Индикаторы приспособленности аморальны?

 

Представление об эволюции человеческого разума как клубка индикаторов приспособленности не очень‑то сочетается с современными взглядами на природу человека и человеческое общество. Прямо скажем, оно попирает по крайней мере восемь ключевых ценностей современного общества. Вариабельность приспособленности оскорбляет нашу веру во всеобщее равенство. Наследуемость приспособленности противоречит нашим представлениям о том, что человека формируют в основном семья и общество. Громогласная реклама приспособленности не стыкуется с нашим пиететом к скромности, приличиям и такту. Иерархия по сексуальному статусу, определяемому приспособленностью, конфликтует с нашей верой в эгалитарную организацию общества[32]. Идея о том, что люди разбиваются на пары, оценив друг у друга приспособленность, далека от романтического идеала родства душ. С запредельным расточительством, которое предполагает принцип гандикапа, нам мешает примириться уважение к умеренности, простоте и эффективности. Механизмы выбора партнера, оценивающие претендентов по их индикаторам приспособленности, претят нашей убежденности в том, что о людях судят по их характеру, а не качеству генов. Наконец, нигилистичным до неприличия кажется предположение, что наши способности к языку и искусству эволюционировали лишь для того, чтобы раз за разом, поколение за поколением громогласно повторять послание: “Я классно приспособлен, мои гены прекрасны – так спарьтесь же со мной!” В общем, разум как набор индикаторов приспособленности похож на фашистский кошмар.

Как это вообще возможно, чтобы одна биологическая концепция разом попирала столько фундаментальных человеческих ценностей? Поразительно, что научная идея оказывается диаметрально противоположной нашей идеологии. Думаю, это неспроста. Посмотрим на это вот с какой стороны: социальные нормы и ценности развивались как способ контроля тех элементов естественного человеческого поведения, которые мы решили считать неприемлемыми. Если человеческое поведение в значительной мере направлено на рекламу приспособленности, и если какие‑то варианты такой рекламы вредят окружающим, и если появились нормы морали, минимизирующие этот социальный вред, тогда моральные нормы в большинстве своем были призваны противостоять именно безответственному использованию индикаторов приспособленности. Мы ценим скромность потому, что многие люди – невыносимые хвастуны, которые так стремятся при каждом удобном случае пощеголять своими индикаторами приспособленности, что с ними невозможно поддерживать беседу. Мы ценим умеренность, поскольку многие обожают смущать окружающих, выставляя напоказ свою роскошную жизнь, и разбрасываться ограниченными ресурсами, в которых нуждаются другие. Мы ценим эгалитаризм потому, что он защищает большинство от честолюбивых тиранов, повернутых на обладании властью и женщинами.

Такие нормы не падают с неба. Это моральные инстинкты и культурные изобретения, направленные на борьбу с излишней саморекламой и слишком жесткой конкуренцией на брачном рынке. Из‑за отвращения к индикаторам приспособленности мы можем испытывать желание лишить их важной роли в половом отборе. Но если мы отвергнем их, тогда как мы объясним появление моральных норм? Можно – или даже нужно – признать, что многие элементы человеческого поведения появились для рекламирования приспособленности, и при этом, руководствуясь здравым смыслом и нормами морали, не относиться к индикаторам приспособленности излишне серьезно. Это не значит, что здравый смысл и мораль – культурные изобретения, освобождающие нас от власти генов. Наши моральные инстинкты могут быть очередным набором эволюционных адаптаций. Это не вопрос победы “нас” над нашей генетической запрограммированностью – это вопрос использования одних программ для подавления других. Сходным образом наше приобретенное в ходе эволюции желание хорошо выглядеть способно подавлять нашу того же самого происхождения тягу к жирному и сладкому.

