Играть на чувствах или рекламировать приспособленность.

 

Если бы сенсорные смещения заставляли животных предпочитать менее приспособленных партнеров более приспособленным, они, подозреваю, быстро отсеивались бы в ходе отбора. Маловероятно, чтобы украшения могли сохраняться только за счет сенсорного смещения, не неся при этом никакой информации о приспособленности. Эта идея наделяет слишком большими эволюционными полномочиями самцов, которые выращивают украшения, и слишком малыми – самок, которые вырабатывают механизмы восприятия и оценки этих украшений. Выбирающие партнера животные не заинтересованы в том, чтобы бессмысленный декор обманывал их чувства. Те индикаторы приспособленности, которые сильнее других возбуждают чувства, могут нравиться больше, но ведь никто не будет ставить сенсорное воздействие выше информации о приспособленности.

Во многих случаях теория сенсорного смещения и теория индикаторов приспособленности совсем не противоречат друг другу. На самом деле это два взаимодополняющих взгляда на половой отбор. Теория сенсорного смещения подчеркивает, что выбор партнера зависит от возможностей восприятия, и когда в ходе эволюции появляются новые возможности, открывается путь для развития новых видов украшений. Так, с появлением глаз открылись перспективы для визуальных украшений. Птицы, обзаведясь ушами, научились исполнять брачные песни. И, быть может, когда наши предки овладели языком, у полового отбора появилась возможность поддерживать все более сложные мысли и чувства, которые только можно передать с помощью языка.

 

Искатели удовольствий

 

Биологи Тим Гилфорд и Мариан Стэмп Докинз считали, что теория сенсорного смещения применима не только к органам чувств, но и к психике. По их мнению, у животных есть разнообразные “психологические смещения”, которые тоже могут участвовать в эволюции брачных украшений и сигналов. Любая особенность нервной системы, которая определяет реакцию животного на сигналы, может влиять и на эволюцию сигналов. Помимо сенсорных могут существовать когнитивные и эмоциональные смещения, а также смещения, связанные с памятью, вниманием, суждениями и удовольствием. В формировании такого сложного брачного поведения, как у нас, эти типы смещений могут играть более важную роль, чем сенсорные.

Например, мы можем представить разум в виде сформировавшейся в ходе полового отбора развлекательной системы, которая работает не только за счет наших сенсорных смещений, но и за счет нашей жажды удовольствий. Рассмотрим два гипотетических вида животных. Первому виду эволюция вмонтировала в мозг специальные нейронные цепи, отвечающие за выбор партнера. Эти животные выбирают пару из нескольких доступных особей. Они запоминают телесные украшения и особенности брачного поведения всех претендентов, сравнивают их, используя некий алгоритм принятия решений, и спариваются с одним из кандидатов. Чужие украшения для таких животных имеют большое значение, но не доставляют им никакого удовольствия. Эти животные не восхищаются украшениями, а просто автоматически регистрируют их качество. Никаких гедонистических переживаний – только бизнес. Удачный партнер не приносит им наслаждения – только качественные гены. Назовем таких животных “холодными селекторами”. Я подозреваю, что именно так действует большинство насекомых.

Второй вид – “горячие селекторы”. Поведение этих животных внешне может не отличаться от поведения “холодных селекторов”, но их переживания совсем иные. Такие животные выбирают партнера, руководствуясь субъективным ощущением удовольствия. Когда привлекательная особь исполняет перед горячим селектором чарующий брачный танец, он испытывает сложную гамму чувств, в числе которых эстетическое наслаждение, любопытство, теплота, счастье, благоговение, обожание, вожделение. Выбор партнера напрямую зависит от этих чувств. Чем сильнее удовольствие, которое приносит потенциальный партнер, тем с большей вероятностью будет выбран именно он.

Из этого описания мы можем понять, что для внешнего наблюдателя холодные и горячие селекторы неразличимы. Но все же есть одно ключевое различие, которое можно увидеть извне и которое может влиять на эволюцию посредством полового отбора. Предположим, что у горячего селектора при выборе партнера активируется система удовольствия, которая работает и при выполнении других задач, связанных с выживанием и размножением. В мозг такого животного встроен своеобразный измеритель удовольствия, которым может быть, ну скажем, изменение уровня циркулирующих в нервной системе эндорфинов. Наслаждение от вида привлекательной особи субъективно переживается горячим селектором так же, как наслаждение от вкусной пищи, успешного спасения от страшного хищника, созерцания подходящего ландшафта, наблюдения за благополучным развитием собственных детей – словом, от чего угодно, способствующего выживанию или размножению. Горячий селектор принимает все решения, сверяясь с показаниями своего измерителя удовольствия.

