Особенности дзэна в отличие от других школ буддизма

 

Строго говоря, отличия дзэна (или чань) от других направлений буддизма трудноуловимы. Дзэн, по словам самих приверженцев этого направления, откровение по ту сторону слов и знаков. Но дзэн обладает вполне определенным и свойственным только ему духом. Хотя само слово дзэн означает медитацию, в некоторых школах медитация, в обычном понимании этого слова, не практикуется.

Согласно дзэн, Истину можно постичь через самоуглубление, через отрешение время от времени от внешней «суеты сует» и сосредоточении на некоей определенной точке, вещи, идее и т. п. Тогда приходит «сатори» – озарение, новый взгляд на жизнь, на свое место в ней, новое отношение к действительности.

Как писал один из самых признанных современных авторитетов в области дзэн‑буддизма Дайсэпу Тайтаро Судзуки, «это нечто такое, что не может быть понято разумом, объяснено или описано словами. Никто из тех, кто не достиг сатори, не может знать, что это такое. Но и тот, кто достиг его, не может рассказать о нем людям. Достигнув сатори, человек обретает нирвану, но не где‑то в чистой стране, а в нынешней жизни. Окружающие могут думать, что он по‑прежнему погрязает в суете жизни, но в действительности это уже совершенно новый, просветленный человек…

Такой человек постиг счастье, он – тасата (Бодхисаттва). Это умение видеть вещи такими, какие они есть, «Я вижу дерево и говорю: это дерево. Я слышу, как поет птица, и говорю, что птица поет. Лопата это лопата, а гора – это гора. Птицы летают по воздуху, а цветы цветут в полях», – вот утверждение тасаты. Когда его спросили, что такое ежедневная мысль, он ответил: «Я сплю, когда устану, я ем, когда голоден». Эта ежедневная мысль является конечным дао, высшим учением буддизма».

Обратите внимание, в приведенном отрывке Судзуки воспользовался понятием дао, одним из основополагающих в китайском даосизме. Это не удивительно, ведь дзэн‑буддизм связан с даосизмом теснейшими духовными и мировоззренческими узами. Мы еще коснемся даосизма в следующих разделах данного обзора, но уже сейчас можно напомнить, что взаимопроникновение и взаи‑мообогащение различных течений культуры Древнего Востока представляются попросту удивительными.

Но вернемся непосредственно к дзэн. Если в других школах просветление представляется чем‑то сверхчеловеческим, сверхъестественным, то в дзэн просветление всегда рядом, оно почти осязаемо может произойти в любое мгновение.

«Я брел куда‑то. Внезапно не стало ни тела, ни ума. Все, что я мог чувствовать, было великим сияющим Целым – вездесущим, совершенным, ясным и возвышенным. Это было подобно всеохватывающему зеркалу, из которого возникали горы и реки…

Мои чувства были ясными и прозрачными, как будто тело и ум исчезли» (Монах Хань Шань, XVI век).

В ответ на вопрос о природе буддизма учитель дзэн произносит какие‑то незначащие слова о погоде или делает какой‑нибудь ничего не значащий жест. Характерный признак дзэн – внезапное, мгновенное просветление, внезапный переворот в недрах сознания, – когда сознание уподобляется зеркалу, мгновенно отражающему любые формы и образы, которые появляются в его поле зрения.

Как самостоятельное учение дзэн овозник в Китае, когда, если так можно выразиться, зерна буддизма Махаяны упали на почву даосизма и конфуцианства. Конфуцианство, например, при том огромном значении, которое оно придает семье, не смогло бы стать ревнителем монашеского буддизма. А дзэн всегда придавал значение выражению буддийского духа в повседневной человеческой жизни, в искусстве, в труде, в любви к миру природы.

И хотя темой первых трактатов дзэн был буддизм, по стилю и мыслям они являются даосскими: истинное знание – есть незнание, просветленный ум не рассчитывает, а реагирует мгновенно и т. д. Идея мгновенного просветления соответствует китайскому складу ума в большей степени, чем индийскому. Эту же точку зрения разделяет и уже цитированный нами мастер Судзуки, который вообще рассматривает дзэн как китайскую «революцию» против индийского буддизма.

 

ШКОЛЫ ДЗЭН‑БУДДИЗМА

 

Сатори доступно каждому. Само по себе оно – акт внезапный. Еще вчера или минуту назад ты мучительно размышлял, терзался, стремился познать все невозможное, и вдруг на тебя нашло нечто, и ты сразу все постиг. Толчком к сатори может быть любое сильное переживание, потрясение, впечатление. Но, чтобы это случилось, нужна определенная психическая подготовка, тренировка.

Школа Сото в качестве такой тренировки призывает дзэн‑дзэн – медитацию, созерцание. Здесь главное – уметь принять идеально спокойное положение тела, отрегулировать дыхание, приучить себя абсолютно отрешиться от всех мыслей или сосредоточиться на какой‑нибудь одной из них.

Школа Риндзай держится практики коан – вопроса или притчи, смысл которых непостижим с помощью логики, но направлен на пробуждение интуиции. Над коаном не размышляют, настоящий ответ на него может быть лишь прочувствован, постигнут через непосредственное ощущение, но не выражен словами.

Приведем несколько примеров таких коанов:

– Что заставляет тебя отвечать, когда тебя спрашивают?

– Когда твое тело сожгут, а пепел развеют по ветру, где ты будешь?

– Каково было лицо у тебя до того, как родители произвели тебя на свет?

– Обладает ли собака природой Будды?

– Хлопок двух ладоней – звук, а что такое звук одной ладони?