Другой способ справиться с волнениями по поводу аморальности индикаторов приспособленности – обратить внимание на то, что в контексте современной комфортной жизни и политических идеалов практически любая теория эволюции человеческого разума кажется фашистским кошмаром. Например, теория макиавеллиевского интеллекта утверждает, что наш разум развился для того, чтобы мы могли лгать, мошенничать и воровать, а нашими предками были сплошь самые хитроумные психопаты, которым удавалось отнять пищу, территорию и брачных партнеров у более мягких и добрых собратьев. Согласно теории групповых войн, наш разум – результат жестокого геноцида, в ходе которого наши предки с более крупным мозгом убивали конкурентов с мозгом поскромнее. Теория коэволюции человеческих генов и культуры выглядит чуть менее кровавой, но лишь потому, что она не называет ни одного правдоподобного фактора давления отбора. Если говорить об отборе на выживание, то его суть сводится к следующему: обладатели более высокоразвитого мозга смогли освоить эффективные технологии, позволяющие опережать в захвате ресурсов особей с менее развитым мозгом, обрекая последних на голод и смерть от инфекций или зубов хищника.

Ни одна теория происхождения человека не может игнорировать тот факт, что эволюция идет за счет конкуренции за партнеров, а конкуренция предполагает, что одни особи выигрывают, а другие проигрывают. В случае отбора на выживание проигравшие умирают. В случае полового отбора проигравшие довольствуются лишь разбитым сердцем (из‑за того, что их гены “вымрут”). Если кому‑то хочется использовать теорию человеческой эволюции как моральный ориентир, он волен выбирать из этих двух вариантов тот, который ему нравится больше. Лично я думаю, что научные теории в первую очередь должны объяснять факты и вдохновлять на новые исследования, а не соответствовать современным моральным ценностям.

 

 

Глава 5

Декоративный гений

 

При выборе брачного партнера животные ориентируются на свои чувства. Телепатию для поиска пары использовать, увы, нельзя – приходится полагаться на сигналы от глаз, ушей, носа, языка, кожи. Поскольку первый этап отбора претендентов осуществляют именно органы чувств, эволюция украшений шла в сторону обеспечения эффективной “игры на чувствах”. В последнее время биологи начали анализировать брачные украшения как инструменты возбуждения органов чувств при помощи звуковых и световых эффектов.

Однако процесс выбора партнера затрагивает более глубокие уровни обработки информации, чем сенсорный. Он полагается на память, оценочные суждения, принятие решений, прогнозирование, удовольствие. Психологические предпочтения гораздо сложнее и многограннее сенсорных, правда, у большинства видов они не играют особой роли. Насколько мы можем судить, мало какие животные своим брачным декором побуждают умы сородичей генерировать идеи, концепции, новые сюжеты или философские рассуждения. Стимуляция органов чувств – это все, что доступно подавляющему большинству животных, ведь у них нет системы общения, позволяющей делиться сложными идеями. Но когда у наших предков развились такие коммуникативные системы, как язык, изобразительное искусство и музыка, психологические предпочтения стали ключевыми в половом отборе.

Психологические предпочтения имели более сложную природу, чем любовь глаза к ярким цветам или особый отклик уха на ритмичные звуки. Вероятно, у наших предков возникли какие‑то особенности мозга, которые предопределили любовь к новизне в противовес скуке, предпочтение грации – неуклюжести, знаний – неведению, логики – непоследовательности, доброты – подлости. Если при выборе партнера наши предки ориентировались на такие качества, то каждый отдельно взятый разум можно рассматривать как развлекательную систему, отрегулированную под вкусы других особей. Книги становятся бестселлерами преимущественно благодаря своему содержанию, а не обложке – так же и наши предки привлекали партнеров своим развитым, нестандартным мышлением, а не только красиво вылепленным телом и благозвучным голосом. Наш разум вполне мог развиться в качестве брачного украшения: декор вовсе не обязан ограничиваться поверхностным воздействием на органы чувств. Если половой отбор действует на креативность – значит, она может быть украшением. Украшением может быть даже сознание.

