Роль христианства в формировании средневековой культуры. Структура Священного Писания.

ЭКЗАМЕН Литература Средневековья и Возрождения

1. Историческое содержание и периодизация эпохи Средневековья.

Содержание понятия «Средние века»; история понятия «Средние века»; сложности в понимании средневековой литературы; периодизация эпохи Средневековья; события, породившие Средневековье; процессы, сформировавшие средневековое общество; общество раннего и зрелого Средневековья: основные различия.

 

Словосочетание «Средние века» имеет два значения: 1) научный термин; 2) само название эпохи. Научный термин впервые введен немецким историком XVII века И.Келлером для обозначения временного интервала между Античностью и Ренессансом.

 

Самоназвание эпохи – «Средний век» («mediumacvum») современно самой эпохе и указывает на время от первого до второго пришествия Христа, имплицитно содержа представление о неизбежном конце света, которым заканчивается «промежуточное время».

 

История термина «Средние века» включает созданную Просвещением «черную легенду» («Средние века - время религиозного фанатизма, невежества и упадка искусств»), созданную романтизмом «золоту легенду» («Средние века – время единства искусства и жизни, одинаково одухотворенных религиозным чувством») и культурно-историческую интерпретацию, предложенную французскими историками школы «Анналов» в начале ХХ века. Эта концепция предполагает оценку людей другой эпохи критериями их собственной, а не современной культуры. С этой точки зрения информативность термина «Средние века» ниже, чем самоназвания эпохи - «mediumacvum», из которого мы узнаем о важном психологическом феномене - преследовавшем людей того времени ужасе светопреставления.

 

Чтобы понять и оценить разрыв между нами и людьми Средневековья, можно привести пример, когда их поведение кажется нам нелепым, но на самом деле оно вполне адекватно по меркам их культуры, которых мы не принимаем в расчет. С этим различием мы будем постоянно сталкиваться при изучении средневековой литературы, поэтому о нем лучше знать заранее.

 

Периодизация эпохи Средневековья. Для нашего курса понадобится не школьная 3-х частная, а более подробная 5-ти членная схема: 1-й период – IV-VI вв. – переход от Античности к Средневековью, 2-й период – VI-VIII вв. – «темные века» или эпоха варварских королевств, 3-й период – IX-XI вв. – эпоха раннего феодализма, 4-й период – XI-XIII вв. – эпоха зрелого феодализма или Высокое Средневековье, 5-й период – XIV-XV вв. – кризис феодализма, закат Средневековья.

 

Критически важный период – переход от Античности к Средневековью. Эти три века (IV-VI) ознаменованы тремя революциями, предопределившими «сценарий» средневековой истории: религиозной, геополитической, этнокультурной. Религиозная революция – принятие христианства Римской Империей; геополитическая революция – раздел Римской Империи на Западную и Восточную; этнокультурная революция – Великое переселение народов. Христианизация Империи легализовала на ее территории вторую власть помимо государственной – церковь. Раздел Империи отделил бедный и слабый латинский Запад от богатого и сильного греческого Востока. Великое переселение народов в конце концов сделало Западную Империю добычей германских племен, поделивших ее провинции.

 

Однако победа поставила пришельцев в трудное положение, отмеченное опасными для них противоречиями с покоренным населением - религиозными, культурными, языковыми. Чтобы в этих условиях сохранить завоевания, германцы должны были иметь с враждебным для них романским окружением некую существенную общность. Поэтому вожди франков, саксов, англов, лангобардов и прочих германских племен приняли крещенье из рук римской церкви. Это событие положило начало нескольким важнейшим процессам средневековой истории: ассимиляции варваров, христианизации варваров, конфронтации светской и духовной власти в Европе.

 

Далее даются определения ассимиляции и христианизации. Ассимиляция – уподобление одного народа другому по языку и культуре, христианизация – постепенное вытеснение христианской системой ценностей язычества в сознании германцев. В результате этих процессов исчез конфликт вер, языков и обычаев, поскольку из победителей и побежденных сложились совершенно новые этнические общности – французы, англичане, испанцы, итальянцы, то есть современные европейские народы. Характерная для раннесредневековой Европы оппозиция христианства и язычества в эпоху Высокого Средневековья сменилась борьбой и взаимодействием крупных социальных групп – сословий.

