В день летнего солнцестояния

 

До войны наш корабль считался опасным. И все потому, что на его борту находилось несколько сотен мин, которые, как считали непосвященные люди, могли в любой момент взорваться. Наверное, потому «Марти» всегда загоняли в самый дальний рейд. Мы подшучивали по поводу такой «предосторожности», хотя не всегда было нам весело. Из‑за необоснованных страхов «Марти» постоянно оказывался достаточно далеко от базы. Но корабельные оптимисты даже в этом увидели положительное: раз база далеко – значит, и начальство неблизко.

22 июня 1941 года сменило акценты: «Марти» вошел в одну из таллинских гаваней, принял мины до полного комплекта и встал на рейд. Вскоре рядом с ним отдали якоря другие корабли – минный заградитель «Урал», лидеры «Минск» и «Ленинград», эсминцы «Суровый», «Карл Маркс», «Володарский» и «Артем». Предстоял первый боевой поход. Так и хочется сказать: «С темнотой корабли вышли в море». Но темноты не было, стояла самая короткая и самая белая ночь года. На постановку мин выходили в сумерках. Впереди три базовых тральщика (БТЩ) с тралами за кормой, затем лидеры и вслед за ними минзаги. Эсминцы и «малые охотники» за подводными лодками – в охранении…

Я прошел на правое крыло ходового мостика, посмотрел в сторону лидера «Минск», где держал свой флаг контр‑адмирал Д. Вдовиченко, и тут же заметил, как на флагмане замигал прожектор: «Эсминцу „Суровый” занять место в дозоре по диспозиции». Над трубами «Сурового» взвился легкий дымок, корабль увеличил ход и первым миновал ворота бонового заграждения.

– Группа самолетов, правый борт сорок градусов, угол места двадцать пять, дистанция сто пятьдесят! – прозвучал взволнованный доклад сигнальщика.

В ясном безоблачном небе мы увидели самолеты, идущие наперерез нашему курсу.

– Дистанция!

По данным дальномерщиков выходило, что дистанция слишком велика для того, чтобы можно было открыть огонь. Однако командир артиллерийской боевой части тут же выдал целеуказания командиру зенитного дивизиона и приказал приготовиться открыть огонь, как только самолеты окажутся в зоне поражения. Я подошел к командиру. Капитан 1‑го ранга Мещерский стоял у машинных телеграфов и спокойно наблюдал за «юнкерсами».

– Дистанция сто пять! – доложил между тем дальномерщик. – Сто!

– Товарищ командир, прошу разрешения открыть огонь! – обратился к Мещерскому старший лейтенант Лев Линдерман, командир БЧ‑2.

– Открыть огонь!

И как раз в этот момент загрохотали выстрелы над «Минском». Первые залпы войны туго ударили над морем. Через несколько секунд в бой вступили наши 76‑миллиметровые зенитные орудия. Шапки разрывов встали на пути «юнкерсов», и те отвернули. Первый успех за нами!..

Корабли идут своим курсом для постановки мин. Во время выполнения боевой задачи нас прикроют артиллерийские батареи полуострова Ханко с норда и острова Осмуссар с зюйда. Минно‑артиллерийская позиция должна перекрыть кораблям противника вход в Финский залив. На переходе в точку командир предупредил меня, чтобы в 2.30 я объявил боевую тревогу, по которой запальные команды приступят к окончательному приготовлению мин. Выслушав наставления командира, я подошел к телефону и связался с командным пунктом командира БЧ‑3.

Солнце медленно вставало над морем. Начинался второй день войны. Сколько их еще будет впереди, никто не знал. На ходовом мостике обычная походная обстановка: командир, рулевой, телефонист у телефонов и раструбов переговорных труб. На сигнальном мостике о чем‑то шепчутся сигнальщики. Наверху, за командным пунктом командира артиллерийской боевой части, дальномерщики осматривают горизонт. На палубе зенитные орудия развернули стволы – каждое в отведенный сектор.

Трещит телефон. Снимаю с зажима массивную с резиновым наушником трубку. Густой голос командира БЧ‑3 рокочет:

– Мины окончательно к постановке изготовлены!

Я посмотрел на часы, закрепленные на переборке, подумал, что минер ошибается: никак не может быть готов к постановке весь магазин[2]! Высказываю ему свое сомнение. Но командир БЧ‑3 настаивает, и тогда я не выдерживаю:

– Степан Маркович, ты, случаем, не заболел? Температуры у тебя нет? – (Это намек на то, что командир БЧ‑3 часто простужался.)

– Михаил Иванович, что случилось? – интересуется Мещерский.

– Сизоненко докладывает, что все мины окончательно приготовлены.

– Запросите еще раз.

– Командир боевой части три, не является ли ваш доклад поспешным? – спрашиваю теперь официально.

И вдруг слышу в наушнике голос батальонного комиссара Коваля, заместителя командира корабля по политической части, подтверждающего доклад минера.

– Товарищ командир, – снова обращаюсь к Мещерскому, – у аппарата замполит. Он просит передать, что все время находился на главной минной палубе. Приготовление мин закончено. Личный состав работал отлично.

