Младший лейтенант, командир группы сторожевых катеров

Туманы Ладоги

 

Курсы младших лейтенантов при Высшем военно‑морском училище имени Фрунзе закончены. Нам присвоены звания, выданы форма, документы и предписания – мне и моему другу Анатолию Александровичу на Ладогу, на западный ее берег, в Осиновец.

Прибыли, представились дежурному. Нас покормили, а потом повели к небольшому деревянному домику, каких в Осиновце было большинство.

– Командир ОХРа капитан‑лейтенант Сочинин – человек строгих правил! – сказал нам возле дверей дежурный.

На сердце холодок, но делать нечего – постучался и шагнул первым, Толя за мной. Доложили как положено.

– Садитесь, лейтенанты, – сказал Сочинин, улыбнулся, осмотрел нас с ног до головы и уточнил: – Младшие.

Беседовали мы долго.

– Ну раз ты, Керимов, не просто краткосрочные курсы, но еще и Бакинский морской техникум закончил и стаж плавания имеешь, быть тебе у нас командиром группы сторожевых катеров.

Назначение на столь высокую должность удивило меня крайне. Но через несколько секунд пришлось удивиться еще более: сторожевые катера оказались «каемками», официально – КМ – «катера морские», водоизмещение каковых едва достигало 10 тонн!

Моя группа состояла из восьми единиц. Обычно «каэмки» используются как катера‑тральщики. У нас тралов не имелось: каждый катер был вооружен спаренным пулеметом ДШК и штатной дымаппаратурой. Главной задачей катеров являлась охрана конвоев и одиночных кораблей на переходах от Осиновца до Кобоны и обратно. По «трассе», как было принято говорить.

Разные корабли ходили по трассе – канлодки и буксиры, тащившие баржи, небольшие транспорты. Но главное – тендеры. Тендер представлял из себя стальную коробку с острыми углами «обводов» и плоским дном, имел три отсека – трюм для грузов, моторный и кубрик на три человека.

Тендеры шли пятиузловым ходом, все время по трассе, под обстрелом и бомбежкой, в штиль и шторм. Наши «каэмки» рядом – прикрыть огнем от самолетов, дымзавесой от обстрела с берега… Так было каждый день: помешать тендерам выйти на трассу мог только особо сильный шторм, но не противник! Конечно, прикрывали мы не только тендеры – не зря же группа наших «каэмок» звалась «группой сторожевых катеров»!

Однажды случилась беда: потерялся «Тендер‑81». Пришли мы в Кобону и узнали об этом. Надо ли говорить, как все мы и переживали, и недоумевали: немцы не стреляли, не бомбили, а корабля нет. Ночь не спали, – там боевые товарищи, там ленинградцы, которых вывезли из блокадного города. На другое утро тендер обнаружили… Не утонул, уже легче! Но где обнаружили – у Кошкинского фарватера, на отмели, у самого Шлиссельбурга и метрах в 150 от берега, занятого врагом!

Вызвал меня капитан‑лейтенант Сочинин.

– Все знаешь о восемьдесят первом?

– Так точно, – отвечаю.

– Задача – точно определить его местонахождение. Спасать надо!..

Этим утром Ладога была предельно спокойна. Туман висел над водой, над берегом. На синее небо медленно взбиралось солнце. Идти в разведку решил на десантном катере ЗИС, – «каэмка» здесь не годилась, осадка велика. К тому же на ЗИСе команды всего два человека. Я взял моториста, пошли… От крепости, над которой реял наш флаг, мы увидали тендер, он стоял невдалеке. Быстро определил свои координаты и от них точку, где тендер сидел на мели: без установления точного места нечего было приниматься за спасение! Через два часа я был на докладе у Сочинина.

– Да, брат… Обстановочка, я извиняюсь, – дал волю своим эмоциям Александр Андреевич. – Видишь, какие тут глубины?

Я высказался, что глубины действительно никуда не годные. И не глубины вовсе, а сплошные мели.

