Двустрочные стихи о благонравии к сыну

 

           С дураками и бог не волен               

С вралями слов не трать, коль их по ветру веют;

Речь все, а свет ума не многие имеют.

 

           Не уповать чужой смерти               

Не думай, что другой в могилу ляжет прежде;

Жизнь всех хлипка, и вся в сомнительной надежде.

 

           Ласкательные слова подозрительны               

Не оценяй людей по ласковому слову;

Обманывать легко птиц дудкой птицелову.

 

           Как оценить вещи               

Чти малое большим и малым чти большое,

Не будешь алчным слыть и падким на чужое.

 

            Никого не охуждать с злым намерением               

Другого не порочь за дело или слово,

Чтоб равно он с тобой не поступил сурово.

 

           Дела разумом управлять               

Коль безрассуден ты и нерадив собою,

Фортуны, коей нет, не называй слепою.

 

           Охотно дарить               

Что можешь подарить, отдай без купли другу;

И то барыш, когда благим явишь услугу.

 

           Злой человек самый лютый зверь               

Когда всяк зверь тебе опасным мнится дикий,

То паче человек другому враг великий.

 

           Не быть скупым               

Богатства не жалей, чтоб не прослыл скупягой:

Что в нем, коль с нищим ты равняешься бродягой?

 

           Презрение жизни               

О будущем конце твой дух да не крушится;

Кто презирает жизнь, тот смерти не страшится.

 

           Печальным и задумчивым не верить               

От нелюдимок ты молчащих бойся лиха,

Затем, что глубже та река, котора тиха.

 

           Не надеяться на время               

Не обещай себе ты жизни долги лета;

Смерть всюду за тобой течет, как тень от света.

 

           Не радоваться о незапной смерти злых               

Не радуйся ты злых нечаянной кончине;

Такой же добрые подвержены судьбине.

 

<1762>

 

 

Е. И. Костров

 

Гомер

 

 

Илиада.

        Из песни IV      

 

Как, ветром западным средь понтовых зыбей

Подъемлясь, сонмы волн с свирепостью своей,

Одна в другой клубясь, к брегам шумя стремятся,

Где, разражаяся, лютей еще ярятся;

Или, сразясь в пути с высокою горой,

Что ставит им оплот незыблемый собой,

Крутятся, высятся и гору превышают,

И ону пеною кипящей покрывают, –

Ахейски так полки, между собой сомкнясь,

Воздвигшись, в подвиг шли, победы славой льстясь.

В них племя каждое, предтечу в бой имея,

На брань текло, уста молчаньем печатлея,

Дабы вождей своих велениям внимать;

Тó зря, возмнил бы ты, что вся толь грозна рать

Не имать во устах ни гласа, ни яз ы ка.

Оружие сего толь бранноносна лика

Всё отражало блеск, сливая луч с лучем.

Толь бодры и красны они в пути своем!

Но сопостаты их овец подобны стаду,

Которых заключил богатый муж в ограду

И кои, слыша глас ягнят своих, бле ю т,

Когда из их сосцев млеко в сосуды жмут, –

Подобен несся глас меж ратниками Трои,

От разных бо племен и разных стран те вои

В надменный Илион потщалися притечь;

Различен их язык, и глас, и равно речь.

 

Арей троян на брань бодрит, Минерва греков;

И сим бессмертным в путь на гибель человеков

Страх, Бегство и Вражда несытая течет,

Которой брат и друг Арей, виновник бед:

Она рождается слаба, неукрепленна,

Но скоро, быстротой своей усугубленная

Подножием себе имеет дол земной,

Скрываясь в небесах надменною главой.

Она, из строя в строй стремясь в сей день плачевный,

В сердца враждебные вливает пламень гневный,

Желая с жадностью текущу видеть кровь

И смерть на воинов стремящуюся вновь.

