущих сознанию функций выражения, представления и значения, структурирующих миропонимание, заключается в том, что их нельзя рассматривать исключительно в качестве историко-генетических форм эволюции сознания. Согласно Кассиреру, эти три функции изначально присущи сознанию, нередуцируемы друг к другу и не выводимы друг из друга. Напротив, они взаимно обусловливают друг друга и нуждаются друг в друге в своем необходимом различии. В совокупности они выступают как подлинное и первичное Apriori при конституировании мира. Без единства этих трех функций «не было бы феномена "мира", с выстраиваемым из этого единства порядком, порядком смысла» [5, 50].

Каждая из данных функций обусловливает определенный способ «духовной артикуляции» мира и «в полноте своей актуальности, целостности и жизненности» одновременно выступает «как осмысленная жизнь» [5, 159]. Миф, язык и наука наиболее адекватно репрезентируют каждую из них в отдельности. Однако это не означает того, что любая из этих функций в той или иной мере не представлена в каждой из названных символических форм.

    Значение мифа, языка и науки с точки зрения критики познания заключается в том, что они позволяют реконструировать ставшее парадигматическим для современной науки субъект-объектное разделение мира, повлекшее за собой проблемы обоснования реальности внешнего мира и объективности получаемых о нем знаний. Еще Кант назвал «скандалом для философии и общечеловеческого разума» необходимость «принимать лишь на веру существование вещей вне нас» и «невозможность противопоставить какое бы то ни было удовлетворительное доказательство этого существования» [3, 101]. Решая ту же задачу, что и Кант, Кассирер придерживается его стратегии «коперниковского поворота» в философии и выбирает субъективность в качестве исходного пункта своих рассуждений. В отличие от традиционной теории познания, рассматривающей противостоящее сознанию материальное бытие в качестве фундамента, на который в конечном счете должен опираться всякий смысл, а также в качестве единственного критерия достоверности знания, Кассирер направляет свое внимание на конституирование бытия духом. Бытие предстает в его концепции духовно-материальным космосом, который получает свою определенность только за счет соотнесения с некой формой познания. Следуя по пути, открытому Кантом, он, однако, не ограничивается проблемой обоснования научной картины мира, а стремится представить целостность культуры как систему функций сознания, понимаемых в качестве различных способов выражения одной и той же фундаментальной способности субъекта к понятийному мышлению.

    Задуманная как теория «конкретной субъективности» теория познания реализуется Кассирером в виде реконструкционной феноменологии познания. Разрешая проблему субъект-объектного дуализма мира, он пытается представить присущее научному мышлению противопоставление субъекта и объекта как результат аналитической деятельности разума, как результат объективации мира научным мышлением, которое само укоренено в предшествущих ему формах сознания, в восприятии и созерцании. Особенность последних состоит в том, что «они таят в себе не опосредованное и дискурсивное знание, но непосредственную достоверность» внешней реальности [5, 46].

Задачу феноменологической критики познания Кассирер видит, таким образом, не в том, чтобы свести в одно целое объективное и субъективное, а в том, чтобы обнаружить как границу их расхождения, так и то состояние, в котором объективное и субъективное, а значит, внутреннее и внешнее, представляют собой нерасчленимое единство. Наличие такого состояния можно рассматривать в качестве критерия реальности внешнего мира.

    Принцип телесности как условие реальности внешнего мира. Для исследования возможности доступа к внешнему миру Кассирер обращается к прафеномену экспрессивности. При этом он изменяет постановку вопроса с феноменологического на онтологический: вместо смысла экспрессии как первичной артикуляции мира, в поле зрения попадают составляющие ее элементы – «душа» и «тело», «психическое» и «физическое». Проблема теперь заключается в том, чтобы объяснить, каким образом осуществляется связь между этими элементами, обеспечивающая их нераздельное единство, «своеобразный модус взаимной переплетенности и включенности» [5, 86].

Как считает Кассирер, ни теория взаимодействия, ни теория психофизического параллелизма не смогли справиться с объяснением феномена единства души и тела, в силу того, что пытались представить отношения между ними по схеме обусловливающего и обусловленного, причины и следствия. Согласно ему, отношение между душой и телом представляет собой образец базисной формы связи, сущность которой составляет «символическое отношение» между ними, где «душа составляет смысл тела, а тело есть явленность души» [Там же]. Особенностью этого исходного отношения является то, что в нем «нет ни внутреннего, ни внешнего, нет "раньше" и "позже", воздействующего или находящегося под воздействием. Здесь царствует связь, не нуждающаяся в том, чтобы ее собирали из разделенных элементов, но первично являющаяся исполненным смысла целым, распадающимся на дуальность составных элементов, чтобы иметь возможность самому себя "истолковать"» [Там же].

