Граждане небес, колонизирующие землю

 

Но прежде нам следует рассмотреть еще один царский образ — обратимся к фрагменту 3:20–21 из Послания к Филиппийцам. По тематике он близок к рассмотренной выше главе 15 Первого послания к Коринфянам, и в самом важном месте здесь приводится цитата из псалма 8, чтобы подкрепить мысль о господстве Иисуса надо всякой иной властью.

Филиппы были римской колонией. Император Август поселил здесь ветеранов битв при Филиппах (42 до н.э.) и у мыса Акций (31 до н.э.). Не все жители Филипп были римскими гражданами, но все прекрасно понимали, что означает такое гражданство. Колонии создавались по двум причинам. Во–первых, они распространяли влияние Рима, поэтому и по всему Средиземноморью строились поселения, лояльные кесарю. Во–вторых, это позволяло решить проблему перенаселения самой столицы. Естественно, император не желал, чтобы по Риму слонялись толпы бывших воинов, привыкших к сражениям и кровопролитию, — они стали бы потенциальным источником проблем. Гораздо лучше было дать им возможность заниматься сельским хозяйством и делами подальше от главного города.

Поэтому когда Павел говорит: «наше гражданство на небесах», он вовсе не имеет в виду, что, окончив эту жизнь, мы переселимся на небеса.[113] Здесь смысл в другом: наш Спаситель, Господь, Царь Иисус (всеми этими титулами, разумеется, величали императора) придет с небес на  землю, чтобы изменить нынешнюю ситуацию и положение своих подданных. Ключевое слово здесь «преобразит»: Он «преобразит тело уничижения нашего по образу тела славы Его». Иисус не провозгласит, что нынешнее телесное состояние есть нечто излишнее и что надо от него избавиться. С другой стороны, Он не обещает его только немного усовершенствовать, быть может, ускорив процессы эволюции. Действием великой силы — той самой, которая участвовала в воскресении Иисуса, как говорит Павел в Послании к Ефесянам 1:19–20, — изменит  нынешнее тело, так что обновленное тело будет подобно Его собственному телу, и это входит в план Иисуса привести все к подчинению себе. Хотя глава 3 Послания к Филиппийцам посвящена преимущественно воскресению людей, в ней утверждается, что оно произойдет в контексте победного преображения всей вселенной.[114]

 

Бог будет всем во всем

 

Вернемся к главе 15 Первого послания к Коринфянам. Говоря о конечной цели истории, Павел провозглашает, что Бог будет «всем во всем» (15:28). Здесь предельно четко сформулирована суть новозаветных представлений о будущем мире.

Это проливает свет на проблемы, встающие перед эволюционным оптимизмом Тейяра де Шардена и перед любой формой пантеизма, когда такое будущее желают видеть в настоящем или даже в прошлом. Бог будет  всем во всем. Это дело будущего. Но пока зло, а в частности смерть, еще окончательно не побеждено, этот момент еще не наступил. Если мы будем утверждать обратное, мы вступим в союз со злом и смертью.

Но что же мы можем сказать об отношении Бога к творению в настоящий момент? Если Бог — Творец мира, значит, творение не есть Бог. Это не нравственная проблема, как думали некоторые (если благой Бог создает нечто, отличное от Него Самого, значит, Он создал что–то не вполне благое, а потому не благой Бог). И это не проблема логики (если изначально не было ничего, кроме Бога, откуда возникло онтологическое пространство для чего–либо иного?) Как мы уже говорили, если творение было делом любви, это предполагает, что Бог сотворил нечто, отличное от Себя. Та же любовь позволяет творению быть самим собой; мудрое провидение поддерживает его бытие, но не распоряжается им против его воли. Если логика противоречит пониманию любви, тем хуже для нее.

Однако это еще не конец истории. Бог замыслил наполнить все творение Своим присутствием и Своей любовью. Это хотя бы частично отвечает предложению Юргена Мольтмана возродить раввинистическую доктрину zimzum,  согласно которой Бог как бы удаляется, создавая в Себе онтологическое пространство, где может существовать нечто, отличное от Него.[115] Как я понимаю, все происходило прямо противоположным образом. Божья творящая любовь, именно потому, что это любовь, создала новое  пространство, где могло существовать то, что не является Богом.