 

Сомкнулись воинства, свирепость умножалась,

Там крепка грудь о грудь противну ударялась,

Копье с копьем и щит сретался со щитом;

Несется в воздухе оружий треск и гром;

Сраженных внемлются и вздохи и стенанья,

И поражающих победны восклицанья;

Там кровию поля текущею кипят.

 

Как сонмы рек, что бег с высоких гор стремят

И дола злачного несясь во рвы глубоки,

Где яростно свои сливают черны токи,

Шумят; их бурный шум приводит в трепет, страх

Сидящих пастырей далече на холмах:

Так вóпят ратники, свой гнев усугубляя,

Друг нá друга стремясь, друг друга поражая.

 

<1787>

 

 

И. И. Хемницер

 

Христиан Фюрхтеготт Геллерт

 

 

Скворец и кукушка

 

Скворец из города на волю улетел,

Который в клетке там сидел.

К нему с вопросами кукушка приступила

И говорила:

«Скажи, пожалуй, мне, чтó слышал ты об нас,

И городу каков наш голос показался?

Я думаю, что ведь не раз

Об этом разговор случался?

О соловье какая речь идет?»

– «На похвалу его и слов недостает».

– «О жаворонке что ж?» – кукушка повторяет.

– «Весь город и его немало похваляет».

– «А о дрозде?»

– «Да хвалят и его, хотя и не везде».

– «Позволишь ли ты мне, – кукушка продолжала, –

Тебя еще одним вопросом утрудить

И обо мне что слышал ты, спросить?

Весьма б я знать о том желала:

И я таки певала».

– «А про тебя, когда всю истину сказать,

Нигде ни слова не слыхать».

– «Добро! – кукушка тут сказала. –

Так стану же я всем за это зло платить,

И о себе сама всё буду говорить».

 

<1779>

 

Кащей

 

Какой‑то был кащей и денег тьму имел,

И как он сказывал, то он разбогател

Не криводушно поступая,

Не грабя и не разоряя:

Нет, он божился в том,

Что бог ему послал такой достаток в дом,

И что никак он не боится

Противу ближнего в неправде обличиться.

А чтобы господу за милость угодить

И к милосердию и впредь его склонить,

Иль, может быть, и впрям, чтоб совесть успокоить,

Кащею вздумалось для бедных дом построить.

 

Дом строят, и почти достроили его.

Кащей мой, смóтря на него,

Себя не помнит, утешает

И сам с собою рассуждает,

Какую бедным он услугу показал,

Что им пристанище построить приказал.

Так внутренно кащей мой домом веселится;

Как некто из его знакомых проходил,

Кащей знакомому с восторгом говорил:

«Довольно, кажется, здесь бедных поместится?»

– «Конечно, можно тут числу большому жить;

Но всех, однако же, тебе не уместить,

Которых по миру заставил ты ходить».

 

<1779>

 

Жан Лафонтен

 

 

Стрекоза

 

Всё лето стрекоза в то только и жила,

Что пела;

А как зима пришла,

Так хлеба ничего в запасе не имела.

И просит муравья: «Помилуй, муравей,

Не дай пропасть мне в крайности моей:

 

Нет хлеба ни зерна, и как мне быть, не знаю.

Не можешь ли меня хоть чем‑нибудь ссудить,

Чтоб уж хоть кое‑как до лета мне дожить?

А лето как придет, я, право, обещаю

Тебе всё вдвое заплатить».

 

«Да как же целое ты лето

Ничем не запаслась?» – ей муравей на это.

– «Так, виновата в том; да что уж, не взыщи:

Я запастися всё хотела,

Да лето целое пропела».

– «Пропела? Хорошо! поди ж теперь свищи».

Но это только в поученье

Ей муравей сказал,

А сам на прокормленье

Из жалости ей хлеба дал.

 

<1782>

 

 

Н. М. Карамзин

 

Александр Поп

 

 

23.

 

Из юных нимф ее дочь Тамеса, Лодона,

Была славнее всех; и взор Эндимиона

Лишь потому ее с Дианой различал,

Что месяц золотой богиню украшал.

