Образ Парижа в произведении Ф.М. Достоевского

«Зимние заметки о летних впечатлениях»

В XIX веке русские также активно читают и переводят западноевропейскую литературу. Любимыми писателями русских читателей по-прежнему остаются французы и англичане. Однако сама русская литература XIX века осваивала темы, злободневные и актуальные для русской жизни. По образному выражению Ю.М.Лотмана, в XIX веке русские люди жили Россией, решали свои национальные проблемы. И сама русская литература окрепла, ушла от западноевропейских влияний, приобрела самобытность. Поэтому количество текстов с западноевропейским хронотопом сокращается. И все же Европа манила русских. Она воспринималась русскими как «страна святых чудес», как очаг цивилизации и свободы. В самой русской жизни складывается двоякая оценка Европы: восхищенная – со стороны западников и критическая – со стороны славянофилов [Тарасов, 1986, с. 46].

В эпоху Павла I и Александра I русские не так часто выезжают за границу. Известно, что в 1812 году русские побывали в Париже, и он вызвал их восторги, потому что там, на Западе, была свобода. А с приходом к власти Николая I воздвигается железный занавес на границе между Россией и Западом. Не был в Западной Европе ни Пушкин, ни Лермонтов. И хотя все же многие русские писатели побывали в Европе, каких-то ярких произведений о жизни Европы они не оставили. Жизнь Жуковского была связана с Германией. В Париже бывал Тургенев, но все его произведения в основном «привязаны» к русскому хронотопу. В Париже был Толстой, но единственное его «заграничное» произведение – рассказ «Люцерн» – стало обличением Швейцарии [История русской литературы, 1980, с. 215].

Таким образом, произведение Ф.М. Достоевского «Зимние заметки о летних впечатлениях», пожалуй, единственное яркое в русской литературе XIX века произведение с западноевропейским топосом. В нем Достоевский описал свои впечатления о своей заграничной поездке в Европу. Он давно мечтал совершить поездку в Европу. Достоевский хорошо знал французскую литературу, мало того – он ее переводил. Его любимым писателем был Бальзак, любимым произведением в западноевропейской литературе – «Евгения Гранде», которую он сам и перевел на русский язык.

Достоевский был антизападником, поэтому его впечатления о Европе предопределены его позицией писателя-славянофила. Вернувшись из Европы, он написал произведение тенденциозное и достаточно едкое [Тарасов, 1986, с. 96].

«Страна святых чудес», куда он так рвался, произвела на него тягостное впечатление. Так, Берлин оказался повторением Петербурга, из которого он уехал спасаться Европой. «А от чего произошла ошибка моя? Решительно от того, что я, больной человек, страдающий печенью, двое суток скакал по чугунке сквозь дождь и туман до Берлина и, приехав в него, не выспавшись, желтый, усталый, изломанный, вдруг с первого взгляда заметил, что Берлин до невероятности похож на Петербург. Те же кордонные улицы, те же запахи, те же…(а впрочем, не пересчитывать всего того же!)» [Достоевский, 1989, с. 415].

Писатель стремится быть объективным: «Ведь все, решительно почти все, что есть в нас развития, науки, искусства, гражданственности, человечности, все, все ведь оттуда, из той же страны святых чудес! Ведь вся наша жизнь по европейским складам еще с самого первого детства сложилась. Неужели же кто-нибудь из нас мог устоять против этого влияния, призыва, давления? Как еще не переродились мы окончательно в европейцев? Что мы не переродились – с этим, я думаю, все согласятся, одни с радостию, другие, разумеется, со злобою за то, что мы недоросли до перерождения» [Достоевский, 1989, с. 421].

В то же время он уверен, что «есть какое-то химическое соединение человеческого духа с родной землей, что оторваться от нее ни за что нельзя, и хоть и оторвешься, так все таки назад воротишься. Ведь не с неба же свалилось к нам славянофильство…» [Достоевский, 1989, с. 425].