В своей чистоте неразделимость души и тела обнаруживается в проявлении экспрессивных состояний. Присущие экспрессивности «достоверность и "истина" являются, так сказать, до-мифологическими, до-логическими и до-эстетическими; она образует ту общую почву, на которой произрастают все эти образования и к которой все они прикреплены» [5, 73]. Поскольку функция выражения является одним из постоянных и неустранимых элементов сознания, осуществляющим постоянную корреляцию между психическим и физическим, то благодаря ей обеспечивается уверенность в достоверности внешнего мира на любых более поздних стадиях его объективации.

Изначальное единство души и тела, гарантирующее возможность доступа к внешней реальности, принимается Кассирером в качестве основного постулата критики познания. Действенность данного феномена проявляется в том, что он является условием возможности всех прочих видов связей, как субстанциальных, так и причинных, их «конститутивной предпосылкой, conditio sine qua non, на котором сами эти связи покоятся» [5, 87]. Конкретное телесно-духовное единство человека принимается, таким образом, за отправную точку конструирования бытия как символического универсума.

Символическое понятие. Кассирер подчеркивает многократно, что бытие никогда не является простым «отражением» окружающего мира, но всегда представляет собой результат синтеза «мира и духа». Наделение любого чувственного восприятия смыслом есть фундаментальная способность человека. Тезис об активности чувственности лежит в основе учения Кассирера о «символическом понятии». По его мнению, «чувственное данное всегда наполнено смыслом», а «чувственность по самой сути своей предстает как явленный и воплощенный смысл» [5, 81].

«Символическое понятие» призвано подчеркнуть, что, с точки зрения феноменологии познания, не существует ни «материи в себе» в виде хаоса чувственных ощущений, ни «формы в себе» в виде логических категорий рассудка. Всякое осознаваемое восприятие всегда представляет собой оформленное восприятие, т.е. целостное переживание [5, 157]. Совместная работа чувственной перцепции и духовной апперцепции создают символическое понятие.

При этом содержание сознания нельзя рассматривать либо исключительно как «презентацию», либо как «репрезентацию», поскольку любое актуальное переживание включает в себя оба эти момента в их неразрывном единстве. Репрезентация, согласно Кассиреру, составляет сущность деятельности сознания и представляет собой конституирующее условие мира [5, 156].

Особенностью сознания является то, что любое его единичное данное можно рассматривать как дифференциал, указывающий на интеграл, т.е. как «естественный символ». Имманентную представленность смысловой целостности сознания в любом единичном акте восприятия, конституирующую конкретное представление, Кассирер дефинирует как «символическое запечатление» (symbolische Prägnanz) [5, 159].

«Символическое запечатление» предполагает особую направленность и особую норму в синтезе чувственных данных, которая выражается в виде «модальности» оформляющих чувственное многообразие логических категорий [4, 30-32]. В зависимости от того, внутри какой функциональной и смысловой взаимосвязи происходит формирование значений – в рамках мифа, языка или науки – эти категории приобретают определенную качественную окраску или специфический «индекс модальности». Отношения единого и иного, сходства или несходства, тождества и различия, благодаря которым мир приобретает четкий облик, по-разному конституируются в зависимости от того, какие «фундаментальные формы видения» служат им базисом [5, 245, 104].

Миф, язык и наука как целостные смысловые образования, обладающие собственной природой, а, значит, свойственным им особым законом формы, коррелирующим соответственно с функциями выражения, представления и значения, призваны продемонстрировать заложенные в них возможности понятийного оформления мира.

Обратим внимание на то, что важнейшая задача понятий, согласно Кассиреру, состоит не в том, чтобы придать представлению более общий характер (как считается в традиционной логике), а в том, чтобы «вести его ко все более растущей определенности» [4, 219; ср. 5, 244].[55] Другими словами, роль понятий заключается прежде всего в «полагании и различении», на основе чего впервые становится возможным преобразование впечатлений в представления.

