Надежда, воплощенная в жизнь: Воскресение и миссия Церкви

 

12. Спасение сегодня:

Небеса, земля и Царство Божье

 

Введение

 

Прочитав все, изложенное выше, мы должны задать себе вопрос: «Ну и что из этого следует?» Допустим, мы навели порядок, разобравшись с представлениями о Божьем будущем, о «жизни после смерти» и о конечных вещах, но можно ли из этого сделать какие–то выводы относительно нашей нынешней жизни? Или все дело лишь в том, чтобы мы учили и проповедовали истину и чтобы наши похороны и богослужения отражали библейские представления о смерти и конечном замысле Бога, чтобы отмести другие идеи — небиблейские или даже направленные против Библии, — которые проникли в церковь сегодня?

Для ответа на этот вопрос я выберу окольный путь. Вера в телесное воскресение Иисуса обычно вызывает многочисленные возражения, но одно из них, о котором я узнал недавно, представляется мне полным непониманием сути христианства. Один из самых известных американских исследователей происхождения христианства, Доминик Кроссан, не раз задавал такой вопрос: если Иисус и восстал из мертвых, разве это имеет значение? Да, Ему повезло, но что это значит для других? И почему у Него должны быть особые привилегии? Если Бог способен на подобные фокусы, почему Он не делает более важных вещей: не остановит геноцид или землетрясение?[205] Это, в частности, перекликается со словами моего выдающегося предшественника епископа Дэвида Дженкинса, который приводил так называемые нравственные возражения (в отличие от научных или исторических) по поводу веры в телесное воскресение Иисуса.

Мне не хочется разбирать сам этот аргумент — хотя следует заметить: когда историк начинает обосновывать мысли о том, «что же на самом деле произошло», опираясь на мысль о том, «что (не) должно было произойти», он идет по тонкому льду. Скорее, я намерен показать, как Новый Завет отвечает на вопрос: «В чем смысл воскресения Иисуса для всех прочих людей?» — и почему это важно для жизни церкви и христиан сегодня.[206]

Оспаривать это мнение меня понуждают две вещи, связанные с празднованием Пасхи в современных церквах (конечно, мне лучше всего знакома Церковь Англии, но разговоры с друзьями из иных церквей позволяют мне думать, что то же самое происходит и во многих других местах).

В великом множестве пасхальных гимнов говорится о том, что цель Пасхи — доказать существование «жизни после смерти» и вселить в нас такую надежду. Причем слишком часто, по иронии судьбы, это сочетается с подобным представлением о жизни после смерти, в котором отсутствуют главные особенности воскресения. «Да пойдем мы туда, куда Он ушел, — как заканчивается один популярный гимн, — покоиться и царствовать вместе с Ним на небесах». Именно такого вывода из воскресения Иисуса нет в  Новом Завете. Да, там обещан «покой» после трудов жизни, и слово «небеса», хотя оно достаточно туманно, можно использовать, чтобы объяснить, где находится этот «покой». Но данный период отдыха есть только прелюдия к совершенно иному событию, в котором задействована также и земля. Мы будем «царствовать» именно на земле — на земле обновленной — и потому в Новом Завете постоянно говорится не о том, что мы пойдем вослед за Иисусом, но о том, что он придет к нам. Это мы обсуждали в предыдущей части книги.

Но даже если мы станем яснее понимать учение Нового Завета о нашей надежде — о последнем воскресении и о каком–то предшествовавшем ему промежуточном состоянии, что мы обсуждали в главах 10 и 11, — с позиции Нового Завета это все равно не главное последствие воскресения Иисуса. Кому–то это может показаться удивительным. Да, воскресение действительно дает нам твердую и непреложную надежду. Если бы это было не так, мы были бы, по словам Павла, самыми жалкими изо всех людей.[207] Но когда Новый Завет бьет в великий пасхальный колокол, он хочет передать' нечто большее, нежели весть о нас и о будущем замысле Бога, когда целиком преображенные небеса и земля соединятся. Именно потому, что воскресение было событием в нашем мире,  его последствия также касаются нашего мира, так что воскресение действует уже здесь и сейчас.