– Потому‑то он там и сидит, – ответил Сочинин. – Но нам все равно надо туда пройти и спасти!..

В конце концов выход был найден и решение принято. Спасать тендер ушли катер ЗИС, два малых мотобота и для огневой поддержки катер МО… И снова от Осиновца по трассе, привычным маршрутом. Надо бы побыстрее, да у мотоботов ход такой же, как у тендеров, пять узлов. А туман ждать не станет, поднимается над водой. Еще, не дай бог, ветерок – тогда на виду у немцев нам тендер никак с мели не снять…

И вот мы на ЗИСе «самым малым» подгребаем к тендеру. Уже метров 30 осталось, смотрим: на палубу откуда‑то снизу сперва один, потом второй и третий человек выскакивают. И в нашу сторону пулемет «максим» разворачивают, уже затвор взводят.

– Стойте, черти! – крикнул я в мегафон. – Свои мы! Вас спасать идем!..

Ткнулись мы носом в тендер, подали старшине трос, помогли закрепить. И от тендера – к мотоботам. Только успели отдать на мотобот второй конец этого длинного троса, туман растворился, и берег стал буквально рядом с «Тендером‑81» – отмель, а за ней сразу песочек и камни отлого поднимаются от воды к мыску.

Не знаю, что там фашисты думали, на нас глядя. Скорее всего, что мы десант собираемся высаживать. Пока они соображали, что к чему, мы сняли тендер с мели. Когда немцы опомнились, началось страшное. Из всех видов оружия обрушились на нас фашисты. Наш МО из своих сорокапяток, пулеметов ДШК отвечает (с мотоботов, с ЗИСа, с тендера «максимами» его поддерживают), а сам все дальше и дальше уходит от берега. Вскоре вышли на трассу и облегченно вздохнули: тендер спасен.

 

В первый день осени

 

Жили мы прямо на катерах‑«каэмках»: в носовом кубрике четыре койки и в кают‑компании два дивана, а еще столько же откидных коек. Тесновато. Сыровато. То жарко, то холодно. Но удобно: обмундирование всегда при нас, какую бы форму одежды ни объявили. Короче говоря, всегда мы на месте, всегда готовы к тому, чтобы завести моторы и уйти на трассу.

В первый день осени штормило. Для Ладоги это страшно – крутая и короткая волна качает корабли и выматывает экипажи. Но мы стояли в Осиновце, выхода не предполагалось, и шестнадцать примусов – по два на катер – дружно гудели на деревянном причале, и из шестнадцати кастрюль в небо, синее и чистое при этом шквалистом ветре, валил пар – готовился обед. И вдруг все кругом загудело – паровозы, пароходы. Я выскочил из кают‑компании, где «подбивал» кое‑какие записи в документах, и первым делом посмотрел на пост СНиС – службы наблюдения и связи: на его рее трепетали по ветру два белых прямоугольных флага с синим прямоугольником посередине.

– Воздушная тревога! – надрывались громкоговорители.

Второй мой взгляд обратился к трассе – туда с полчаса назад ушел сторожевой корабль «Пурга» – флагман Ладоги. И на «Пургу» сейчас шли «юнкерсы», шли с разных сторон – это называлось «звездный налет». И ни одного нашего самолета в небе!

– Керимов! – На пирсе стоял запыхавшийся капитан‑лейтенант Сочинив. – Заводи моторы и поспешай к «Пурге»!

Группа шла самым полным ходом. Я стоял на мостике головной «каэмки» и не отрываясь смотрел на трассу. «Юнкерсы» продолжали пикировать, «Пурга» – отбиваться. Пулеметные трассы перекрещивались – те, что шли с неба, и те, что с воды. А до сторожевика было еще так далеко, и так мал ход наших катеров…

Командир катера, сигнальщик смотрят на меня с укоризной. Но что я могу им сказать, что ответить?.. Сердце дрогнуло еще раз, когда я скорее понял, чем увидел: бомбы попали в корму «Пурги», и корма сразу стала оседать… Но пушки и пулеметы не прекращали огня, и Военно‑морской флаг развевался над кораблем. До конца!

