Пеленгатор, которому не доверяли

 

С самого начала войны Михаил Михайлович Попов не мог освободиться от брони: он работал старшим научным сотрудником в одном из научно‑исследовательских институтов флота, занимался многими крайне важными и полезными для обороны делами. Но Попову этого было мало. Он хотел не просто жить и трудиться в городе‑фронте, но и защищать его. Однако ничего бы у него не получилось, если бы…

Дело в том, что радиолокаторов надводной обстановки ни в конце 1941‑го, ни в начале 1942 года на Краснознаменном Балтийском флоте не было и никто не мог что‑нибудь взамен предложить. Это сделал Попов, который подал мысль об использовании теплопеленгаторной станции, в разработке и испытаниях которой он участвовал еще до войны.

Станция, о которой шел разговор, как выяснилось, где‑то году в тридцать восьмом была передана в Учебный отряд КБФ. Но так как специалистов по этой технике в школе связи не оказалось, ее сдали на склад, на хранение. И тут выяснилось, что при существующих габаритах станции складом для нее может служить лишь хозяйственный двор школы, а крышей – небо.

Но вот станция понадобилась, и в Кронштадт был командирован старшина 1‑й статьи Степан Прикота. В его распоряжение выделили автомашину, которая взяла и ЗИС‑6 – на ней была смонтирована станция, – и прицеп с зарядным устройством… Через лед Финского залива, через Лисий Нос – в Ленинград, на Шкиперский проток. Здесь, в расположении одной из батарей противодесантной обороны, которой станцию вместе с ее боевым расчетом тут же придали и подчинили, следовало заниматься ремонтом техники. По идее, это должны были сделать специалисты одного из ленинградских заводов, но не смогли… И тогда Михаил Попов, который уже был призван на военную службу и получил звание младшего лейтенанта, решил: «Справимся сами», о чем и доложил начальству, к вящей его радости.

Подчиненных у Попова было всего шесть человек. И всё моряки, окончившие еще до войны Учебный отряд КБФ, успевшие и поплавать, и повоевать в морской пехоте, получить не по одному ранению. К младшему лейтенанту Попову все они пришли одной дорогой: из госпиталя – в 1‑й Балтийский флотский экипаж, а оттуда на станцию, как в «команду выздоравливающих», на легкую службу. И все, как один, были этим недовольны, ибо у каждого имелся свой счет к врагу…

Но уйти на передовую удалось лишь старшине 1‑й статьи Степану Прикоте: на станции нужны были специалисты по радио и электротехнике, а старшина был комендором.

Вместе с командиром отделения радистов старшиной 2‑й статьи Борисом Самченко и старшим краснофлотцем Юрием Ивановым Попов взялся за ремонт. Не хватало радиоламп, конденсаторов и сопротивлений, монтажного провода. Искали. Провод нашли на «Севкабеле». Лампы и прочее – на заводе имени Козицкого. Но тут встала другая проблема: не было электроэнергии, а как без нее паять монтаж?.. Временную линию натянули от соседнего предприятия, точившего снаряды: еле уговорил Попов начальника этого завода.

– Фронту нужен наш аппарат! – и не объяснял какой.

Потом крупно повезло. В группу прямо из госпиталя пришел старшина 1‑й статьи Василий Сычев, на должность шофера‑механика. И оказалось, что руки у старшины просто золотые – все умеет и может. Все знает!

– В первую очередь, – говорил Василий своему командиру, – надо пустить генератор. Тогда порядок – и аккумуляторы зарядим, и освещение в кубрик проведем, и переноску под машину наладим, и паяльник для монтажных работ. А еще – сваркой от генератора можно пользоваться, электрической. Будем ЗИСа на ход ставить.

К празднику Первомая станция была приведена в боевое состояние и вскоре заняла отведенное ей место – на самом мысе Лисий Нос, за поселком, получившим название от этого самого мыса.

Работали, и Михаил Михайлович был рад донельзя. Но оказалась радость эта короткой: вскоре Попов почувствовал – им не доверяют. Нет, не ему и его подчиненным – технике.

Той технике, в которую все они вкладывают душу и сердце… Попов ходил хмурый и удрученный, и так было до того дня, когда на станцию приехал командир ОВРа Ленинградской военно‑морской базы капитан 2‑го ранга Богданович…

 

 

ТАЙНЫ МАГНИТНЫХ МИН

 

М инная война на Балтике. Только за 1941 и 1942 годы враг выставил здесь, на морских дорогах, более 25 тысяч мин. Десятки тысяч квадратных километров опасной воды. Наглухо перекрытые пути. Нацеленная в упор, но невидимая смерть. Бесконечные секунды ожидания взрыва. Фарватеры узкие, с боями протраленные проходы. Безопасные? Более или менее – с остаточным риском.