Мы не вправе утверждать (хотя, согласно одному опросу, немало служителей церкви, включая епископов, думают именно так), что вера в телесное воскресение — частное богословское мнение, касающееся каждого. Это важнейший водораздел. Может показаться, что это мелкий вопрос, всего лишь несколько шагов в ту или иную сторону, но если ты веришь в телесное воскресение Иисуса, все потоки текут в одном направлении, а если нет — все они текут в другую сторону. Можно сказать мягко, но со всей прямотой: если ты идешь в ином направлении, удаляясь от телесного воскресения, твоя вера в результате будет похожа на христианство с виду, но это совсем не та вера, которую несет Новый Завет. Заметьте: это вовсе не похоже на ситуацию, когда ты отмечаешь галочками одни догмы, пропуская другие, где воскресение — просто один из пунктов, который сложнее других. Воскресение определяет все мировоззрение, дает верный взгляд на все остальное.

И в последнем разделе данной книги я хочу показать, как верный взгляд на будущую  (поразительную) надежду, основание которой — Иисус Христос, радикально меняет (что также может удивить многих) наши представления о надежде сегодняшней,  на которой зиждется миссия христиан. Это надежда на лучшее будущее для нынешнего мира: для бедных, больных, одиноких и погруженных в депрессию, для рабов, беженцев, голодных и бездомных, для жертв жестокости и паранойи, для растоптанных и отчаявшихся, а на самом деле, для всего нашего прекрасного, изъязвленного ранами мира — и она не есть дополнение,  нечто внешнее, искусственно привязанное к «благой вести» задним числом. И труд ради этой «промежуточной» удивительной надежды, которая исходит из окончательного Божьего будущего в тревожное настоящее Бога, не отвлекает  нас от «миссии» или задачи «евангелизации» сегодня, но становится центральной, существенной и жизненно важной частью этой задачи. Самого Иисуса современники слушали потому, что видели Его дела,  как Он «спасает» людей от болезни и смерти, и тогда начинали слушать Его слова о «спасении», о котором все они мечтали, которое уже уходит от настоящего и указывает на окончательное будущее. Но дела и слова всегда были тесно связаны, так что деяния, касающиеся нынешнего времени, не были просто наглядной иллюстрацией или трюком для привлечения внимания. Все, что Иисус делал в настоящем, указывало на обещанное Им грядущее. В то же время Его обетования о грядущем и деяния в настоящем указывали не на спасение душ в бесплотной вечности, но на избавление человека от путей порока и тления в нынешнем мире, чтобы уже сегодня тот мог радоваться новому творению, которое Бог замыслил на будущее, — и чтобы таким образом человек стал сотрудником и партнером в этом великом проекте Бога.

Меня всегда глубоко поражал у Павла один стих на тему, которую мы обсуждаем: — 1 Кор 15:58. Надо вспомнить, что апостол написал самую большую (это касается всех его посланий) главу, переполненную идеями, где крайне подробно говорит о будущем воскресении в теле. Чем такая глава, по нашему мнению, должна была бы завершиться? Чем–то вроде: «Итак, имея такую великую надежду, не тревожьтесь, потому что вы знаете, что Бог уготовал вам великое будущее»? Отнюдь нет. Вместо этого он говорит: «Итак, братья возлюбленные, твердыми будьте, непоколебимыми, всегда преизобилующими в деле Господа, зная, что труд ваш не тщетен в Господе».

Что имел в виду апостол? Как вера в грядущее воскресение связана с трудом сейчас? Тут есть прямая связь. Воскресение, как показывают размышления Павла в Послании, говорит нам о том, что нынешняя телесная жизнь сохраняет свое значение, несмотря на то, что она кончится.  Бог воздвигнет тело к новой жизни. То, что вы делаете со своим телом сейчас, имеет смысл, поскольку Бог уготовал для этой жизни великое будущее. Как видно из главы 6 Первого послания к Коринфянам, это касается нравственности, но, разумеется, это также имеет прямое отношение к различным видам призвания среди народа Божьего. То, что вы делаете  сегодня: если вы рисуете, проповедуете, поете, шьете, молитесь, строите больницы, копаете колодцы, участвуете в борьбе за справедливость, пишете стихи, заботитесь о нуждающихся, любите ближнего как самого себя — все эти труды получат продолжение в Божьем будущем.  Это не просто стремление сделать нынешнюю жизнь немного лучше, более сносной, в ожидании дня, когда мы ее покинем (как говорит один глубоко неверный гимн: «До того дня, когда всех верных призовут вкушать бесконечный покой»). Все наши дела входят в процесс, который можно назвать созиданием для царства Божьего.

