лейтенант, дивизионный минер

На заливе Фриш‑Гаф

 

С моря, с траления, наши катера‑тральщики типа «Рыбинец» вернулись поздно вечером в Клайпеду. День выдался трудным. Сразу после чая я прилег на койку и буквально провалился в сон. Но отдохнуть не пришлось. В два часа разбудил дежурный по дивизиону мичман Александр Говорухин и сообщил, что меня вызывает комдив.

– Встаю!

Катер Р‑802, на котором держал свой брейд‑вымпел наш комдив, капитан‑лейтенант Анатолий Васильевич Дудин, хороший мой товарищ, еще две недели назад дивизионный штурман, стоял рядом. По вертикальному трапу спустился в отсек, вошел в каюту.

– Привет, – сказал Дудин, и я понял, что ему не пришлось отдохнуть и того часа, который достался мне. – Садись и слушай. Тебе задача – отобрать на дивизионе восемь лучших минеров, собраться и ждать. Больше я ничего не знаю. Разве что надо взять суток на трое продуктов.

Получалось, как в сказке: иди туда – не знаю куда. Как дивизионный специалист я отлично знал своих минеров. Но отобрать следует восемь лучших. Достал из сейфа свой журнал, наметил подходящих людей. Нашел дежурного по дивизиону:

– Вот тебе список, буди ребят. С собой взять кружку, ложку, миску. Ушакову скажи, что он старший. Пусть на всех получит харчи. Я буду в каюте.

– Товарищ лейтенант, машины прибыли, и вас требует капитан 2‑го ранга Теумин, начальник штаба ВМБ Пиллау.

«Вот это да! Пиллау еще у немцев, а наши уже и штаб базы назначили!» – подумал я. Вышел на стенку. Здесь стояло пять «студебекеров». У передней машины – офицер. Подошел. Представился. Поздоровались.

– Люди готовы? – спросил Теумин.

– Сейчас будут.

– Быстрее. И все в одну машину, в концевую. Личное оружие есть? – и, увидев, что я отрицательно мотнул головой: – Всем иметь по автомату, паре гранат. Что везем, знаете?

– Никак нет.

– Везем магнитно‑акустические мины. В каждой машине по одной. В моей еще детонаторы.

– А где ставить будем? – не удержался я.

– Там, – ответил Теумин, показывая рукой на запад, где небо на исходе ночи еще было совсем темным. – Отсюда не видать, лейтенант! Иди, вооружайся.

Минут через пятнадцать мы были готовы. Машины расположились у самого края пирса, и я, прежде чем забраться в кабину «студебекера», посмотрел на корабли. Они стояли борт о борт, и первые лучи восходящего солнца отражались от иллюминаторов, играли на росных лужицах палуб…

 

Ехал наш конвой только по ночам. Днем закрытые тентами машины стояли, тесно прижавшись бортами, и двое часовых охраняли их. Через два с половиной дня, обогнув осажденный Кенигсберг, прибыли в небольшой городок Бранденбург, что на южном берегу залива Фриш‑Гаф. Здесь нас встретил капитан 3‑го ранга Борис Морозов, которого я хорошо знал. На курсах младших лейтенантов при Высшем военно‑морском училище имени М. В. Фрунзе, где я учился, Морозов был старшим преподавателем по военно‑морской тактике.

– А, Василега! – сразу узнал он меня. – Здравствуй, лейтенант! Пошли ко мне, познакомлю с задачей, которую вам решать.

В небольшой комнате островерхого, покрытого черепицей дома, где размещался штаб, на столе лежала незнакомая мне морская карта.

– Смотри и изучай, – сказал Морозов. – Но еще и слушай, чтобы понять обстановку. Как тебе известно, еще в январе войска Второго и Третьего Белорусских фронтов взломали оборону противника и вышли на подступы к Кенигсбергу. В феврале – марте они разгромили крупную группировку врага южнее Кенигсберга. Оставшееся вражеское воинство на мелких судах, на плотах и лодках бежало через залив Фриш‑Гаф на косу Фрише‑Нерунг и в Пиллау. Третий Белорусский фронт вышел на Земландский полуостров. Теперь готовится штурм Кенигсберга, который немцы считают неприступным и сдавать не собираются. Более того, укрепляют его всячески и в этом используют морской путь, которым везут технику и подкрепление. К морю же их выводит канал, проложенный через мелководья Фриш‑Гафа и имеющий выход в Данцигскую бухту проливом Зеетиф, на северном берегу которого находится крепость Пиллау. Пока все понял?

– Так точно. Ну а наши?

– Авиация флота, торпедные катера и подводные лодки блокировали выходы. Теперь о нашей задаче. Мы должны минировать канал минами, которые вы привезли. По данным армейской разведки, враг ходит там только ночами.

