Болонская система - детище корпораций

В отличие от американской системы образования, традиционно тесно связанной с крупным частным бизнесом, европейское образование должно было быть подвергнуто более серьёзной перестройке для приспособления его к интересам глобального рынка.

Главным заказчиком коренной образовательной реформы в Европе стал Круглый стол европейских промышленников или просто Европейски круглый стол (ЕКС), созданный в 1983 г. и объединивший 47 крупнейших европейских корпораций, главы которых регулярно присутствуют на встречах Бильдербергского клуба. ЕКС - главный мотор наднациональной унификации Европы, основной игрок и ключевая группа давления на европейской политической сцене, оказывающая решающее влияние на европейских лидеров и фактически составляющая документы Европейской комиссии.

Уже начиная с 80-х гг. ЕКС работал над изменением образовательной системы и научных исследований в Европе, однако крайне важную роль сыграл его доклад 1989 г., названный «Образование и компетенции в Европе». С этого момента перестали говорить о «знаниях» и «знании», на смену которым пришли «компетенции». И речь идёт не просто о смене терминов, а о принципиальном изменении самого содержания. Поскольку компетентность понимаются не как образованность, а как некий продукт, изготовленный по заказу клиента. Как говорится в докладе ЕКС, «образование и подготовка рассматриваются как насущные стратегические инвестиции ради будущего успеха предприятия. Преподаватели недостаточно разбираются в деловой экономической активности и в понятии прибыли, поэтому надо будет придать большую значимость дистанционному обучению». В 1991 г. ЕКС опубликовал новый доклад, в котором уточнялось: «Открытый университет - это промышленное предприятие, а дистанционное обучение - это новая отрасль промышленности» [15]. А шесть месяцев спустя Европейская комиссия опубликовала «Белую книгу», в которой применительно к образованию и исследованиям применяются уже такие термины, как «гибкость», «мобильность», «трудоустройство».

Мощным фактором, ускорившим переход к перестройке, стало создание ВТО в 1995 г., которая в отличие от своего предшественника ГАТТ охватила торговлю не только промышленными товарами, но и услугами, правами на интеллектуальную собственность и пр. Ставя своё право выше права национального, ВТО требует унификациипоследнего в соответствии с принципами неолиберализма (в первую очередь приватизации), распространяемых и на сферу услуг, которая включает в себя очень широкий сектор - детские сады, школы, университеты, больницы, дома престарелых, объекты культуры, ЖКХ и т.д. В соответствии с принципом «равного отношения», предусмотренным Генеральным соглашением по торговле и услугами (в рамках ВТО), они тоже должны быть открыты для доступа иностранного капитала.

Тут надо отметить, что роль Европейского союза в создании ВТО, и особенно Генерального соглашения по торговле и услугам (ГСТУ), была безусловно центральной. И хотя неолиберальную стратегию представляют часто исключительно как навязанную США, в том, что касается услуг и либерализации торговли услугами, первенство принадлежит ЕС, который является первым в мире экспортёром услуг[16]. Именно поэтому ЕС был так заинтересован во включении образования в ГСТУ.

В том же 1995 г. в одном из многочисленных докладов ЕКС под названием «К обществу обучения» появляется ещё одно новое положение: «Образование должно считаться услугой, оказанной экономическому миру. Национальные правительства должны рассматривать образование как процесс, идущий от колыбели до могилы». Именно отсюда идёт идея обучения на протяжении всей жизни (означающая повышение квалификации и переквалификацию согласно спросу на рынке труда и меняющиеся в зависимости от рыночной конъюнктуры), которая появляется в новой «Белой Книге» Европейской комиссии 1995 г., которая полностью копировала доклад ЕКС и называлась «Изучать и обучать, в направлении к когнитивному обществу».

Другим заказчиком коренной перестройки образования стала ОЭСР, опубликовавшая в 1998 г. доклад, в котором говорилось: «Преподаватели не нужны для обучения на протяжении всей жизни. Это сделают лица, предоставляющие образовательные услуги». В том же году Еврокомиссия повторяет эту идею в своём докладе «Ray First»: «Пришло время внешкольного образования, и освобождение образовательного процесса приведёт к контролю со стороны продавцов образования, более открытых к инновациям, чем традиционные структуры».