И сейчас мне снова придется вернуться к значению «царства Божьего». Приступая к последнему разделу книги, читателю стоит помнить о том, что обетование нового творения — которое мы рассматривали ранее — не просто призывает нас прояснить наши мысли относительно «жизни после смерти». Оно прямо касается миссии церкви. У нас много говорят о так называемой церкви, сформированной миссией, появился даже отчет с таким названием, который призывает церковь сегодня не смотреть на «миссию» как на нечто внешнее, чем христиане занимаются, когда у них остается время от прочих трудов, но как на главную задачу, которая формирует саму церковь и дает ей жизненные силы.[208] Однако если отнестись к этой идее всерьез, нам потребуется пересмотреть само представление о миссии. Нам не стоит возвращаться к старому конфликту по поводу христианской миссии, когда одни люди понимают под ней «евангелизацию», которая помогает «спасать души для вневременной вечности», а другие верят, что «миссия» равноценна «труду ради справедливости, мира и надежды в нынешней жизни». Это великое разделение не имеет никакого отношения к Иисусу и Новому Завету, но оно просто отражает состояние христиан (неважно, «ортодоксов» или «радикалов»), незаметно для себя оказавшихся в рабстве у платонической идеологии Просвещения. Как только мы исправим наши представления о воскресении, мы тотчас же получим верные представления и о миссии. Если мы желаем быть в церкви, сформированной миссией, нам нужна миссия, сформированная надеждой. И если эта надежда нас удивляет, пора начинать с ней знакомиться уже сейчас.

Мы начнем с самой крупной темы, которая для христиан является чем–то самоочевидным, но представления о которой необходимо срочно пересмотреть самым радикальным образом. Эта тема — спасение.

 

Спасение» — что это значит?

 

Настал воистину удивительный, шокирующий и, быть может, пугающий момент: мы будем вынуждены пересмотреть смысл понятия «спасение».

Слово «спасение» подавляющее большинство западных христиан понимает достаточно однозначно: «отправиться на небеса после смерти». Но если хотя бы на секунду задуматься обо всем том, о чем мы уже говорили, то окажется, что эта мысль совершенно неверна. «Спасение», конечно, есть «избавление». А отчего в конечном счете нам надлежит избавиться? Ответ очевиден: от смерти. Но в таком случае, если после нашей смерти тело разлагается, а душа (или любое другое слово, описывающее продолжение нашего существования) куда–то отправляется, это не будет избавлением от  смерти. Это просто значит, что мы умерли.

И если Божье творение, куда входит и мир, и знакомая нам жизнь наших славных и замечательных тел, мозгов и кровеносных сосудов, действительно хорошо  и если Бог хочет снова сказать «да» всему этому в акте нового творения в последний день, это значит, что видеть в смерти тела и избавлении души «спасение» — не просто незначительная ошибка, нуждающаяся в легкой коррекции. Такое представление абсолютно неверно во всем. Здесь мы молча соглашаемся со смертью, разрушающей хорошее творение Бога, которое носит Его образ, а нашим (но никак не христианским и не иудейским) утешением служит мысль, что «самая важная» часть человека «спасена» от порочного и мерзкого тела и от этого печального и мрачного мира пространства, времени и материи! Как мы могли убедиться, вся Библия, от Книги Бытия до Откровения, решительно противостоит этому абсурдному убеждению. однако большинство современных христиан, в том числе так называемых библейских, верит именно в этот вздор.  Такую безрадостную ситуацию поддерживают не одни только расхожие представления, но и богослужение, тексты молитв, разнообразные гимны и проповеди.

Все это я снова остро почувствовал недавно, читая популярную книжку известного христианского писателя Адриана Пласса. Автор не претендует на глубокое знание богословия, хотя нередко говорит чрезвычайно важные вещи, используя юмор, иронию, а иногда пикантные истории, которые заставляют нас снова задуматься об истинах, которые нам казались очевидными и простыми. И когда мне подарили его новую книгу «Сандвичи с беконом и спасение», я ожидал найти там что–нибудь свежее. И я не разочаровался: это забавная книга, содержащая несуразности и серьезные положения, в которой такое сочетание соответствовало замыслу автора.[209]

И вот я дошел до самых глубоких размышлений — о спасении — и ожидал познакомиться какими–то новыми идеями. Пласс задает вопрос, который сегодня многих беспокоит:

 

 

