Учение о человеке в структуре философского знания.

Издревле проблема человека занимала умы фило­софов. Человек — особое существо, явление природы, обладающее, с одной стороны, биологическим началом (приближающим его к высшим млекопитающим), с другой стороны, духовным — способностью к глубокому абстрактному мышлению, членораз­дельной речи (что отличает его от животных), высокой обучае­мости, усвоению достижений культуры, высокому уровню соци­альной (общественной) организации.

Для характеристики духовного начала человека на протяже­нии многих веков используется понятие "личность" — совокуп­ность врожденных и приобретенных духовных свойств человека, его внутреннее духовное содержание.

Личность — это врожденные качества человека, развитые и приобретенные в социальной среде, совокупность знаний, на­выков, ценностей, целей.

Таким образом, человек — это социально-биологическое су­щество, причем в условиях современной цивилизации в силу воспитания, законов, моральных норм социальное начало чело­века контролирует биологическое.

Жизнь, развитие, воспитание в обществе — ключевое усло­вие нормального развития человека, развития в нем всевозмож­ных качеств, превращения в личность. Известны случаи, когда люди с рождения жили вне человеческого общества, воспитыва­лись среди животных. В таких случаях из двух начал, социально­го и биологического, в человеке оставалось только одно — био­логическое. Такие люди усваивали привычки животных, теряли способность к членораздельной речи, сильно отставали в умст­венном развитии и даже после возвращения в человеческое об­щество не приживались в нем.

Большое значение для превращения биологического инди­вида в социально-биологическую личность имеет практика, труд. Только занимаясь каким-либо определенным делом, при­чем таким, которое отвечает склонностям и интересам самого человека и полезно для общества, человек может оценить свою социальную значимость, раскрыть все грани своей личности.

Проблема антропогенеза в философии и науке.

Проблема антропогенеза (от греческих слов антропос - человек и генезис - происхождение) выступает как одна из традиционных тем философского и культурного дискурса. Наиболее древние версии возникновения человека связаны с различными мифологическими сюжетами его чудесного рождения из земли, воды, дерева или космо­са Чаще всего человек здесь является случайным продуктом соедине­ния природного и божественного начал.

Мифологическое мировоззрение сменилось религиозным, кото­рое предложило креационистскую концепцию происхождения мира и человека. Креационизм (от лат. сгеайо - творение, создание) рас­сматривает человека как продукт специального божественного твор­чества, высшее и наиболее совершенное создание Бога на земле, его "образ и подобие". Согласно библейскому сюжету, человек отличает­ся от природных тварей тем, что он единственный обладает бессмер­тной душой и свободной волей, выступает носителем божественных знаний и заповедей, где одной из первейших является необходимость трудиться. Фактически в Библии можно найти основные типологи­ческие характеристики человека, акцентированные сегодня в различ­ных современных сценариях антропогенеза (труд, способность к сты­ду, язык и мышление и т.п.).

Наиболее радикальное отличие креационизма от других моделей антропогенеза связано с пониманием человека как принципиально иного по сравнению с остальной природой образования. Между ними нет и не может быть родственных связей, человек слишком уни­кален, и поэтому для его появления необходимо участие надприрод-ных, сверхъестественных сил, Бога. Исторически эта идея сыграла весьма значимую роль в развитии европейской культуры, поскольку способствовала обоснованию ценностей свободы, творчества и раз­вития личности.

Антропогенез и кулътурогенез. Несмотря на несомненный при­оритет трудовой концепции антропогенеза в современной науке, в философии существует ряд альтернативных точек зрения. Загадка происхождения человека, с их точки зрения, связана с фактом возник­новения культуры как специфически человеческой среды обитания. При этом феномены культурного творчества не могут быть редуци­рованы к трудовой деятельности, служащей механизмом обеспече­ния преимущественно физического выживания людей. Возникнове­ние нравственности, искусства, религии, философии или науки про­исходило как бы вопреки требованиям практической целесообразно­сти и полезности, однако именно в них конкретизируется собственно человеческая сущность и духовность. Тем самым разгадку антропоге­неза следует искать в механизмах культурогенеза, поскольку факти­чески именно культура формирует и человеческий разум, и челове­ческое тело.