 

Эта разница состояний средневекового общества в двух его хронологических срезах определяет структуру этого курса. Он также имеет две части, посвященных, соответственно, литературе раннего и зрелого Средневековья. При изучении литературы раннего Средневековья нас будут интересовать памятники христианской и языческой культуры, а при знакомстве с литературой зрелого Средневековья – ее сословная дифференциация.

 

Роль христианства в формировании средневековой культуры. Структура Священного Писания.

В культуре раннего Средневековья христианское вероучение представлено двумя видами текстов: Священным Писанием и произведениями отцов церкви.

 

В состав Св. Писания входят два конфессионально различных, но генетически связанных друг с другом комплекса книг – Ветхий Завет и Новый Завет.

 

«Завет» - это союз, в данном случае союз Бога с некой избранной частью человечества, но смысл этого союза и отношения его участников в Ветхом и Новом Завете понимаются по-разному. Ветхий завет, являющийся богооткровенным и для иудеев, и для христиан, провозглашает такой союз между Богом и евреями, которые признаются единственным избранным народом, почитающим единого и единственного Бога. Христиане также признают авторитет Ветхого Завета, но для них важнее Новый Завет, в котором провозглашается союз Бога не с одним конкретным народом, а со всеми, кто почитает Иисуса из Назарета сыном Божьим и Спасителем человечества (Христом).

 

В состав книг Ветхого Завета, почитаемого иудеями и христианами, входят две главные части: «Закон» и «Пророки». «Закон» - это Тора, Моисеево Пятикнижие, ядро иудейского вероучения; «Пророками» называются записанные и сохранившиеся речи «вдохновленных Богом» людей, веривших, что через них Бог возвещает миру свою волю. Главный мотив пророческих текстов – идея пришествия Мессии, сына и посланца Бога, искупителя и спасителя человечества. Кроме Торы и пророческих текстов в состав Ветхого Завета входят Книга Царств, Книга Судей, Экклезиаст, Псалмы Давида, Книга Иова, Песнь Песней и ряд других Книг. Этот корпус текстов был составлен иерусалимскими священниками ко II в. до н.э. и переведен на латынь св. Иеронимом в V в. н.э.

 

Новый Завет не столь обширен и не столь древен. Его ядро – 4 евангелия, в которых рассказывается история жизни Иисуса Христа от рождения до распятия и воскресения. Авторами этих книг считаются апостолы (то есть прямые ученики Христа): Матфей, Лука, Марк и Иоанн. Кроме евангелий в новозаветный корпус включаются Деяния апостолов, Послания апостолов (среди которых выделяются 14 посланий Павла) и Апокалипсис Иоанна Богослова.

 

Кроме Св. Писания христианская составляющая раннесредневековой культуры представлена патристикой – произведениями наиболее авторитетных деятелей, идеологов, мыслителей раннего христианства, которых называют «отцами церкви». У Восточной и Западной церкви были свои признанные и почитаемые основоположники. Самым выдающимся из отцов Западной (римской) церкви считается Аврелий Августин. Он родился в римской провинции Африка, в семье христианки и язычника. Он долго искал свой путь и только в 40 лет принял крещение. Накануне крещения он написал «Исповедь», ставшую выдающимся памятником христианской мысли и гениальным литературным текстом.

 

 

Дидактический эпос.

В «Старшей Эдде» дидактический цикл представлен единственным, но очень важным текстом – «Речами Высокого». «Высокий» - одно из многочисленных имен Одина, который учит людей двум видам мудрости - житейской и магической.

 

Раздел, посвященный житейской мудрости, пронизан противопоставлением Ума и Глупости. Одна из ключевых ситуаций, иллюстрирующих эту оппозицию, - пир в незнакомом доме, где гость должен быть бдительным и осторожным, в меру молчаливым, в меру разговорчивым, в меру пить и в меру есть – в противном случае он окажется «глупцом». Тут три существенных момента: призыв к недоверию, призыв к соблюдению меры и в этой связи уже упомянутая альтернатива – быть либо мудрым, либо глупцом.