Вражеские самолеты ушли. На нас они не обратили никакого внимания, и мы продолжали свой путь по трассе. Но уже на помощь не кораблю, а его экипажу. Холодная волна гнала по Ладоге обломки дерева, аварийные щиты и брусы, пятна мазута.

Надежда найти людей была призрачной, но мы верили – найдем и поможем. Мы думали о своих боевых товарищах, которые видят наши катера и в них не только свое спасение, но и возможность вернуться в строй и отомстить. За свой корабль, за своих товарищей.

Нам удалось подобрать из воды человек 50, и в их числе командира сторожевого корабля «Пурга» капитана 3‑го ранга Горового…

 

В. ЛЯХОВСКИЙ,

старшина 1‑й статьи, командир отделения электриков ТЩ‑58

Просто работа

 

Начало сентября, но погода летняя – теплая, солнечная. Мы снова идем с конвоем на Лавенсари, ведем на буксире баржу с боезапасом: дело наше такое, ведь мы морские рабочие войны… Идем, как обычно, – необычно другое: весь путь проходим тихо и спокойно, без всяких осложнений и приключений. На рассвете ТЩ‑58 прибыл в бухту, мы выбрали буксирный трос и поставили баржу к пирсу, под разгрузку, а сами на рейд, в дрейф.

Позавтракали. Дежурный объявил приборку, и все разошлись по своим местам. Только принялись – тревога: налет самолетов. Нас он не задел. Отбой – и снова приборка. И опять с ней ничего не получилось: я как раз на верхней палубе был, когда на рейдовом посту подняли сигнал «воздушный» и «иже», то есть самолеты и боевая тревога, и тут же загромыхали пушки и пулеметы. Досталось нашему ТЩ‑58 здорово: во всех налетах, кроме первого, пришлось отбиваться крепко… Потом был перерыв. Поели, даже смогли немного отдохнуть после бессонной ночи. Но в 14 часов снова тревога. Со стороны солнца шли пикировщики. Один из них явно в пашу сторону… Мы, аварийная партия, на своем месте на левом шкафуте, в готовности. И отсюда отлично видим, что самолет этот действительно направляется в пашу сторону и по нему пушки и ДШК стараются. И командир тоже: тральщик со «стопа» бросил на «вперед, самый полный». Рванулся корабль вперед – и тут же поворот: это рулевой старшина 1‑й статьи Григорий Давиденко по приказанию командира положил руль право на борт, корабль пошел в сторону, и бомбы мимо.

Вздохнули: обошлось. Но радоваться было рано. «Юнкерс» тоже развернулся вправо, описал дугу и открыл бомбовый люк. Высота его полета была невелика, мы увидали этот его маневр, разглядели и то, как из этого самого люка бомбы посыпались, штук двадцать их было. Одни попадали в воду с правого борта, другие с левого, по носу и по корме. Корабль вздрогнул. И тут же из‑под неплотно задраенных дверей машинного отделения повалил белый пар.

– Аварийной партии в машинное отделение! – приказал командир.

Отдраили дверь и – назад: в лицо ударило жгучим сырым жаром, в машине мы ничего разглядеть не смогли и не успели.

Внизу было трудно. Там остановилась левая машина, вырвало лубрикаторные краны. Это такие краны, которые открывают, когда смазывают маслом цилиндры машины. Так вот, краны эти сорвало, и через отверстия, которые получились, пар валил в отсек, где стояли на вахте старшина 2‑й статьи Леонид Сергеев и старший краснофлотец Николай Московцев… Ребята не растерялись, они не полезли наверх, к выходу. Леня закрыл клапан на магистрали к левой машине, а Николай сумел добраться до насосов и остановил их. Пока суд да дело, пар осел. Наша аварийная партия смогла войти в машину. Все остальное было просто: мы заделали отверстия от вырванных клапанов, поставили на место металлические щиты палубы, которые этими же взрывами разбросало. Машинисты подали пар, машина и насосы заработали. Затем я проверил электрочасть – она оказалась в порядке, чему я немало порадовался. А наверху продолжался бой с самолетами…

Часов около шестнадцати в кубрик прибежал сигнальщик краснофлотец Василий Хрущ и сказал, чтобы я шел на мостик, к командиру.

