Оценка психического состояния детей в период раздельного проживания С одним из родителей

 

При оценке психического состояния ребенка в период фактического развода родителей (начала раздельного проживания) учитывались дополнительные факторы, которые могли оказать негативное влияние на психическое состояние детей. 13,4 % детей после фактического развода остались под опекой родителя, страдавшего психическим расстройством или обнаруживавшего выраженные патопсихологические особенности, выявленные при КСППЭ данного родителя. Двое детей (2,4 %) после развода проживали с родителем, чьи методы воспитания характеризовались жестокостью. 34,15 % детей после фактического развода родителей сменили место жительства. 20,7 % детей были переведены в другое образовательное учреждение. 17,1 % детей переехали в другой город. 21,95 % детей были разлучены с родными, к которым ранее были привязаны (бабушки, дедушки, дяди, тети). 17,1 % детей после развода родителей стали раздельно проживать с сиблингами. У 6,1 % детей в период, непосредственно следующий за фактическим разводом, родился сиблинг.

На изменение семейной ситуации, фактический развод родителей изменением психического состояния отреагировал 21 (25,6 %) ребенок. У 15 детей впервые были отмечены психические нарушения. У пяти отмечалось усиление имевшейся ранее симптоматики (учащение энуреза, возобновление тиков, учащение приступов бронхиальной астмы). Снижение настроения в ситуации развода отмечалось у 20 детей, невротические реакции – у 17 детей, нарушения поведения – у 16 детей, изменение школьной успеваемости – у семи детей. У 18 подэкспертных было выявлено изменение отношения к родителю, начавшему проживать отдельно от ребенка, у пяти – повышение привязанности к родителю, проживающему с ребенком. Следует отметить, что в двух случаях, когда родитель, начавший проживать отдельно, в период совместного проживания был склонен к агрессивному поведению в отношении ребенка и матери, после начала раздельного проживания у детей отмечалось улучшение поведения и школьной успеваемости.

Значимые корреляции были выявлены между следующими переменными. Наличие у опекающего родителя психического расстройства или выраженных патопсихологических особенностей значимо коррелирует с изменением отношения к другому родителю, что связано с тем, что данные родители наиболее часто выступали в роли индуктора, вовлекая ребенка в родительский конфликт. Жестокое обращение опекающего родителя с ребенком связано с появлением у последнего невротических реакций. Значимые взаимосвязи выявлены также между сменой места жительства и ухудшением имевшегося у ребенка ранее психоневрологического расстройства.

Анализ зависимости психических нарушений, отмечавшихся у детей, от степени выраженности конфликта между родителями в период их совместного проживания показал следующее.

При минимальной (1 ребенок) и умеренной (2 ребенка) выраженности конфликта в течение первого полугода после начала раздельного проживания с одним из родителей ухудшения психического состояния у детей не отмечалось.

При средней выраженности конфликта (6 детей) ухудшение психического состояния отмечалось у двоих детей (33,3 %), у обоих психические нарушения возникли впервые в жизни.

При высоком уровне конфликта из 27 детей ухудшение психического состояния отмечалось у восьми человек (34,6 %). У семи человек нарушения психического состояния отмечались впервые.

 

Так, родители подэкспертного И., 8 лет, стали проживать раздельно с марта. По решению отца, подэкспертный проживал с ним, его младший брат – с матерью. Со слов ребенка, после того как мать с братом уехали, он очень переживал. В первые дни ему снились «плохие, страшные сны» про маму и брата. Он стал «чаще грустить», стал «более невнимательным», в школе стал хуже учиться (что не подтверждалось объективными данными о снижении академической успеваемости мальчика и отражало его субъективную самооценку), «начал грызть ручки и карандаши». Примерно до середины лета иногда плакал. Мальчик сообщал, что, по его мнению, «особенно невнимательным» он стал к середине лета, тогда же «начал плохо себя вести»: стал «неаккуратным, обидчивым, капризным».

 

Подавленностью, снижением настроения, плаксивостью на изменение семейной ситуации и уход из семьи одного из родителей отреагировали девять человек (34,6 %).

 

Так, подэкспертный А., которому на момент ухода отца из семьи было 2,5 года, согласно сведениям, представленным обоими родителями, изменился по характеру. Стал тревожным, капризным. Отец каждый день после работы приходил к ребенку, играл с ним. Когда вечером отец уходил в другую семью, мальчик плакал, удерживал отца за ногу, не отпускал его, говорил, что у того «плохая работа».

 

У восьми детей (30,77 %) при начале раздельного проживания родителей отмечались невротические реакции.