Уже миф обнаруживает определенную теоретическую структуру, некую форму понятийной организации и артикуляции мира. Присущее ему постижение других субъектов и внешних вещей в форме экспрессивных переживаний создает бытие как простое наличие чувственно созерцаемого содержания. Неразличение знака и вещи приводит к тому, что все отношения мыслятся субстанциально как отношения между вещами. Форма объективации, до которой в состоянии подняться миф, есть объективность образа.

Язык, способный различать между знаком и вещью, достигает уровня объективности представления. Причем представление остается в нем связанным как с экспрессивными переживаниями, так и с чувственными созерцаниями, и укоренено в последних.

Научное познание высвобождает чистые отношения от их связи с действительностью вещей с тем, чтобы представить «отношения как таковые во всеобщности их "формы", во всей их "реляционности"» [5, 233]. В своем развитии оно достигает объективности знака, а исследование отношений между знаками выражает природу современного научного познания. Только в научном познании понятие достигает своей «совершенной актуальности» и проявляется как «чистый модус функциональной значимости» [5, 245].

Таким образом, проходя через различные стадии, которые характеризуются вектором развития «от субстанции к функции» и представляют собой этапы «самоосвобождения» понятия, логическое понятие обретает свою силу и самодостаточность. Поскольку внутренний закон каждой из этих символических форм накладывает ограничения на возможности реализации понятия в их рамках, то для его полной актуализации требуется континуум между ними.

Роль языка в познании. Из обзора основных положений критики познания Кассирера видно, что он сохраняет понятие в качестве ядра своей концепции. Учение о понятии он рассматривает в качестве «кардинальной проблемы систематической философии»: «Оно выступает центральным пунктом, вокруг которого движутся логика, теория познания, философия языка и психология мышления» [23, 163].

Таким образом, Кассирера с трудом можно квалифицировать как философа языка,[56] скорее можно сказать, что он продолжает кантовскую традицию философии сознания, расширяя при этом действие понятия и распространяя его на все области культуротворческой деятельности человека. Еще в 1930 г. Г. Ибсен отметил, что как ни важна философия языка для кассиреровской теории образования понятий, «не следует обманываться относительно того, что эта феноменология познания в целом осталась чуждой языку. Постановка вопросов происходит не из самого языка [...]. Феноменология Кассирера не является общей теорией познания на основе конкретной действительности логоса – языка – и его, т.е. нашего, мира как смыслового образования, скорее, его философия языка есть применение современных точек зрения теории познания к языку» [195, 26].

Действительно, философию символических форм нельзя назвать философией языка в том смысле, что язык оказывается фундаментальной формой, через призму которой исследуются все прочие акты символической объективации мира. Язык представляет собой лишь одну из символических форм, наряду с другими, которая манифестирует особое направление понятийной деятельности сознания.

Кроме того, Кассиреру чуждо характерное для философов языка отождествление языка и мышления. Как он полагает, «мысль не только пользуется знаками, предлагаемыми ей в готовом виде языком, но сама она, обретя свою новую форму, создает соразмерную ей форму для знаков» [5, 272]. У него встречается также замечание о том, что «мышление развивается хотя и вместе с языком, но и одновременно против него» [4, 254]. Тем самым он постулирует определенную автономность мышления и языка.

И, наконец, философию языка Кассирера можно адекватно понять только при условии рассмотрения ее в контексте разработанной им феноменологии познания. Основная роль языка, согласно ему, заключается в том, что он представляет собой особую форму познания, функционирующую по собственным законам. В то же время его можно считать специфической формой объективации мира, в которой понятие достигает уровня конституирования чувственного представления. В ходе формирования языка хаос непосредственных чувственных впечатлений упорядочивается и приобретает устойчивые очертания. Различение и обособление, фиксация определенных содержательных значений в звуковых знаках приводят к тому, что ощущения и восприятия постепенно преобразуются в созерцания. При этом сам язык начинает функционировать не как средство конкретного «означивания», но как средство формирования и передачи общих значений.

Место языка как средства создания представлений об объективной действительности, согласно Кассиреру, находится между мифом и научным познанием. С первым его роднит прежде всего экспрессивный характер и привязанность к чувственному созерцанию; для второго он служит базисом для его более сложных синтезов и абстракций.