– Пятью минами весь канал? – удивился я. – И потом катеров у нас нет!

– Ну, допустим, немцы просто не знают, сколько мин мы поставим. И если хотя бы один их пароход взорвется, движение, сам понимаешь, встанет. Начнется траление. Время будет работать на нас. С чего будем ставить мины, увидишь сегодня.

Плавающая техника представляла собой два полуглиссера и три армейских катера типа БМК‑70. Тупоносые, низкосидящие, с закрытым баком, в котором размещался двигатель. На корму мы сразу же установили качающийся лоток для сбрасывания мин. В средней части катера располагался рулевой у штурвала и пулеметчик со своим ДШК на треноге. Тут же сидели моторист и командир катера. Все армейские ребята. Вот почему, прежде чем приступать к операции, пришлось заняться обучением экипажей армейских катеров, тренировками с ними. И хотя ребята были толковыми, на их подготовку ушло четыре дня.

 

Решено было ставить мины на канале западнее Пайзе. Из Бранденбурга в ясные дни мы видели высокую трубу и уже знали, что это труба электростанции в Пайзе. Возле нее‑то и находятся причалы порта. Левее Пайзе огражденная часть канала прерывалась. Сюда и следовало добраться нашим катерам, чтобы «закупорить» морской канал.

По данным армейской разведки, фашисты не несли дозоров в районе канала. Однако капитан 2‑го ранга Теумин, руководитель операции, понимал, что корабли и быстроходные катера врага находятся в Пиллау и могут в любой момент появиться в Пайзе или Циммербуде. По этой причине было решено для минной постановки использовать ночное время. С сумерками мы покинули бухту. Начался ветер. По заливу пошла гулять волна. Небо сплошь покрылось облачностью. Вскоре наступила такая темень, что ни компасом, ни часами пользоваться стало невозможно. Шкалы на них не светились, а зажечь фонарик или спичку значило выдать себя.

Я шел на катере со старшиной 1‑й статьи Ушаковым.

– Вставай, Иван, на руль и держи точно в кильватер. Видишь, Пайзе чуть подсвечивает?

– Вижу.

– Вот и хорошо. Потеряем передний катер, держи на волну!

Армейский сержант уступил Ушакову место у штурвала, и мы пошли, стараясь не выходить из кильватерной струи. И вдруг двумя кинжалами пронзили темень луни двух прожекторов. От Пайзе и с оконечности мола, ограждающего канал. В этом свете мы увидели примерно в миле прямо по курсу артиллерийскую БДБ немцев. В лучах прожекторов мы смогли определить, что других кораблей ни на заливе, ни на канале нет. Наши катера лежали в дрейфе, все ждали, что будет дальше.

– Обходи БДБ с веста! – услышал я, наконец, приказ капитана 3‑го ранга Морозова.

– Подать с катера на катер тросы! Пойдем в связке!

Связались. И, едва тронулись «самым малым», прожектора погасли.

Прошло минут сорок. Отряд, как планировалось заранее, разделился на две группы. Первая, которой командовал Морозов, направилась на постановку мин. Вторая застопорила ход.

Наш БМК‑70 шел в первой группе, и с каждой минутой мы чувствовали, что обстановка усложняется: пошла крутая волна, совсем пропала видимость.

Вдруг мы почувствовали резкий рывок.

– Веревку оборвало! – крикнул сержант‑пулеметчик.

– Что паникуешь, пехота! – засмеялся Ушаков. – Про нас сам Утесов поет, что «моряк не плачет и не теряет бодрость духа никогда!».

Вместе с Иваном Ушаковым мы уточнили, каким курсом надо идти, чтобы попасть на канал. Ориентируясь по ветру и волне, топали «парадным» трехузловым ходом до тех пор, пока не вышли прямо на буй.

– Буи только на канале, товарищ лейтенант? – спросил Ушаков.

– Да, только на канале. Но нам надо выходить на его ось, на самую глубину. Лота у тебя нет? – спросил я сержанта‑рулевого.

– Нет. Но ваши морячки дали вот эту штуку, – и протянул смотанный по всем морским канонам бросательный конец.

Навязать на лине узлов примерно через метр труда не составило. Для большего груза добавили к «легости» бросательного конца железку. А еще через десять минут первая мина тихонечко соскользнула с лотка и ушла в воду на самом глубоком месте, которое определяло ось Кенигсбергского канала. Ну а мы повернули назад, взяли курс на Бранденбург. По моим расчетам, было где‑то около трех часов пополуночи. Вскоре возвратились и катера второй группы.

Вместе с ними мы пришли в базу.

На выставленных нашим отрядом минах подорвался транспорт. Сразу же резко уменьшилось движение противника по каналу. Потом, когда наши войска вышли на северное побережье Фриш‑Гафа, на канале было обнаружено много судов и барж с ценными грузами. Они застряли у причалов Пайзе, Циммербуде, Гросс‑Кайдакруга только лишь потому, что фашисты знали: канал минирован и ходить по нему опасно.