 

«Мудрый» слушатель поучений Одина должен был понять оба этих призыва (к недоверию и соблюдению меры) как распространение на людей того состояния безопасности, которым боги пользуются за стеной Асгарда. В суровом скандинавском мире с его частыми родовыми распрями, оно высоко ценилось. Но почему оно несовместимо с репутацией глупца? «Речи Высокого» создавались в родовом обществе, в котором статус отдельного человека определялся статусом рода. Он формировался многими поколениями его предков, но мог быть устранен в одночасье из-за недостатка житейской мудрости у одного члена рода. А в архаическом обществе человек, опозоривший свой род и не сохранивший его статус, негласно становился «personanongrata»: он не мог выгодно жениться, ему практически невозможно было приобрести друзей и союзников, и, как следствие, его существование становилось гораздо менее защищенным, то есть более опасным. Так что Один, называя житейскую мудрость «драгоценной», вряд ли преувеличивает.

 

Магическая мудрость – это знание рун, полученных Одином дорогой ценой. Надо отличать магическую мудрость от мистического знания судеб мира, которым обладает вёльва. Магическая мудрость столь же практична, как и житейская. Но ее прикладной характер проявляется в других условиях и другим способом. Знание рун дает власть над тайными, скрытыми свойствами вещей. Правильно начертанные руны могут спасти корабль в бурю, в бою отклонить стрелу или меч врага, успокоить пожар. То, что Один делится со своими слушателями знанием, однажды стоившим ему жизни, говорит о том, насколько боги в скандинавской мифологии дорожат союзом с людьми. Этим она разительно отличается от греческой с ее «антропомахией», описанной Гесиодом в «Трудах и днях».

 

 

5. Мифологические и исторические мотивы «Песни о Нибелунгах».

В песни о нибелунгах» мы вновь встречаемся с героями, известными из эддической поэзии: Зигфрид (Сигурд), Кримхильда (Гудрун), Брюнхильда (Брюнхильд), Гунтер (Гуннар), Этцель (Атли), Хаген (Хёгни). Их поступки и судьбы на протяжении веков владели воображением и скандинавов и немцев. Но сколь различна трактовка одних и тех же персонажей и сюжетов! Сопоставление исландских песен с немецким эпосом показывает, какие большие возможности для самобытной поэтической интерпретации существовали в рамках одной эпической традиции. «Историческое ядро», к которому восходила эта традиция, гибель бургундского королевства в 437 году и смерть гуннского короля Аттилы в 453 году, послужило поводом для появления высоко оригинальных художественных творений. На исландской и на немецкой почве сложились произведения, глубоко несходные между собой как в художественном отношении, так и в оценке и понимании действительности, которую они изображали.

Исследователи отделяют элементы мифа и сказки от исторических фактов и правдивых зарисовок морали и быта, обнаруживают в «Песни о нибелунгах» старые и новые пласты и противоречия между ними, не сглаженные в окончательной редакции песни. Но заметны ли были все эти «швы», несообразности и наслоения людям того времени? Нам уже приходилось высказывать сомнение в том, что «поэзия» и «правда» столь же четко противопоставлялись в средние века, как в новое время. Несмотря на то что подлинные события истории бургундов или гуннов искажены в «Песни о нибелунгах» до неузнаваемости, можно предположить: автор и его читатели воспринимали песнь как историческое повествование, правдиво, в силу своей художественной убедительности, рисующее дела минувших веков.

Каждая эпоха по-своему объясняет историю, исходя из присущего ей понимания общественной причинности. Как рисует прошлое народов и королевств «Песнь о нибелунгах»? Исторические судьбы государств воплощены в истории правящих домов. Бургунды — это, собственно, Гунтер с братьями, и гибель бургундского королевства состоит в истреблении его властителей и их войска. Точно так же гуннская держава целиком сосредоточена в Этцеле. Поэтическое сознание средневековья рисует исторические коллизии в виде столкновения индивидов, поведение которых определено их страстями, отношениями личной верности или кровной вражды, кодексом родовой и личной чести. Но вместе с тем эпопея возводит индивидуальное в ранг исторического. Для того чтобы это стало ясно, достаточно наметить, в самых общих чертах, сюжет «Песни о нибелунгах».