Условия возможности языка. Вслед за Гердером Кассирер считает, что в основе речевой способности человека лежит рефлексия, которую он характеризует как «способность выделять из всего нерасчлененного потока чувственных феноменов некоторые устойчивые элементы, чтобы, изолировав их, сосредоточить на них внимание» [6, 486]. Благодаря рефлексии человек приобретает также способность к абстрактному или понятийному мышлению, не связанному с конкретной ситуацией, с конкретными чувственными представлениями.

Постепенное формирование этой способности находит свое отражение в языке. Кассирер выделяет три стадии, через которые проходит созревание языка на пути «его внутреннего самоосвобождения»: стадию мимического, аналогического и собственно символического выражения [4, 120].[57]

На мимической стадии язык стремится к «непосредственной близости к чувственному впечатлению и как можно более точному воспроизведению многообразия этого впечатления» [4, 120 - 121]. Здесь знак копирует объект. Будучи «сплавленным» с ним, знак не способен выражать общие понятия, вследствие чего язык приобретает метафорический характер.

Освобождение знака от чувственного субстрата начинается на стадии аналогии. Мышление по аналогии не предполагает в качестве своего условия наличия очевидного сходства между знаком и обозначаемым. Значения слов формируются в этом случае за счет ассоциативных связей, свойственных человеческому мышлению. Это происходит путем образования различных тропов. Важнейшим механизмом их образования является закон «аналогии формы» (а не содержания). Примером проявления такого закона сможет служить редупликация, где повтор звука непосредственно следует за повтором, существующем в чувственной реальности или во впечатлении. Редупликация наблюдается прежде всего в языках, использующих музыкальный тон для различения значений слов или для выражения формально-грамматических определений.

На собственно символической стадии развития языка знак выступает как самодостаточная сущность и не требует референции к чувственному объекту. Индикатором, свидетельствующим о достижении языком символической стадии, может служить многозначность слов. Она доказывает, что языковой знак не является конкретным и субстанциальным, но получает свой смысл в контексте предикативного суждения, в контексте речи (или языка).

Таким образом, если первичные формы языка восходят к форме указания,[58] то его прогрессивное развитие происходит в направлении «актуализации понятия, его отрыва от непосредственного восприятия и созерцания» [5, 267]. Хотя слово еще не является понятием, но уже те толкования, которые совершаются с помощью языка, можно считать «первичными свершениями понятия» [5, 235].

Именование подготавливает путь для обозначения с помощью понятия (понимаемого как определение) и тем самым создает условия для возникновения науки. Наука также начинает свой путь с использования понятий языка, чтобы затем постепенно от них освобождаться, приобретая форму абстрактного логического мышления. Таким образом, процесс абстракции может осуществляться только на том предметном содержании, которое уже само определено, обозначено и упорядочено в языковом и, следовательно, в логическом отношении. При этом, согласно Кассиреру, абстрактный мир чистого значения и чистой мысли не добавляет ничего принципиально нового к миру представления; в первом раскрывается то, что уже потенциально содержалось во втором [5, 245].

В основе самой рефлексии, а, значит, также в основе возникновения языка лежат такие важнейшие способности сознания, как: способность устанавливать тождество, рекогниция, т.е. способность узнавания, и репрезентация [5, 97-98]. Для образования слова важно не только изолировать и зафиксировать некое предметное содержание, но и отметить его в сознании в качестве тождественного самому себе и повторяющегося в смене впечатлений. Постижение «единого во многом» из определенной перспективы [5, 270], «различение постоянного и переменного, необходимого и случайного, общего и индивидуального» заключает в себе, по мнению Кассирера, ядро всякой объективации, включая производимую языком [5, 126].

Сущность понятийной деятельности языка. Язык осуществляет два вида понятийной деятельности: квалифицирующую и классифицирующую или генерализирующую [4, 222 и далее]. Роль квалифицирующих понятий заключается в установлении различий между содержаниями восприятий, в проведении между ними строгих границ, благодаря чему из однородного потока ощущений возникают четко вычлененные отдельные структуры. Другими словами, первоначальная работа понятий состоит «в отливе впечатлений в представления» [4, 219].

По мнению Кассирера, именно процесс языкового словообразования отражает эту основную работу мышления. В ходе него отдельное впечатление приобретает значение и тем самым объективируется. Логическая объективация, проявляющаяся в создании имени, служит исходной базой для дальнейшего сравнения конкретных предметно-содержательных элементов друг с другом. Благодаря ей установливаются те соответствия, которые станут основой выделения и группировки признаков, т.е. она создает фундамент для последующей классифицирующей деятельности. Таким образом, прежде чем язык оказывается в состоянии перейти к генерализирующей форме понятия, подводящей частное под общее, он нуждается в чисто квалифицирующем формировании представлений.