Но, смертных и богов пленяя, не пленялась:

Одна свобода ей с невинностью мила,

И ловля птиц, зверей – утехою была.

Одежда легкая на нимфе развевалась,

Зефир играл в ее струистых волосах,

Резной колчан звенел с стрелами на плечах,

И меткое копье[77] за серною свистало.

Однажды Пан ее увидел, полюбил,

И сердце у него желаньем воспылало.

Она бежит… В любви предмет бегущий мил,

И нимфа робкая стыдливостью своею

Для дерзкого еще прелестнее была.

Как горлица летит от хищного орла,

Как яростный орел стремится вслед за нею,

Так нимфа от него, так он за нимфой вслед –

И ближе, ближе к ней… Она изнемогает,

Слаба, бледна… В глазах ее темнеет свет.

Уже тень Панова Лодону настигает,

И нимфа слышит стук ног бога за собой,

Дыхание его, как ветер, развевает

Ей волосы… Тогда, оставлена судьбой,

 

В отчаяньи своем несчастная, к богине

Душою обратясь, так мыслила: «Спаси,

О Цинтия! меня; в дубравы пренеси,

На родину мою! Ах! пусть я там отныне

Стенаю горестно и слезы лью ручьем!»

Исполнилось…

И вдруг, как будто бы слезами

Излив тоску свою, она течет струями,

Стеная жалобно в журчании своем.

Поток сей и теперь Лодоной называем,

Чист, хладен, как она; тот лес им орошаем,

Где нимфа некогда гуляла и жила.

Диана моется в его воде кристальной,

И память нимфина доныне ей мила:

Когда вообразит ее конец печальный,

Струи сливаются с богининой слезой.

Пастух, задумавшись, журчанью их внимает,

Сидя под тению, в них часто созерцает

Луну у ног своих и горы вниз главой,

Плывущий ряд дерев, над берегом висящих

И воду светлую собою зеленящих.

Среди прекрасных мест излучистым путем

Лодона тихая едва‑едва струится,

Но вдруг, быстрее став в течении своем,

Спешит с отцом ее навек соединиться[78].

 

1790

 

Людвиг Козегартен

 

 

Кладбище

 

           Один голос               

Страшно в могиле, хладной и темной!

Ветры здесь воют, гробы трясутся,

Белые кости стучат.

 

           Другой голос               

Тихо в могиле, мягкой, покойной.

Ветры здесь веют; спящим прохладно;

Травки, цветочки растут.

 

           Первый               

Червь кровоглавый точит умерших,

В черепах желтых жабы гнездятся,

Змии в крапиве шипят.

 

           Второй               

Крепок сон мертвых, сладостен, кроток;

В гробе нет бури; нежные птички

Песнь на могиле поют.

 

           Первый               

Там обитают черные враны,

Алчные птицы; хищные звери

С ревом копают в земле.

 

           Второй               

Маленький кролик в травке зеленой

С милой подружкой там отдыхает;

Голубь на веточке спит.

 

           Первый               

Сырость со мглою, густо мешаясь,

Плавают тамо в воздухе душном;

Древо без листьев стоит.

 

           Второй               

Тамо струится в воздухе светлом

Пар благовонный синих фиалок,

Белых ясминов, лилей.

 

           Первый               

Странник боится мертвой юдоли;

Ужас и трепет чувствуя в сердце,

Мимо кладбища спешит.

 

            Второй               

Странник усталый видит обитель

Вечного мира – посох бросая,

Там остается навек.

 

1792

 

Жак Делиль

 

 

25.

 

Там всё велико, всё прелестно,

Искусство славно и чудесно;

Там истинный Армидин сад

Или великого героя

Достойный мирный вертоград,

Где он в объятиях покоя

Еще желает побеждать

Натуру смелыми трудами

И каждый шаг свой означать

Могуществом и чудесами,

Едва понятными уму.