Эти документы и подготовили Болонский процесс, инициаторами которого уже официально выступили министры образования Франции, Германии, Италии и Великобритании. В 1998 г. (после подписания Амстердамского договора 1997 г.) они приняли Сорбонскую декларацию, направленную на создание открытого европейского пространства высшего образования, призванное стать «более конкурентоспособным на мировом рынке образовательных услуг». Именно здесь уже ясно прозвучала тема «экономики знаний». Чтобы обеспечить успех начинания, организаторы использовали, как выразилась исследовательница Ж.Азам, неолиберальную находку, подключив к процессу ректоров университетов, которые и стали в итоге ещё одним важным заказчиком[17]. В том же году состоялась собрание европейских ректоров по случаю годовщины основания Болонского университета, где они подписали «великую хартию». И хотя она подтверждала традиционные принципы университетской деятельности, в ней появились новые ключевые понятия «мобильность», «гибкость» и «трудоустройство», что означало начало приспособления к рынку.

В 1999 г. министры образования 29 стран уже подписали Болонскую декларацию «Зона европейского высшего образования», к которой присоединились 47 стран. Целями Болонской системы были провозглашены:

- построение европейской зоны высшего образования как ключевого направления развития мобильности граждан с возможностью трудоустройства;

- обеспечение конкурентоспособности вузов в борьбе за студентов, деньги, влияние;

- достижение большей совместимости и сравнимости национальных систем высшего образования.

В целях обеспечения провозглашённой «гармонизации образования» национальные системы делают прозрачными и максимально сравнимыми, для чего:

-распространяются одинаковые образовательные циклы из двух уровней - бакалавриата и магистратуры (первый - для удовлетворения рынка труда, второй - для науки);

- вводится единая или легко поддающаяся пересчёту зачетная система (количество учебных часов или кредитов) и одинаковые формы фиксирования получаемых квалификаций и пр.;

- учреждаются аккредитационные агентства, независимые от национальных правительств и международных организаций, иустанавливаются стандарты транснационального образования;

- кроме мобильности учащихся расширяется мобильность преподавательского и иного персонала для «взаимного обогащения европейским опытом», что предполагает изменение законодательных актов в области трудоустройства иностранцев;

- знания выпускников практически используются на пользу всей Европе и востребованы европейским рынком труда;

- в Европу привлекаются большое количества учащихся из других регионов мира;

-вводится автономность вузов, их независимость от государства как в финансовом плане, так и в плане образовательных решений;

- обеспечение обучения на протяжении вей жизни.

За этим последовало реформирование и ведение общих учебных программ, новых принципов управления вузами, подготовка современных учебников, введение единого для Европы образца диплома, международное участие в проверке качества, что привело в итоге к полному нивелированию процесса образования. Особенно эффективным стало введение системы кредитов для сопоставления образовательных программ, которые, делая прозрачными учебные программы, позволили учащимся быть настолько мобильными, что они могут менять университеты и страны хоть каждый семестр.

Главным результатом процесса, как и планировалось ЕКС, стало превращение образования в высокорентабельную сферу бизнеса, называемую «экономикой знаний». Знание (компетенции) - это теперь дорогостоящий товар, изготавливаемый по заказу крупного бизнеса, и всё, что не вписывается в требования заказчика, подлежит устранению. Государство устраняется от регулирования образовательной деятельности, и университеты становятся коммерческими предприятиями, озабоченными исключительно сохранением конкурентоспособности и привлечением частного капитала. Те институты, которые прежде опирались на государственную поддержку, справляются тем, что привлекают финансы из множества других источников, включая выход на рынок услуг, пожертвования или финансирование исследований по специальным федеральным программам.

Итогом «болонизации» стали снижение уровня массового образования, фрагментация знаний (в силу ориентации на узких специалистов), делающая невозможным формирование критического и аналитического мышления, пассивность студентов (из-за отсутствия широкой информации о самом процессе и из-за того что все решения уже приняты наверху, а участие студентов не только не поощряется, но грубо подавляется); общая путаница и снижение качества образования[18].