 

Б. МОРОЗОВ,

капитан 3‑го ранга

Высадка на косу Фрише‑Нерунг

 

Всем было ясно: вскорости нам предстоит штурм Пиллау, крепости и города. Части 11‑й гвардейской армии еще 17 апреля на пути к Пиллау овладели небольшим городком Фишхаузен. Мы понимали, что дальнейшее наступление гвардейцев не может обойтись без поддержки флотской авиации и морской железнодорожной артиллерии, кораблей с моря. Ну, а со стороны залива Фриш‑Гаф – частей нашей военно‑морской базы. 11‑я гвардейская выделила в паше распоряжение плавучие средства своих инженерных частей. Нашлись, правда, скептики, высказавшие сомнения в возможностях армейских катеров БМК‑70. Я на них ходил, и, наверное, потому меня и вызвал командир базы контр‑адмирал Н. Фельдман. Расспрашивал, какая у них скорость, мореходность. Когда я доложил, что ход три узла, а волна в сорок сантиметров предел, адмирал недовольно хмыкнул, затем приказал провести учения и попробовать. Такие учения были проведены и закончились неудачно. Во время тренировки БМК‑70 затонул.

Тут же было приказано искать другой способ высадки десанта. И тогда кто‑то из флагманских специалистов вспомнил, что в Гросс‑кайдакруге видел катера, два буксира и даже небольшой пароход. Флагштурман Прохоров дал идею использовать рыбацкие лодки, которые своего хода по имели, но обладали хорошей мореходностью. Но в них вызывала сомнение одна деталь: в середине каждой имелся колодец, сообщавшийся с забортной водой. Мы, конечно, гадали, зачем он. Но так и не придумали. Однако пришли к выводу, что, поскольку он есть на всех лодках, значит, смысл в нем был.

– Надо испытать, – сказал контр‑адмирал Фельдман. – Опыта, как тонуть, мы набрались – хватит экспериментов с людьми!

И вот рыбацкая лодка поставлена на буксир к катеру, на котором устроились я и флагмех базы. Лейтенант Иван Василега и краснофлотец Юрий Борисов разместились в самой лодке. Мы договорились о сигналах и пошли. Уже на среднем ходу мы увидали: Василега и Борисов с недоверием смотрят в колодец. И тогда я дал «полный». Не прошло и пяти секунд, как с лодки отчаянно, в четыре руки, подали условный сигнал «стоп». Исполнили и тут же подтянули лодку. Она более чем наполовину была заполнена водой.

– Н‑да! – грустно изрек флагмех. – Придется колодцы заделывать. А заодно прикрыть борта какой‑нибудь сталью изнутри. Так делали с катерами ЗИС в усть‑тосненском десанте. Мне об этом Ровенский рассказывал… Только где взять сталь?

– Найдем! – сказал Борисов.

И действительно нашли: сняли паелы на рабочих площадках электростанции Пайзе. Они имели толщину пять миллиметров.

Мы знали, что предстоит высаживать два сводных полка. И поэтому не успокоились тем, что уже имели… В Кенигсбергском торговом порту удалось обнаружить несколько катеров и буксиров. К нашему удивлению, в состав их команд входило больше чехов, поляков, бельгийцев и французов, нежели немцев.

Весь этот «интернационал» с радостью был готов помочь нам… Таким образом, с самоходными средствами и рыбацкими лодками мы определились: хватает!

 

Вечером 25 апреля наши войска овладели Пиллау и в ночь на 26 апреля с ходу форсировали пролив Зеетиф, захватили плацдарм в северной оконечности косы Фрише‑Нерунг. Но дальше продвигаться по косе, которая имеет в длину 70 километров, в ширину – от пятисот до двух тысяч метров и прекрасно приспособлена к обороне, смысла не имело. Нужна была поддержка с фланга. А флангом было море.

Первыми на помощь гвардейцам шли 487‑й батальон морской пехоты под командованием подполковника Александра Лейбовича и 1‑й полк морской пехоты. Они погрузились на бронекатера и 12 десантных судов. В этой же группе находился катер, который должен был доставить на косу сигнальный пост пункта высадки – лейтенанта Василегу и одного из его минеров. Почему я назначил дивминера на такое дело? Наверное, потому, что Иван Василега сам сражался в морской пехоте, дрался под Невской Дубровкой и понимал, как надо вести себя при высадке десанта. И еще мне было известно: в партию Василегу принимали под Невской Дубровкой, перед боем. Лучшей характеристики для человека не требовалось.

И вот морские бронекатера берут на буксир десантные суда. Их задача – подойти к косе в районе небольшого мыса Каддих‑Хакен в 2 часа 15 минут и здесь встретиться с передовыми армейскими частями.