 

Так, у подэкспертного Г. родители и в период брака фактически проживали раздельно: отец проживал в принадлежавшей ему квартире, с супругой и ребенком проводил не больше трех дней в неделю. После разрыва родителей Г. стал беспокойным, во время ночного сна отмечались частые пробуждения, стал «обсасывать пальчики».

 

У семи детей (26,9 %) отмечались нарушения поведения.

 

У подэкспертной Т., 8 лет, после ухода матери из семьи, наряду с невротическими реакциями, эмоциональной лабильностью, согласно представленной характеристике, отмечалось ухудшение поведения в школе: стала раздражительной, нетерпимой, конфликтовала с одноклассниками, неадекватно реагировала на замечания учителей.

 

 

Подэкспертная М., 7 лет, после того как ее уложили вечером спать, встала на подоконник, открыла окно и выбросила на улицу свои игрушки и все, что находилось на письменном столе отца. Она же разрезала ножницами лицо новой кукле.

 

У одного ребенка отмечалось снижение академической успеваемости. У пяти детей (19,2 %) было отмечено изменение отношения к родителям.

При максимальном уровне конфликта (24 ребенка) ухудшение психического состояния отмечалось у 11 человек (45,83 %).

У шести человек (25 %) симптомы, свидетельствующие о психологическом неблагополучии, отмечались впервые. У восьми человек оно проявлялось невротическими реакциями (33,3 %). У шести (25 %) – нарушениями поведения. У восьми (33,3 %) – снижением настроения. У двоих (8,3 %) отмечались проявления психосоматического расстройства. У восьми (33,3 %) отмечалось изменение отношения к одному или к обоим родителям.

 

Подэкспертная М., 12 лет, с 8 лет проживала с матерью, ее старший брат – с отцом. С сентября девочка начала обучение во втором классе школы полного дня. В ноябре воспитатель класса, в котором обучалась девочка, обратился с докладной к директору школы с просьбой об отчислении М. из образовательного учреждения в связи с постоянными грубыми нарушениями дисциплины, грубостью к воспитателям, агрессивностью и жестокостью по отношению к одноклассникам, сексуализацией поведения. Ранее нарушений поведения у девочки не отмечалось. В последующем, с 9 лет, ребенок стал проживать с отцом. При КСППЭ М. сообщала, что вынуждена была уйти от матери, поскольку та постоянно кричала, ругалась, у нее были странности поведения. Согласно заключению экспертов, у девочки не было выявлено признаков какого‑либо психического расстройства, в личностной сфере на фоне некоторой естественной личностной незрелости выявились такие индивидуально‑личностные особенности, как активность, проявление наряду с игровой познавательной мотивации, выразительность и непосредственность эмоциональных реакций, высокая самооценка, общительность, легкость установления контактов, стремление произвести благоприятное впечатление, ориентация на собственные потребности и их реализацию. Обнаруживался достаточно широкий поведенческий репертуар, осведомленность о социальных нормах, сформированные навыки социального взаимодействия. При амбулаторной психолого‑психиатрической экспертизе матери подэкспертной та была многословна, не всегда по существу отвечала на вопросы. Сообщала, что считает бывшего мужа «энергетическим вампиром». Рассказывала, что его сестра работала в контрразведке, владела «психологическими методами», «оказывала воздействие». Высказывала предположение, что ее бывший муж и старшая дочь от предыдущего брака сплотились против нее, говорила намеками, предполагала, что у бывшего мужа с дочерью могут быть сексуальные отношения. При экспериментально‑психологическом исследовании у матери девочки выявлялись нарушения мышления в виде своеобразия ассоциативного процесса и снижения целенаправленности. При исследовании индивидуально‑психологических особенностей отмечались ригидность, склонность к идеаторной переработке информации. В отношении матери подэкспертной было дано заключение, что в связи с неясностью клинической картины (особенности мышления, эмоционально‑волевой сферы, склонность к интерпретациям происходящих событий) решить диагностические вопросы при однократном амбулаторном обследовании не представляется возможным. Было рекомендовано проведение стационарной комплексной судебной психолого‑психиатрической экспертизы.

 

Данная семья была отнесена к группе с максимальной выраженностью конфликта как в связи с враждебными отношениями между супругами, так и в связи с выраженностью психопатологических особенностей одного из родителей. В ситуации ухода отца из семьи, раздельного проживания со старшим братом, проживания с матерью, по всей вероятности, страдающей психическим расстройством, у девочки отмечались нарушения поведения, достигавшие клинического уровня и обусловившие ее школьную дезадаптацию.