Пространство всех возможных стимуляций

 

Развлекательную индустрию можно рассматривать как инструмент для исследования всех возможных вариантов стимуляции, способных возбудить мозг современного человека. Каждый фильм, каждая книга, каждая картина, каждый музыкальный диск, каждая компьютерная игра – все это представляет собой набор стимулов, которые или будут действовать, или не будут. С человеческим мозгом в этом смысле довольно трудно иметь дело: на одни стимулы он отвечает намного сильнее, намного позитивнее, чем на другие. Никто не может точно знать заранее, какой вид стимуляции окажется эффективным, но предположения все‑таки делать можно. Если бы эволюционные психологи вроде меня могли предвидеть, какая именно стимуляция возбудит мозг оптимальным образом, в Голливуде нас бы уже с распростертыми объятиями принимали на высокооплачиваемые должности консультантов развлекательной индустрии. Но, увы, в этом деле мы не намного превзошли среднестатического кинопродюсера. Да, у нас есть общее представление о том, как человек должен реагировать на стимулы, которые были привычными для наших предков. Но мы не можем безошибочно предсказать реакцию мозга на каждый новый вид стимуляции. Современная культура – это совместная грандиозная попытка очертить границы спектра всех возможных видов стимуляции, чтобы найти новые способы выжать удовольствие из нашего мозга.

Теория декоративного разума предполагает, что эволюция человека, подобно индустрии развлечений, постоянно нащупывает те виды стимуляции, которые обещают принести продюсеру неплохую прибыль. Половой отбор исследует пространство всех возможных стимулов, проникая в мозг получателя и определяя, какие из стимулов вызывают положительную реакцию. Эволюция в ходе полового отбора бороздит мозги каждого биологического вида в поисках способов получения взаимного удовольствия и взаимной репродуктивной выгоды.

Представим, что некий вид попал в следующую утопическую эволюционную ситуацию. Вместо соревнования самцов в доминантности и качестве брачных демонстраций основой полового отбора у этого вида становится взаимный выбор по критерию обоюдного удовольствия. Самцы, способные доставить самке максимальное наслаждение, – самые привлекательные партнеры, поэтому гены, обеспечивающие способность доставлять сильное удовольствие, передаются следующему поколению – как дочерям, так и сыновьям. Аналогично те самки, которые способны лучше прочих ублажить самца, приобретают репродуктивное преимущество: они пользуются успехом у самцов и передают потомству гены своих способностей. Каждое поколение и доставляет, и получает больше удовольствия, чем предыдущее. Вид устремляется по эволюционному серпантину ввысь, к вершинам наслаждения, оставляя позади гены непривлекательности, черствости, невнимательности и убогих прелюдий.

Но если бы! Проблема такого взаимного выбора по обоюдному удовольствию состоит в том, что плохие гены при этом въезжают в следующие поколения “зайцами”. Взаимный выбор предполагает, что особи как бы сортируются на брачном рынке. В качестве мысленного эксперимента представим на секунду, что особи исключительно моногамны. Самка, которая лучше всех умеет доставлять удовольствие, образует пару с таким же самцом. Пожелания к партнеру, таким образом, удовлетворены у обоих, они живут в наслаждении и производят на свет детей, которые будут дарить наслаждение другим. Но беда в том, что их конкуренты не желают сдаваться и тихо умирать, оконфузившись неполноценной прелюдией. Умеренно приятные самки образуют пары с умеренно приятными самцами: они друг для друга – лучший из доступных вариантов на брачном рынке. И даже пренеприятнейшие самки спариваются – с такими же самцами, потому что единственная альтернатива для них – одиночество. При прочих равных условиях заведут детей все. И если этот вид абсолютно моногамен, то гены способности доставлять удовольствие не будут давать никакого репродуктивного преимущества по сравнению с генами таланта вгонять партнера в смертную тоску.

Такая схема взаимного выбора определит, какие особи будут друг с другом спариваться, но не обеспечит постепенного повышения общего уровня удовольствия в череде поколений. Если животные решат выбирать друг друга таким образом, настоящего полового отбора, по сути, и не будет. Гены будут лишь перетасовываться, но не отсеиваться. Эволюция замрет. В условиях моногамии взаимный выбор по обоюдному удовольствию – это псевдоотбор. Он выглядит как половой отбор, но в отличие от него не меняет гены.