Как мы знаем из предыдущей главы, многие брачные украшения служат индикаторами приспособленности. Но ведь таким индикатором может стать практически любой признак, если ему присущи высокие стоимость и вариабельность. Так по какому же принципу из огромного числа признаков выбираются те, что будут индикаторами приспособленности? Убеганием это объяснить нельзя: оно действует на произвольные признаки. А вот сенсорные предпочтения могут играть в таком выборе важную роль, ведь они по определению обеспечивают предпочтение одного стиля декора другим. В этой главе мы обсудим разные точки зрения биологов на сенсорные предпочтения. Затем попробуем объединить их и рассмотреть возможную роль психологических предпочтений в половом отборе у наших предков. Кроме того, мы увидим, насколько плодотворно взаимодействуют три концептуальных составляющих полового отбора – убегание, индикаторы приспособленности и обсуждаемые в этой главе украшения, апеллирующие к чувствам и разуму. Уникальные способности человека, такие как креативность и занятия искусством, мы рассмотрим с позиций всех трех концепций. Эти три составляющих не только комплементарны в эволюции, но и предлагают нашему разуму взаимодополняющие точки зрения.

 

Чувства на страже врат

 

Для того, кто выбирает партнера, чувства – это надежные советчики в принятии одного из самых важных решений в жизни. Но для того, кого выбирают, чувства выбирающего – лишь врата в сокровищницу его репродуктивной системы. Врата могут быть тщательно защищены системами принятия решений, которые нужно либо очаровать, либо обойти. Они срабатывают только на секретные пароли или офисные беджи. Но часто система защиты оказывается чувствительной к лести, подкупу или угрозам. Подобно тому как взломщики изучают защитные системы банков, животные разрабатывают хитрые стратегии ухаживания, чтобы просочиться сквозь сенсорный фильтр других особей и проскользнуть мимо систем принятия решений в хранилище репродуктивного потенциала. У любой охранной системы есть слабые места, а на любую сенсорную систему, которая принимает участие в выборе партнера, можно воздействовать правильным декором.

В начале 1980‑х биологи начали уделять намного больше внимания роли органов чувств в половом отборе. Эта перемена была связана с выходом в 1978 году смелой статьи Ричарда Докинза и Джона Кребса. В ней ученые доказывали, что животные посылают друг другу сигналы с единственной эгоистичной целью – повлиять на поведение адресата. Сигналы служат на благо того, кто их производит, а не того, кто получает. Они нужны, чтобы манипулировать чужим поведением, а не передавать полезную информацию. Если генетические интересы адресата пересекаются с интересами отправителя, две стороны могут начать сотрудничать. Например, адресат повысит чувствительность к сигналам, благодаря чему их можно будет сделать проще, тише и дешевле. Клетки одного организма имеют почти идентичные интересы, и кооперация для них очень выгодна, поэтому межклеточная сигнализация в ходе эволюции всегда становится очень эффективной. С другой стороны, если интересы адресата не совпадают с интересами отправителя, сигналы становятся манипулятивно‑эксплуататорскими. Хищники обзаводятся приманками, которые имитируют любимую пищу их жертв, и пользуются ими для охоты. Адресаты же в ответ теряют чувствительность к сигналам, учатся отличать приманку от настоящей пищи. Вероятно, именно поэтому приманки так редко встречаются в природе.

Докинз и Кребс понимали, что ухаживания – особенно сложный вопрос, поскольку иногда они направлены на эксплуатацию адресата, а иногда взаимовыгодны. Самцы большинства видов любят секс независимо от собственного уровня приспособленности и привлекательности для самок. Поэтому для них чувства самок – это защитные системы, которые нужно взламывать. Вот почему голуби, надувшись, часами крутятся перед глазами самки, а мужчины, клюнув на рекламу в определенных журналах, скупают фальшивые феромоны и брошюры о том, как соблазнить женщину. Самки же, напротив, обычно хотят секса только с очень привлекательными, прекрасно приспособленными самцами, и их сенсорные системы в ходе эволюции приучаются реагировать только на сигналы высокой привлекательности и приспособленности. Когда действительно качественный самец ухаживает за фертильной самкой, у них образуется общий интерес – успешное спаривание. Совокупившись, выигрывают оба: он производит больше потомства, а она – качественнее. Но возможен и конфликт интересов. Скажем, за самкой ухаживает непривлекательный, плохо приспособленный самец. В случае успеха он получает выгоду от спаривания (дополнительное потомство за минимальную цену), а она – нет. Ее репродуктивная система будет монополизирована некачественным потомством, в то время как она могла бы произвести более удачных детей от самца получше. Таким образом, женские сенсорные системы должны быть восприимчивы к ухаживаниям привлекательных, приспособленных самцов и устойчивы к соблазняющим атакам менее качественных. Самка должна быть разборчивой.