Но что это значит? Мы говорим: «он спасен». Спасен от чего? Спасен ради чего? Должно ли спасение менять то, как я сейчас живу, а не только будущее? А если говорить о будущем, чего нам ожидать от вечности на небесах? Какой смысл для нас имеет небо, когда мы так прочно стоим на земле? Где область контакта, место встречи между плотью и Духом? И когда закончится время всех странных религиозных терминов, всех этих голосов, и обычаев, и мантр, и человеческих канонов, что у нас останется?[210]

 

 

Отлично. Именно над этой загадкой мы размышляли в первых главах книги. И я перевернул страницу, надеясь, что тут Пласс дает новое определение «спасению». Но то, что я увидел, меня разочаровало:

 

 

План [Бога] о нас заключается в достижении полной гармонии с Ним… А затем все испортилось самым ужасным образом… Произошло нечто кошмарное, и человек отделился от Бога, Который тем не менее продолжал любить его (то есть нас) с необыкновенной силой. Он не мог устранить эту пропасть и придумал иной план спасения… После того как Иисус был вознесен на кресте, каждый из нас получил возможность через покаяние, крещение и верность восстановите великие взаимоотношения с Богом,  которые были глубоко нарушены… И если вы или я примем смерть и воскресение Иисуса как живой и дееспособный божественный механизм для нашей жизни, однажды мы вернемся домой к Богу и обретем мир…  Святой Дух, которого Иисус послал нам после своей смерти, дает поддержку и силу тем, кто обращается к нему.[211]

 

 

Я понимаю, что не слишком честно нападать на Адриана Пласса в моей книжке. Он вовсе не претендует на звание богослова, и, как я говорил, в его книге множество чудесных мыслей (и немало здорового юмора). Я увидел просто классический пример — тем более показательный, что автор выражает мысли, которые многим кажутся совершенно очевидными, — «нормальных» представлений христианина Запада: «спасение» касается «моих личных отношений с Богом» сейчас и заключается в том, что я «вернусь домой к Богу и обрету мир» в будущем. Пласс задает много коварных вопросов и не находит на них удовлетворительных ответов, но он и не думает ставить под сомнение сами эти готовые ответы — это показывает, как глубоко такие представления укоренены в нашей традиции. Те из нас, кто жили в такой традиции с рождения (я не говорю лишь о традиции «евангелизации», но обо всех традициях западных церквей), согласятся, что резюме Пласса верно отражает то, «во что верит большинство христиан» — и даже представления большинства нехристиан о вере христиан. И мне снова хочется заявить во весь голос, что эти представления ни капли не соответствуют тому, что написано в книгах Нового Завета.

На другой же день после того, как я написал предыдущий абзац, я снова наткнулся на яркий пример все той же проблемы. Ко мне по электронной почте пришло письмо от встревоженного человека, который переводит мою книгу «Иуда и Евангелие Иисуса» на один из балканских языков. Он дошел до того места, где я писал о том, что вера многих западных христиан удивительно напоминает гностицизм II века: они считают, что нынешний мир наполнен злом и видят единственный достойный выход в бегстве из этого мира на небеса. Переводчик, который именно так понимал Евангелие, выдвинул против меня несколько обвинений. Разве я не читал Библию? Почему я не верю в небеса? Или в Иисуса? Зачем я выдумываю новую религию?

До сего момента я все еще продолжал повторять главную мысль книги, которую мы уже рассматривали. Но теперь, в завершающем разделе, нам предстоит поговорить о последствиях столь распространенного в церкви неверного понимания «спасения». Если мы думаем, что «спасение» — это «отправиться на небеса после смерти», тогда главная задача церкви сводится к спасению души для будущего. Но если «спасение» для нас, как и для Нового Завета, прямо связано с обетованием нового неба и новой земли и с обетованием о нашем воскресении, которое позволит нам участвовать в этой воплощенной во славе реальности — я назвал ее «жизнью после жизни после смерти», — это коренным образом меняет и наши представления о важнейшем деле церкви здесь и сейчас.