Стихии творческой Природы

Подвластны кажутся ему;

В его руках земля и воды.

Там храмы в рощах ореад

Под кровом зелени блистают;

Там бронзы дышат, говорят;

Там реки ток свой пресекают

И, вверх стремяся, упадают

Жемчужным радужным дождем,

Лучами солнца озлащенным;

Потом, извивистым путем,

Древами темно осененным,

Едва журчат среди лугов.

Там, в тихой мрачности лесов,

Везде встречаются сильваны,

Подруги скромныя Дианы.

Там каждый мрамор – бог, лесочек всякий – храм[79].

Герой, известный всем странам,

На лаврах славы отдыхая

И будто весь Олимп сзывая

К себе на велелепный пир,

С богами торжествует мир.

 

1790

 

Меланхолия

 

Страсть нежных, кротких душ, судьбою угнетенных,

Несчастных счастие и сладость огорченных!

О Меланхолия! ты им милее всех

Искусственных забав и ветреных утех.

Сравнится ль что‑нибудь с твоею красотою,

С твоей улыбкою и с тихою слезою?

Ты первый скорби врач, ты первый сердца друг:

Тебе оно свои печали поверяет;

Но, утешаясь, их еще не забывает.

Когда, освободясь от ига тяжких мук,

Несчастный отдохнет в душе своей унылой,

С любовию ему ты руку подаешь

И лучше радости, для горестных немилой,

Ласкаешься к нему и в грудь отраду льешь

С печальной кротостью и с видом умиленья.

О Меланхолия! нежнейший перелив

От скорби и тоски к утехам наслажденья!

Веселья нет еще, и нет уже мученья;

Отчаянье прошло… Но, слезы осушив,

Ты радостно на свет взглянуть еще не смеешь

И матери своей, печали, вид имеешь.

Бежишь, скрываешься от блеска и людей,

И сумерки тебе милее ясных дней.

Безмолвие любя, ты слушаешь унылый

Шум листьев, горных вод, шум ветров и морей.

Тебе приятен лес, тебе пустыни милы;

В уединении  ты более с собой.

Природа мрачная твой нежный взор пленяет:

Она как будто бы печалится с тобой.

Когда светило дня на небе угасает,

В задумчивости ты взираешь на него.

Не шумныя весны любезная веселость,

Не лета пышного роскошный блеск и зрелость

Для грусти твоея приятнее всего,

Но осень бледная, когда, изнемогая

И томною рукой венок свой обрывая,

Она кончины ждет. Пусть веселится свет

И счастье грубое в рассеянии новом

Старается найти: тебе в нем нужды нет;

Ты счастлива мечтой, одною мыслью – словом!

Там музыка гремит, в огнях пылает дом;

Блистают красотой, алмазами, умом:

Там пиршество… но ты не видишь, не внимаешь

И голову свою на руку опускаешь;

Веселие твое – задумавшись, молчать

И на прошедшее взор нежный обращать.

 

1800

 

 

И. И. Дмитриев

 

Жан‑Батист Грекур

 

 

Пустынник и Фортуна

 

Какой‑то добрый человек,

Не чувствуя к чинам охоты,

Не зная страха, ни заботы,

Без скуки провождал свой век

С Плутархом, с лирой

И Пленирой,

Не знаю точно где, а только не у нас.

Однажды под вечер, как солнца луч погас

И мать качать дитя уже переставала,

Нечаянно к нему Фортуна в дом попала

И в двери ну стучать!

«Кто там?» – Пустынник окликает.

– «Я! я!» – «Да кто, могу ли знать?»

– «Я! та, которая тебе повелевает

Скорее отпереть». – «Пустое!» – он сказал

И замолчал.

«Отóпрешь ли? – еще Фортуна закричала, –

Я ввек ни от кого отказа не слыхала;

Пусти Фортуну ты со свитою к себе,

С Богатством, Знатью и Чинами…

Теперь известна ль я тебе?»

– «По слуху… но куда мне с вами?