Разборчивость при выборе половых партнеров обусловлена работой сенсорных систем. Но сенсорные системы могут быть не слишком хорошо к этому приспособлены, потому что помимо этого они должны выполнять и другие задачи, связанные с выживанием и размножением. Например, у приматов есть только одна пара глаз, с помощью которой нужно искать пищу, замечать хищников, избегать столкновений, следить за потомством, смотреть на друзей во время груминга – и все это помимо оценки потенциальных половых партнеров. Зрительные системы устроены так, чтобы выполнять сразу несколько функций; их строение – компромисс между разными требованиями. Глаза, которые отвечают за столько задач, просто не могут быть идеально настроены на выбор партнера.

Например, у приматов цветное зрение развилось отчасти для того, чтобы различать ярко окрашенные плоды. Плоды приспособились распространять семена, рекламируя свою спелость яркой окраской и привлекая тем самым едоков – приматов и птиц. Приматы получают пользу от поедания плодов, поэтому их зрительная система эволюционировала таким образом, чтобы яркие цвета притягивали взгляд. Гены растения распространятся, только если его плод пройдет через пищеварительный тракт примата. Яркая окраска спелого плода, таким образом, аналогична сексуальной демонстрации. Плоды одного дерева соревнуются с плодами другого за внимание приматов. Мало того, брачные демонстрации растений могут влиять на брачные демонстрации самих приматов за счет того, что учат приматов реагировать на яркие цвета. (Известное предложение яблока Адаму символизирует некоторую общность сексуальных демонстраций плодовых деревьев и приматов.) Если какому‑нибудь самцу примата удастся обзавестись пунцовым цветом лица, он может стать более привлекательным для самок. На таком самце будут задерживаться женские взгляды, потому что миллионы лет выживание приматов зависело от умения находить спелые, красные плоды. Зрительная система самок предпочитает яркие цвета – можно сказать, питает к ним склонность, – и это “сенсорное смещение” может влиять на направление полового отбора.

 

Сенсорное смещение

 

Детали строения сенсорных систем могут влиять на направление полового отбора. Этот феномен активно исследовали в 1980‑х, и он получил примерно столько названий, сколько биологов его препарировало. Джон Эндлер называл его “сенсорный драйв”, Уильям Эберхард и Майкл Райан – “сенсорная эксплуатация”, Амоц Захави – “сигнальная селекция”, а Тим Гилфорд и Мариан Стэмп Докинз просто говорили о “влиянии психологии адресата на эволюцию сигналов у животных”. Но самый распространенный термин, обозначающий влияние строения сенсорных систем на направление полового отбора, – это “сенсорное смещение”. Его я и буду использовать.

Теория сенсорного смещения быстро развивается, обрастает новыми идеями и подробностями и определенно заслуживает активного исследования. Она пытается объяснить эволюцию передачи сигналов у животных строением их сенсорных систем. Согласно этой теории, дизайн сенсорных систем никогда не обходится без компромиссов между разными функциональными требованиями, и иногда по этим компромиссам можно предсказать направление полового отбора. Теория также утверждает, что перцептивная система может развить чувствительность к конкретному паттерну стимуляции множеством разных способов. Давление отбора затрагивает не все детали сенсорной системы: всегда находятся случайные особенности чувствительности, которым сложно приписать какую‑то адаптивную функцию. Но эти случайные особенности могут влиять на направление полового отбора, так как благодаря им сенсорная система может на одни стимулы реагировать сильнее, чем на другие. Наконец, эта теория утверждает, что сенсорные системы и предпочитаемые ими сигналы эволюционируют совместно.