– Вот что, Ляховский, набери человека четыре. Интенданта обязательно. Боцман сейчас спустит шлюпку, пойдем на остров за продуктами.

Стоит ли говорить, как я обрадовался и как обрадовал товарищей: идти нам через лес – осенний, настоящий, какой в Кронштадте и не снится!

Вот в этом лесу мы и заблудились. Но особо не горевали – командир был с нами.

– Ничего, моряки, выйдем! – ободрял он нас.

В лесу была красота, как будто и войны нет. Как будто и не бомбили нас сегодня почти целый день. Грибы нашли. Подберезовики, красные, белые. Еще какие‑то там, я в них тогда не разбирался. Кто хотел – курил, старший лейтенант Геращенко разрешил. Вскоре оказались мы на поляне и тут, как говорится, нос к носу встретили какого‑то майора и двух старшин, которые следовали за ним. Лес лесом, но он званием старше – поприветствовали. Он тоже приложил руку к козырьку фуражки. И вдруг спросил:

– А эт‑то что за толпа? Поч‑чему ваши, товарищ старший лейтенант, люди не в стр‑рою?

Командир представился майору и объяснил, что полагает, в лесу строем ходить не обязательно и поэтому разрешил поразмяться.

Майор доводов командира слушать не стал и объяснил, что здесь вовсе не лес, а гарнизон, и он – комендант этого гарнизона. И никаких вольностей не позволит и не допустит.

– Строй службе основа и начало, старший лейтенант! – объявил он. – Командуйте!

Что оставалось делать? Построились, пошли.

На обратном пути мы тоже шли строем, хотя мешки были набиты продуктами и тяжело давили на плечи.

– Ну ладно, – сетовал Вася Хрущ, наш комсорг. – Тебя назначили старшим на это дело. Монастырскому по штату положено, он содержатель. Баклицкий – кок, тоже, вроде, по его части. Но меня‑то зачем понесло сюда? Зачем я выпросился на эти строевые занятия с полной выкладкой?

Тима Горягин, как всегда, сохранял невозмутимость.

На корабль мы вернулись благополучно. Тем же вечером наш тральщик ушел в Кронштадт.

 

Л. ВАЙСМАН,

капитан‑лейтенант, флагманский штурман ОВРа

Главный фарватер

 

Сентябрьской ночью 1942 года из Кронштадта в Ленинград шла подводная лодка С‑9. Погода стояла мерзкая – ветер около пяти баллов, скверная видимость. Но все же фашистам удалось обнаружить лодку, они начали обстреливать ее. С‑9, уклоняясь от артогня, маневрировала на узком фарватере, зажатом песчаными отмелями. Но неудачно: села на банку. Все попытки сняться своими силами ничего не дали. Видимо, противник понял, что случилось, и усилил обстрел. Положение складывалось более чем серьезное.

Лодку не оставили в беде. Кронштадт, форты, Ленинград открыли огонь по фашистским батареям. ОВР Ленинградской базы послал на помощь С‑9 три небольших корабля: буксир ОВР‑1, которым командовал лейтенант Григорий Смелков, буксир ОВР‑2, его командиром был лейтенант Андрей Жигадловский, и катер ЗK‑34, который вел лейтенант Владимир Лавриков. Командиром спасательного отряда шел флагманский штурман ОВРа Ленинградской военно‑морской базы капитан‑лейтенант Иван Васильевич Крылов.