Сатори может быть достигнуто и в процессе труда, если человек стремится довести свое дело до совершенства. Оно рождается также и от углубленного созерцания красоты. Иными словами, сатори может прийти к человеку в любое время, в любом состоянии. Каждый волен выбирать метод, который ближе его натуре.

Дзэн – это освобождение от интеллекта. Тигр перед прыжком не раздумывает, как ему выгнуть хвост и какую силу придать задним ногам. Он прыгает. И прыжок его – само совершенство. Необходимо почувствовать в себе таинственную силу самой природы, самой жизни, вложенную в нас при рождении. Прийти к сознанию тигра, к сознанию птицы. Воин, поэт и художник не рассуждают. Они рисуют, дерутся или слагают стихи.

Как писал тот же Мастер Судзуки:

«Вы видите эту чашку? Художник постарается сделать с нее рисунок, который был бы наиболее похож, ученый определит ее вес, объем, плотность… человек дзэн выпьет из нее воду. Вот что такое дзэн».

А вот как описывает сатори известный современный Учитель дзэн Сасаки‑сан: «Однажды я стер из головы все понятия, отбросил все желания, слова, которыми мыслил, и остался в покое. Я почувствовал легкое головокружение, как будто меня втаскивают куда‑то… Вдруг – бац! Я вошел… Я потерял границы своего физического тела. Конечно, у меня была кожа, но я чувствовал,_ч что стою в центре Космоса. Я говорил, но мои слова потеряли свое значение. Я видел людей, которые подходили ко мне, но все они были одним и тем же человеком. Все они были мной! Я никогда не знал этого мира. Я думал, что меня создали, но теперь приходится изменять это мнение – я никогда не был создан! Я был Космос, никакого индивидуального господина Сасаки не было».

Пытаясь ответить на вопрос, что такое дзэн, великолепный знаток предмета Аллан Б.Уоттс пишет: «Это не религия и не философия. Это не психология и не род знания. Это пример чего‑то, что в Индии и Китае известно как путь к освобождению и напоминает в этом смысле даосизм, Веданту, йогу… Путь к освобождению не может иметь позитивного определения. На него намекают, указывая, чем он не является. Это несколько схоже с тем, как если бы скульптор вскрывал некую форму, убирая куски камня из глыбы».

 

БОДХИДХАРМА – ПЕРВЫЙ ПАТРИАРХ ДЗЭН‑БУДДИЗМА

 

Бодхидхарма (по‑японски Дарума) был двадцать восьмым патриархом буддизма в Индии и первым по счету в Китае. Именно он принес на китайскую землю учение Будды.

И по сей день символом дзэн в Японии является дарума – ванька‑встанька, игрушка, изображающая первого патриарха как человека с бородой, проницательными глазами и суровым лицом. Он так долго сидел в медитации под деревом бодхи, что у него отнялись ноги. Этим и объясняется форма дарумы. Но кукла эта имеет и иной символический смысл: способность ее всегда подниматься после падения, как бы намекая на подъем после каждой неудачи. В песенке о даруме поется так:

«Жизнь человеческая – семь раз упадешь, восемь встанешь».

О Бодхидхарме была сложена не одна легенда. Согласно одной из них, однажды он заснул во время медитации. Проснувшись, он в гневе отрезал себе веки и швырнул их наземь. Из них и вырос первый куст чая. С этого момента монахи пьют чай, который отгоняет сон и взбадривает их.

По другой легенде, первой значительной личностью, с которой Бодхидхарма встретился по прибытии в Китай, был император династии Лян, самый большой покровитель буддистов в то время. Их разговор выглядел примерно так:

Император У династии Лян спросил Бодхидхарму: «Со времен начала моего правления я построил так много храмов, переписал так много священных книг и оказал помощь очень многим монахам: является ли это, по вашему мнению, какой‑либо заслугой?»

– Здесь нет никакой заслуги, Ваше Величество, – сухо ответил Бодхидхарма.

– Почему? – изумился император.

– Все это мелочи, – начал Бодхидхарма свое объяснение, – которые приведут к тому, что человек, совершивший все это, либо попадет в рай, либо снова родится здесь на земле. В них все еще есть следы мирского. Их можно сравнить с тенью. Хотя и кажется, что они действительно существуют, на самом деле это – иллюзорные призраки. Что же касается действительно похвального поступка, то он отличается чистой мудростью, совершенством и таинственностью, причем его собственная природа недоступна человеческому пониманию. В связи с этим никакое мирское достижение не может считаться похвальным.

Выслушав это, император У снова спросил Бодхидхарму:

– Какой же основной принцип этой священной доктрины?

– Беспредельная пустота и ничего такого, что могло бы быть названо священным, Ваше Величество, – ответил Бодхидхарма.

– Кто же в таком случае сейчас стоит передо мной?

– Я не знаю, Ваше Величество.

Ответ был прост и довольно ясен, но император, набожный и ученый буддист, не уловил того духа, который Бодхидхарма выражал своим отношением.

Видя, что он больше ничем не может помочь императору, Бодхидхарма оставил его владения и удалился в монастырь, где, как говорят, он на протяжении девяти лет практиковал созерцание стены.

Учителя дзэн часто используют остроты, парадоксы, из‑под которых необходимо добыть истину, могут выражаться грубо и вульгарно, а то и треснуть ученика палкой. Если в дзэнских монастырях господствует суровая дисциплина, то для учеников извне она не нужна. Можно жить нормальной жизнью, заниматься обычными делами, вести семейную жизнь и получить сатори.