Основу второго эшелона десанта составлял усиленный полк морской пехоты. Он разместился на корабле, которым командовал командир отделения минеров 2‑го Краснознаменного ДСК старшина 1‑й статьи Сергей Марулин. Остальные минеры были назначены командирами буксиров, катеров и прочих самоходных средств. При этом два моторных катера мы приспособили для постановки дымовых завес. На каждый установили по восемь больших морских дымшашек. На одном из них уходили я, командир высадочных средств, и краснофлотец Юрий Борисов. Ему назначалась роль химика.

Точно в назначенное время наш отряд прибыл в точку встречи с бронекатерами. Она находилась в трех с четвертью милях восточнее пункта высадки. Сюда же должны были подойти и те бронекатера, которые обеспечивали высадку первого эшелона десанта. Однако вовремя они не прибыли, а на косе шел бой… Бронекатера пришли с опозданием почти на три часа. Оказалось, что на их пути встретилась полоса тумана и один из отрядов оторвался от своего дивизиона. По штурманской ошибке подошел не к косе Фрише‑Нерунг, а к дамбе Кенигсбергского канала, куда и высадил десант. Были приняты срочные меры. Бронекатера и десант вернулись. Но в результате произошла задержка с высадкой восточного десанта на косу, тогда как западный десант, с моря, высадился вовремя.

Второй эшелон десанта тоже был высажен на косу. Следом пошел третий сводный полк 43‑й армии. Он без потерь достиг косы Фрише‑Нерунг к пятнадцати часам.

После соединения десанта с войсками 11‑й гвардейской армии, наступавшими с севера, десантная операция завершилась. Она была успешной.

Через неделю, выполнив все поставленные перед ними задачи, минеры 2‑го Краснознаменного ДКТЩ вернулись в свой дивизион. Начинались работы по интенсивному тралению южной Балтики.

 

В. КОМЛЕВ,

краснофлотец, рулевой сигнальщик КМ‑310

В Пиллау

 

В Ораниенбауме катера нашего дивизиона погрузили на железнодорожные платформы. Ехать пришлось долго. Путь наш пролегал через Псков, Ригу, через какие‑то маленькие станции, в обход Курляндского котла до самого Мемеля. Там катера спустили на воду. В Мемеле, на внешнем рейде и в Морском канале, нам предстояло тралить. Но пал Пиллау, и вскоре дивизион получил приказ идти в новую базу.

 

Война в Пиллау чувствовалась во всем. Тут и там стояли разбитые немецкие танки и автомашины. В гавани, в канале у маяка, где были ошвартованы наш дивизион и другие катера, торчали из‑под воды частью корпуса или надстройкой затопленные суда. Одно из них прямо за нашей «каэмкой», под кормой.

Уже со второго дня по приходе в Пиллау дивизион приступил к тралению. Мы понимали, что это надолго. Однажды получили семафор. Подошли к причалу, где нам приказали принять на борт трофейные, грязно‑желтого цвета, большие глубинные бомбы. Располагали их на корме, за тральной лебедкой и вокруг нее. Тут же наш командир главный старшина Павел Чистов и боцман Селиванов, в недавнем прошлом минер, начали их окончательное приготовление. Командиру и боцману помогал пулеметчик Иван Вишневский. Мотористы, старший краснофлотец Николай Кузвесов и мой друг Леша Титов, возились с моторами. Ну а я готовил обед.

 

Наконец, все было готово. На всех катерах дивизиона и еще на нескольких «каэмках», которые были нам приданы, глубинные бомбы снаряжены. Погожим майским днем катера отошли от стенки. Под нами была вода и фашистские магнитно‑акустические мины, лежащие на грунте. Их‑то нам и предстояло уничтожить. Начать работу предписано от выбросившегося на отмель к зюйду От Кенигсбергского канала итальянского транспорта.

Мы стояли на верхнем мостике – главный старшина Чистов, старшина мотористов Кузвесов и я. Титов сидел в моторном отсеке. Остальные расположились на юте, возле глубинных бомб.

Катера лежали в дрейфе. На «каэмке», где держал свой брейд‑вымпел комдив капитан‑лейтенант Савошинский, сигнальщики подняли на рее «буки» и «исполнительный». Наконец, «исполнительный» долой. Вперед!

На полную мощность работают двигатели. Мое дело наблюдать за катером комдива. Там сам Савошинский стоит на мостике с флажком в руке. Как он этим флажком махнет, так со всех 17 «каэмок», выстроившихся фронтом поперек всей ширины Кенигсбергского канала, необходимо одновременно сбросить по глубинной бомбе с подожженным бикфордовым шпуром. Шнур будет гореть ровно 8 минут. А потом все 17 трофейных «глубинок» взорвутся! И если при этом невдалеке окажется немецкая магнитно‑акустическая мина, она сдетонирует…

– Товсь! – докладываю я Чистову и вслед за комдивом поднимаю флажок.