Показательно в этом плане работа 2005 г., представленная Национальным союзом студентов Европы (ESIB) и названная «Чёрной Книгой Болонского процесса». Она была составлена на основании материалов, предоставленных студентами из 31 страны-участницы процесса и перечисляла многочисленные провалы этой «реформы», среди которых неэффективность кредитной системы, проблемы со структурой бакалавриат-магистратура и пр. В итоге всё новое и привлекательное в системе оказалось на практике абсолютно недееспособным, зато по традиционно сильным сторонам высшего образования был нанесён мощный удар. Очень жёстко и крайне критично оценивают Болонский процесс и авторы французских исследований 2008 г. «Кошмар Гумбольдта», «Губительные последствия университетской «модернизации» в Европе», «Европейская Лиссабонская стратегия, на пути к рынку исследований», показавшие, какими разрушительными процессами обернулись описанные «реформы» [19].

Между тем ЮНЕСКО сделала всё возможное, чтобы представить Болонскую стратегию как модель правильного управления на международном уровне. И именно благодаря этой организации Болонский процесс был взят за образец для создания мирового рынка образования и исследований.

 

Уважаемые читатели!

На торжественные мероприятия 1 сентября в средних и высших учебных заведениях Украины учителям, преподавателям и студентам крайне рекомендовали прийти в вышиванках. Многие пришли.

Если вам интересно, почему это страшно, давайте об этом поговорим.

…Жителю российского мегаполиса достаточно трудно понять, чем опасно массовое надевание т.н. «национальных костюмов» на сугубо городских жителей во время исполнения ими сугубо городских обязанностей. Он просто не видел этого у себя и не знает, что это значит — когда фолк-культура приходит в город и никуда не уходит. Когда она расползается за пределы праздников и становится стержнем мировоззрения.

Беспечный российский горожанин спросит: какую угрозу могут нести надетые на преподавателе, чиновнике, враче белые сорочки, вышитые ромбами и петухами? Трогательные тесёмочки-завязочки под горлом, внезапные пастушьи шапки, чубы, пейсы, национальные усы и прочее? Усиленное обязательное изучение сельских песен и танцев в городских школах? Ну, уважают люди свою старинную культуру — это ж хорошо.

А вот жители национальных периферий, отвалившихся от Большой земли в начале 90-х, знают о тёмной стороне Вышиванки.

«Нашествие вышиванок» на западные окраины бывшего СССР началось лет 20–25 назад. Оно, конечно, было не самой болезнью, а её симптомом. Но оно было симптомом того, что в города, центры цивилизации, пришла антицивилизационная идея.

Это не было экспансией села в города. Конечно, в миллионники массово стали прибывать носители хуторской ментальности — но хуторян никто не стремился поднять до городского уровня. Всё случилось наоборот — это города стали опускать до уровня гигантских хуторов и «мястечек».

Штука тут вот в чём. Когда союзные восточноевропейские республики начали отпиливаться от естественного евразийского пространства, то на практике это было разрушением цивилизации. Той единственной и общей, что тогда у всех нас была — русской/имперской/советской.

И тогда началось самое интересное и трагичное. В большинстве постсоветских республик самыми завязанными на империю были крупные города — они же научные и индустриальные центры. Рига, Кишинёв, Киев, Харьков, Одесса, даже Тарту какой-нибудь: общие исследования, общий производственный супермеханизм, общий рынок, общее культурное пространство. И когда в этих городах начала сыпаться имперская цивилизация — её пустое место стало занимать «пробудившееся национальное сознание». На городских чиновниках, директорах предприятий и депутатах вдруг зацвели национальные петухи и маки. Социальная реклама принялась воспевать колосящиеся поля и бегущих куда-то детишек в народных рубашонках. Когда планы светлого будущего для десятков миллионов человек были отменены — в городах-миллионниках вдруг страшно полюбили всё сельское, тутошнее, исконное.

Едва ли это был чей-то злодейский план, хотя западные друзья и эмигрантские общины, конечно, помогали фолк-революциям как могли. Основную роль тут сыграли чисто насущные вещи: нужно было чем-то заменить отменённое Светлое Будущее — и его заменили ретро-идеализмом. Нужно было что-то противопоставить гигантской городской русской культуре — и её стали выпихивать культурами «антирусскими», то есть анти-городскими. Новые государства заявили о своей европейской ориентации — а «европейским периодом» в их истории было как раз начало прошлого столетия, отрезок между двумя мировыми войнами. Молдавия была под Румынией, западная Украина под Польшей, вольные прибалты под Европой в целом.