Пятьдесят процентов риска. Тридцать. Двадцать – хорошо!

Но кроме известных, «привычных» мин – мины магнитные и магнитно‑акустические… Траление?.. Остаточный риск?..

 

 

В. КОНИКОВ,

старший техник‑лейтенант

Дед

 

Основной задачей нашей минно‑торпедной испытательной партии было дать флоту такое тральное оружие, которое обеспечило бы выполнение всех задач, какие только могут быть поставлены тральщикам.

Дело это было серьезное. Задач тральщикам ставилось много, но траление мин оставалось главным делом: мины в ходе войны не просто совершенствовались – появлялись принципиально новые. Мины изменялись по внешнему виду, по внутреннему устройству, по принципу действия. А людей в нашей испытательной партии было немного. Зато каждый был личностью.

Взять, например, Федора Ивановича Тепина. Он начал службу на флоте в начале века и участвовал в Цусимском бою. В годы первой мировой войны – минный унтер‑офицер на балтийском крейсере. Его подвиги были отмечены полным Георгиевским бантом. Воевал Федор Иванович в гражданскую. После нее служил на тральщике командиром боевой части. Тралил фарватеры от Кронштадта до Копорской губы, от Копорской на Лужскую. Учился. И после учебы получил назначение в Минно‑торпедный институт.

И здесь накануне советско‑финляндской войны случилась с Тепиным страшная неприятность: ему присвоили очередное воинское звание… Спросите, какая же это неприятность – новое звание? Напротив, это оценка заслуг, радость и т. д. Но дело в том, какое звание было Тепину присвоено, – интендант 2‑го ранга, что по‑нынешнему соответствует подполковнику.

– Ах, мильон канальств! – воскликнул Федор Иванович свое любимое выражение, узнав о новом звании. – Это мне‑то, который… – Больше он не смог выговорить и слова.

И тут придется несколько отступить… До того как были введены новые звания, комсостав корабельной службы нашивал на рукава кителя золотые галуны, а те, кто имел береговое звание, – серебряные. И вот приказ наркома ВМФ, и пришлось Тепину расставаться с тремя золотыми нашивками и пришивать четыре серебряные – по новому, стало быть, званию. А тут как раз он был назначен начальником группы на испытание новой мины и должен был прибыть на один из новых эсминцев. Федор Иванович ходил хмурый и злой. И только в день отъезда увидали мы прежнего Тепина. Переглянулись и поняли: что‑то дед придумал!

На корабль наша группа прибыла поздно вечером. Утром мы увидели Федора Ивановича на подъеме флага и удивились: на рукавах его новенького кителя победно сияли золотом нашивки капитана 2‑го ранга.

– Неужели перешил? – спросил меня один наш товарищ.

Мне оставалось лишь пожать плечами. Тайна все же раскрылась. Дня через три мне понадобилось зайти к Тепину с бумагами. Полагая, что Федор Иванович еще спит, я тихонечко отворил дверь каюты и ахнул. Наш дед сидел за столом и аккуратно натирал ваткой нашивки на рукавах кителя. На столе перед ним стояла бутылочка с надписью «йод»… Теперь стало ясно, отчего у него все эти дни были черные пальцы. Теперь стало ясно, отчего золотились нашивки.

– Кто там? – повернулся Федор Иванович. Увидал, что прятаться нет смысла, воскликнул про «мильон канальств», покраснел и спросил: – А ты, Вениамин, меня не выдашь?

Я поклялся, что не выдам. И молчал до сего дня – до момента, когда подошло время рассказать не про чудаковатого капитана 1‑го ранга‑инженера Федора Ивановича Тепина, а про самого бесстрашного человека из всех, кого я знал, кого знали все минеры Краснознаменного Балтфлота.

Я не ошибусь, если скажу: не было такого типа и вида мин, который он не обезвредил своими собственными руками, как не было на флоте минера, который имел бы такой же «минерский нюх».

 

Приказом командующего флотом при минно‑торпедной испытательной партии была создана специальная команда по разоружению мин, которая держала постоянную связь с ОВРом КМОР КБФ. Возглавлял ее капитан‑лейтенант Александр Григорьевич Иванов, ученик Тепина. Дали Иванову в подчинение нескольких краснофлотцев, старшин, водолазный бот и катер «каэмку».