Чистов кричит в мегафон на корму. Я, на миг обернувшись, замечаю, как Селиванов закуривает огромную цигарку, – от нее он станет поджигать бикфордов шнур. И в этот миг Савошинский опускает флажок.

– Бросай!

Чистов командует в мегафон. На корме Иван Вишневский как игрушку хватает дымящийся бочонок и швыряет его за корму, прямо в бурун от наших винтов.

Смотрю на флагман. Комдив, чуть помедлив, снова поднял флажок.

– Товсь!

Через несколько секунд очередная глубинная бомба летит за корму.

Наконец, все глубинные бомбы сброшены. Теперь дивизион спешит уйти подальше от опасного района. В нашем распоряжении совсем немного времени: длина бикфордовых шнуров рассчитана так, чтобы все сброшенные катерами глубинные бомбы взорвались одновременно. А скорость наша даже на самых полных оборотах моторов не более 10 узлов!

На катере комдива поднят сигнал делать поворот влево и уходить с фарватера к молу. И в это время по всей акватории, по каналу, широкими кругами встают волны, и из них поднимаются десятки мощных всплесков. Кажется, весь канал кипит. Все моряки на палубе, смотрят на то, что творится в канале. И радуются, когда видят огромные всплески. Так детонируют фашистские мины!

Мин взорвалось немало уже по первому заходу. После него мы вновь направились к причалу. Там все катера приняли на борт очередную партию трофейных глубинных бомб.

Кенигсбергский канал мы прошли и протралили глубинными бомбами полностью. Он стал безопасным для наших кораблей.

 

С. ПЕТРОВ,

инженер‑капитан‑лейтенант, дивизионный механик

На пути к Борнхольму

 

Наши войска штурмовали Берлин. Конец войны виделся совсем близко, и потому настроение у нас было прекрасным. И боевым. Из Палдиски, где наш 4‑й ДСК МО зимовал, мы в полном составе ушли в Таллин, откуда предстоял переход на южную Балтику. Дело в том, что на нашем дивизионе были самые новые катера МО. На них стояла новая гидроакустическая аппаратура. Двигатели нового типа давали солидную прибавку в скорости. За все это нам следовало благодарить ленинградских конструкторов и судостроителей. В условиях войны и блокады они разработали и пустили в серию новый вариант «малого охотника» за подводными лодками.

В Таллине апрельским теплым вечером катера подняли на стенку и затем погрузили на железнодорожные платформы. С земли «охотники» смотрелись солидно. Мы были рады, что все получилось с погрузкой так хорошо и быстро. Но появились офицеры из железнодорожных войск, сделали какие‑то обмеры и заявили, что необходимо снять стволы зенитных автоматов, а также все, что выглядывает из‑за ограждения ходового мостика, вплоть до фонарей типа «ратьер».

Дата отъезда держалась в секрете, но мы понимали, что два‑три дня у нас в запасе есть, радовались этому: из Палдиски, где дивизион зимовал, подъехали жены… Строилось много предположений по поводу нашего «курса по железке». И в эти дни…

В общем, придется несколько отступить и рассказать о том, что служил у нас до недавних пор дивизионным штурманом старший лейтенант Николай Спиридонов. Охарактеризовать его можно бы одним словом – «мизоген», Что значит «женоненавистник».

Таким мы его знали всю войну, под конец которой он вдруг взял да и женился на девушке‑краснофлотце с береговой базы. И тут надо заметить, Спиридонов пользовался большим авторитетом, и некоторые молодые офицеры подражали ему не только в вопросах службы и офицерской этики, но и в таком деле, как женитьба. Одним из его друзей был наш дивизионный артиллерист Дмитрий Голубев. И надо ли говорить, что после того, как его «принципал» женился, то же самое совершил и Голубев. В подруги жизни он выбрал санинструктора дивизиона, которая, конечно, в море с нами не ходила. Но уж если дивизион куда‑то перебазировался, догоняла его посуху. Тут же комдиву подумалось, что в пути по рельсам мало ли что может произойти, а посему Зою Голубеву с ее лекарствами и бинтами надо взять с собой. Дивизионный врач лейтенант медслужбы Герман Кривша к нам только прибыл и почти никого не знал.

 

И вот поезд полным ходом мчит нас в Мемель. Для управления дивизиона выделен отдельный пассажирский вагон. Я расположился в купе, и перед глазами вставало прощание с женой. Сколько их было? В сорок первом, когда отступали. В сорок втором и сорок третьем, когда уходили в дозоры и с конвоями. В 1944 году, когда пошли вперед. Наше расставание не было печальным: война катилась к концу. Жена поднялась ко мне в вагон. Мы сидели, тихонько разговаривали и смотрели в окно.