Капитан‑лейтенант Крылов был в ОВРе личностью заметной. Не вспомнить ни одной рискованной операции, которая прошла бы без его участия. Десанты 1941 года в Стрельну, в Петергоф – Иван Васильевич командир высадочных средств. Потом – разведка, боевое траление, ОЗО… Везде Крылов бывал, повсюду привыкли видеть его. Но главным образом там, где в бою было труднее. Человек отчаянно смелый, он любил таких же храбрецов: среди его друзей слабых духом не было.

Когда около трех часов ночи ЗК‑34 подошел к месту аварии, здесь создалась обстановка более чем жаркая: яркие лучи вражеских прожекторов, висящие в небе «люстры» осветительных снарядов слепили глаза; стоял свист и грохот взрывов, тут и там поднимались подсвеченные огнем всплески воды.

– Лавриков, ставь дымзавесу к зюйду от лодки! – приказал Крылов. – И смотри, чтобы она ни на миг не рассеивалась.

Катер ставил завесу на полном ходу, в дыму и гари, уклоняясь от вражеского огня и оставаясь на виду. Но фашисты все же сумели пристреляться к катеру: в бортах, в рубке появились пробоины и вмятины, застонали раненые.

Безусловно, штаб ОВРа не выжидал, как же станут развиваться события, – по его заявке была усилена контрбатарейная стрельба. Тем временем наши буксиры были уже на подходе. Но очередной разрыв у борта ЗК‑34 – и падает сраженный осколком Крылов.

– Товарищ капитан‑лейтенант, я сейчас вас перевяжу! – К Крылову нагнулся сигнальщик.

– Не надо… Отвоевался я, – с трудом выговаривая слова, ответил Иван Васильевич. – Делайте свое дело: лодка должна быть спасена. Это приказ!

В этот момент подгребли буксиры, первым – ОВР‑1.

– Товарищ капитан‑лейтенант, прибыли! – крикнул Смелков, стараясь голосом осилить грохот боя. – Разрешите подходить к лодке с кормы?

– Подходи, да аккуратней, – ответил Лавриков. – Крылов ранен. Тяжело…

К шести утра операция по спасению подводной лодки С‑9 закончилась, и корабли пришли в Ленинград. Но флагманский штурман ОВРа Ленинградской ВМБ капитан‑лейтенант Иван Васильевич Крылов из этой операции не вернулся.

Кроме него погибли еще двое – старшина 2‑й статьи Александр Архипов и краснофлотец Валентин Кочергин, оба с ЗК‑34.

 

Штурманский класс Военно‑морской академии я закончил в 1941 году, еще до начала войны. Выпустился досрочно и тут же получил назначение в отдел Гидрографического управления Военно‑Морского Флота. Но послужить там пришлось с месяц: началась война, была создана Морская оборона города Ленинграда и Озерного района (МОЛиОР), флагманскими специалистами здесь стали командиры и преподаватели военно‑морских учебных заведений, и в частности флагштурманом – профессор Военно‑морской академии капитан 1‑го ранга Николай Юльевич Рыбалтовский, у которого я учился несколько лет. И вот в начале июля Рыбалтовский предложил мне должность своего помощника. Я согласился и на следующий день получил назначение. Но в этой должности прослужил всего два месяца. Осенью Рыбалтовский вместе с другими преподавателями академии для продолжения службы в Военно‑морской академии эвакуировался в тыл, а я в звании старшего лейтенанта стал сперва флагштурманом МОЛиОР, а затем Ленинградской военно‑морской базы.

У Леонида Соболева есть прекрасный рассказ. Он называется «Бешеная карьера» и повествует о том, как старший штурман линкора Андрей Петрович Трук вдруг остается за командующего флотом. Но в рассказе эта метаморфоза происходит со штурманом в результате розыгрыша со стороны товарищей. А со мной? Старший лейтенант на должности, которую полагается занимать капитану 1‑го ранга… Подчиненные, которые превосходят своего начальника возрастом, опытом службы и количеством галунов на рукавах кителей… Иронические улыбки других флагманских специалистов, младший по званию из которых – капитан 2‑го ранга… И все это в сложнейшей обстановке первых блокадных месяцев войны.