Уместно вспомнить знаменитый девиз организации Christian Aid: «Мы верим в жизнь перед смертью». Именно жизнь перед  смертью ставится под вопрос, если мы верим, что спасение сводится к «жизни после  смерти». Если мы устремлены ко вневременной и бесплотной вечности, стоит ли тратить силы на наведение порядка в этом мире? Но если самое важное — это жизнь в новом теле после  «жизни после смерти», тогда нынешняя телесная «жизнь перед  смертью» предстает в ином виде: это уже не какой–то любопытный, но мало связанный с будущим феномен и не просто «закаляющая душу долина слез», пройдя которую, мы обретаем бесплотное блаженство, но это важнейшее время, пространство и вещество, куда с воскресением Иисуса уже вторглось Божье будущее, и это будущее уже сейчас предвосхищает миссия церкви. Идея «жизни после смерти» отвлекает внимание не только от окончательной «жизни после  «жизни после смерти», но и от «жизни перед  смертью». Если мы это игнорируем, то заключаем союз не только со смертью, но и со всеми другими силами, которые обретают мощь из сотрудничества с этим последним врагом.

Таким образом, «спасение» значит не «отправиться на небеса», но «восстать к жизни на новом небе и новой земле». И как только мы это начинаем понимать, мы сразу замечаем, что Новый Завет постоянно — и косвенно, и со всей прямотой — говорит нам, что «спасение» не сводится лишь к ожиданию некоего события в далеком будущем. Мы можем жить им уже здесь и сейчас (разумеется, не во всей полноте, поскольку всем нам предстоит умереть), в подлинном смысле слова предвосхищать это будущее событие в настоящем. «Мы были спасены в надежде», — говорит Павел в Послании к Римлянам 8:24. Слова «были спасены» указывают на действие в прошлом, которое уже совершилось, и, без сомнения, Павел имеет в виду веру и крещение, о которых говорил в Послании раньше. Но это спасение остается «в надежде», потому что мы все еще ожидаем окончательного избавления в будущем, о чем Павел пишет (например) в Рим 5:9–10.

Это дает ясный ответ на одну из загадок Нового Завета: очень часто слова «спасение» или «спастись» здесь относятся к телесным событиям в нынешнем мире. «Приди и спаси мою дочь», — умоляет Иаир, а когда Иисус направляется к нему, женщина с кровотечением думает про себя: «Если прикоснусь хотя бы к одеждам Его, буду спасена». Исцелив женщину, Иисус говорит ей: «Дочь Моя! Вера твоя спасла тебя».[212] Матфей существенно сокращает эту же историю, но добавляет: «И спасена была женщина в час тот».[213] И удивительно, что рядом с подобными отрывками (а их немало) стоят другие, где под «спасением» понимается нечто большее, не зависящее от нынешнего физического исцеления или избавления. Такое противоречие служит источником головной боли для иных христиан (ведь «спасение», думают они, разумеется, духовно!), но, похоже, оно совершенно не беспокоило раннюю церковь.[214] Для первых христиан окончательное «спасение» было связано исключительно с Божьим новым миром, когда же Иисус или апостолы исцеляли людей либо получали спасение при кораблекрушении и так далее, они видели в этих событиях предвосхищение будущего «спасения» — преображающего исцеления пространства, времени и материи. Будущее избавление, задуманное и обещанное Богом, начинает совершаться в настоящем. Ибо спасение касается не только души, но всего человека в целом.

(Отсюда можно сделать множество выводов. Заметим, например, что теории «искупления», объясняющие смысл креста, — не просто набор альтернативных ответов на тот же самый вопрос. Они дают определенные ответы именно потому, что ставят определенные вопросы. Если это вопрос: «Как я могу попасть на небо, если на мне грех, заслуживающий наказания?» — то ответом может быть: «Это возможно, потому что Иисус принял твое наказание на себя». Но если задать другой вопрос: «Как может осуществляться замысел Бога об избавлении и обновлении мира, несмотря на испорченность и тление, появившиеся вследствие бунта человека?» — ответ может быть иным: «Это возможно, потому что на кресте Иисус победил силы зла, поработившие бунтующего человека и сделавшие порочным весь мир». Обратите внимание: эти два вопроса и ответа не являются взаимоисключающими.  Здесь же я хотел подчеркнуть лишь одно: когда мы меняем вопрос, меняется и возможный набор ответов на него, и взаимоотношения между ответами. Это большая и важная тема, о которой я писал в другом месте.[215])