– Гляди, Сережа, как молодожены прощаются, – улыбнулась Маша. – Смотри, тебе полезно!

В сторонке, у небольшого пристанционного домика, стоял наш новый контрразведчик Коля Власов и нежно обнимал свою жену. Не знаю, сколько ей лет было на самом деле, но нам она показалась совсем юной.

Пролетарский праздник 1 Мая экипажи отметили в Мемеле, а уже 3 мая к вечеру мы покинули и его. Ушли тихо. Через несколько часов похода по штилевому морю корабли втягивались в крошечную бухту небольшого городка Кранц. Он был пустынен. Лишь у причалов сиротливо покачивались брошенные рыбацкие суда. Замкомдив по политической части капитан‑лейтенант Молодцов собрал на пирсе коммунистов и комсомольцев.

– Не могу сказать, что мы уходим в последний на этой войне боевой поход, – говорил Виктор Кузьмич. – Но что в боевой, это точно. А потому все должно быть без скидок! Есть серьезная опасность. Враг пытается вырваться из Курляндского котла. Его корабли и суда идут в одиночку, группами, конвоями. Для борьбы с ними выделены специальные силы. Главное для нас – четко налаженная служба наблюдения и бдительность.

 

В Кранце катера приняли топливо и воду. Теперь наш путь на Штольпмюнде. Это совсем недалеко. Но налетел ветер, и по морю пошли волны с белыми шапками.

– Уже четыре балла! – сказал комдив Лежепеков. – Если мы тут станем валандаться, море посвежеет еще больше. – Он собрал дивизионных специалистов на флагманском катере: – Надо выходить. И как можно быстрее! Дивмех, готовы?

– Готовы!

– Ну вот и хорошо. Сейчас по катерам. Снимаемся со швартовов через десять минут. Нага новый дивштурман лейтенант Шкамерда пойдет со мной.

 

В море было нелегко. Изрядно качало, волна била, накатывалась на палубу, заливала носовой автомат, добиралась до мостика. И хотя края эти зовутся «южная Балтика», вода была обжигающе холодной. Я стоял на мостике рядом с командиром отряда капитан‑лейтенантом Воробьевым. Мы тихо переговаривались. Алексей Павлович расспрашивал меня, доволен ли я работой двигателей.

– Слышишь, работают ровно и спокойно.

– Был разговор, эти «паккарды» с капризами?

– Понимаешь, наши двигатели проще, менее капризны. Этим же подай все в свой час. Осмотр, смену масла и прочее.

– И скоро регламентные работы?

– Как придем в Штольпмюнде – так сразу.

– Не завидую…

Так тек наш разговор. Ну, а на мостике шла обычная походная жизнь. Командир стоял, облокотившись на ограждение и всматриваясь в темноту. Сигнальщики докладывали о каких‑то целях, только им видимых во мраке. Ночь жила на море напряженной жизнью. Своим курсом шли в ней катера 4‑го ДСК. И вдруг с правого борта вспышка огня!

– Артиллерийская стрельба, правый борт сто десять градусов, дистанция тридцать пять кабельтовых! – доложил сигнальщик.

– Что бы это могло быть? – заволновался я.

– А кто его знает! Море и война, не тебе объяснять. Ты же эту премудрость проходишь с двадцать второго июня сорок первого.

На мостик поднялся радист.

– Товарищ капитан‑лейтенант, – обратился он к Воробьеву, – лейтенант Шепелюк передает: «Веду бой с кораблями немцев».

Воробьев выругался, коротко и зло.

– Проморгали, напоролись! Докладывать о всех радиодонесениях.

С рассветом ветер утих, и волна почти успокоилась. Мы с Воробьевым так и не ушли с мостика.

– Одного не хватает! – вдруг буркнул Воробьев.

Я тоже подсчитывал катера. У меня тоже не сходился счет…

На рее флагманского катера вспыхнул в лучах восходящего солнца флажок.

– Ордер номер три! – почти тотчас доложил сигнальщик.

На горизонте открывался берег. Дивизион перестраивался. Предстоял заход в базу. Катер лейтенанта Шепелюка нас не догнал.

 

После Кранца Штольпмюнде представлялся с моря вполне солидным городком. Воробьев, разложив на штурманском столике карту, показывал:

– Здесь канал, видишь? Нам назначено место вот у этого причала.

До берега оставалось совсем немного. Все на нем уже отлично просматривалось – вход в гавань, краны, дома, церкви, трубы, деревья, кустарники… И вдруг из кустарников – пламя. Не успели мы услышать звук выстрела, как столб огня уже встал над мостиком флагманского катера…

Воробьев поднял бинокль.