Поди в другой ты дом,

А мне не поместить, ей‑ей! такой содом».

– «Невежа! да пусти меня хоть с половиной,

Хоть с третью, слышишь ли?..

Ах! сжалься над судьбиной

Великолепия… оно уж чуть дышúт,

Над гордой Знатностью, которая дрожит

И, стоя у порога, мерзнет;

Тронись хоть Славою, мой миленький дружок!

Еще минута – всё исчезнет!..

Упрямый, дай хотя Желанью уголок!»

– «Да отвяжися ты, лихая пустомеля! –

Пустынник ей сказал. – Ну, право, не могу,

Смотри: одна и есть постеля,

И ту я для себя с Пленирой берегу».

 

1792

 

Жан‑Пьер Флориан

 

 

Отец с сыном

 

«Скажите, батюшка, как счастия добиться?» –

Сын спрашивал отца. А тот ему в ответ:

«Дороги лучшей нет,

Как телом и умом трудиться,

Служа отечеству, согражданам своим,

И чаще быть с пером и книгой,

Когда быть дельными хотим».

– «Ах, это тяжело! как легче бы?» – «Интригой,

Втираться жабой и ужом

К тому, кто при дворе фортуной вознесется…»

– «А это низко!» – «Ну, так просто… быть глупцом:

И этак многим удается».

 

1805

 

Антуан‑Венсан Арно

 

 

Магнит и Железо

 

Природу одолеть превыше наших сил:

Смиримся же пред ней, не умствуя нимало.

«Зачем ты льнешь?» – Магнит Железу говорил.

«Зачем влечешь меня?» – Железо отвечало.

 

Прелестный, милый пол! чем кончу я рассказ,

Легко ты отгадаешь.

Подобно так и ты без умысла прельщаешь;

Подобно так и мы невольно любим вас.

 

1800

 

Экушар Лебрен

 

 

30.

 

«Я разорился от воров!»

– «Жалею о твоем я горе».

– «Украли пук моих стихов!»

– «Жалею я об воре».

 

1803

 

Франсуа‑Мари Буазар

 

 

Воробей и Зяблица

 

«Умолк Соловушка! Конечно, бедный, болен

Или подружкой недоволен,

А может, и несчастлив в ней!

Мне жалок он!» – сказал печально Воробей.

«Он жалок? – Зяблица к словам его пристала. –

Как мало в сердце ты читал!

Я лучше отгадала:

Любил он, так и пел; стал счастлив – замолчал».

 

1805

 

Пьер‑Жан Беранже

 

 

Людмила

        Идиллия      

 

           Старик               

Кого мне бог послал среди уединенья?

 

           Пастушка               

Я, дедушка, со стороны;

Иду до ближнего селенья

На праздник красныя весны.

 

           Старик               

Чего же ищешь ты под тению кусточков?

 

           Пастушка               

Богатой ленты нет, так я ищу цветочков,

Чтоб свить себе венок и скрасить мой наряд:

Там есть красавица Людмила, говорят.

 

           Старик               

Но знаешь ли, где ты, соперница Людмилы?

 

           Пастушка               

Не ведаю…

 

           Старик               

Ты рвешь цветы с ее могилы.

 

1805

 

Шарль‑Луи Мольво

 

 

Апологи

 

           Роза и Шмель               

«Прочь, наглый, прочь ты, Шмель! – вскричала утром     Роза. –

Ты осквернишь меня; ты мне страшней мороза».

– «Прощаю спесь твою: ты только расцвела;

Я вечером     приду, авось не будешь зла».

 

           Деревцо               

Березка выросла пред домом кривобока:

Пришлось выкапывать; но корни так ушли

Далеко в глубину, что вырыть не могли. –

История порока.

 

           Курица и утята               

«Ты всё с утятами». – «Кому ж ходить за ними?

Я высидела их». – «Но что тебе они?

Чужие». – «Нужды нет! хочу считать моими».