Как только мы это поймем — а я представляю себе, что это нелегко для человека, который привык всю свою жизнь думать по–другому, — мы увидим, что, если спасение таково, оно не сводится только к спасению людей. Когда человек «спасен»: в прошлом, в результате единого акта веры; в настоящем, через исцеление или избавление от беды, в том числе в ответ на прошение «не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого»; в будущем, когда в конечном счете он будет воздвигнут из мертвых, — он всегда становится человеком в более полном смысле этого слова, чем без «спасения». А человек в подлинном смысле слова начиная с первой главы Книги Бытия получил задание заботиться о творении, поддерживать порядок в Божьем мире, строить общую жизнь людей и способствовать ее процветанию. Если мы думаем, что спасены для нашего личного блаженства, для восстановления наших личных отношений с Богом (хотя это и чрезвычайно важно!) и для возвращения на «небеса», где мы всегда будем пребывать в мире (как же этот образ затемняет истину!), то мы похожи на мальчика, которому подарили крикетную биту и сказали: «Поскольку это твоя личная бита, ты должен играть с ней исключительно один, без других ребят». Но, разумеется, предназначение биты состоит только в том, чтобы играть вместе с другими. И спасение достигает своего предназначения только в том случае, когда человек спасенный в прошлом, спасаемый сейчас и чающий окончательного спасения в будущем, понимает, что спасен не как душа, но как целостность, и не только ради себя самого, но ради того, что Бог желает через него совершить.

В этом заключается самое главное. Когда Бог «спасает» людей в нынешней жизни, когда под действием Его Духа они приходят к вере и начинают следовать за Иисусом в ученичестве, молитве, святости, надежде и любви, эти люди предназначены — и это слово не будет преувеличением — стать знаком и предвосхищением того, что Бог намерен совершить со всей вселенной. Более того, они — не только знак и предвкушение конечного «спасения», но и средства,  которые Бог использует, чтобы это произошло в нынешнем мире и в грядущем. Вот почему Павел говорит, что все творение нетерпеливо ожидает не просто собственного искупления, освобождения от порчи и тления, но момента откровения детей Божьих,  — то есть оно ожидает появления искупленных людей, под управлением которых в творении снова воцарится мудрый порядок, ради которого оно и было создано.[216] И поскольку Павел достаточно ясно говорит, что верующие в Иисуса Христа, соединившиеся с ним через крещение, уже стали Божьими детьми и уже «спасены», это управление творением невозможно откладывать на окончательное будущее. Оно должно начаться здесь и сейчас.

Другими словами, если кратко подвести итоги наших размышлений, дело «спасения», в полном смысле этого слова, имеет отношение: (1) ко всему человеку в целом, а не только к «душе»; (2) к нынешнему времени, а не только к будущему; (3) к тому, что Бог совершает через  нас, а не только к тому, что Он делает в нас и для  нас. Если мы проясним для себя этот вопрос, мы найдем историческое обоснование полноценной миссии церкви. Чтобы двигаться в наших рассуждениях дальше, нам придется рассмотреть еще одно всеобъемлющее понятие, в рамках которого все это обретает смысл: царство Божье.

 

Царство Божье

 

Мы уже не раз сталкивались с тем, что привычное для христиан понимание «царства», особенно «царства Небесного», попросту ошибочно. И «царство Божье», и «царство Небесное» обозначают верховное правление Бога (то есть «небесное» правление, правление Того, Кто обитает на небесах), которое, как говорил Иисус, уже проникло в нынешний мир, на «землю». Вот о чем, согласно Его словам, мы должны молиться. Мы не вправе пропустить этот пункт из молитвы Отче наш  или думать, что сказанное там не следует понимать слишком буквально.

И это, как мы видели, прямо связано с воскресением и вознесением Иисуса и с дарованием Святого Духа. Все эти события произошли не для того, чтобы забрать нас с земли, но чтобы сделать из нас посредников для преображения земли в ожидании того дня, когда, по обетованию, «земля наполнится познанием Господа, как воды покрывают море». Когда в конце Евангелия от Матфея воскресший Иисус является своим ученикам, Он провозглашает, что Ему дана всякая власть на небе и на земле.  А в Откровении Иоанн слышит громоподобные голоса с небес, поющие: «Царство мира стало Царством Господа нашего и Христа Его, и будет Он царствовать во веки веков».[217] И Евангелия — от Матфея, Марка, Луки и Иоанна — вместе с Деяниями уверяют, что оно уже началось.