Как и писатели XIX века – Фонвизин в «Бригадире», Новиков в публицистике – Достоевский обличает поверхностное копирование цивилизованных форм русскими – «Нерассуждающее, рабское преклонение перед европейскими формами цивилизации», – «Напяливали шелковые чулки, парики, привешивали шпажонки – вот и европеец. И не только не мешало все это, но даже и нравилось. На деле же все оставалось по-прежнему: так же отложив де Рогана (о котором, впрочем только и знали, что у него весьма дурно изо рту пахло) в сторону и сняв очки, расправлялись с своей дворней, так же патриархально обходились с семейством, так же драли на конюшне мелкопоместного соседа, если сгрубит так же подличали перед высшим лицом». «Вся эта фантасмагория, весь этот маскарад, все эти французские кафтаны, манжеты, парики, шпажонки, все эти дебелые, неуклюжие ноги, влезавшие в шелковые чулки; эти тогдашние солдатики в немецких париках и штиблетах – все это, мне кажется, были ужасные плутни, подобострастно-лакейское надувание снизу, так что даже сам народ иной раз замечал и понимал» [Достоевский, 1989, с. 435].

В современной Достоевскому России процесс копирования западных форм приобрел еще большие масштабы: «Пусть все вокруг нас и теперь еще не очень красиво; зато сами мы до того прекрасны, до того цивилизованы, до того европейцы, что даже народу стошнило, на нас глядя. Теперь уж народ нас совсем за иностранцев считает, ни одного слова нашего, ни одной книги нашей, ни одной мысли нашей не понимает, – а ведь это, как хотите, прогресс» [Достоевский, 1989, с. 390].

Непосредственно сам Париж заставил Достоевского вспомнить Фонвизина, утверждавшего, что «рассудка француз не имеет, да и иметь его почел бы за величайшее для себя несчастье». Достоевский считает, что несмотря на свое преклонение перед Парижем, это мнение Фонвизина разделял Белинский.

Первое впечатление о французах и Париже писатель получил в поезде, когда ехал в знаменитую столицу. Париж оказался городом сыщиков и доносчиков. Он пишет: «В отеле, в котором я остановился, немедленно описали все малейшие приметы мои и сообщили их, куда следует. По точности и мелочности, с которой рассматривают вас при описании примет, можно заключить, что и вся ваша дальнейшая жизнь в отеле, так сказать, все ваши шаги скрупулезно наблюдаются и сосчитываются» [Достоевский, 1989, с. 411].

В «Зимних заметках» Достоевский дал сатирические зарисовки общественных нравов Франции времени Наполеона III, воспроизвел страшные картины жизни пролетариев капиталистического Лондона, разоблачил лживость и лицемерие буржуазно-демократических «свобод» Европы, провозглашенных в результате революций, последовавших за французской революцией XVIII в. Достоевский с сарказмом писал, что свободой в буржуазном обществе пользуется только тот, кто имеет миллион [Этов, 1968, с. 112].

«Что такое liberte? Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать все, что угодно в пределах закона. Когда можно делать все что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все что угодно. Что ж из этого следует? А следует то, что кроме свободы, есть еще и равенство, и именно равенство перед законом. Про это равенство перед законом можно только сказать, что в том виде, в каком оно теперь прилагается, каждый француз может и должен принять его за личную для себя обиду. Что ж остается из формулы? Братство. Ну эта статья самая курьезная и, надо признаться, до сих пор составляет главный камень преткновения на Западе. Западный человек толкует о братстве как о великой движущей силы человечества и не догадывается, что негде взять братства, коли его нет в действительности. Что делать? Надо сделать братство во что бы то не стало. Но оказывается, что сделать братство нельзя, потому что оно само делается, дается, в природе находится. А в природе французской, да и вообще западной, его в наличности не оказалось, а оказалось начало личное, начало особняка, усиленного самосохранения, самопромышления, самоопределения в своем собственном Я…» [Достоевский, 1989, с. 431].

«Зимние заметки о летних впечатлениях» привлекли внимание и писателей и критиков. А. Григорьев назвал «заграничные воспоминания» Достоевского «гениально умными и глубокими», а по поводу «изображения» Брибри и Мабишь в статье, опубликованной в 1864 г. в журнале «Якорь» (№ 2), писал: «Ведь только оригинальное критическое чутье русского человека могло с такою, можно сказать, нахальною беспощадностью и вместе с такою наивностью разоблачить эти милые типы».

Федор Михайлович Достоевский изобразил Париж резко отрицательно. «Страна святых чудес», куда он так рвался, произвела на него тягостное впечатление. Достоевский дал сатирические зарисовки общественных нравов Франции времени Наполеона III и с сарказмом писал, что свободой в буржуазном обществе пользуется только тот, кто имеет миллион.