Кто любит помогать, тот всякому сродни.

 

           Клевета               

Честон был поражен кинжалом, но слегка,

«Дан промах, так и быть! – злодей вскричал. – Отселе,

По крайней мере, знак останется на теле». –

Черта клеветника.

 

           Своенравная лиса               

Свет полон чудаков: Медведь Лисе был друг;

И с Тигром и Слоном хлеб‑соль она водила;

Но никого в своем соседстве не любила,

А пуще всех своих подруг.

 

           Каменная гора и водяная капля               

«С умом ли, Капля, ты? меня пробить взялась!

Меня, гранитную! ты, право, стоишь смеха».

Но Капля молча всё кап, кап… и пробралась. –

Настойчивость – залог успеха.

 

               Мыльный пузырек               

Блестящий тысячью Ирисиных цветов,

Из мыла Пузырек на воздухе гордился;

Но дунул ветр, и вмиг он в каплю превратился. –

Судьба временщиков.

 

           Беспечность поэта               

Поэт случайно в честь и круг бояр попал;

Но буря зависти против его восстала,

И всюду разнеслось: певцу грозит опала.

«Так я был в случае? вот новость!» – он сказал.

 

           Подснежник               

«Что мне зима? – сказал Подснежник, ранний цвет. –

Пускай ее страшатся розы;

Я всё превозмогу: и бури и морозы». –

Для гения препоны нет.

 

           Осел и Выжлица               

«Скот глупый взял перед! и по какому праву? –

Шумела Выжлица. – Иль я не удала,

Иль обгоню его на славу». –

Не много славы в том, чтоб обогнать Осла.

 

           Эпилог               

           Автор и критика               

«Что вздумалось тебе сухие апологи

Представить критикам на суд?

Ты знаешь, как они насмешливы и строги».

– «Тем лучше: их прочтут».

 

1826

 

 

Ю. А. Нелединский‑Мелецкий

 

Жак Делиль

 

 

34.

 

В стране, где чуждо разрушенье,

На вечности утверждено,

Средь мирной тишины в себе погружено,

Бессмертие – злым казнь, а добрым утешенье;

Гигантский время бег, свершаемый пред ним,

От правых сердцем отклоняет,

А изверга надежде возбраняет,

Ничтожность страшную спасеньем чтит своим.

 

Так, грома вышнего ты дерзкий похититель,

Низвергший алтари предвечной правоты!

Презренный мира притеснитель,

Дрожи! – бессмертен ты!

И вы, игралища на время лютой доли,

Чьи взором отческим

Господь блюдет главы,

Мгновенны странники в безвестной слез юдоли,

Утешьтеся! – бессмертны вы!

 

<1787>

 

Жан Лафонтен

 

 

Стрекоза

 

Лето целое жужжала

Стрекоза, не знав забот;

А зима когда настала,

Так и нечего взять в рот.

Нет в запасе, нет ни крошки;

Нет ни червячка, ни мошки.

Что ж? – К соседу муравью

Вздумала идти с прошеньем.

Рассказав напасть свою,

Так как должно, с умиленьем,

Просит, чтоб взаймы ей дал

Чем до лета прокормиться,

Совестью притом божится,

Что и рост и капитал

Возвратит она не дале,

Как лишь августа в начале.

Туго муравей ссужал:

Скупость в нем порок природный.

«А как в поле хлеб стоял,

Что ж ты делала?» – сказал

Он заемщице голодной.

«Днем и ночью, без души,

Пела всё я цело лето».

– «Пела! весело и это.

Ну поди ж теперь пляши».

 

<1808>

 

Заяц и Лягушки

 

В норе своей раз заяц размышлял:

Нора хоть бы кого так размышлять научит!

Томяся скукою, мой заяц тосковал;

Ведь родом грустен он, и страх его всё мучит.

Он думает: «Куда тот несчастлив,

Кто родилс я труслив.

Ведь впрок себе куска бедняжка не съедает;

Отрады нет ему; отвсюду лишь гроза!

