Номер 70. Миан Миан. Конфетка (2000)

 

Я устал и замерз. Я слушал гипнотическую музыку «Sigur Rós» – исландской группы, свергшей с модного пьедестала Бьорк. Может, книжку почитать? А зачем? Зачем, если скоро вообще ничего не будет? К чему напрягать свои нейроны, если Лара Стоун вышла замуж и к тому же объявила, что завязывает с выпивкой? Не осталось никаких ценностей. Все летит к чертям, включая нас самих. Никто никогда не получит заслуженной награды. Короче говоря, я пребывал в далеко не лучшем расположении духа, когда открыл «Конфетку».

Прошу прощения за банальную шутку, но Миан Миан вернула мне аппетит. В полупрозрачном и хрупком стиле, заставляющем вспомнить бабочку, в 1965 году молившую в Монтрё Владимира Набокова о милости, она начинает свой роман такими словами: «Эта книга состоит из не выплаканных мною слез и страхов, что скрываются за моей улыбкой. Эта книга существует, потому что однажды утром я сказала себе, что должна проглотить все свои кошмары и отбросы и переварить их внутри себя в сахар, потому что иначе вы меня не полюбите». Нежность Сэлинджера плюс эмоциональность Гао Синцзяня плюс внешние данные Гун Ли плюс современность Виржини Депант – Господи, да разве такое возможно? Если существуют подобные сплавы, значит, не все потеряно в этом ужасном мире и у нас еще есть надежда.

Миан Миан – 40‑летняя китаянка. Ее первый роман «Тань», переведенный в издательстве «L’Olivier» под названием «Конфетка», на родине автора обернулся шумным скандалом. В начале повествования героине не больше 18 лет. Затем она быстро старится: лучшая подруга вскрывает себе вены, героиня обжирается шоколадом, поступает певичкой в бар сомнительной репутации, закалывает кинжалом мужчину, садится в тюрьму, выходит из тюрьмы, теряет девственность (заодно обнаруживая собственную фригидность) с рок‑гитаристом по имени Сейнин, слушает «Riders on the Storm» группы «Doors» и курит траву; Сейнин ей изменяет, она тоже вскрывает себе вены (прямо мания какая‑то!), разбивает ему о голову бутылку шампанского и вместе с ним подсаживается на тяжелые наркотики. Каждый вечер парочка прогуливается по китайским улицам, констатируя, что ночи здесь не то чтобы нежны, а скорее строго тарифицированы.

Читая этот роман о любви, испытываешь ни с чем не сравнимые ощущения. Контраст между безмятежной поэтичностью языка Миан Миан и жутью описываемых ею историй ошеломляет. В конце книги она оговаривается, что ее произведение – вовсе не автобиография, но в это как‑то слабо верится, настолько реалистична картина нравов отмороженной китайской молодежи. Возникает вопрос: что тому виной – наступление капитализма или пережитки коммунизма? А может, в 30 лет жизнь вообще невыносима, вне зависимости от того, в какой стране живешь? И для того, чтобы в этом убедиться, совсем не обязательно кидаться под танки на площади Тяньаньмэнь. Говорят, на Западе нет ничего нового. Зато на Востоке нового полным‑полно. «Я – канал, питаемый дождевой водой, меня зовут Миан Миан. …В настоящее время мое творчество – нечто вроде крушения». «Мы не знали, на самом ли деле нашу ежедневную дозу составлял героин, но жизнь вокруг действительно обернулась вампиром». «Иногда нам надо верить в чудеса, и голос писателя похож на звон стекла разбитой в темноте бутылки» (последний абзац). Когда Китай пробудится, литература содрогнется.