Новый Завет развивает представления о Духе именно в этом направлении, но подобное озарение можно найти уже у Исайи. В главе 11 Книги пророка Исайи, которая предвосхищает слова о «новом творении» в главах 65 и 66, пророк провозглашает, что «земля наполнится познанием Господа, как воды покрывают море».[116] Это выражение заслуживает внимания. Как могут воды покрывать море? Они и есть  море. Похоже, что Бог намерен затопить наш мир Собой, как будто бы этот мир — вся вселенная — был создан, чтобы стать хранилищем Его любви. И мы можем даже предположить (размышляя о христианской эстетике), что мир прекрасен не только потому, что напоминает нам о Творце, но и потому, что указывает на будущее: он создан, чтобы Бог его наполнил, затопил, пропитал Собой. Так, чаша прекрасна не только сама по себе, но и потому, что мы думаем о ее предназначении — о том, что она может содержать; или скрипка прекрасна не в последнюю очередь потому, что, как мы знаем, она способна издавать чудесные звуки музыки. К этому вопросу мы еще вернемся позже.

Итак, космическая эсхатология Нового Завета, которая здесь предстает перед нами, — достойная альтернатива как пантеизму или оптимистической вере в эволюцию и прогресс, так и дуализму гностиков и манихеев. Мир был сотворен благим, но неполным.  И однажды, когда придет победа надо всеми враждебными силами и творение свободно, с радостью примет любовь своего Творца, Бог заполнит его Собой, так что оно останется одновременно  и независимым, отличным от Бога, и переполненным жизнью Бога. Это — парадокс любви, где свободный дар любви порождает контекст для свободного ответа на любовь, и при этом совершенная свобода и полное единение не препятствуют друг другу, но скорее радуются друг о друге и придают друг другу полноту.

 

Новое рождение

 

Это подводит нас к написанному в главе 8 Послания к Римлянам, где мы находим еще один образ, тесно связанный с самим творением: образ нового рождения. Экзегеты и богословы веками обращали мало внимания на этот отрывок, поскольку считали, что в Послании говорится только о том, как отдельный грешник получает свое личное спасение. Но на самом деле — это великая кульминация всего Послания, да и размышлений Павла в целом.

В данном отрывке Павел снова использует образы Исхода из Египта, но на этот раз прилагает их не к Иисусу и даже не к самому себе, но к творению в целом. В настоящий момент, утверждает он (стих 21), творение находится в рабстве, подобно детям Израиля. Бог мудро задумал управлять творением через носителя своего образа — человека. Но это всегда указывало на обетование о будущем, на тот день, когда подлинный человек, образ самого Бога, воплощенный Сын Божий, придет и поведет человечество к его истинному предназначению. Сейчас творение подчинено суете, переменам и тлению, и оно останется таким, пока дети Божьи не обретут своей славы в тот момент, когда с народом Мессии произойдет то же, что случилось с Иисусом пасхальным утром. В этом рассматриваемый текст из Послания к Римлянам совпадает с интересующим нас текстом из Первого послания к Коринфянам. Все творение, говорит Павел в Рим 8:19, нетерпеливо ожидает того дня, когда будут явлены дети Божьи, когда их воскресение провозгласит новую жизнь творения.

И далее Павел использует образ мук рождения. Это — распространенная среди иудеев метафора наступления грядущего Божьего века. Речь идет не только о церкви (как в стихе 23) или о Духе (как несколькими стихами ранее), но именно (стих 22) о рождении самого творения. И снова мы видим здесь как преемственность, так и разрыв. Это не плавное эволюционное развитие, в процессе которого творение постепенно восходит к более совершенному существованию. Это — болезненный процесс, сопровождающийся судорогами и схватками, и разрыв, потому что мать разлучается с младенцем и им уже никогда не стать снова единым существом. Но в то же время здесь нет дуалистического отвержения материи как таковой, как будто Бог желает упразднить нынешнее преходящее творение, подвластное распаду и смерти, чтобы все начать с чистого листа. Сама метафора, которую Павел выбрал, чтобы передать с ее помощью свои самые важные мысли, показывает, что он не имеет в виду ни уничтожение творения, ни его постепенное развитие, но нелегкое судьбоносное рождение нового творения из утробы старого.