А так‑то я живу: проклятый страх мешает

И спать мне иначе, как растворя глаза.

Перемоги себя    , мудрец сказать мне может!

Ну вот! Кто трусов переможет?

По правде, чай и у людей

Не меньше трусости моей».

Так заяц изъявлял догадку,

Дозором обходя вкруг жила своего;

От тени, от мечты, ну, словом, от всего

Его бросало в лихорадку.

Задумчивый зверек,

Так в мыслях рассуждая,

Вдали услышал шум, и тотчас наутек

Пустился, как стрела, к норе он поспешая.

Случись ему бежать близ самого пруда;

Вдруг видит, что его лягушки испугались:

Лягушки вспрыгались и в воду побросались.

«Ба! ба! – он думает, – такая же беда

И от меня другим! я не один робею!

Откуда удальство такое я имею,

Что в ужас привожу собой?

Так, знать, прегрозный я герой?»

Нет! видно на земле трусливца нет такого,

Трусливее себя чтоб не нашел другого!

 

<1808>

 

 

И. А. Крылов

 

Жан Лафонтен

 

 

Старик и трое молодых

 

Старик садить сбирался деревцо.

«Уж пусть бы строиться; да как садить в те лета,

Когда уж смотришь вон из света! –

Так, Старику смеясь в лицо,

Три взрослых юноши соседних рассуждали. –

Чтоб плод тебе твои труды желанный дали,

То надобно, чтоб ты два века жил.

Неужли будешь ты второй Мафусаил?

Оставь, старинушка, свои работы:

Тебе ли затевать толь дальние расчеты?

Едва ли для тебя текущий верен час.

Такие замыслы простительны для нас:

Мы молоды, цветем и крепостью и силой,

А старику пора знакомиться с могилой».

– «Друзья! – смиренно им ответствует Старик. –

Издетства я к трудам привык;

А если от того, что делать начинаю,

Не мне лишь одному я пользы ожидаю,

То, признаюсь,

За труд такой еще охотнее берусь.

Кто добр, не всё лишь для себя трудится.

Сажая деревцо, и тем я веселюсь,

Что если от него сам тени не дождусь,

То внук мой некогда сей тенью насладится,

И это для меня уж плод.

Да можно ль и за то ручаться наперед,

Кто здесь из нас кого переживет?

Смерть смотрит ли на молодость, на силу,

Или на прелесть лиц?

Ах, в старости моей прекраснейших девиц

И крепких юношей я провожал в могилу!

Кто знает: может быть, что ваш и ближе час

И что сыра земля покроет прежде вас».

Как им сказал Старик, так после то и было.

Один из них в торги пошел на кораблях;

Надеждой счастие сперва ему польстило,

Но бурею корабль разбило;

Надежду и пловца – всё море поглотило.

Другой в чужих землях,

Предавшися порока власти,

За роскошь, негу и за страсти

Здоровьем, а потом и жизнью заплатил.

А третий – в жаркий день холодного испил

И слег: его врачам искусным поручили,

А те его до смерти залечили.

Узнавши о кончине их,

Наш добрый Старичок оплакал всех троих.

 

<1806>

 

Лягушка и Вол

 

Лягушка, на лугу увидевши Вола,

Затеяла сама в дородстве с ним сравняться:

Она завистлива была.

И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться.

«Смотри‑ка, квакушка, чтó, буду ль я с него?» –

Подруге говорит. «Нет, кумушка, далёко!»

– «Гляди же, как теперь раздуюсь я широко.

Ну, каково?

Пополнилась ли я?» – «Почти что ничего».

– «Ну, как теперь?» – «Всё то ж». Пыхтела да пыхтела,

И кончила моя затейница на том,

Что, не сравнявшися с Волом,

С натуги лопнула и – околела.

           * * *               

Пример такой на свете не один:

И диво ли, когда жить хочет мещанин

Как именитый гражданин,

А сошка мелкая – как знатный дворянин.