– Что‑то случилось. На катере комдива приспущен флаг, – заволновался Алексей Павлович.

Теперь уже все глядели на катер не отрываясь. Там мигал прожектор…

– Капитан‑лейтенанту Воробьеву. Вступить в командование дивизионом. Комдив Лежепеков ранен, дивштурман Шкамерда убит, – вслух читал сам Воробьев.

Едва катера пришвартовались в Штольпмюнде, Воробьев вызвал всех дивизионных специалистов. Тут же выяснилось, что на флагманском МО ранен не только комдив, но и командир катера, рулевой и сигнальщики.

Как в каждом порту, в Штольпмюнде приняли воду и топливо. Сменили масло в моторах, взяли продовольствие, провели планово‑предупредительный осмотр техники.

Восьмого мая утром капитан‑лейтенанта Воробьева вызвали в Свинемюнде. Вернулся он оттуда хмурый. Заметив меня, сказал:

– Зайди в каюту!

Следом за Алексеем Павловичем я спустился по трапу.

– Сегодня в ночь идем на Кольберг. – Он нажал кнопку, раздался звонок. Через минуту прибежал дежурный по дивизиону. – После ужина экипажам отдыхать. Съемка со швартовов… – он назвал время, отдал другие распоряжения к походу. – Меня разбудить за час.

В 6 часов утра 9 мая 1945 года корабли 4‑го ДСК МО входили в Кольберг. Навстречу нам на полных ходах мчались торпедные катера. Их палубы были заполнены морскими пехотинцами.

Среди вражеских гарнизонов, отказавшихся сложить оружие, был и гарнизон датского острова Борнхольм. Ультиматум о сдаче ему предъявили сразу же после Первомая, но он ответил отказом. 5 мая население острова было предупреждено о предстоящих ударах советской авиации по кораблям и порту. Жителям предлагалось покинуть города Ренне и Нексе.

Дважды налетали на эти базы наши самолеты. Торпедные катера под командованием капитана 3‑го ранга Евгения Осецкого, которые нам встретились под Кольбергом, в День Победы уходили с первым броском десанта на Борнхольм. Не задержались в Кольберге и катера нашего 4‑го ДСК МО. Приняв на борт по взводу морских пехотинцев, мы ушли на норд. Это была последняя боевая операция нашего дивизиона в Великой Отечественной войне.

Мы не потеряли в ней ни одного человека.

 

В. КОМЛЕВ,

старший краснофлотец, рулевой‑сигнальщик КМ‑310

В водах Данцигской бухты

 

Теплым, погожим майским днем дивизион уходил из Пиллау. Море ласково принимало катера, играло солнечными зайчиками. Все сбросили канадки, привычные и теплые. Я нес вахту в бушлате, а пулеметчики и вовсе были в легких робах. Пиллау оставался за кормой. Мы уже миновали маяк Хель. Идти оставалось совсем немного. Война кончилась, но ее привычки не ушли. Все казалось, что сейчас от солнца должны появиться «юнкерсы» или «фоккеры», что из легкой дымки, от берега, выскочат Р‑боты или иные корабли врага. Я понимал, что такое чувство владеет не только мною. Иван Вишневский нет‑нет да и посматривал на небо и горизонт. Главный старшина Павел Чистов тоже…

Данцигская бухта встретила нас торчащими из‑под воды мачтами многочисленных судов, погибших в основном в последние месяцы и дни войны… Вход в судоходный канал оказался закупоренным. Поперек фарватера стоял на грунте внушительных размеров транспорт «Африкана». По команде катера легли в дрейф.

Капитан‑лейтенант Савошинский на своей «каэмке» пошел разбираться, как быть. Но все обошлось, оказалось, что справа, между форштевнем «Африканы» и стенкой, имеется зазор, в который «каэмка» проходит довольно свободно. Дивизион проскочил в эту щель и повернул по каналу направо. Здесь нам открылась небольшая гавань с облицованными камнем стенками, у которых стояли два торпедных катера. Наши «каэмки» ошвартовались. Оказалось, что это причалы верфи «Шихау», где фашисты строили свои подводные лодки. На причалах стояли ящики, станки, круглые секции недостроенных лодок.

 

Каналов в Данциге оказалось великое множество, и все они были минированы обычными и магнитными минами. Магнитные мины уничтожали другие тральщики, ну а мы делали свое дело. Вскоре в Данциг пришли катера еще одного дивизиона – 11‑го ДКТЩ. Их как будто ждали. На другое утро всему личному составу приказали построиться на причале. Построились – и тут же увидели, что на двух «виллисах» подъехали армейские начальники. Прозвучала команда «смирно!». Приехавший из Ставки Верховного Главнокомандования генерал поставил перед нами задачу. Она заключалась в том, чтобы наши тральщики как можно быстрее очистили фавартеры от мин.

