Номер 62. Дж. Г. Баллард. Автокатастрофа (1973)

 

Мы живем в мире, преобразованном технологиями. Летаем по воздуху, несемся по асфальту со скоростью 250 километров в час, бороздим океаны и моря, шагаем по Луне. Эта невероятная революция повлекла за собой невиданные ранее катастрофы. Взрываются в небе ракеты, самолеты врезаются в башни, подводные лодки уходят на дно, пассажирские суда налетают на айсберги. Самым распространенным несчастным случаем стала автомобильная авария: смятая в лепешку машина врезается в другую, или в платан, или в бетонную стену, или в цистерну с бутаном, или в семью с выводком детишек. Этот кошмар является частью нашей повседневной реальности. Иногда автомобильная авария приобретает более гламурные («порше» Джеймса Дина, «мерседес» леди Дианы, «бьюик» Джейн Мэнсфилд) или литературные (Альбер Камю, Роже Нимье, Жан‑Рене Югенен) черты. Неудивительно, что в один прекрасный день 1973 года некоему английскому писателю пришла в голову идея представить наше общество в виде этой метафоры.

«Автокатастрофа» Дж. Г. Балларда – классика реализма, ошибочно принимаемая за экспериментальный бред фантаста‑извращенца. Подобную книгу мог бы написать Бальзак, живи он в такую больную эпоху, как наша. Тяжело переживая смерть жены, Дж. Г. Баллард в самый разгар нефтяного кризиса придумал персонаж (дав ему свое имя), неравнодушный к эротической красоте искореженного металла. Этот вымышленный Баллард знакомится с Воаном – психом, мечтающим погибнуть в автокатастрофе вместе с актрисой Элизабет Тейлор. «Автокатастрофа» – это скрежет автомобилей, в которые намеренно врезается ненормальный герой. Что за странная для подростка фантазия – до самозабвения увлечься романом, в котором описано наслаждение от вида искалеченных тел, удовольствие от созерцания металлических обломков и оргазм среди потоков крови. В 1970‑х годах страстное внимание Балларда ко всякого рода патологиям звучало в унисон с макабрическим безумием Лотреамона, чьи тексты я заучивал наизусть в лицее, и с… сочинениями не входившего в школьную программу Сада, которыми я баловался дома.

«Осколки ветрового стекла впились ему в лоб, образуя нечто вроде алмазного венца». Баллард (а вслед за ним и читатель) открывает для себя больной мир, в котором скульптуры Сезара Бальдаччини служат источником наслаждения мазохистам, изуродованным внутри салона. Десятилетиями раньше в США аналогичную тягу к искореженному металлу испытал Энди Уорхол со своими знаменитыми сериями «аварий машин». Я прочитал «Автокатастрофу» слишком рано, что стало для меня сильнейшим шоком; настолько странный текст, одновременно блестящий и отталкивающий, не может не изменить видение мира. Книга начинается с фразы, в которой реально слышен лязг металла: «Вчера Воан попал в свою последнюю автокатастрофу и умер на месте». Как это? Значит, аварии можно коллекционировать, как марки? Помню также экранизацию романа, осуществленную Дэвидом Кроненбергом в 1996 году с шаловливой Розанной Аркетт в одной из главных ролей: до нее нам и в голову не приходило, что шина, гипс, шейный корсет, повязка и костыль таят в себе не меньше сексуальности, чем пояс с подвязками. Роман, как и фильм, наделал шуму; оба обрели статус культовых, поскольку отныне и навсегда скандал для нас – таинство. Те, кто потерял близких в автокатастрофе, возможно, сочтут эту автомобильную порнографию дурновкусием. Но тут встает вечный вопрос: что более скандально – показать реальность такой, какая она есть, или мириться с реальностью, то есть с автомобильной промышленностью, обретшей всемогущество ценой миллионов загубленных жизней?

//‑‑ Биография Дж. Г. Балларда ‑‑//

Джеймс Грэм Баллард долго оставался величайшим из ныне живущих английских писателей, но во Франции его не знали, путая с Дэвидом Лоджем, Иэном Макьюэном, Джонатаном Коу или Джулианом Барнсом. Дж. Г. Баллард родился в 1930 году в Шанхае и до конца войны сидел в японском концлагере. В Англию он попал в 1946‑м, а в 1956‑м опубликовал в «New Worlds» свой первый рассказ. В дальнейшем он целиком посвятил себя Умозрительной Апокалиптической Фантастике («Ветер ниоткуда», «The Wind from Nowhere», 1961; «Затонувший мир», «The Drowned World», 1962; «Хрустальный мир», «The Crystal World», 1966; «Бетонный остров», «The Concrete Island», 1974), а также стал предтечей киберпанка («Автокатастрофа», «Crash!», 1973, экранизирована Дэвидом Кроненбергом; «Пурпурные пески», «Vermilion Sands», 1975; «Высотка», «High‑Rise», 1975).

«Выставка жестокости» (1970) – его первая попытка создания произведения в реалистической манере; в 1984‑м он повторит ее с автобиографической «Империей Солнца» («Empire of the Sun»), в руках Стивена Спилберга обернувшейся мелодрамой.

Баллард многие десятилетия царил в англосаксонской фантастике подобно старой обезьяне с наизусть заученными ужимками. В 2000 году издательство «Fayard» выпустило «Суперканны» («Super‑Cannes»), успокоив его поклонников: труп еще подает признаки жизни. Единственной катастрофой, которую он не сумел предвидеть, оказался настигший его в 2009 году рак простаты.