Мещерский взял у меня трубку, улыбнулся.

– Алексей Афанасьевич, объявите минерам благодарность…

 

В шесть утра корабли пришли в заданную точку и перестроились для минной постановки. Точно в 6.30 поступил приказ:

– Начать постановку! Вахтенный командир, «исполнительный» долой!

Красно‑белый флаг нырнул с реи, давая начальную точку отсчета времени на все корабли. Солнце поднялось уже сравнительно высоко. Небо оставалось все таким же ясным, море спокойным, и даже не верилось, что в такое прекрасное утро идет война. Я наблюдаю в бинокль, как минный заградитель «Урал» сбросил в море первые мины.

– Командир БЧ‑2! Усильте наблюдение за воздухом и горизонтом! – приказывает Мещерский.

Снова трещит телефон.

– Товарищ старший лейтенант, постановка мин начата! – докладывает командир БЧ‑3 старший лейтенант Сизоненко.

И сразу я представил себе главную минную палубу. Гудят приводные двигатели конвейеров, медленно двигающих десятки мин в сторону лац‑портов[3]. На посту сбрасывания – старшины команд минеров мичман Сергей Михайлов и старшина 1‑й статьи Андрей Клейменов. Перед каждым – пульт управления. Их руки – на штоках приводов пневматических сбрасывателей мин. Мигают световые сигналы на пультах, хлестко и коротко, как стреляют, хлопают сбрасыватели. Плюхаются в воду, в бурун, поднятый за кормой винтами, черные тяжелые мины, поднимают всплески воды. И все это происходит в строго установленное и заданное время, иначе не получится того определенного порядка постановки мин, который должен соблюдаться всеми кораблями, идущими сейчас на параллельных с «Марти» курсах.

 

– Выставлено полсотни мин! – докладывает телефонист. – Сотня!.. Две сотни!.. Осталось сорок мин! Десять! Конец постановки!

– Боевая готовность номер два, первой боевой смене заступить!

Минуты через три на ходовом мостике становится тесновато: спустился со своего КП командир БЧ‑2, взбежал по трапу командир электромеханической боевой части инженер‑капитан 3‑го ранга Губанков, вышел из своей рубки старший штурман Кононов. Все возбужденно и радостно обсуждают только что завершенную работу.

– Товарищи командиры, я полагаю, что сейчас еще несколько рано настраиваться на мажорный лад. Только что получено радио: у мыса Тахкуна терпят бедствие крейсер «Максим Горький» и эсминец «Гневный». – Командир оглядел нас, сразу притихших. – Командир соединения на «Суровом» ушел к Тахкуне. Мне приказано вступить в командование и вести корабли в Таллин.

– Разрешите вопрос, товарищ командир?

– Пожалуйста.

– Товарищ командир, там что, подводные лодки? – спрашивает Губанков.

– К сожалению, этого я пока не знаю. Но есть разведданные: к осту и норд‑осту от острова Осмуссар обнаружены вражеские лодки.

Командир БЧ‑5 хотел спросить еще о чем‑то, но Мещерский поднял руку:

– Товарищи, все по местам. Вахтенный командир, сигнал на корабли: «Вступил в командование. Походный ордер номер… Противолодочный зигзаг…»

На подходе к Осмуссару по приказанию капитана 1‑го ранга Мещерского вперед были высланы катера «малые охотники» за подводными лодками. Они сбросили на фарватере несколько десятков глубинных бомб.

В 14.00 соединение прибыло на Таллинский рейд. Минзаги «Марти» и «Урал» бросили якоря в бухте Копли‑Лахт, готовясь к приемке мин.

 

К 30 июня минно‑артиллерийская позиция в устье Финского залива была выставлена и полностью оборудована. А уже на следующий день, 1 июля, штаб флота выдал нашему кораблю новую боевую задачу: поставить минное заграждение в северной части вновь создаваемой Нарген‑Порккалауддской позиции, чтобы прикрыть от норда главную базу флота Таллин, не допустить прорыва к ней фашистских кораблей. Мы понимали, что выполнение такой минной постановки имеет исключительно важное значение. Но вместе с тем мне, старшему помощнику командира корабля, командирам боевых частей дело это казалось невероятно трудным.

Дело в том, что операцию следовало бы проводить скрытно, под покровом ночи. «Покрова», как такового, не было: стояли белые ночи с хорошей видимостью. И не только для нас хорошей, но и для вражеских самолетов, его торпедных катеров. Мы знали и о том, что на подходе к району постановки мин, на острове Мякилуото, расположена 305‑миллиметровая вражеская батарея. Свои снаряды, каждый по 350 килограммов, она могла бросать на 13 миль. А «Марти» нужно было подойти к берегу на 11 миль.

К вечернему чаю в тот день я несколько задержался, и, когда пришел в кают‑компанию, многие командиры уже «отстрелялись» и довольно громко обсуждали предстоящее задание.