Рассмотрение культуры как искажения естественных истоков че­ловеческого бытия свойственно для оригинальной версии антропо- и культурогенеза - психоаналитической. Согласно 3. Фрейду, возник­новение культуры и человека обусловлено появлением культа, краеу­гольные основания которого составляют тотем и табу. Возникнове­ние их стало следствием разыгравшейся в первобытной орде "эдипо­вой" драмы, связанной с восстанием сыновей против отца. Разрыв органичной целостности общины, вызванный убийством ее предво­дителя, стал предпосылкой для обожествления предка в форме тоте­ма как прародителя и защитника рода. Одновременно происходит табуирование сферы сексуальных отношений, явившихся видимой причиной сыновнего бунта. Тем самым религия и мораль, укоренен­ные в разрушительности страха и стыда, начинают определять на­правленность последующего развития человека и культуры. Будучи изначально порождены ущербной психикой и комплексом неполно­ценности, они враждебны по отношению к здоровым естественным началам человеческого опыта, формируя тип невротической личнос­ти и культуры. Антропогенез, разорвавший естественную связь че­ловека с природой, ознаменовал собой начало не столько историчес­кого прогресса, сколько деградации человечества как природного вида.

Еще одной авторитетной концепцией культуре- и антропогенеза в современной философии является семиотическая модель, рассмат­ривающая культуру как особую знаково-символическую реальность, сердцевину которой составляет язык. Язык выступает универсаль­ным посредником между человеком и миром, где элементы языка (знаки) одновременно обозначают, то есть наделяют значением, и замещают реальные объекты и процессы. Человек при этом воспри­нимает действительность только в тех ее смысловых характеристи­ках, которые заданы языком, а язык тем самым определяет границы и свойства как самой действительности, так и человека. Язык, тради­ционно рассматриваемый как средство общения и коммуникации, в рамках семиотической и структуралистской моделей превращает­ся в подлинного демиурга (создателя) культуры и человека.

Проблема смысла жизни.

Интерпретация этого вопроса в философии, как правило, связана с более фундаментальной темой природы и сущности человека. Здесь также не существует жесткой зависимости и можно говорить лишь о наиболее общих тенденциях, в то время как взгляды отдельных мыс­лителей могут выступать исключением из единого правила. Напри­мер, сторонники натурализаторской версии, рассматривающие че­ловека как природное начало, являются преимущественно последо­вателями гедонизма и эвдемонизма в этике. Не имея над собой ника­ких высших авторитетов, кроме самой природы, человек, согласно этой позиции, должен ценить жизнь как таковую, где качество жизни и ее смысл измеряются величинами счастья и наслаждения. В то же время в ряде современных натурализаторских концепций, поэтизи­рующих естественное вследствие динамики экологической пробле­матики, человек имеет право на личное счастье лишь при условии сохранения жизни как таковой, в силу чего его первейшей задачей становится забота не столько о себе, сколько о природе в целом.

В рамках религиозного персонализма проблема смысла жизни ре­шается в контексте трансцендентализма. Истина и цель человечес­кого существования соотнесены не с земным, а с потусторонним (трансцендентным) бытием, где его земная история является лишь подготовкой, преддверием настоящей жизни в вечности. Апелляция к вечности свойственна также рационалистическим мыслителям, предлагавшим, однако, в качестве конкретных механизмов ее осуще­ствления не христианскую аскезу и покаяние, а познание и разум.