 

Брак неба и земли

 

И это подводит нас к последнему и, быть может, самому величественному образу нового творения и обновления вселенной во всей Библии. Картина, представленная в главах 21–22 Откровения, сравнительно мало известна, и над ней не так часто размышляют (быть может, потому, что читать эту сцену вправе лишь тот, кто действительно прочел предыдущие главы Откровения Иоанна, а это многим кажется слишком тяжелой работой). И здесь мы видим образ брака. Новый Иерусалим спускается с неба, подобно невесте, украшенной для своего мужа.

И сразу мы видим, сколь решительно это отличается от всяких якобы христианских сценариев, где в итоге верные души восходят на небеса, нагие и лишенные украшений, чтобы в страхе и трепете предстать перед Создателем. Как и в главе 3 Послания к Филиппийцам, здесь не мы восходим на небо, но само небо спускается на землю; более того, на землю спускается сама церковь, небесный Иерусалим.[117] Этот образ решительно отвергает гностицизм любого рода и любое мировоззрение, согласно которому конечная цель — отделить мир от Бога, физический от духовного, землю от неба. Таков окончательный ответ на прошение молитвы Отче наш  «да придет Царство Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе». Об этом Павел говорит в Еф.1:10: Бог задумал и обещал соединить во Христе все: и земное, и небесное. Это — выраженное в ярких образах полное осуществление обетования из главы 1 Книги Бытия. Обетования, что созданные мужчина и женщина вместе будут являть миру образ Божий. И это окончательное завершение великого замысла Бога, Который хотел победить и упразднить смерть навсегда, — а это означало, что необходимо избавить творение от нынешнего состояния распада.

Похоже, небо и земля не были созданы для того, чтобы навеки разлучиться, когда дети небес будут спасены от этого порочного мира. Но это не просто два разных взгляда, как думают некоторые пантеисты. Heт: они различны, и их отличия радикальны; но в то же время они созданы друг для друга, так же как созданы друг для друга (эту мысль передает Откровение) мужчина и женщина. И когда они наконец соединяются, это повод для радости, подобной радости свадьбы. Брак указывает на предназначение всего творения: противоположности были созданы Богом для воссоединения, а не для соревнования; последнее слово остается за любовью, а не за ненавистью; Бог хочет видеть не стерильное творение, но творение, приносящее плоды.

Исайя уже предвидел то, что описывает Откровение: это новые небо и земля, которые сменяют старые, обреченные на распад. Это не означает, как я уже не раз повторял, что Бог все полностью упразднит и начнет с чистого листа. Если бы дело обстояло так, не было бы повода праздновать, не нужно было бы сражаться со смертью или уже сейчас с терпением готовиться к моменту окончательного завершения всего. Откровение описывает Невесту, жену Агнца, с любовью: она есть Новый Иерусалим, о котором говорили библейские пророки Плена, особенно Иезекииль. Но в отличие от картины, начертанной Иезекиилем, где в центре всего стоит восстановленный Храм, в городе Откровения нет Храма (21:22). Вероятно, Иерусалимский храм изначально служил указателем и предвестником, он был символом присутствия Бога, и когда же оно стало реальностью, указатель оказался не нужен. Живой Бог будет обитать со Своим народом и посреди Своего народа (об этом же говорят Послание к Римлянам и Первое послание к Коринфянам), Он наполнит город Своей жизнью и Своей любовью, Его милость и сила исцеления станут рекой жизни, которая вытекает из города и питает все народы. Это говорит о будущем, которое Бог уготовал для искупленных в Его новом мире. Часто это будущее представляют себе в виде людей, сидящих на облаках и играющих на арфах, но в Откровении нет ничего подобного: тут искупленные становятся служителями Божьей любви, обретшей новые свойства, чтобы завершить новую творческую задачу и распространять славу любви Бога и радоваться о ней.