//‑‑ Биография Миан Миан ‑‑//

Звучание этого имени – Миан Миан – наводит на мысли о еде. На самом деле по‑китайски оно означает «хлопок». Хлопком, вообще‑то говоря, не наешься. То же самое относится к Миан Миан: за ее внешним легкомыслием скрывается вполне реальная безнадега. Как бы там ни было, Миан Миан – это псевдоним. По‑настоящему китайскую Лолиту Пий зовут Шень Ван. Она родилась в 1970 году в Шанхае и в молодости чего только не перепробовала: работала диск‑жокеем в «Коттон‑клаб» (опять хлопок!), организовывала рейвы и рок‑концерты (и стала первой в Китае женщиной, нарушившей существовавшее табу), в 1997 году выпустила в Гонконге сборник рассказов под названием «Лалала» (немедленно запрещенный у нее на родине). Первый роман «Конфетка» разошелся в Китае тиражом 40 тысяч экземпляров, пока в апреле 2000‑го не был изъят из продажи по требованию цензуры. Читая эту книгу, открываешь для себя, что, оказывается, существует другой Китай, Китай трэша и андеграунда, населенный такой же отчаявшейся молодежью, что и наша собственная. Ни одна из ее книг под весьма провокационными названиями («Мы – паника», «We are panic»; «Кислотные любовники», «Acid lovers»; «Панда‑секс», «Panda sex») не была напечатана на родине автора. В этом заключается огромная разница между Китаем и Францией – у нас книготорговля поддерживает изгоев.

 

 

Номер 69. Сан‑Антонио. Вперед, мужичка! (1969)

 

Логично, что комиссару Сан‑Антонио достался номер 69. Трудность заключалась только в том, чтобы выбрать из 180 книг серии самую любимую. В конце концов мы отдали предпочтение роману «Вперед, мужичка!»: во‑первых, по причине ностальгии (эта книжка была одной из первых, прочитанных нами в юности), а во‑вторых, потому что она вышла в эротическом 1969 году, что сообщает нашему рейтингу определенную последовательность. «Вперед, мужичка!» содержит все ингредиенты, составившие славу Сан‑Антонио: полицейскую интригу с горами трупов, постельные сцены и драки, выдающуюся языковую изобретательность («Я сделал карьеру, владея лексиконом в 300 слов. Остальные придумал сам», – впоследствии заявлял писатель) и авторские разглагольствования обо всем и ни о чем. Первые романы Сан‑Антонио, опубликованные в 1950‑х годах, пародировали написанные на арго опусы «черной серии» Питера Чейни; они уже были уморительно смешными, но настоящий вынос мозга начался позже. С конца 1960‑х Фредерик Дар начинает понемногу распоясываться – ободренный стойким коммерческим успехом, позволяет себе всякое, отпускает удила, но при этом его тексты становятся все лучше… с литературной точки зрения! Его словесный креатив достиг пика в 1970–1980‑х годах, хотя корнями он уходит как раз в роман «Вперед, мужичка!», действие которого разворачивается в России, в чудесном городе Брадевостоке, и в котором фигурирует, например, женский персонаж по имени Александра Слабанапередковская. Потрясающее чувство – непосредственно присутствовать при рождении настоящего юмориста. Сан‑Антонио – это помесь Рабле, Селина и Кено, но в то же время он не подражает ни одному из них. Сан‑Антонио не только обрел собственный голос, он создал новый романный жанр – детектив‑пародию с дебильным юмором, персонажами‑придурками, невообразимыми ситуациями и гениальной в своем убожестве игрой слов. Короче говоря, Сан‑А пишет как… Сан‑А. Его непристойная игривость и чувство свободы сняли с французского романа 1950‑х сковывавшие его путы успешнее, чем Роб‑Грийе и Бекетт вместе взятые. Сан‑Антонио революционизировал литературу, это очевидно, но стоит начать анализировать его прозу, как сам превращаешься в посмешище, подобно Анри Бергсону, попытавшемуся объяснить, почему смешны анекдоты. Сан‑Антонио делает нечто обратное тому, что предпринял Бергсон в «Смехе»: на механику накладывает живую ткань. Он выворачивает наизнанку нуар, затмевая его блеском своего остроумия.