А главное, имперские города после распада империи просто не могли не деградировать экономически и культурно — и упаковкой для этой деградации стали национальные праздничные лапти.

Почему мы говорим именно о деградации? Ведь столицы восточноевропейских городов сейчас просто конфетки?

Потому что, как ни странно, задымлённый уральский индустриальный облцентр — организм посложнее нарядного туристического Таллина настолько же, насколько сеть дворцов детско-юношеского творчества сложнее сети кинотеатров, а закрытый завод сложнее открытого в его корпусах супермаркета. Промышленный город есть город исследований, испытаний, системных знаний. А турстолица — это гостиницы, увеселения и местный колорит.

С постсоветскими мегаполисами произошло именно упрощение до местечковости — не слишком нарядные на вид, но настоящие советские города стали избавляться от признаков «настоящести» и превращаться в презентационно-рекреационные комплексы пополам с базарами.

Настоящий город занимается массой дел, которыми декоративному «мястечку» заниматься не положено.

К примеру, советский город Рига делал электронику и автомобили, и локомотивы, и суда, и целлюлозу, и много чего ещё. Но потом у него началась острая вышиванка, и эти имперские сущности были с омерзением попилены и распроданы. Ещё раз, чтобы было понятнее: их не «приватизировали» и не «остановили производство». Их ликвидировали на корню, совсем. Разогнав специалистов и сдав на металлолом оборудование.

Эта ликвидация всего сложного вышла далеко за рамки известной российским гражданам деиндустриализации: со сложным и по определению имперским расправлялись под торжествующие крики об очищении родной земли от Советских Монстров.

Аналогичная картина творилась и в других европеизирующихся республиках.

На этом уничтожение слишком сложных штук, кстати, нигде не остановилось. За индустриальной средой естественно деградирует идейное, интеллектуальное и культурное пространство. Иначе не может быть. Просто неестественно, чтобы нация, вырвавшаяся из имперского сознания с его имперскими масштабами и задачами в сельский фолк, продолжала думать с прежней глобальной наглостью. Масштаб мышления естественным путём эргономично усохнет. Сначала сложные темы исчезнут из пространства публичных дискуссий, а затем их просто перестанут понимать. Останутся простые и конкретные вещи: «налоги растут», «цены на городскую парковку снижены», «Ирландия открыла для наших граждан рынок труда».

Высокая культура сведётся к переводам западной продукции. Массовая — к девицам, которые «добились успеха на европейской танцевальной сцене и сегодня рассказывают в эфире нашего радио, как им это удалось».

Международная политика в европеизирующихся через вышиванки обществах становится поэтичной и понятной. Полутона пропадают. Публицисты рубят отважную правду: «Сегодня в спивающейся России диктатор Путин и другие ненавистники европейской демократии собрались, чтобы думать о нашей свободе злые мысли. К счастью, цивилизованный мир поддерживает нас в противостоянии российской агрессии, но мы должны активнее разъяснять в ЕС агрессивные намерения русского империализма».

…На Украине сейчас некоторые думают, что это русский империализм уничтожает «Мотор Сич» и КБ Антонова. На самом деле наоборот — их уничтожает его отсутствие, символизируемое Вышиванкой. Как съело оно аналогичные сложные сущности в других молодых демократиях от Гданьска до Софии без всякой войны с Россией.

Итогом этого плавного и праздничного одичания становится то, что из носителей одной цивилизации — рождается обслуживающий персонал другой.

Чтобы понять, как форматируется вышитое петухами сознание, приведу пример из свежей колонки польского публициста в официозной польской газете «Ржечьпосполита». Пишет он, само собой, об агрессивной России, которая против Свободы.

«Свобода обладает большей силой, чем все стволы и ракетные установки вместе взятые. Дни Путина будут сочтены, если украинцам удастся из нынешней нищеты и немощи вырваться на Запад, как это удалось полякам», — сообщает свободный восточноевропеец.

И через пару абзацев хвастается, как им это удалось: «Сейчас у нас есть профессиональная армия: небольшая, но хорошо оснащённая и обстрелянная в заграничных миссиях. Польская армия играет роль экспедиционного корпуса для поддержки наших союзников в их колониальных войнах …»

Да-да, уважаемые читатели. Мы такие свободные, что в своих колониальных войнах союзники выделили вспомогательную роль нашей армии. Не побрезговали.