Классифицирующее или генерализирующее действие понятий – организация представлений в порядки и ряды – проявляется в языке либо в виде создания им слов, обозначающих виды и роды, либо в виде выработки определенных грамматических структур для обозначения общей принадлежности обозначаемых с их помощью предметов. Например, группы различных слов могут быть отмечены в качестве некоего единства тем, что они получают единую языковую маркировку посредством суффикса или префикса. Эти признаки устанавливают соответствие между определенными понятийными и звуковыми рядами. Причем, как отмечает Кассирер, «понятие "ряда" не уступает по мощи и значимости "понятию рода", более того, оно является существенным моментом и интегрирующей составляющей самого понятия рода» [4, 231]. Независимо от того, удается ли языку уловить и эксплицитно выразить, чем обосновывается принадлежность определенных предметно-содержательных элементов к одному роду, или он только указывает на связь этих элементов, он совершает определенную логическую работу, свидетельствующую о процессах понимания мира.

Таким образом, деятельность языкового понятия распространяется, согласно Кассиреру, не только на область логико-дискурсивного мышления, но и на область организации чувственных впечатлений – восприятий и созерцаний. Это приводит его к мысли о том, что неверно отождествлять мышление и язык. Как он полагает, «если поближе присмотреться к предполагаемому равенству языка и разума, то оказывается, что оно несовершенно с обеих сторон: по одну сторону – языка слишком много, по другую – его слишком мало» [5, 101]. Это означает, что, с одной стороны, область действия языка шире, чем лишь область мышления, и включает в себя также оформление чувственного многообразия; с другой – что кроме языковых понятий есть еще логико-научные, создающие сферу теоретического значения, где язык перестает играть ведущую роль.

Особенности образования понятий в языке. Важнейшая особенность языка состоит в том, что он не является прямым отражением действительности, а представляет собой «диалог между Я и миром», в ходе которого границы того и другого впервые обретают определенность [4, 193]. Классификация предметов в языке не происходит исключительно за счет актов восприятия и суждения, руководствующегося объективными критериями. Она предполагает, что понятийно-логическое оформление действительности опосредовано аффектами, волей, оценками и тем самым оказывается пронизанным чисто субъективным мировосприятием. Как замечает Кассирер, «слово – не отражение предмета как такового, а демонстрация образа, произведенного в душе предметом» [4, 223].

Субъективность языка как такового представляет собой с точки зрения критики познания серьезную проблему. Она стимулирует попытки тем или иным способом «преодолеть язык», расчищая путь к истинному познанию. В отличие от многих, Кассирер полагает, что освобождение от языка не достигается простым отказом от него. Поскольку этот процесс обусловлен и опосредован языком, то проложенный последним «путь не следует бросать, но по нему нужно идти до самого конца, чтобы затем этот путь продлить» [5, 266]. «Прохождение по пути языка» подразумевает, в числе прочего, исследование закономерностей его субъективности, изучение того, как в нем происходит первичное оформление действительности, образующее основу всех последующих более сложных синтезов логического мышления.

Среди особенностей образования понятий в языке Кассирер выделяет следущие: во-первых, образование понятий направляется прагматическим интересом человека, связанным с характером его деятельности. «Языковые понятия повсеместно находятся на границе активности и рефлексии, действия и созерцания. Здесь нет простой классификации и упорядочивания представлений в соответствии с определенными предметными признаками, напротив, здесь также постоянно выражается, именно в самом этом освоении предметов, деятельный интерес к миру и его формированию» [4, 224]. Сфера деятельности человека является, таким образом, питательной почвой для возникновения языковых понятий. Свои существенные импульсы язык никогда не получает исключительно из сферы созерцания, но постоянно черпает их также из сферы действия.

Во-вторых, необходимость учитывать то, что не зеркальное отражение внешнего мира, а отражение собственной жизни и собственных действий определяет языковое мировидение, приводит к тому, что принципом образования понятий в языке «вместо принципа абстракции следует скорее считать принцип селекции» [4, 226]. В соответствии с этим принципом лишь то, что представляется человеку значимым, получает языковое значение.