– Первые мины надо ставить в исходной точке и от нее идти к берегу! – безапелляционно говорил помощник командира Василий Иванович Неручев.

– А потом шлепать назад по своим же минам? – возражал Сизоненко.

– Штурман, твое мнение? – не сдавался Неручев.

– Пожалуй, с таким командиром, как ты, Василий Иванович, уж извини, но я лично не рискнул бы, – вы разил свое отношение к такой постановке вопроса старший лейтенант Кононов.

– Спасибо! – Неручев поднялся и поклонился. – Спасибо, Константин Михайлович!

– Думаю, что Мещерский спокойненько протопает по самой кромочке назад, да еще врага в сомнение введет. Или хотя бы в смущение…

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться! – Вошел рассыльный. – Вас, а также помощника командира, штурмана и командира БЧ‑3 приглашает командир корабля.

В кают‑компанию мы вернулись минут через сорок.

– Командир убыл в штаб флота, – как бы между прочим заметил Неручев.

 

3 июля в 15.30 корабли снялись с якорей на Таллинском рейде – три базовых тральщика (БТЩ) – Т‑207, Т‑206 и Т‑203, два «малых охотника» (МО), два торпедных катера, минзаг «Марти», – построились в походный ордер и взяли курс на норд‑ост. Примерно через полчаса обнаружили «юнкерс». Зенитные орудия кораблей отогнали его. Еще через полчаса сигнальщики заметили перископ подводной лодки, вспоровший штилевую воду Финского залива. Катера МО вышли в атаку, сбросили несколько серий глубинных бомб, отогнали лодку.

На корабле боевая тревога. Все на постах. Я, как положено, – на ходовом мостике. Здесь же командир молча стоит у машинных телеграфов, смотрит вперед, изредка поднимая к глазам бинокль. Я тоже поднял бинокль. Перед глазами встала изломанная черта земли – полуостров Порккала‑Удд, перед ним на островке – маяк Порккала. И невдалеке остров, тот самый Мякилуото, с его мощными орудиями. Теперь не только командование, каждый моряк на корабле знает задачу: Боевой устав Военно‑Морского Флота определяет, что с отрывом корабля от берега командир обязан довести ее до всего личного состава. А задача трудная. «Марти» должен на полном ходу достичь конечной точки постановки мин, развернуться на обратный курс и уже на отходе ставить мины.

На мостик через каждые полминуты поступают доклады от дальномерщиков:

– Сто шестьдесят кабельтовых… Сто сорок пять…

Еще немного – и корабли войдут в зону действия 305‑миллиметровых орудий врага, которые пока молчат.

Выходит из рубки штурман Константин Кононов, наклоняется к визиру, берет пеленги по знакам на берегу, по маяку Порккала. Надо предельно точно определить точку, в которой «Марти» должен поставить первую мину на фарватере.

– Сто сорок! – докладывают дальномерщики.

Снова на мостике появляется Кононов.

– Товарищ командир, до поворота на обратный курс три минуты!

Башни на острове Мякилуото замаскированы, в бинокль их не увидишь. Посмотрел на вахтенного командира, на рулевого, на краснофлотца, который расписан на связи. На Мещерского. И понял, что их также волнует тот же вопрос, что и меня. Но пушки на Мякилуото молчат.

– «Люди» до места! – командует Мещерский.

Буквами славянского алфавита обозначались флаги корабельной сигнализации («аз», «буки» и т. д.). Поднятый флаг «люди» – это сигнал к повороту влево.

Корабль резко накренился на повороте. Торпедные катера вышли вперед, готовые по нашему сигналу выставить дымовую завесу.

– Начать постановку мин!

Я посмотрел на часы – было 17.25.

Береговые орудия открыли огонь явно с опозданием. За кормой уже стояли мины на двух с половиной милях фарватера, начисто перекрыв его. «Марти», казалось, уже вышел из зоны поражения батареи. Но тут, к нашему удивлению, высокие султаны воды от разрывов снарядов поднялись справа по борту, кабельтовых в двух. А затем трижды подряд снаряды легли у самых бортов. Это было опасно. Осколки застучали по бортам, по надстройкам. Следующий залп мог оказаться роковым. Но всплески поднялись сзади, с недолетом. А наш минзаг шел вперед, и мины падали за его корму. Поставленная экипажу задача была выполнена. А сколько их будет у нас впереди, мы не знали. Мы не знали, что за одиннадцать боевых походов наш корабль поставит на вражеских фарватерах 3167 боевых мин, что «Марти» придется отражать атаки самолетов противника, уклоняться от огня его батарей. Не предполагали, что нашему минному заградителю придется самому идти по вражеским минным полям, прорываться сквозь них, чтобы выполнить боевую задачу. И конечно, ни я, ни мои товарищи не могли и предположить, что в апреле 1942 года приказом наркома ВМФ минный заградитель «Марти» будет объявлен гвардейским. Все это еще ждало экипаж. Шел только третий день войны…

 

Г. ЕЛИЗАРОВ,

старший лейтенант, дивизионный штурман 2‑го ДСК [4]