Как именно оно началось: когда произошла «инаугурация», или нужно говорить о «предвосхищении» — обо всем этом спорили долгое время. Эти дискуссии ни к чему не вели отчасти потому, что спорящие обычно не проясняли для себя вопрос, что же именно  началось и что именно стало осуществляться. С одной стороны, это, конечно, надежда Израиля, выраженная в таких классических отрывках о «царстве», как Ис 52:7–12. Там сказано, что «Господь воцарился», и это означает, что изгнание окончено, зло сокрушено и Бог Израилев наконец–то возвращается на Сион. И мы можем видеть, что это основная тема не только для жизни и общественного служения Иисуса, но и для того, как Он сам понимал свою смерть.[218]

Но и за такими представлениями, если мы расширим перспективу, стоит представление о «царстве Бога», в которое входило и осуществление надежды Израиля — другими словами, ради этого «царства» Бог и призвал Израиль. Когда Его прекрасное и могущественное творение взбунтовалось, Бог замыслил его исправить, избавить от состояния испорченности и растущего хаоса и вернуть к благому порядку, чтобы оно снова могло приносить плоды. Иными словами, Бог желал восстановить Свое мудрое правление над всем творением и задумал для этого великий акт исцеления и избавления. Он не хотел спасать людей от  творения, как не хотел избавить Израиль от  язычников. Он хотел освободить Свой народ, чтобы Израиль стал светом для язычников,  и подобным образом хотел освободить людей, чтобы человек осуществлял его спасающее правление над творением.  Такова внутренняя динамика царства Божьего.

Именно таким образом Бог, создавший людей как своих наместников для творения и призвавший Израиль стать светом миру, намеревался стать Царем, что соответствовало и Его изначальному замыслу как о творении, так и о Завете.

И представление о том, что Бог уносит спасенные души на бесплотные «небеса», резко искажает всю эту картину. Бог вознамерился стать царем всего мира. И Он не желал при этом признать, что весь Его замысел о творении (то есть о власти над ним человека) или о Его Завете (то есть о том, что Израиль должен послужить спасению других народов) был ошибкой, но Он замыслил осуществить оба эти плана. Вот, в самых общих чертах, о чем говорит Послание к Римлянам апостола Павла.[219]

И эта цель была осуществлена в Иисусе Христе. Одна из важнейших проблем западных церквей, по меньшей мере со времен Реформации, в том, что христиане плохо понимали, зачем вообще нужно евангелие. Предположим, церковь просто должна помогать людям «отправиться на небеса», при этом большинство западных христиан считали, что это происходит посредством определенного механизма, описание которого они нашли у Павла (именно «они нашли»; в другом месте я показываю, что и такая интерпретация Павла неверна), а тогда четыре евангелия просто дают нам вспомогательную информацию об Иисусе, Его учении, Его нравственном примере и Его искупительной смерти. Это много лет мешало задуматься о том, что Иисус имел в виду под «царством Божьим»: может быть, вовсе не «небеса», к которым Он хочет подготовить своих последователей, но нечто, что совершится на земле через Его труд, а затем через Его смерть и, наконец, воскресение, через дела Его последователей, верных своему призванию и ведомых Духом.

Отчасти же людям все еще непросто увидеть в Евангелии такой смысл потому, что под «царством Божьим» стали понимать все, что кому хотелось. Вооружившись этим термином, многие люди преследовали собственные цели: стремились провести нравственные, социальные или политические реформы, реализовать программы правых или левых партий, иногда с благими, но туманными намерениями, а иногда с довольно прозрачными и отнюдь не благими. Многие из подобных деятелей видели в евангелии просто собрание историй об Иисусе, который ходил по земле и старался, как мог, делать добро, правда, это повлекло за собой такой провал, как его преждевременная смерть. А многие другие христиане в ответ на такую банальную и туманную интерпретацию вообще с негодованием отбросили так называемое богословие царства как устаревшую и банальную версию причудливого общественного самоусовершенствования. (Кое–где в США «царство» стало таким плоским девизом, который позволил вытеснить на периферию многие аспекты ортодоксальной христианской веры — а это, в свою очередь, вызвало у многих, считающих себя ортодоксами, отвержение любых социальных или политических аспектов евангелия и самих разговоров о «царстве». Так путаница в наших умах приводит к искажению восприятия самого текста Писания.)