При дворе бургундских королей появляется прославленный герой Зигфрид нидерландский и влюбляется в их сестру Кримхильду. Сам же король Гунтер желает вступить в брак с исландской королевой Брюнхильдой. Зигфрид берется помочь ему в сватовстве. Но эта помощь связана с обманом: богатырский подвиг, свершение которого является условием успеха сватовства, на самом деле содеял не Гунтер, а Зигфрид, укрывшийся под плащом-невидимкой. Брюнхильда не могла не заметить доблестей Зигфрида, но ее уверяют, что он всего лишь вассал Гунтера, и она горюет из-за мезальянса, в который вступила сестра ее мужа, тем самым ущемив и ее сословную гордость. Спустя годы по настоянию Брюнхильды Гунтер приглашает Зигфрида с Кримхильдой к себе в Вормс, и здесь во время перепалки королев (чей муж доблестнее?) обман раскрывается. Оскорбленная Брюнхильда мстит обидчику Зигфриду, который имел неосторожность отдать своей жене перстень и пояс, снятые им с Брюнхильды. Месть осуществляет вассал Гунтера Хаген. Герой предательски умерщвлен на охоте, а золотой клад, некогда отвоеванный Зигфридом у сказочных нибелунгов, королям удается выманить у Кримхильды, и Хаген скрывает его в водах Рейна. Минуло тринадцать лет. Гуннский властитель Этцель овдовел и ищет новую супругу. До его двора дошел слух о красоте Кримхильды, и он отправляет посольство в Вормс. После долгого сопротивления безутешная вдова Зигфрида соглашается на второй брак для того, чтобы получить средства отмстить за убийство любимого. Еще спустя тринадцать лет она добивается у Этцеля приглашения ее братьев к ним в гости. Несмотря на попытки Хагена предотвратить визит, грозящий стать роковым, бургун-ды с дружиной отправляются с Рейна на Дунай. (В этой части песни бургунды именуются нибелунгами.) Почти немедля после их прибытия вспыхивает ссора, перерастающая во всеобщую резню, в которой погибают бургундские и гуннские дружины, сын Кримхильды и Этцеля, ближайшие приближенные королей и братья Гуннара. Наконец-то Гуннар и Хаген в руках охваченной жаждой мести королевы; она приказывает обезглавить своего брата, после чего собственными руками умерщвляет Хагена. Старый Хильдебранд, единственный оставшийся в живых дружинник короля Дитриха Бернского, карает Кримхильду. В живых остаются стенающие от горя Этцель и Дитрих. Так завершается «рассказ о гибели нибелунгов».

В нескольких фразах можно пересказать лишь голый костяк фабулы огромной поэмы. Эпически-неторопливое повествование подробно живописует придворные досуги и рыцарские турниры, пиры и войны, сцены сватовства и охоты, путешествия в дальние страны и все другие стороны пышной и утонченной куртуазной жизни. Поэт буквально с чувственной радостью повествует о богатом оружии и драгоценных одеяниях, подарках, которыми правители награждают рыцарей, а хозяева вручают гостям. Все эти статические изображения, несомненно, представляли для средневековой аудитории не меньший интерес, нежели сами драматические события. Битвы также обрисованы во всех деталях, и хотя в них участвуют большие массы воинов, поединки, в которые вступают главные персонажи, даны «крупным планом». В песни постоянно предвосхищается трагический исход. Нередко такие предуказания роковой судьбы всплывают в картинах благополучия и празднеств, — осознание контраста между настоящим и грядущим порождало у читателя чувство напряженного ожидания, несмотря на заведомое знание им фабулы, и цементировало эпопею как художественное целое. Персонажи очерчены с исключительной ясностью, их не спутаешь друг с другом. Разумеется, герой эпического произведения — не характер в современном понимании, не обладатель неповторимых свойств, особой индивидуальной психологии. Эпический герой — тип, воплощение качеств, которые признавались в ту эпоху наиболее существенными или образцовыми. «Песнь о нибелунгах» возникла в обществе существенно ином, чем исландское «народоправство», и подверглась окончательной обработке в то время, когда феодальные отношения в Германии, достигнув расцвета, обнаружили присущие им противоречия, в частности противоречия между аристократической верхушкой и мелким рыцарством. В песни выражены идеалы феодального общества: идеал вассальной верности господину и рыцарского служения даме, идеал властителя, пекущегося о благе подданных и щедро награждающего ленников.