Бот и катер стояли в Итальянском пруду в Кронштадте. Иванов «держал флаг» на боте – здесь и на «каэмке» жила и вся его команда. Как в любом подразделении, когда не было тревог, бомбежек и обстрелов, боевой работы, здесь оставалось время для нормальных занятий по специальности. Для команды это было изучение мин и способов их разоружения.

Проводил их, как правило, Иванов. Но вот объявлялось что‑то новое, и тогда приезжал сам Федор Иванович. Раскладывал схемы, часто сделанные от руки. Привозил детали очередной мины. Как правило, «раскрытой» им самим или в компании с другими асами минного дела. И начинался разговор, в котором главный акцент ставился не на то, что надо делать при разоружении мины данного типа, а как. И так, чтобы она, проклятая, не взорвалась во время работы.

На эти занятия собиралась уйма народу, часто совсем не сопричастного к делу. Федор Иванович сердился и кричал:

– А тебе, канальский сын, что здесь надобно? – Но никогда никого не выгонял, полагая, что груз знаний никому не в тягость, и еще предполагая, что раз человек проявляет интерес, то уже завтра он может подать рапорт, а там станет настоящим минером…

Но вдруг раздавался сигнал тревоги: это значило, что ОВР обнаружил и запеленговал постановку мин и оперативный дежурный вызывает капитан‑лейтенанта Иванова и его подчиненных на работу.

Тогда прекращалось все – занятия, отдых, обед. Водолазный бот и «каэмка» отходили от причала, чтобы найти мину и обезвредить ее там же, на месте…

 

М. ЛИФШИЦ,

старший лейтенант, дивизионный минер 5‑го ДТЩ

Приказ есть приказ!

 

Весна 1942 года принесла новые заботы: враг всю зиму ставил неконтактные мины, спускал их в майны на фарватерах. Едва сошел лед, немцы стали сбрасывать их со специальных опрокидывающихся шлюпок и с самолетов. Если в 1941 году количество выставленных немцами неконтактных мин исчислялось единицами, то только за апрель и май 1942 года фашисты сбросили их более четырехсот.

Ранней весной, по льду, ОВР подорвал мины «зимнего заложения». Но лед сошел, и вопрос снова встал со всей остротой: плавание кораблей и судов на акватории Финского залива должно быть безопасным!

И тут началось… Устройства мин мы не знали – было лишь известно, что срабатывают они от магнитного поля корабля и шума. Но при этом у нас не было специальных тралов и специальных тральщиков, которые могли бы бороться с этим злом. Точнее, пока не было. С ноября сорок первого разрабатывался вариант БТ – «баржевого трала». Но к весне трал БТ не был готов, и тогда командование приняло решение применить магнитно‑хвостовой трал, ибо выяснилось, что механизмы новой мины срабатывают не просто на магнитное поле, а на поле определенной силы. И если взять два деревянных тральщика, собственное магнитное поле которых минимально, да привесить им за корму трал, который станет тащить по грунту концы намагниченного троса, то возникает магнитное поле, отчего мины станут взрываться.

 

В 9‑м дивизионе магнитных тральщиков, который тогда только еще создавался, не было дивминера. Искать и назначать не стали. Пришел приказ, в котором мне, дивминеру 5‑го ДТЩ, предписывалось «временно вступить в должность». Прибыл. Вступил. Обсудил с командованием дивизиона и с личным составом тральщиков перспективы. Дело выходило невеселое: все больше говорили о том, что трал будет задевать за всякие выступы на грунте. Но я все‑таки не терял надежды, что все обойдется и задание будет выполнено.

Тральщики нашли быстро. Еще в начале войны были «призваны из запаса» рыболовецкие сейнеры «Пикша», «Ястреб», «Касатка». Деревянные корпуса, осадка от полутора до трех метров, моторы типа «болиндер», сил по двадцать, ручные тральные лебедки. И на каждом – шесть человек команды.

Погрузили тралы, пошли. Плохо было со временем. Но делать нечего – днем собрались, в сумерках пошли. «Пикша» и «Ястреб» идут парой. Выползли на Восточный рейд, поставили трал за корму и вперед! Но получилось не очень. Прошло минуты три, гляжу – «Ястреб» к нашему борту подошел вплотную.

– В чем дело? – спрашиваю командира.

– Зацеп, товарищ старший лейтенант! Трал выбирать надо.

– Выбирайте. – А на душе беспокойство.

– Лебедка‑то ручная, а народу у нас не густо.