В краткосрочной перспективе холодные и горячие селекторы будут вести себя одинаково и выбирать одних и тех же партнеров. Но в долгосрочной перспективе эволюционные пути видов с разными стратегиями могут разойтись, поскольку такие виды будут по‑разному реагировать на новые элементы брачного поведения. Представим, что у одного самца возникла мутация, из‑за которой он приобрел склонность делиться с самками качественной едой. Самка – холодный селектор может съесть предложенную пищу, но это никак не повлияет на ее решение при выборе партнера, поскольку система в ее мозге, отвечающая за обработку информации о пище, отделена от той, которая отвечает за выбор партнера. У этих систем нет общего языка – языка удовольствия. Щедрый мутант не получит репродуктивного преимущества, и склонность делиться едой, скорее всего, сгинет вместе с ним. (На самом деле у самок многих видов эволюционно выработалась благосклонность к самцам, которые ухаживают “не с пустыми руками” – подносят съедобные дары. Здесь я говорю о том, что холодные селекторши автоматически не должны были захотеть спариться с первым поколением самцов, предлагающих еду.)

Если та же самая мутация возникнет у горячих селекторов, реакция самок будет намного позитивнее. Мутант будет давать самке пищу, поэтому в его компании она будет получать больше удовольствия. Партнера такая самка выбирает, ориентируясь на показания измерителя удовольствия, а значит, она отдаст предпочтение щедрому мутанту. Он немедленно получит репродуктивное преимущество перед конкурентами. Ген, отвечающий за склонность делиться едой, распространится по популяции, поскольку он дарит удовольствие, а удовольствие напрямую влияет на выбор партнера. Горячие селекторы с тем же успехом могут поддержать любую новинку в брачном поведении, которая защитит от хищников, приведет на изобильную территорию, поможет преуспеть уже рожденным детям – что угодно, что доставляет удовольствие.

Зачем вообще обзаводиться измерителем удовольствия? Я думаю, что главный плюс общей, то есть централизованной, системы удовольствия в том, что она упрощает обучение. Она позволяет использовать один и тот же принцип – принцип вознаграждения – для обучения в абсолютно разных ситуациях. Если животное испытывает удовольствие, когда ест, это удовольствие может стать подкреплением поведения, оказавшегося эффективным при поиске пищи, – иными словами, оно может закрепить успешную пищедобывающую стратегию. Если животное испытывает удовольствие от копуляции, это чувство может стать подкреплением успешной стратегии выбора партнера. Проектировщики роботизированных систем управления пришли к выводу, что “умным” роботам необходима возможность обучения с положительной обратной связью – то есть с подкреплением. Более того, специалист по искусственному интеллекту Пэтти Мэйс утверждает, что в выборе предпочтительных решений из множества приоритетных централизованная система удовольствия может помочь роботу ранжировать приоритеты. То есть удовольствие помогает решать проблемы обучения с подкреплением и выбора приоритетов.

Строгий приверженец теории сенсорного смещения может отметить, что подобного рода система удовольствия делает горячего селектора уязвимым для сексуальной эксплуатации. В брачном поведении будут возникать элементы, направленные исключительно на возбуждение центров удовольствия. Получается, горячие селекторы будут стремиться спариваться с манипуляторами. Звучит не слишком вдохновляюще. Но так ли это плохо на самом деле? Субъективно для горячих селекторов это не может быть чем‑то дурным, ведь активация центров удовольствия – это по определению хорошо и приятно. Если понимать удовольствие в широком смысле – как ощущение, рождаемое и полным желудком, и полной жизнью, – то иного субъективного опыта живое существо не может и желать. Для утилитаристов, грезящих о величайшем счастье для максимального числа людей, половой отбор, движимый удовольствием, – мечта, воплощенная в реальность.

Но главный вопрос – несут ли горячие селекторы какие‑нибудь эволюционные убытки из‑за ухаживаний, направленных на доставление удовольствия? Если бы несли, они перестали бы использовать удовольствие как ориентир при выборе партнера. Но удовольствие, в отличие от сенсорных смещений, не может возникать по случайным причинам. Система удовольствия у животных появилась не просто так: ее смысл в том, чтобы сподвигнуть животных делать то, что улучшит их перспективы в отношении выживания и размножения. Потребление пищи приносит нам удовольствие, потому что наши тела нуждаются в энергии. Столкновение с хищниками обычно не приносит нам удовольствия, потому что хищники хотят нас убить. Если система удовольствия горячего селектора правильно откалибрована, любое приятное для него ухаживание должно каким‑то образом способствовать повышению его приспособленности. Система удовольствия в таких условиях эволюционно выгодна и не связана с какими‑то издержками.