Одного удовольствия недостаточно. Нужна или более высокая, чем при моногамии, конкуренция за партнеров, или какая‑то связь между половым отбором по силе увеселения и другими разновидностями полового отбора. Теория декоративного разума ничего не говорит о том, как взаимодействует мозг в роли продюсера развлекательных программ и мозг в роли их потребителя. Однако нужно помнить о возможности эффектов убегания: потребители развлечений могут становиться все более и более требовательными. Кроме того, эта теория не учитывает проблему скуки потребителя. За время, достаточное для эволюции, потребители легко могут потерять интерес к бесполезной стимуляции. Они без сожалений покинут парк развлечений полового отбора, если плоды заключаемых там союзов не будут обладать высокой генетической ценностью. В современной человеческой культуре с потребителем зачастую обращаются как с пассивным объектом, стабильные вкусы которого легко эксплуатировать. Но в масштабах эволюции потребители развлечений могут развиваться так же быстро, как и производители. Никто из них не получает фору. Чтобы понять, почему закрепляются и распространяются те или иные брачные украшения, нужно совместить теорию декоративного разума с теорией индикаторов приспособленности.

 

Собирая фрагменты воедино

 

У теории сенсорных смещений как движущей силы эволюции декора примерно столько же сильных и слабых сторон, как у теории убегающего мозга или теории здорового мозга. Вероятно, чтобы понять происхождение человека, нужно объединить все три точки зрения. Я бы не уделил целую главу убеганию, если бы не считал, что этот процесс очень важен для объяснения нестабильных расхождений в брачном поведении между разными видами гоминид и обезьян. Отводить целую главу обсуждению индикаторов приспособленности я бы тоже не стал, если бы не думал, что селекция по рекламе качества генов играла значимую роль в эволюции разума. И о сенсорных смещениях, развлечениях и удовольствии я так не распространялся бы, если бы не верил, что, выбирая партнеров, наши предки – вернее, причуды их психики – предопределили наши сегодняшние психологические черты.

Позднее, когда мы доберемся до обсуждения конкретных человеческих атрибутов, таких как язык и творчество, я буду освещать их со всех трех позиций. Иногда биологи противопоставляют теории убегания, индикаторов приспособленности и сенсорного смещения так, будто это взаимоисключающие модели полового отбора. Споры о том, какая из теорий верна, в каком‑то смысле были даже полезны: они способствовали возрождению теории полового отбора, – но сейчас, как мне кажется, в пользу каждой из теорий набралось достаточно аргументов, чтобы признать, что они описывают процессы, которые накладываются друг на друга. Иными словами, они описывают разные аспекты полового отбора, а не его конкурирующие модели. Все эти процессы реально происходят в природе.

Убегание точно происходит, потому что предпочтения к определенным украшениям и сами украшения действительно генетически связываются. Убегание помогает объяснить происхождение тех свойств человеческого разума, которые избыточны, необычны, привлекательны и бесполезны для выживания, а также ответить на вопрос, почему эти признаки появились в нашей линии, а у других крупных обезьян – нет. Убегание присуще половому отбору: оно либо происходит, либо только что закончилось, либо вот‑вот начнется. Во многом именно убегание обеспечивает мощь, скорость и непредсказуемость полового отбора.

Брачные украшения действительно в ходе эволюции становятся дороже и зависимее от состояния, чтобы превратиться в качественные индикаторы приспособленности. Индикаторная теория объясняет, почему некоторые украшения сохраняются в длинной череде поколений, вместо того чтобы исчезнуть, как временный эффект убегания. Эта функция брачных украшений играет ключевую роль в определении направления полового отбора: она объясняет, почему животные, как правило, предпочитают большие хвосты маленьким, громкие призывы – шепоту, удобные территории – неудобным, победителей – неудачникам, здоровье – болезни, а интеллект – глупости.

В природе сенсорные смещения действительно влияют на то, в какую сторону с наибольшей вероятностью пойдет убегание, и на то, какие признаки вероятнее всего станут индикаторами приспособленности. Половой отбор в пользу развлекательности и доставления удовольствия объясняет, почему так часто украшения – например, человеческий разум – оказываются приятными и занимательными. Сенсорные смещения акцентируют роль ощущений, восприятия, познания и эмоций в половом отборе.