Своеобразной альтернативой указанным классическим версиям интерпретации смысла жизни является экзистенциализм. Отказыва­ясь выносить сущность человеческого существования за границы каждого конкретного случая, экзистенциализм ориентирует челове­ка на конституирование смысла в ситуации "здесь-и-сейчас", на осоз­нание уникальности каждой жизни и ее отдельного момента. Любые вердикты о вынесении окончательных истин о мире или человеке изначально абсурдны, поскольку мир сам по себе не имеет никакого смысла, а алчущий смысла человек обречен на бесконечное перепи­сывание себя, своего отношения к миру и обстоятельствам и в конеч­ном итоге переописание самого мира. Абсурд здесь становится тем онтологическим основанием, которое реабилитирует ценность инди­видуального существования. В мире абсурда смысл может иметь лишь отдельное человеческое "Я", ищущее этот смысл, но никогда не довольствующееся уже найденным и достигнутым.

Решение вопроса о смысле жизни неизбежно предполагает необ­ходимость определения соответствующего статуса смерти. Сам факт наличия смерти дискредитирует все человеческие попытки абсолю­тизировать жизнь и ее достоинства. Перед лицом глобальной неиз­бежности и случайности смерти жизнь как бы теряет всякий смысл. Спектр многообразных человеческих стремлений в каждом отдель­ном случае заканчивается одинаково: можно преуспеть больше или меньше, жить ради себя или ради других, в конечном итоге смерть уравнивает всех, не проводя различий межу гением или злодеем, бо­гатым или бедным. Если смерть - это естественное завершение вся­кой жизни, то, возможно, именно она и составляет наиболее глубин­ный смысл существования, делая абсурдными любые человеческие претензии противопоставить ей что-то более высокое и абсолютное. Человек - это единственное существо, "знающее о смерти". Отда­вая ей дань уважения в ритуальной практике, человечество едва ли способно на действительную абсолютизацию смерти. Напротив, вся логика человеческого отношения к смерти в истории культуры и философии шла по пути ее своеобразного преодоления.

Показательно, что несмотря на определенную реабилитацию смерти в современной философии, на уровне общекультурных реа­лий сегодня в новом ракурсе воспроизводится практика вытеснения смерти. Невозможность равноценной альтернативы, продолжаю­щей жизнь, принципиальная недоступность смерти техническому контролю разума породили в современной культуре две встречные тенденции. С одной стороны, смерть как бы вытесняется на перифе­рию повседневного опыта. В отличие от пышных похоронных риту­алов прошлого современность маскирует смерть как печальную слу­чайность, избегая необходимых ранее "плачей", траура, процессий и т. п. С другой стороны, XX в. породил невиданную ранее индустрию смерти, легитимировав смерть подконтрольную и в силу этого по­нятную, допустимую. Прежнее уважительное отношение к смерти сменяется отчаянной попыткой абсолютизировать жизнь "здесь-и-теперь", противопоставить неумолимой окончательности смерти возможности человеческого творчества и свободы. Фактически ос­новной пафос развития личности и культуры подчиняется немысли­мой задаче победить смерть через труд, любовь, власть и так далее, расширить границы жизни, человеческого достоинства и свободы.

Именно феномен свободы составляет наряду с проблемами жизни и смерти еще одну сущностную экзистенциальную проекцию челове­ческого бытия. Уникальность каждой отдельной личности базирует­ся на свободном выборе жизненного пути, симпатий и антипатий, решений и поступков. Казалось бы, сама природа человеческой дея­тельности и разума является лишь следствием глубинной свободы, позволяющей человеку преобразовывать действительность в соот­ветствии со своим замыслом, а не пассивно "вписываться" в среду. Но не выступает ли свобода лишь прекрасной грезой человечества, ведо мого жесткой необходимостью и обманывающего себя иллюзией сво­бодного выбора. Никакие достижения прогресса не в состоянии изба­вить нас от смерти, самой горькой насмешки над свободой, от подчи­нения природным законам или включенности в социокультурный контекст. Реализуя себя как свободные личности, мы в действитель­ности очень многого не выбираем, предоставляя право решать за нас обстоятельствам и окружению.