Это нам тут кажется, что Свобода и радостное прислуживание в колониальных войнах — вещи несовместные. А вышитое петухами сознание не видит никакого противоречия. По одной простой причине: хуторское мировоззрение — это в первую очередь утрата способности воспринимать мир системно и целостно. Ибо целостное и системное восприятие мира необходимо только тем, кто его системно же намерен и менять. Вот ему нужно уметь стыковать конкретику и идеи, жизнь отдельных семей, хозяйств и городов — с макроэкономикой, макрополитикой и стоящей за ними философией.

А городской дикарь из конкретики воспринимает только конкретные стеклянные бусы (подержанный ауди дёшево, тарифы на воду, айпад). А из мира идей ему доступны лишь вызубренные заклинания и боевые кличи.

…Я это всё к чему. До сих пор описанное выше состояние восточноевропейского сознания использовалось в относительно мирных, хоть и некрасивых целях. Лозунги для народов, стряхнувших с себя имперскую цивилизованность, звучали примерно так:

«Мы теперь европейцы! Мы можем прислуживать в настоящей Европе! Каждому будут бусы!».

Но сейчас, как показывает практика, лозунг может звучать и иначе:

«Мы европейцы! Душу и тело мы положим за нашу свободу! Стрелять по недочеловекам! Каждому бусы!»

...Берегитесь вышиванок, граждане. Неслучайно все "анти-имперские", то есть по факту анти-цивилизационные агитки в союзных республиках Евразии приходят к нам именно в них:

 

Происходящее сегодня на Украине можно описать одним словом – паника. Паника, перемежающаяся с агрессией. А это классические признаки так называемой действующей толпы. Действующая толпа, в свою очередь, является одним из типов толпы конвенциональной – образовавшейся на основе общего интереса к определенному событию, объекту. Сегодняшнее украинское общество – и есть толпа.

Еще какие-то двадцать лет назад понятие «толпа» описывало некую совокупность индивидов, как правило, не имеющих между собой контактов вне этой самой совокупности, объединяющей силой которой являлся общий интерес, событие или ситуация: авария, стихийное бедствие, развлекательное мероприятие, недовольство властью и т.д. Время жизни толпы, как субъекта массовой формы внеколлективного поведения, ограничивалось стадией рассеивания этой самой толпы, то есть моментом потери эмоциональной связи и непосредственного контакта между индивидами.

Сегодня, с появлением доступных, удобных и гибких систем коммуникации – мобильной связи и соцсетей – время жизни толпы серьезно увеличилось. Теперь физические массовые скопления людей не являются необходимым условием для образования толпы как явления. Толпа может образовываться запросто и в виртуальном пространстве, поскольку все необходимые условия для функционирования толпы, проявления всех ее разрушительных признаков, тесного эмоционального взаимодействия индивидов любезно создаются средствами связи, при мощной поддержке и стимулировании со стороны СМИ.

В основе механизмов формирования толпы лежат два фактора: взаимное эмоциональное заражение и слухи. Думаю, многие со мной согласятся, что основным видом деятельности украинских СМИ является распространение именно слухов. Созданием этих слухов занимаются манипуляторы. Их деятельность можно с уверенностью назвать сверхуспешной. Эмоциональный же взаимообмен происходит посредством средств коммуникации: перепост роликов, писем «дочерей», изображений и т.п. Целью этого обмена является получение максимально возможной эмоциональной реакции от пользователя, приведение его психического состояния в соответствие своему. В стадии такого взаимообмена виртуальная толпа начинает звучать в унисон.

Конечная стадия формирования толпы – ее сплачивание. Главным сплачивающим фактором является создание воображаемого объекта, негативное отношение к которому разделяется всеми участниками толпы. Этот образ – результат коллективного творчества индивидов, образующих толпу, образ врага. Толпе нужно задать лишь направление, поддерживая эмоциональный накал, остальное она сделает сама.

Участников толпы можно разделить на тех, кто, идентифицирует свои ценностные ориентации с направлением действий толпы; на «заблудшие души» – которые ошибочно воспринимают саму ситуацию вследствие обмана источниками информации; обывателей, которым просто уныло и скучно; любопытных, которые не вмешиваются в происходящее, но своим присутствием добавляют массовости, тем самым косвенно влияя на общий эмоциональный настрой толпы, добавляя последней ощущение легитимности.