Я промолчал, посмотрел по сторонам и увидел, как от Петергофа в нашу сторону прожекторный луч по воде скользит. Пошел на корму помочь. С трудом, но вытащили половину, и тут дождь пошел, на наше счастье, укрыл нас от противника. Крутим лебедку дальше.

– Товарищ старший лейтенант, – спрашивает меня вдруг один из краснофлотцев. – А мину, часом, под корму не подтащим?

– Все может быть, если зацепим якорную. Но лучше не надо!

Открутили лебедку мы, «Ястреб» тоже. Мины не оказалось, но какие‑то брусья, перепутанные колючей проволокой, в большом количестве вытащили.

– Э‑э, – говорит вдруг командир «Пикши». – Ведь это я сам те рогатки на лед ставил, в Отряде зимней обороны. Не учел, что как раз здесь, и не думал, что все они утонут!

– Ладно, – говорю. – Трал чист, за дело!

Снова поставили трал со всеми «хвостами». Пошли. Минуток через пять опять прожекторный луч, а дождя как не было. Засекли нас немцы, и тут же справа и слева, но курсу и по корме, встали всплески и запахло, как говорится, порохом. Но тут снова зацеп, и это нас спасло. Наверняка немцам пристрелку сбили. Вытащили трал. Снова с рогатками, теми, от зимней обороны. Разобрали. Трал за корму – пошли.

Так продолжалось недели три. До 31 мая ходили мы на тральщиках «Пикша» и «Ястреб» по Восточному рейду Кронштадта – в хорошую погоду, в снег и дождь, под обстрелом и без него. Работа досталась невероятно тяжелая – пооборвались, руки у всех в мозолях и крови. Сейнеры побили изрядно. Тралов порвали много. Лесу из моря вытащили вагона три. Все было. Только вот мин неконтактных не было. Ни одной мы не вытралили магнитно‑хвостовым тралом.

 

Ровно в 12 часов 1 июня 1942 года я переступил порог кабинета капитана 1‑го ранга Ладинского. Командир ОВРа стоял у карты, рядом с ним – бригадный комиссар Рудольф Радун, комиссар охраны водного района. Как полагается, доложил, что прибыл по приказанию.

– Вы хорошо представляете себе серьезность минной обстановки в районе Кронштадта? – спросил Ладинский.

– Так точно. И знаю, чем занят сейчас флагманский минер Гончаренко на Бычьем поле.

– Прекрасно. Тогда к делу. Готов «баржевой трал». Сейчас в Угольной гавани инженеры из Ленинграда замеряют его магнитные поля. Они с этой работой могут неделю провозиться. Вам задача: выйти на траление не позже, чем через двенадцать часов. Для связи в ваше распоряжение выделяются два катера. Вопросы есть?

Я ответил: «Никак нет», хотя вопросов было много. Из сказанного я понял лишь одно: на траление мы должны выйти не позднее 24.00. А как и что будет далее, плыло, так сказать, в густом тумане неизвестности.

Двенадцать часов на подготовку к делу, которое тебе абсолютно не известно, но которое потребует полной отдачи сил, знаний, энергии, – конечно, мало. А что поделаешь? Война!

Двенадцать часов давал мне на подготовку приказ, и тут я вспомнил другой приказ, полученный в первую ночь войны. В районе Толбухина маяка немецкие самолеты сбросили бомбы, которые не взорвались. И нашему 5‑му дивизиону тихоходных тральщиков, которым командовал капитан 3‑го ранга Александр Карпович Момот, было приказано выйти на расчистку фарватера тралом Шульца. Комдив вызвал меня и приказал срочно проверить все тральное хозяйство.

– С тральным хозяйством все в порядке, – ответил я. – Хуже вот что: неразорвавшиеся бомбы могут оказаться магнитными минами и тралом Шульца нам их не взять. Нужен спецтрал. Зато корпуса наших ТЩ стальные, и это то самое, что минам надо. Мы идем тралить своим брюхом!

– Приказ есть приказ! – жестко бросил Момот.

В те дни ответить иначе было делом невозможным.

И сегодня был приказ, и была война…

 

Баржа оказалась не особенно большой, тонн на 200.

Один трюм с двумя люками, затянутыми брезентом. В корме кубрик: кухонный стол, буржуйка более чем средних размеров, пара банок, шкаф и нары на четыре человека. Под потолком, на крючке, «летучая мышь». В этом кубрике я и нашел всех, кто имел отношение к БТ‑31,– ленинградских инженеров и четырех членов команды.

– Приказано выйти сегодня, – сообщил я старшему из ленинградцев.