Есть еще одна возможная проблема: ухаживания, доставляющие удовольствие, могут быть не лучшими индикаторами приспособленности. Есть опасность, что горячий селектор будет предпочитать удовольствие хорошим генам. Если качество генов имеет большое значение и если удовольствие от ухаживаний не коррелирует с качеством генов ухажера, горячим селекторам следовало бы обзавестись защитным барьером между системой удовольствия и системой выбора партнера. Но мне кажется, что в большинстве случаев в такой защите нет необходимости. Вспомните базовые требования к признаку – индикатору приспособленности: во‑первых, особи должны различаться по этому признаку так, чтобы разница была заметна другим особям; во‑вторых, признак должен быть достаточно дорогостоящим, чтобы особи с низкой приспособленностью не могли его “подделать”. Системы удовольствия развивались в первую очередь как системы дифференцировки, высокочувствительные к различиям, поэтому сравнение перспективности потенциальных половых партнеров не должно быть для них сложной задачей.

Насколько это затратно – дарить удовольствие? Если это чувство возникает от получения чего‑то полезного, заметно повышающего приспособленность, – пищи, убежища, защиты, доступа к благодатной территории, – то на такой подарок придется сильно потратиться. Если источник удовольствия – умелый груминг, интересная беседа, заботливая прелюдия или продолжительный половой акт, – то расходовать придется время и энергию, причем и на получение необходимых навыков тоже. Доставлять удовольствие вообще труднее, чем эксплуатировать сенсорные смещения, поскольку удовольствие должно проникать в мозг гораздо глубже. Поэтому ухаживания, доставляющие удовольствие, вероятно, даже более надежный индикатор приспособленности, чем ухаживания, просто возбуждающие органы чувств.

Доставление удовольствия сильно отличается от сенсорной эксплуатации. Это в первую очередь приятнее для объекта ухаживания и гораздо эффективнее в отношении оценки полученных благ и приспособленности ухажера. Горячие селекторы, для которых удовольствие – главное мерило при выборе партнера, в эволюционном плане ничуть не уязвимей холодных селекторов. Напротив – их положение гораздо лучше: подхваченные половым отбором, они отправятся туда, где их ждут еще неизведанные удовольствия.

 

Декоративный разум

 

Из первой главы мы узнали, что традиционные теории рассматривали человеческий разум как набор инструментов для выживания. Самые популярные метафоры работы мозга пришли из техники и военного дела. Когнитивисты считают разум компьютером для обработки информации. Многие эволюционные психологи видят в нем нечто вроде швейцарского армейского ножа – многофункциональное приспособление с отдельными ментальными инструментами для решения разных адаптивных задач. Часть приматологов представляет разум как Центр макиавеллиевского интеллекта, организованный для проворачивания тайных операций.

Но аргументы из обсуждения теории сенсорных смещений и принципа удовольствия должны заставить нас усомниться в справедливости любого из перечисленных взглядов. Возможно, правильнее будет рассматривать человеческий мозг как развлекательную систему, которая сформировалась для того, чтобы стимулировать мозг других людей, мозг, который – так случилось – оснащен и сенсорными смещениями, и системой удовольствия. С позиции психологии можно говорить, что наш мозг развился ради воплощения в нем набора психологических предпочтений наших предков. Их предпочтения не ограничивались поверхностными деталями вроде радужной окраски павлиньего хвоста – среди этих предпочтений должны были быть те, благодаря которым мы научились предпочитать компанию одних своих сородичей компании других. Предпочтения могли быть социальными, интеллектуальными, моральными, а вовсе не только сенсорными.

Теория декоративного разума (разума как украшения) подталкивает к совсем другим метафорам – скорее из индустрии развлечений, чем из будней военно‑промышленного комплекса. Разум как парк развлечений. Разум как богатый спецэффектами фантастический фильм. Или как романтическая комедия. Как номер для новобрачных в пятизвездочном отеле Лас‑Вегаса. Разум как ночной клуб, кунсткамера, мистическая новелла, компьютерная стратегия, барочный кафедральный собор, люксовый круизный лайнер… Ну, вы поняли.

Гордые своей серьезностью психологи, пожалуй, скажут, что эти метафоры глупы и бессмысленны. Они не сомневаются, что мозг – это компьютер для обработки информации. Ну да, сейчас это сравнение понятно, но в 1970‑м компьютерная метафора разума была лишь одной из многих. Она была лишь немногим лучше фрейдовской метафоры разума как гидравлической системы жидкого либидо или метафоры Джона Локка – разума как tabula rasa [34]. Сравнение разума с компьютером было полезно тем, что ученые сфокусировали внимание на выяснении вопросов, как ум справляется с решением многочисленных перцептивных и когнитивных задач. Когнитивная наука и выросла именно из таких вопросов.