Однако немецкий героический эпос не довольствуется демонстрацией этих идеалов. Его герои, в отличие от героев рыцарского романа, возникшего во Франции и как раз в то время перенятого в Германии, не переходят благополучно от одного приключения к другому; они оказываются в ситуациях, в которых следование кодексу рыцарской чести влечет их к гибели. Блеск и радость идут рука об руку со страданием и смертью. Это сознание близости столь противоположных начал, присущее и героическим песням «Эдды», образует лейтмотив «Песни о нибелунгах», в первой же строфе которой обозначена тема: «пиры, забавы, несчастия и горе», равно как и «кровавые распри». Всякая радость завершается горем, — этой мыслью пронизана вся эпопея. Нравственные заповеди поведения, обязательного для благородного воина, подвергаются в песни испытаниям, и не все ее персонажи с честью выдерживают проверку.

В этом отношении показательны фигуры королей, куртуазных и щедрых, но вместе с тем постоянно обнаруживающих свою несостоятельность. Гунтер овладевает Брюнхильдой только с помощью Зигфрида, в сравнении с которым проигрывает и как мужчина, и как воин, и как человек чести. Сцена в королевской опочивальне, когда разгневанная Брюнхильда, вместо того чтобы отдаться жениху, связывает его и подвешивает на гвоздь, естественно, вызывала хохот у аудитории. Во многих ситуациях бургундский король проявляет вероломство и трусость. Мужество пробуждается у Гунтера лишь в конце поэмы. А Этцель? В критический момент его добродетели оборачиваются нерешительностью, граничащей с полным параличом воли. Из зала, где убивают его людей и где только что Хаген зарубил его сына, гуннского короля спасает Дитрих; Этцель доходит дотого, что на коленях молит своего вассала о помощи! Он пребывает в оцепенении вплоть до конца, способный лишь оплакивать неисчислимые жертвы. Среди королей исключение составляет Дитрих Бернский, который пытается играть роль примирителя враждующих клик, но без успеха. Он единственный, помимо Этцеля, остается в живых, и некоторые исследователи видят в этом проблеск надежды, оставляемой поэтом после того, как он нарисовал картину всеобщей гибели; но Дитрих, образец «куртуазной гуманности», остается жить одиноким изгнанником, лишившимся всех друзей и вассалов.

Героический эпос бытовал в Германии при дворах крупных феодалов. Но поэты, его создававшие, опираясь на германские героические предания, по-видимому, принадлежали к мелкому рыцарству (Не исключено, однако, что «Песнь о нибелунгах» написана духовным лицом. См. примечания.). Этим, в частности, объясняется их страсть к воспеванию княжеской щедрости и к описанию подарков, безудержно расточаемых сеньорами вассалам, друзьям и гостям. Не по этой ли причине поведение верного вассала оказывается в эпопее более близким к идеалу, нежели поведение государя, все более превращающегося в статичную фигуру? Таков маркграф Рюдегер, поставленный перед дилеммой: выступить на стороне друзей или в защиту сеньора, и павший жертвой ленной верности Этцелю. Символом его трагедии, очень внятным для средневекового человека, было то, что маркграф погиб от меча, им же подаренного, отдав перед тем Хагену, бывшему другу, а ныне врагу, свой боевой щит. В Рюдегере воплощены идеальные качества рыцаря, вассала и друга, но при столкновении с суровой действительностью их обладателя ожидает трагическая судьба. Конфликт между требованиями вассальной этики, не принимающей во внимание личных склонностей и чувств участников ленного договора, и моральными принципами дружбы раскрыт в этом эпизоде с большей глубиной, чем где-либо в средневековой германской поэзии.

Хёгни не играет в «Старшей Эдде» главной роли. В «Песни о нибелунгах» Хаген вырастает в фигуру первого плана. Его вражда с Кримхильдой — движущая сила всего повествования. Мрачный, безжалостный, расчетливый Хаген, не колеблясь, идет на вероломное убийство Зигфрида, сражает мечом невинного сына Кримхильды, прилагает все силы для того, чтобы утопить в Рейне капеллана. Вместе с тем Хаген — могучий, непобедимый и бесстрашный воин. Из всех бургундов он один отчетливо понимает смысл приглашения к Этцелю: Кримхильда не оставила мысли об отмщении за Зигфрида и главным своим врагом считает именно его, Хагена. Тем не менее, энергично отговаривая вормсских королей от поездки в гуннскую державу, он прекращает споры, как только один из них упрекает его в трусости. Раз решившись, он проявляет максимум энергии при осуществлении принятого плана. Перед переправой через Рейн вещие жены открывают Хагену, что никто из бургундов не возвратится живым из страны Этцеля. Но, зная судьбу, на которую они обречены, Хаген уничтожает челн — единственное средство переплыть реку, дабы никто не мог отступить. В Хагене, пожалуй, в большей мере, чем в других героях песни, жива старинная германская вера в Судьбу, которую надлежит активно принять. Он не только не уклоняется от столкновения с Кримхильдой, но сознательно его провоцирует. Чего стоит одна лишь сцена, когда Хаген и его сподвижник шпильман Фолькер сидят на скамье и Хаген отказывается встать перед приближающейся королевой, демонстративно поигрывая мечом, который он некогда снял с убитого им Зигфрида.