 

Заключение

 

Разумеется, в Новом Завете есть и другие места, где говорится о новом творении. И кому–то, возможно, захотелось бы вспомнить грядущий город, пока находящийся на небесах, но созданный для земли, о котором упоминается в главах 11 и 12 Послания к Евреям. Кто–то мог бы пожелать обсудить знаменитый отрывок из Второго послания Петра, где говорится (что указывает на Исайю) об ожидании нового неба и новой земли, где обитает правда. Все это я рассматривал в моей книге «Воскресение Сына Божьего» (The Resurrection of the Son of God). Сюда же, несомненно, стоит добавить великие слова на данную тему из Послания к Ефесянам: стихи 1:15–23. Но мне хочется, как я это часто делал в последнее время, вернуться к великим строкам из первой главы Послания к Колоссянам. Часто в них видели бледное изображение «космического Христа», которое отнимает у Иисуса историю и легко переходит от иудейского богословия творения к различным удобным версиям учения Тейяра де Шардена или чему–либо подобному. Но этот текст отметает все такие попытки истолкования, потому что ключ ко вселенной тут — Иисус, и, конечно, это все тот же Иисус, распятый и воскресший:

 

 

Он есть образ Бога невидимого,

Первородный всей твари,

потому что в Нем было сотворено всё

на небесах и на земле,

видимое и невидимое:

престолы ли, господства ли, начала ли,

власти ли, —

всё чрез Него и для Него сотворено.

И Он Сам есть прежде всего,

и всё существует в Нем,

и Он же есть глава Тела, Церкви:

 

Он, Который есть начало,

Первородный из мёртвых,

чтобы быть Ему во всём первым,

потому что Богу было благоугодно,

чтобы в Нем обитала вся полнота

и чтобы чрез Него примирить с Собою всё,

утвердив мир кровью креста Его,

примирить чрез Него

то, что на земле, и то, что на небесах.[118]

 

 

Разумеется, только образы, метафоры и символы помогают нам увидеть новый мир, который замыслил создать Бог. И это правильно. Все наши слова о будущем, как я уже говорил, подобны указателям в тумане. На указателях нет фотографий того, что мы увидим, попав в место назначения, но они направляют в ту сторону, куда нам следует двигаться. Образы надежды для всей вселенной в Новом Завете, основанные на воскресении Иисуса, дают, как я полагаю, цельную картину будущего всего мира. В этом будущем, где царствует Бог Творец, уже не будет распада и смерти, это новое творение, для которого нынешний мир является как бы породившей его матерью. Такая картина, как пишут некоторые авторы нашего времени, например Джон Полкинхорн, способна участвовать в диалоге с современными физиками, и при этом она убедительнее, чем система Тейяра де Шардена и его последователей. Творение не надо упразднять, но в то же время его не спасет эволюция — оно нуждается в искуплении и обновлении и получает это в силу воскресения Иисуса из мертвых. Вот на что надеется вся вселенная.

В свою очередь, это тесно связано с другими аспектами христианской надежды: с тем, что Бог исправит все через пришествие Иисуса и с воскресением тела.

Размышляя над замыслом Бога о будущем нашего мира, я вспоминаю великого учителя и пастора — епископа Лесли Ньюбигина. Кто–то задал ему вопрос, оптимист он или пессимист в своих взглядах на будущее. Он ответил просто и ярко: «Я не оптимист, ни пессимист. Иисус Христос воскрес из мертвых!» Заканчивая главу, я говорю «аминь» этим словам. Весь мир в нетерпении ожидает того момента, когда он ощутит новую жизнь воскресения и наполнится Божьей славой, как воды покрывают море.

Прежде чем мы перейдём к вопросу воскресения, нам нужно рассмотреть еще одну черту новозаветной надежды на будущее, которое дарит Бог. Самым важным моментом Божьего нового мира будет присутствие самого Иисуса.