– На все вам дается двадцать суток. Путь нашим транспортам должен быть открыт.

А вскоре вновь прозвучала знакомая команда: «По катерам, заводи моторы!»

Через час оба дивизиона выходили из каналов. «Африкану» уже откачали, подняли на понтоны и поставили к причалу. Сразу за волноломом, ограждающим порт, катера повернули направо, к пляжу, и тут же поставили тралы: перед нами находилось минное поле…

Тишина. Солнце. Война закончилась. А кругом смертельная опасность. Посмотрел в корму. У своей лебедки застыли минеры, ждут своего часа.

На головном катере поднят сигнал: «Начинаем всем строем поворот влево, в глубину бухты». И тут небольшой взрыв. В нашем трале сработал подрывной патрон. На штилевом море вскипел небольшой бурун, и сразу же из глубины выскочила черная рогатая мина. Она раскачивалась на расходящихся кругами волнах, словно кланялась направо и налево. Подрывать мину уже не паше дело. К ней подойдет шлюпка, и старшина 1‑й статьи Иван Мищенко навесит на один из рогов мины подрывной патрон, подожжет запал и… Он у нас в дивизионе по подрыву мин «король», главное действующее лицо. «Улов» в первый день был богатым.

Так продолжалось ровно 20 суток. Уходили в три часа, работали до полуночи. Ненадолго заходили в базу. Заправлялись бензином, получали продукты и резервные тралы и снова уходили в море.

Томительно тянулось время. Жарило солнце, лил дождь или налетал штормовой ветер, а катера при любой погоде тралили бухту. Отдыхали по очереди. И всем хотелось хоть на часок сойти на берег, который был рядом. Хотелось тишины. Но катера‑тральщики шли и шли вперед, выполняя приказ Ставки Верховного Главнокомандования!

Каждый вечер, перед самым заходом солнца, наш боцман Борис Селиванов подходил к рубке с кистью и кандейкой краски. И тогда на дверях рубки появлялась новая цифра, обозначавшая количество вытраленных КМ‑310 мин.

Правительственное задание катера‑тральщики выполнили в срок.

 

Из Данцига катера нашего дивизиона ушли в Гдыню. Здесь мы тралили обычные мины, взрывали глубинные бомбы, обезвреживали магнитно‑акустические. Работы было невпроворот, но обживались по‑настоящему. У нас появилась небольшая плавбаза, «плавучка», как мы ее называли. Здесь расположились тылы дивизиона. На «плавучие» имелся красный уголок, где в свободные часы мы смотрели фильмы.

Понедельник – день политических занятий. Весь личный состав находился на «плавучке». Занятия проводились по группам. Погода в тот день стояла прескверная. Шквалистый ветер гонял по гавани волну, катера качались и стукались бортами, даже кранцы не помогали. Хорошо, что нашли склад старых автопокрышек и проложили их между катерами. Плюс к этому холодный дождь, который зарядил с самого утра…

Все шло своим чередом: руководитель группы политзанятий рассказывал нам о событиях в мире, о начале восстановления народного хозяйства в нашей стране. Вдруг крик:

– Челове‑ек за бортом!

Конечно, занятия тут же прорвались, и все выбежали на верхнюю палубу. В воде, невдалеке от «плавучки», барахталась женщина. Пузырем надутый плащ не давал ей утонуть, но каждый в эти минуты понял, что долго ей не продержаться. И, хотя женщина пыталась ухватиться за торчащие камни, руки ее соскальзывали. К тому же волны, откатываясь от стенки набережной, тянули женщину на глубину. По причалу уже бежали наши моряки и впереди всех командир отделения мотористов с КМ‑241 старшина 2‑й статьи Борис Кудрявцев.

– Чего стоишь? Давай спасательный круг! – услышал я голос Леши Титова.

И тут в воду прыгнул Кудрявцев. Два‑три взмаха руками – и он уже возле тонущей.

– Подплывай сзади! – кричали со стенки. – Сзади, не то она и тебя утопит! Держи спасательный круг!

Но до цели круг не долетел. Плащ, который поддерживал утопающую на воде, «погас», и она пошла под воду. Борис нырнул следом. В этот момент в воду прыгнул Володя Вакулов. В руке он держал спасательный круг, который мешал Вакулову плыть. А женщину и Бориса тем временем уже гнало ветром и волной от стенки. Было видно, что Борису приходится трудно. Женщина схватила его за руку. Но Вакулов все же сумел справиться со спасательным кругом, ветром и волной. Подплыв к женщине, подтолкнул под нее спасательный круг.

Затем подали бросательный конец, подтянули всех троих и вытащили наверх. Женщина никак не могла разжать пальцы и мертвой хваткой продолжала держать руку Бориса. Огромные синяки сошли с его руки только через месяц.