Тот факт, что иные люди или движения злоупотребляют «богословием царства», не означает, что за ним не стоит никакой реальности, для которой их идеи являются просто карикатурой. В евангелии мы находим нечто гораздо более глубокое. Здесь мы сталкиваемся со знакомой проблемой: как общественное служение Иисуса сочетается с Его жертвенной смертью? Как я с развернутой аргументацией показал в другом месте, сам Иисус никогда не думал, что «царство», которое Он осуществлял через исцеления, застолья и учение, может достичь полноты без его смерти. Или, если взглянуть с другой стороны, я (как и другие) подчеркивал, что смерть Иисуса не была (и Он сам ее таковой не считал) чем–то отличным от дела созидания Царства, которому был посвящен короткий период его общественного служения. Иисус не мог решить проблему зла, которая составляет грозный фон евангелия, с помощью исцелений, пиров и учения. И конечно, она осталась бы нерешенной, если бы Он просто указал последователям удобную дорогу на бесплотные небеса. Он мог ее решить только через смерть и воскресение — лишь таким образом Царство могло наступить и на земле, как на небесах. Это огромная и чрезвычайно важная тема, которую здесь мы не можем рассмотреть подробно.[220]

Но если мы снова соединим два понятия, которые никогда и не следовало бы разделять: с одной стороны, общественное служение Иисуса, которым он возвещал Царство, с другой — его искупительную смерть и воскресение, — мы увидим, что Евангелие излагает совершенно иную историю. Это не рассказ о великолепной и удивительной социальной работе с неудачным концом. И одновременно — не история об искупительной смерти с растянутым введением. Это нечто целое, и оно превосходит сумму двух частей, да и само такое разделение снижает значимость Евангелия. Это история о царстве Бога, которое начало осуществляться и на земле, как на небесах, так что положение вещей в мире изменилось, силам зла был нанесен сокрушительный удар, и на земле уже появилось новое творение, а последователи Иисуса получили поручение осуществить эту победу и сделать новый мир реальностью. При этом «искупление» и «спасение» совершаются попутно, потому что, если человек посвящает себя такому делу, ему самому необходимо избавиться от силы, поработившей мир, и тогда он сам может нести освобождение. Если сказать о том же самом иными словами: кто хочет содействовать установлению царства Божьего, должен идти крестным путем, а кто хочет приобщиться к спасению, которое дает смерть Иисуса, должен стать участником Его программы Царства. Есть одно–единственное Евангелие и только один Иисус, хотя о нем и рассказывают с четырех точек зрения.[221]

Правление небес, правление Бога должно стать реальностью в мире, тогда оно приведет к спасению как уже сегодня, так и в будущем, причем это будет и спасение для  людей, и одновременно, через  спасенных людей, и спасением всего мира. Таково твердое основание миссии церкви. Мы продолжим разговор на эту тему в следующей главе.

 

 

Созидание дал Царства

 

Введение

 

Многие люди, услышав слова о работе для царства Божьего в настоящем, могут сразу же выдвинуть возражение: «Но ведь это звучит так, как будто мы должны строить царство Бога своими собственными усилиями!» Да, звучит так, но имеется в виду нечто иное. Так что тут следует кое–что уточнить.

Нужно ясно понять две вещи. Во–первых, Божье царство строит Бог. Но Бог создал мир таким образом, что Его деяния в этом мире часто осуществляются посредством одного из творений — человека, носящего Его образ. И я думаю, что в этом главный смысл того, что мы «созданы по Его образу». Бог хочет, чтобы Его мудрое, созидательное и любящее присутствие и сила отражались  — «изображались», если можно так сказать, — через  человека. Он создал нас, чтобы мы служили управляющими Его проекта творения. И после катастрофы падения и искажения мира Он дал людям Благую весть о том, что через деяния Иисуса и силу Духа человек обретает способность участвовать в проекте восстановления творения. А потому возражение, что это означает строить царство Божье нашими собственными усилиями, хотя оно выглядит смиренным и благочестивым, может оказаться бегством от ответственности — так подчиненные молчаливо опускают глаза, когда начальник ищет добровольцев для какой–то работы. Разумеется, никому не удастся убегать от призыва Божьего вечно, но пока это получается.

И во–вторых, нам не следует смешивать полноценное царство в будущем и нынешнее его предвосхищение. Когда Бог воссоединит небо и землю, это будет величайший акт нового творения, единственным прототипом этого деяния — если не принимать в расчет первое творение — было воскресение Иисуса. Только Бог может соединить во Христе все, небесное и земное. Только Он может создать «новое небо и новую землю». И было бы полным безумием думать, что Ему потребуется наша помощь.

Но если мы послушны Евангелию, если мы следуем за Иисусом и если в нас обитает Дух, Который нас направляет и ожи<