Если проследить на украинских ресурсах статистику посещаемости той или иной страницы, соотнести ее с количеством ссылок на эту статью в соцсетях и с количеством комментариев к этой статье, то можно грубо прикинуть качественный состав толпы, определив примерное соотношение вышеперечисленных категорий участников. Кстати, есть замечательный ресурс Медиаметрикс, на котором в режиме онлайн можно отслеживать рейтинги популярности страниц интернета. Если вы, дорогие читатели, считаете себя выносливыми и стойкими в психическом плане личностями, то можете посетить страницу этого самого ресурса в разделе «соцсети Украина». По популярности заголовков статей вы в течение нескольких минут сможете получить исчерпывающую картину о бедственном положении среднестатистического украинского пользователя, в полной мере прочувствовав само понятие «информационная война». Для полноты ощущений можно сравнить с российским сегментом.

Не сомневаюсь, что некоторые из вас, дорогие читатели, перейдут по рейтинговым ссылкам на укросайты (и не говорите, что я не предупреждал об опасности стресса, серьезно). Если перейдете, то попробуйте отыскать первоисточник резонансной новости, привлекшей ваше внимание, и оцените беспристрастно его авторитетность. В лучшем случае упретесь в пресловутый СНБО, СБУ и подобные им учреждения по генерации «новостей» для толпы.

Впрочем, вернемся к теме толпы, поскольку целью моей статьи является исследование возможности нашего влияния на нее. Поговорим об особенностях, поскольку, используя принципы воздействия на отдельного человека – изолированного индивида, повлиять на их совокупность невозможно. У многих из вас есть друзья и родственники на Украине, которые значительно одичали за последние полгода, стали с вашей точки зрения неадекватными. Вся беда в том, что большинство из них по сути индивидами не являются – они участники мобилизованной толпы, находящейся в состоянии suspens, состоянии тревожного ожидания.

Следует иметь ввиду, что ваши увещевания, доказательства, аргументы, пруфы и прочие орудия обычной дискуссии – абсолютно бесполезны: толпа не способна к осознанию, она импульсивна, инстинктивна, бессознательна. У толпы напрочь отсутствует способность к критическому взгляду на ситуацию. Любое проявление доброты толпа воспринимает как проявление слабости. Толпа считается только с силой. Если отдельно взятый человек способен подавлять свои рефлексы, то в толпе у него нет в этом необходимости. Ваш собеседник живет в мире воображаемых образов, следует эмоциям, обычная логика ему недоступна. Единственный способ направить его психический процесс в другое русло – создать новый, не менее яркий образ. Такой человек способен воспринимать лишь до предела упрощенные идеи, его рассуждения основываются на ассоциациях.

Участник толпы никогда не стремится к правде, очевидным воспринимается лишь то, что соответствует его иллюзиям, для него не существует невероятного. Толпа категорична, резко консервативна (нездоровая тяга к традициям, украинизму, вышиванкам и прочему), односторонне чувствительна («жареные сепаратистские колорады в Одессе» и «кощунство парада пленных в Донецке»), уверена в безнаказанности. Индивид постоянно испытывает ощущение неодолимой силы, он аморфен и социально деградирован, его интеллектуальные способности снижены.

В украинское общество заброшены слова-ключи, использование которых вызывает мгновенный отклик и приводит в состояние боевой готовности, мобилизуя индивида как составляющую толпы. Если вы в общественном туалете крикнете «Слава Украине!», то независимо от стадии процесса неизменно услышите от остальных посетителей ответный боевой клич. То же самое можно сказать и о прыгалках-кричалках-речевках.

Чтобы «выдернуть» Вашего собеседника из толпы, его необходимо персонифицировать. Для этого нужно обращать внимание на его личные качества, особенности, свойственные лишь ему, избегать любых вопросов на тему политики. Любая ваша попытка «положить на обе лопатки» своего собеседника в дискуссии путем предоставления «пуленепробиваемых» доказательств приведет к абсолютно обратному эффекту. Только переключение внимания вашего собеседника на другие объекты, ассоциативно не связанные с его главным образом, поможет вывести жертву из состояния «зависания».

Буду признателен всем, кто комментариях поделится своим опытом очеловечивания «заблудших душ» – жертв Майдана.