Отсюда следует, в-третьих, что содержание языковых понятий и структурирующие их принципы становятся ясны лишь тогда, когда наряду с абстрактным логическим смыслом понятий удается «уловить их телеологический смысл» [Там же]. Ответ на вопрос «зачем» намечает направления и пути формирования значений языком.

С этим связано, в-четвертых, то, что языковое образование понятий отличается динамичностью. Значения в языке не являются раз и навсегда связанными с породившим их представлением, а способны с течением времени приобретать новые смысловые оттенки.

Ярким подтверждением функционального характера значений является тот факт, что подлинным и изначальным элементом формирования языка выступает не отдельное слово, а предложение. Каждое предложение-высказывание представляет собой определенное полагание, стремящееся описать и удержать некое объективное положение вещей. Как считает Кассирер, «Связка "есть" представляет собой самое чистое и отчетливое выражение этого нового измерения языка с его чистой функцией "репрезентации"» [5, 354]. Автономность языка по отношению к отображаемой им действительности приводит к тому, что язык образует идеальную систему, влияющую на значения составляющих его компонентов.

В-пятых, формирование представлений о мире обусловливается не только «деятельным интересом» человека к нему, но и языковой фантазией [4, 234-235]. Кассирер замечает, что образование понятий в языке оказывается не столько результатом логического анализа и синтеза содержания восприятий, регулируемого общими закономерностями мышления и прагматическим интересом, сколько результатом субъективной силы воображения. Язык подчиняется, таким образом, не только законам теоретического разума, но и законам эстетической способности суждения. Помимо этого, свойственный языку «духовный синтез» направляется привычкой, обычаем, свободной игрой ассоциаций. Например, разделение имен по роду на мужской, средний и женский трудно объяснить при помощи объективных причин. Мотивы здесь произвольны и часто имеют полуэстетический, полумифологический характер. Это позволяет сказать, что язык располагается «на границе между мифом и логосом» [4, 235].

Характеризуя присущую языку субъективность, Кассирер отмечает, что, как и миф, язык исходит из «фундаментально опыта и фундаментальной формы личного действия», но при этом он «придает миру новую форму, в которой мир противостоит чистой субъективности и чувства, и ощущения» [4, 227]. Особенность языка заключается в том, что он двунаправлен: с одной стороны, он призван выражать чувства и представления говорящего; с другой, – нацелен на выражение некоего объективного положения вещей. Эта двойственность языка обусловливает то, что функции выражения и представления постоянно переходят в нем друг в друга и сливаются в чувственно-духовное единство.

При этом язык никогда не следует просто потоку впечатлений и представлений, но противостоит ему своей собственной деятельностью: он разделяет, выбирает, судит и за счет этого создает определенные опорные точки объективного созерцания. Сначала объективные и субъективные моменты значения не различаются в языке. Однако его внутренняя логика развития приводит к тому, что создаваемые им различения не исчезают, а приобретают тенденцию к устойчивости, последовательности, необходимости и общезначимости. Благодаря этому сфера влияния языка, сфера логоса, постоянно укрепляется и расширяется по сравнению с индивидуальной сферой чувственного переживания. Внутренние закономерности языка становятся объективными в том смысле, что они начинают оказывать влияние на сферу субъективности – многообразие воспринимаемого и созерцаемого содержания оформляется из определенной перспективы и благодаря ей предстает в единстве.

Язык «начинается лишь там, где прекращается непосредственная связь с чувственным выражением и чувственным аффектом» [4, 219-220]. Его становление регулируется, несмотря на всю его привязанность к миру чувственности и воображения, его склонностью «к логически-универсальному, благодаря которой он последовательно освобождается от зависимости от чувственного мира и движется ко все более чистой и самостоятельной духовности своей формы» [4, 238-239]. Таким образом, связь языка со сферой внутренней жизни человека и одновременно дистанцированность от нее, возможная благодаря причастности языка к сфере логического, позволяют ему стать средством объективации мира.

Объективация внешнего мира в языке. Свою важнейшую логическую функцию «отливки впечатлений в представления» язык осуществляет через передачу созерцания пространства, времени, числа и формирование представлений о предметах. Кассирер характеризует эту деятельность языка как процесс объективации мира. По сути, речь здесь идет о том, каким образом язык способен устанавливать отношения с внешним миром, «презентировать» его.