 

<1808>

 

Крестьянин и Смерть

 

Набрав валежнику порой холодной, зимной,

Старик, иссохший весь от нýжды и трудов,

Тащился медленно к своей лачужке дымной,

Кряхтя и охая под тяжкой ношей дров.

Нес, нес он их и утомился,

Остановился,

На землю с плеч спустил дрова долой,

Присел на них, вздохнул и думал сам с собой:

«Куда я беден, боже мой!

Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети,

А там подушное, боярщина, оброк…

И выдался ль когда на свете

Хотя один мне радостный денек?»

В таком унынии, на свой пеняя рок,

Зовет он Смерть; она у нас не за горами,

А за плечами:

Явилась вмиг

И говорит: «Зачем ты звал меня, старик?»

Увидевши ее свирепую осанку,

Едва промолвить мог бедняк, оторопев:

«Я звал тебя, коль не во гнев,

Чтоб помогла ты мне поднять мою вязанку».

           * * *               

Из басни сей

Нам видеть можно,

Что как бывает жить ни тошно,

А умирать еще тошней.

 

<1808>

 

 

А. Ф. Воейков

 

Александр Поп

 

 

Умирающий христианин

 

Небесного огня божественна искрá,

Душа, сбрось смертные одежды

Болезней, страха и надежды,

О, жалкая игра!

Оковы разорви природы,

Пари к источнику и жизни и свободы!

Теперь твоя пора!

 

Внемли, как ангелы вокруг тебя вещают:

«К нам, милая сестра, скорее!»

Мой взор становится тусклее;

Я не могу дышать;

Потеря сил и чувств смятенье…

Душа, ответствуй мне, реши мое сомненье:

Не то ли – умирать?

 

Земля бежит, бежит… исчезла уж из вида!

Отверсто небо видят взоры;

Слух серафимов внемлет хоры..

Горю достичь… Друзья,

Свои скорей мне дайте крила!

Где торжество твое победное, могила?

Смерть, где коса твоя?

 

<1817>

 

 

А. Ф. Мерзляков

 

Бион

 

 

Ученье

 

Зрел Венеру я во сне:

Белоснежною рукою

Матерь привела с собою

Юное дитя ко мне;

Бог упрямился, дичился,

Был неловок, груб, несмел,

Будто бы людей страшился,

И смотреть он не умел.

«Пастушок! – Богиня‑Сладость

Молвит с ласковым лицом, –

Вот мой сын! вот наша радость,

Сделай ты его певцом!» –

Так сказала – и не стало…

Как мне в голову не вспало,

Что Амура нам учить –

Пламень пламенем гасить!..

Что же делать? – за ученье!

Ничего я не таю!

Пастухов увеселенье,

Панову свирель пою;

Флейту мудрыя Паллады,

Аполлоновы отрады;

Светлый хор его жрецов,

Лиру вестника богов…

Всё пустое!.. Он не слышит,

И ничто на ум нейдет;

Страстно, сладостно он дышит,

Про любовь одну поет.

Что же сделалось с тобою,

Что с холодною душою?..

Ах! несчастный, всё забыл,

Чем с Амуром занимался,

Только с тем одним остался,

Что Амур мне натвердил.

 

<1807>

 

Сафо

 

 

К счастливой любовнице

 

Равный бессмертным кажется оный

Муж, пред твоими, дева, очами

Млеющий, близкий, черплющий слухом

Сладкие речи,–

 

Взором ловящий страсти улыбки!..

Видела это – оцепенела;

Сжалося сердце; в устах недвижных

Голос прервался! –

 

Замер язык мой… Быстрый по телу

Нежному пламень льется рекою;

Света не вижу; взоры померкли;

В слухе стон шумный! –

 

В поте холодном трепет; ланиты

Былий, иссохших зноем, бледнее;

Кажется, смертью, таю, объята;

Я бездыханна!..

 

<1826>

 

Гораций