Однако компьютерная метафора разума отвлекает внимание от вопросов эволюции, индивидуальных различий, мотивации, эмоций, креативности, социальных взаимодействий, сексуальности, семейной жизни, культуры, статуса, денег, власти, рождения, взросления, болезни, безумия и смерти. Эта метафора кажется замечательной – если игнорировать бо́льшую часть человеческой жизни. Компьютеры – это приборы, созданные человеком для удовлетворения собственных потребностей – например, для увеличения стоимости акций “Майкрософт”. Это не самостоятельные сущности, в ходе эволюции приспособившиеся выживать и размножаться. По этой причине компьютерная метафора почти бессильна помочь психологам выявить умственные адаптации, появившиеся в результате естественного и полового отборов. Обработку информации нельзя считать биологической функцией в строгом смысле: это лишь тень намека на абрис огромного репертуара возможных биологических функций. В эволюционном плане компьютерная метафора разума абсолютно агностична, поэтому бессмысленно делать ее отправной точкой эволюционной психологии. Метафора разума как развлекательной системы, выстроенной половым отбором, как минимум называет селективные факторы, которые могли сформировать наш ум.

Развлекательная метафора разума, очевидно, предполагает некоторое сходство ума человека с индустрией развлечений. Ум должен быть открытым для дел, а его интерьер должен казаться чистым, безопасным и гостеприимным. Необходимо, чтобы к нему вели удобные для пользователей маршруты. Нужна хорошая реклама. Ум должен предлагать мир, полный стимуляций, идей, приключений, взаимодействий и новизны, – тот мир, что так сильно контрастирует с обыденной жизнью, где правят скука, изнурительный труд и тревожная неопределенность. Необходимо, чтобы ум занял правильную рыночную нишу и чутко реагировал на изменения потребительских вкусов. Ум тщательно скрывает, в каких ужасных условиях приходится работать его персоналу (голодным до энергии мозговым сетям), чтобы предложить посетителям предупредительный и улыбчивый сервис. Почти как в антиутопии из романа “Машина времени” Герберта Уэллса: праздные идеи – элои – обитают на поверхности сознания, а напряженные когнитивные процессы – морлоки – заточены глубоко под поверхностью.

Если теория декоративного разума хотя бы отчасти верна, тогда получается, что мы долгое время неправильно понимали требования эволюции к человеческому уму. В индустрии развлечений совсем другие законы, чем на войне. Еще Дарвин заметил, что половой отбор работает не по принципу выживания наиболее приспособленных. Критерии успеха, стратегии, позволяющие его добиться, ресурсы, способы ведения борьбы – по всем этим пунктам половой и естественный отборы сильно различаются.

С точки зрения военного дела Голливуд – это полный провал. Ему не удалось ни присоединить к себе долину Сан‑Фернандо, ни завоевать Санта‑Монику, ни разбомбить Санта‑Барбару, ни заключить тайный союз с Тихуаной. Его постоянная армия – лишь несколько сотен охранников киностудий, у него нет ни военно‑морского флота, ни военно‑воздушных сил. Люди там недисциплинированны, тщеславны, мягкотелы и склонны к фантазиям. Они вечно витают в облаках. Таким воинам как до неба далеко и до спартанцев, и до монголов, и до британцев из Специальной авиадесантной службы. С этим всем, конечно, не поспоришь, только вот мы упустили самое главное. Если человеческий разум – это развлекательная система наподобие Голливуда, многие его качества, кажущиеся в военном отношении позорными слабостями, на самом деле могут оказаться его величайшей силой. Неуемная фантазия голливудских режиссеров и сценаристов не подрывает конкурентоспособности киностудий, а напротив, вызывает восторг и привлекает все новых почитателей. Избегание физических конфликтов позволяет тихо и целенаправленно накапливать огромные ресурсы и опыт, позволяющие создавать все более и более впечатляющие шоу. Предпочтение красоты силе, вымысла – фактам, драматического накала – связности сюжета: все это отражает вкусы большинства, а ублажение большинства – это то, чем живет Голливуд. Баснословные рекламные бюджеты, дорогостоящие церемонии награждения, роскошная жизнь напоказ… Но это не просто бессмысленное расточительство – это часть шоу. Одержимость прихотями и модой – это не результат порабощения навязчивыми мемами, а стратегическое присвоение культурных идей ради продвижения собственных продуктов.

Прибыль для Голливуда важнее всего, и то, что непременно озадачило бы Чингисхана, для аналитиков индустрии развлечений ясно как белый день: они отлично понимают, как эффективнее всего получить прибыль. Чтобы понять происхождение человеческого разума, мы должны помнить, что для эволюции важнее всего репродуктивный успех. Разум как военный командный центр или швейцарский нож не слишком эффективен. Гораздо большую ценность он имеет в качестве развлекательной системы для стимуляции мозга других людей, и теория разума как украшения в полной мере отражает эту идею.