Но на войне как на войне. Я выполнял свои обязанности и мечтал о настоящей боевой работе, а не о продолжении службы в «высоком штабе» и на высокой должности. Поэтому, как только мне стало известно о гибели моего боевого товарища Ивана Крылова, я подал рапорт с просьбой назначить меня в ОВР.

Просьба была удовлетворена.

 

Командиром ОВРа был капитан 2‑го ранга Абрам Михайлович Богданович. Знал его с сорок первого по совместной службе в МОЛиОР. Но когда я вошел в его каюту и представился по поводу назначения, мой новый начальник строго официально произнес:

– Принимайте дела и обязанности и приступайте к работе.

– К исполнению обязанностей готов приступить тотчас, товарищ капитан второго ранга. Но прошу назначить комиссию по приему дел и штурманского имущества.

– Что за новости? Война, а вы о какой‑то комиссии, – и поднялся со стула, давая понять, что разговор окончен.

Но я не согласился, объяснив, что документы находятся не только в сейфе флагштурмана или секретной части, но и у исполнителей тоже.

– Соберете, – бросил недовольно.

– Никак нет, прошу назначить, – ответил я и подумал, что это вызовет недовольство командира ОВРа.

– Хорошо. Даю вам двое суток, а там посмотрим. – В его карих с лукавинкой глазах, как мне показалось, мелькнул огонек.

 

Многое я слышал о Богдановиче, да и сам знал о том, что, не кланяясь разрывам, он шагал по дамбе Морканала под обстрелом и бомбежкой. О том, как ходил в дозоры на «каэмках» и МО. Я узнал, что его слабостью была подчеркнутая любовь к смелым людям, таким, как Вадим Чудов, Игорь Климчинский, Григорий Смелков, Григорий Рогатко, как мой предшественник Иван Крылов, как старшина 2‑й статьи Валентин Яковлев, краснофлотцы Олег Мясоедов, Яков Репетей… Но было у командира ОВРа еще одно – откровенное презрение к тем, кто в трудную минуту мог проявить слабость. Никаких оправданий Богданович не принимал.

– Я вами недоволен, – произносил он тихо.

Как правило, человек, получивший такой выговор, понимал, что скоро ему придется менять место службы.

Слышал я, что Богданович – волевой и умный командир, хорошо знает военно‑морскую тактику и хорошо разбирается в вопросах оперативного искусства, легко ориентируется в боевой обстановке и всегда четко формулирует боевую задачу. Я понимал, что на новом месте надо завоевывать деловой авторитет, и твердо знал, что на меня станут смотреть не то чтобы особо – с пристрастием: «Как‑то он себя после Крылова покажет?»

А Ивана Васильевича в штабе ОВРа помнили как отличного товарища, как опытного штурмана. В течение 30 дней после его гибели место Крылова в кают‑компании никто не занимал, на обеденном столе одиноко поблескивали пустые тарелки… Я уважал Крылова, и эта добрая память о нем была приятна.

 

Обстановка, в которой действовал ОВР, была чрезвычайно сложной: в районе Урицк – Петергоф противник не просто вышел на берег, но к юго‑западной окраине города, к Морканалу. Это определяло опасность как высадки десанта со стороны залива, так и блокады всех путей к Кронштадту, Ораниенбауму и далее. Велика была опасность атак фашистскими торпедными катерами наших кораблей как в Невской губе, так и в Неве. Особо опасным было зимнее время. Ибо вся Невская губа превращалась в сухопутную линию фронта, и немцы могли предпринять попытку атаки города по льду. ОВР обязан был прикрыть город со стороны моря от всех этих и других опасностей – задача не из простых. Выполнение ее требовало отлично налаженной боевой и организаторской работы, грамотных оперативных и тактических решений и установок. Их‑то и разрабатывал штаб ОВРа. Но это были не просто «руководящие указания» – специалисты штаба принимали самое непосредственное участие в проведении каждой из операций. Все, начиная с командира Богдановича и комиссара Усанкина, выходили на кораблях, которые несли дозоры, обеспечивали переходы конвоев, участвовали в боевом тралении и высадке десантов, ходили на лед с Отрядом зимней обороны…