Роман начинается со свадьбы. Сан‑Антонио женится на русской толстухе (не по‑настоящему: она дочь покойного советского ученого). И – пошло‑поехало! «Несмотря на свое чарующее имя, от которого веет степью, тройкой на заснеженной дороге и любовными романами доктора Живот‑Жива‑Жиго, Наташа – подлинная сарделька, уж вы мне поверьте! Русская сарделька! Она похожа на самую большую из матрешек, какими торгуют на московских базарах. Пухлая, толстопопая, пузатая, мордастая, белобрысая, с румяными щеками и жесткими усами, с шеей цвета сала, с мягкой и пышной, как подушка, грудью, ротиком куриной гузкой, с низким лбом и жирными окороками, ее ноги – пара столбов в серо‑коричневых хлопчатобумажных чулках, ее игривые глазки – ни дать ни взять два кружка трюфеля на ломте фуа‑гра, – эта прелестная юная девушка тридцати двух лет от роду олицетворяет сладострастие так же верно, как господин Франсиско Франко – демократию». Мы всего лишь на второй странице, а роскошества сыплются как из рога изобилия: тут и свадебная речь Берюрье, и глубокомысленные рассуждения комиссара о туризме, и слово «да», и бесконечная игра слов, и витиеватые метафоры («разочарование нарисовалось на его лице, как цифры на номерном знаке автомобиля»; «он рассмеялся с таким сарказмом, что, услышь его смех сам дьявол, немедленно записал бы его на пленку, чтобы изучить в спокойной обстановке»). Фредерик Дар пишет не столько для широкого читателя, сколько для себя, он откровенно развлекается, спасается от скуки. Именно по той причине, что его книги из серии «Черный роман» продавались на привокзальных прилавках, он стал самым незакомплексованным писателем ХХ века. Представьте себе Сименона с карикатурами Дюбу! Сочность его письма – побочный рабочий эффект: писал он исключительно ради заработка и сам не заметил, как стал мастером. Вряд ли его издатель Арман де Каро предполагал, что ему в руки попадут столь сумбурные и изобретательные рукописи. Но французам он понравился, и произошло возрождение Рабле. Для молодого читателя 1970‑х, воспитанного на школьном разборе «Западни» Золя, это был шок. Сан‑Антонио, посвистывая, звал его на перемену. Сан‑Антонио изменил мою жизнь: прочитав «Вперед, мужичка!», я категорически отверг занудство – и как читатель, и как писатель. Я читаю, чтобы удрать от действительности, и пишу, чтобы в нее вернуться. Благодаря Дару я знаю, что это возможно, – чтение для меня превратилось в освободительный звонок на перемену. Познакомившись с Даром, я понял, что литература – это лучшее, чем можно занять свой день и спастись от клаустрофобии.

//‑‑ Биография Сан‑Антонио ‑‑//

Последняя шутка Фредерика Дара не пришлась мне по вкусу – он взял да и помер. Он так часто писал о смерти, что в конце концов привлек к себе ее внимание. Сан‑Антонио покинул нас 11 лет назад – это случилось 6 июня 2000 года. Фредерик Дар родился в 1921 году в Бургуэн‑Жальё, в Изере, вначале публиковался под своим настоящим именем, но в 1949‑м написал «Сведи с ним счеты» («Reglez‑lui son compte») и превратился в комиссара Сан‑А. Дальнейшее хорошо известно: 180 романов общим тиражом больше 270 миллионов экземпляров, восхищенный отзыв Кокто, дружба с Альбером Коэном, переписка с Сименоном, диссертации по семиотике, семантике и филологии. Он получил все почести и награды, кроме одной: его так и не избрали членом Французской академии (чем это учреждение навсегда себя дискредитировало). Жизнь Фредерика Дара была отмечена двумя огромными несчастьями: в 1965‑м он совершил попытку самоубийства через повешение, а в 1983‑м была похищена его дочь Жозефина. Будь он сейчас с нами, добавил бы: «Ты еще забыл про мое рождение!»