– У нас все готово. Пошли, покажем тебе что к чему.

Выбрались на палубу. По трапу спустились в трюм. Здесь на деревянных стеллажах, идущих по периметру отсека, были уложены кабеля.

– Учти, старший лейтенант, больше изолированного кабеля в Ленинграде нет, да и в Кронштадте тоже. Береги его и будь готов ремонтировать, если порвет. Ведь именно этим кабелем создается магнитное поле, нужное для срабатывания приборов мины.

– Стало быть, это соленоид, – ответил я и подумал о том, как можно будет эти кабели, уложенные таким порядком, ремонтировать. Особенно если взрывом сорвет стеллаж.

Никакой уверенности в нужной прочности этой деревянной конструкции у меня не было. Но рядом стоял командир тралбаржи мичман Дмитрий Горшков. Он сказал, что все ясно, и я, глянув на этого не слишком молодого человека, подумал о том, что дело свое он знает и на него можно и надо положиться.

– Но это не все, – продолжал ленинградец. – На барже сделаны шахты, в них установлены электроотбойные молотки. Их удары о диафрагмы, приваренные к днищу баржи, создают шум, от которого должны срабатывать акустические взрыватели мин.

 

Самый большой из деревянных тральщиков, «Сиг», был дооборудован. На него установили генератор и ручную лебедку. Оставалось лишь произвести замеры магнитного поля.

Через полтора часа работы ленинградцы установили, что «Сиг», хотя и деревянный, имеет такой силы магнитное поле, что мины под ним обязательно должны взрываться. Сначала это всех крайне удивило. Начали разбираться, в чем дело. Оказалось, что причиной такого казуса была поврежденная обмотка размагничивающего устройства. О ремонте и речи не могло быть, потому что на это дело просто не оставалось времени. Заменить «Сиг» другим кораблем невозможно. Где найдешь подобный? А время летело. До выхода в море оставалось менее трех часов. Доложить о том, что приказ не будет выполнен? Такого я и в мыслях не допускал.

Командир «Сига», ленинградцы, мы с мичманом Горшковым сидели в кают‑компании корабля. На столе перед нами лежали расчеты и схемы.

– На каком приблизительно расстоянии от БТ‑31 должны взрываться мины? – спросил я старшего из ленинградцев.

– Допустим, метрах в двадцати – двадцати пяти по бортам и по носу. Но какое, позвольте узнать, это имеет отношение к делу, если тральщик не может выйти в море?

Тогда я обратился к старшему лейтенанту Ершову:

– Петр Сергеевич, есть единственный выход из положения – буксировать БТ‑31 лагом. – Я посмотрел на командира «Сига» – он сидел, как всегда, высоко держа голову, убеленную сединой, на его аскетическом лице не дрогнул ни один мускул. – Мины будут взрываться близко от корабля, но не под ним.

– Риск, старший лейтенант! – заметил один из ленинградцев.

– Риск есть, – ответил я. – Но есть приказ, и он должен быть выполнен!

– Приказ будет выполнен. – Ершов поднялся. – Будет! – Среди присутствующих он был старшим, – годами, но не званием. Старый моряк, капитан дальнего плавания, он стал командиром в войну. За Ершовым поднялись все. – Да, будем тралить, буксируя БТ‑31 лагом. Однако надо принять ряд мер на случай возникновения аварийной ситуации. И в первую очередь объяснить экипажу задачу.

Старший лейтенант Ершов собрал свою команду, а я свою – мичмана Горшкова и краснофлотцев. Двух‑трех вопросов было достаточно, чтобы выяснить, что баржу свою они знают хорошо, так как на заводе участвовали в ее оборудовании. Цели и задачи, которые стоят перед нами, тоже знают не хуже меня. Под подволоком горел фонарь, на буржуйке бормотал чайник. На столе стояли кружки, в миске лежали сахар и хлеб.

– Товарищ старший лейтенант, чайку? – как‑то неофициально спросил меня один из краснофлотцев, Коля Зубов, сегодня бачковой и кок.

Чаепитие перебил сигнал аврала. Горшков посмотрел на меня, ожидая распоряжений.

– Любое дело надо доводить до конца, – отшутился я. – Потом может быть поздно. После чая все закрепить. И наверное, надо будет подать на тралец дополнительные швартовые?

– Так точно, – ответил мичман.

Из гавани мы выходили точно в назначенное время.

 

А. ГОНЧАРЕНКО,

капитан‑лейтенант, флагманский минер ОВРа Кронштадтской ВМБ