В сентябре 1942 года, когда я пришел в штаб ОВРа, он размещался на плавбазе «Красная звезда». Но вскоре плавбазу отдали какому‑то соединению – для ОВРа к этому времени были подготовлены специальные помещения. На Крестовском острове привели в порядок двухэтажный загородный особняк. На первом этаже здесь располагались дежурный по штабу ОВРа, караульное помещение. Здесь же находились камбуз, столовая личного состава, командирская кают‑компания. Верхний этаж был отдан под салон командира ОВРа, жилье и служебные помещения – тут размещались все начальники и флагманские специалисты. Радистам был выделен специальный дом во дворе особняка – «домик связи», как его звали.

На Кировских островах оборудовали специальный железобетонный бункер, состоящий из нескольких помещений. В самом большом из них находился командный пункт штаба ОВРа (КП) и оперативный дежурный штаб (ОД): здесь стоял огромных размеров стол, на нем – морские карты, глянув на которые можно было четко представить себе обстановку на всем театре военных действий ОВРа. На втором столе стояла аппаратура связи, – в считанные секунды ОД мог связаться с любым из наших дивизионов, постов, аварийных партий и брандвахт. И безусловно, с командованием базы и флота, других соединений, а также с командованием Ленфронта.

Несколько слов хочу сказать о тех, кто находился в те дни рядом и помогал мне, новому в ОВРе человеку, входить в курс дел и обстоятельств. И не только мне, но и новому начальнику штаба капитану 3‑го ранга Якову Сергеевичу Большову, с которым мы в одно время заканчивали академию, – он прибыл в ОВР несколько позже меня, в декабре, сменив капитан‑лейтенанта Илью Хамова.

Но сперва о самом Большове. Фамилии своей он отвечал полностью – высокий рост, крупное скуластое лицо с чуть раскосыми широко поставленными глазами, широкие плечи и большие руки. Все достаточно быстро поняли: у нового начальника штаба острый ум, твердый характер. Он умеет не только наладить четкую и дружную работу, но и прислушаться к мнению подчиненных.

Так вот, его подчиненные, а мои товарищи, помогали нам – флагарт Петр Маркович Дубовский и флагминер капитан 3‑го ранга Андрей Николаевич Барабанов, флаг‑связист инженер‑майор Владимир Николаевич Самойленко, человек подвижный, резкий и крайне острый на язык. Я уже не говорю о флагманском механике инженер‑капитане 2‑го ранга Владимире Александровиче Звездине – он и возрастом был постарше всех нас, и, наверное, посерьезнее: дивизионные и прочие механики, которые не могли или не хотели понять требований Звездина, у нас, как я потом понял, не держались. В этом флагмех был чем‑то сродни Богдановичу, хотя, в общем‑то, это были разные люди. Многому я, как это ни странно, научился и у флагврача – он был истинно военным человеком и уникальным доктором: в 1937 году Борис Николаевич Шишкин закончил Высшее военно‑морское училище имени Фрунзе и тут же поступил в… Военно‑медицинскую академию. Врачом он стал перед самой войной… В штабе ОВРа служили рядом со мной флагхимик Владимир Иванович Векслер, «в миру», как мы говорили, преподаватель Университета, и другие командиры – старший лейтенант Сергей Всеволодович Остроградский, гвардии капитан‑лейтенант Николай Николаевич Корсак, старший лейтенант Григорий Петрович Рогатко, лейтенант Игорь Николаевич Климчинский. Все это были мои боевые товарищи. Мы вместе несли службу, вместе участвовали в боевых операциях. И не помнится такого, чтобы в трудный момент кто‑нибудь из них не пришел на помощь к тому, кому эта помощь нужна!

 

А. БЕЛОВА,