 

 

Номер 61. Поль‑Жан Туле. Моя подруга Нан (1905)

 

О чем идет речь? О вольном и живом ремейке романа Золя «Нана», лишенном иной морали, кроме окрашенного грустью удовольствия. О восхвалении проституции устами одного из прелестнейших поэтов ХХ века. Опубликованный в 1905 году, этот роман заставляет нас влюбиться в «развеселую печальную девицу» по имени Анаис Дюнуа или Анаис Гарбю (в зависимости от дня недели). Рассказчик, адепт беззастенчивой иронии, изучает сие создание словно под лупой, разглядывает ее лицо и кожные покровы, «янтарную бледность ее плеч», на которых дрожат капельки пота… «По женской улыбке можно прочитать все тайны ее тела… мне казалось, в ней я созерцаю целый мир». Интересует его не Нан (так он думает), а собственная ничтожная эпоха, хорошенькие куртизанки, неразумный флирт, мировая депрессия – или то, что углядел в Туле Дебюсси: его «убийственная чувствительность». На самом деле «Моя подруга Нан» – это потрясающий репортаж о Прекрасной эпохе.

Нан путешествует на яхте в обществе некоего промышленника (выходит дело, за минувшие сто лет ничего не изменилось?). Рассказчик знакомится с ней, когда она выпадает из омнибуса, проезжающего по маршруту Батиньоль – Клиши – Одеон. Они пьют абсент на улице Руаяль, идут в синематограф и казино, а потом садятся на поезд и едут в Венецию. Снобизма во всем этом ничуть не меньше, чем у Пруста, хотя Нан все‑таки не такая кривляка, как Одетта. «Да оставьте вы в покое это Искусство, глядишь, и оно от вас отцепится».

Туле делает вид, что пишет легкую светскую безделицу, изукрашенную забавными афоризмами, сияющими, как огоньки во тьме: «По правде говоря, то, что ей больше всего нравилось в нем, было вовсе не его присутствие»; «В тот вечер я не смог бы отказать ей ни в чем, даже в обмане»; «Откровенно говоря, я никогда не претендовал на то, чтобы монополизировать ее нежность. Ведь это был бы эгоизм? Да и денег у меня не было».

«Моя подруга Нан» – это сжатая версия «Любви Свана» (Анаис Дюнуа, по существу, такая же глупая курица, как Одетта де Креси), но, загоняя себя в романный лаконизм, автор должен быть готов к приступам более глубокой и острой боли. Пруст хотя бы выплескивал свою боль наружу, до бесконечности пережевывая одно и то же, разбирал ее по кусочкам, как вареного рака. Туле сгущает боль, готовит из нее ликер, а потом поднимает бокал, осыпает бранью оркестр, раздевает шлюху и умирает (или падает замертво на пол). Как ни странно, оба гения скончались примерно в одном и том же возрасте (Пруст в 51 год, Туле – в 53). Встречались ли они? Возможно, что и встречались, хотя Туле слишком редко просыхал, чтобы встреча отложилась у него в памяти, а Пруст… Пруст был слишком большим снобом, чтобы интересоваться каким‑то пьянчугой‑беарнцем.

Замысел у обоих был одинаковый (и не важно, что на его осуществление у одного ушло сто страниц, а у другого – три тысячи). Они хотели показать свое время через образ шлюхи. Показать свое время, чтобы объять весь мир (объять или обнять – в данном случае не имеет значения). Поэт Поль‑Жан Туле не принимал романную форму всерьез, потому‑то его собственный роман постарел ничуть не больше, чем «По направлению к Свану». Он слишком хотел нравиться, чтобы позволить себе хоть одну лишнюю морщинку. До самого конца рассказчик упорно убеждает самого себя, что Нан ему просто подружка. Он думает, что ему на нее плевать, тогда как на самом деле он от нее без ума. За лжесатирой скрывается подлинный роман о любви – чистой, свободной, современной, беззаботной. «Иногда она приподымает веки, и тогда ты видишь мерцание света в ее глазах, словно тепловую вспышку во мраке ночи». Только те женщины, которые не надоедают, способны так ласково причинять нам боль.

//‑‑ Биография Поль‑Жана Туле ‑‑//

Жизнь Туле сравнима с его творчеством: короткая (53 года), наполненная прелестными куртизанками и строго осуждаемыми удовольствиями (покер, опиум, алкоголь, талант). Лишившийся матери сирота, он всю жизнь повсюду искал красоту, иногда находил ее и часто терял. Он писал письма самому себе, трудился литературным негром на Вилли [60], сурово раскритиковал одну из его пьес и едва не вступил в сотрудничество с Дебюсси. Единственное, что его объединяет с Ж. М. Леклезио, несравненно более здоровым (хоть и отведавшим в 1973 году мексиканских грибов), – это остров Маврикий. Туле родился в По 5 июня 1867 года. Для меня он прежде всего человек, писавший необыкновенные стихи.

Когда под Арлем в парке старом

Трепещет пламя розы красной

И небеса горят пожаром,

Поверишь в счастье – и напрасно.

Этот беарнец, дамский угодник и литературный гуляка (друживший с Тулуз‑Лотреком, Жироду и Леоном Доде) обожал кутежи на парижских Больших бульварах и кабаре Монмартра 1900‑х. Баскский берет и нежный, хоть и насмешливый взгляд быстро превратили его в культовую фигуру, в «писателя для писателей», этакого Ларбо, с которым у него было много общего: приличный доход, страсть к путешествиям и любовь к поэзии. «Моя подруга Нан» («Mon amie Nane») была опубликована в 1905 году, «Зеленая девушка» («La Jeune Fille verte»), наряду с другими произведениями, – в 1920‑м. Он обладал отменным вкусом, а потому скончался в Гетари и был похоронен в прелестном уголке с видом на Атлантический океан, незадолго до выхода в свет его знаменитых «Контррифм» («Contrerimes»; 1921), фигурирующих в настоящем рейтинге на шестом месте.