Сколь мрачными ни выглядят многие поступки Хагена, песнь не выносит ему морального приговора. Это объясняется, вероятно, как авторской позицией (пересказывающий «сказанья давно минувших дней» автор воздерживается от активного вмешательства в повествование и от оценок), так и тем, что Хаген вряд ли представлялся однозначной фигурой. Он — верный вассал, до конца служащий своим королям. В противоположность Рюдегеру и другим рыцарям, Хаген лишен всякой куртуазности. В нем больше от старогерманского героя, чем от рафинированного рыцаря, знакомого с воспринятыми из Франции утонченными манерами. Мы ничего не знаем о каких-либо его брачных и любовных привязанностях. Между тем служение даме — неотъемлемая черта куртуазности. Хаген как бы олицетворяет прошлое — героическое, но уже преодоленное новой, более сложной культурой.

Вообще различие между старым и новым осознается в «Песни о нибелунгах» яснее, чем в германской поэзии раннего средневековья. Кажущиеся отдельным исследователям «непереваренными» в контексте немецкой эпопеи фрагменты более ранних произведений (темы борьбы Зигфрида с драконом, отвоевания им клада у нибелунгов, единоборства с Брюнхильдой, вещие сестры, предрекающие гибель бургундов, и т. п.), независимо от сознательного замысла автора, выполняют в ней определенную функцию: они сообщают повествованию архаичность, которая позволяет установить временную дистанцию между современностью и давно минувшими днями. Вероятно, этой цели служили и иные сцены, отмеченные печатью логической несообразности: переправа огромного войска в одной лодке, с которой Хаген управился за день, или схватка сотен и тысяч воинов, происходящая в пиршественном зале Этцеля, или успешное отражение двумя героями атаки целого полчища гуннов. В эпосе, повествующем о прошлом, такие вещи допустимы, ибо в былые времена чудесное оказывалось возможным. Время принесло большие перемены, как бы говорит поэт, и в этом тоже проявляется средневековое чувство истории.

Конечно, это чувство истории весьма своеобразно. Время не течет в эпосе непрерывным потоком, — оно идет как бы толчками. Жизнь скорее покоится, нежели движется. Несмотря на то что песнь охватывает временной промежуток почти в сорок лет, герои не стареют. Но это состояние покоя нарушается действиями героев, и тогда наступает время значимое. По окончании действия время «выключается». «Скачкообразность» присуща и характерам героев. В начале Кримхильда — кроткая девушка, затем — убитая горем вдова, во второй половине песни — охваченная жаждой мести «дьяволица». Эти изменения внешне обусловлены событиями, но психологической мотивировки столь резкого перелома в душевном состоянии Кримхилъды в песни нет. Средневековые люди не представляли себе развития личности. Человеческие типы играют в эпосе роли, заданные им судьбой и той ситуацией, в которую они поставлены.

«Песнь о нибелунгах» явилась результатом переработки материала германских героических песен и сказаний в эпопею широкого масштаба. Эта переработка сопровождалась и приобретениями и потерями. Приобретениями — ибо безымянный автор эпопеи заставил по-новому зазвучать древние предания и сумел необычайно наглядно и красочно (Красочно в буквальном смысле слова: автор охотно и со вкусом дает цветовые характеристики одежд, драгоценностей и оружия героев. Контрасты и сочетания красного, золотого, белого цветов в его описаниях живо напоминают средневековую книжную миниатюру. Поэт и сам как бы имеет ее перед глазами (см. строфу 286).), во всех подробностях развернуть каждую сцену сказаний о Зигфриде и Кримхильде, более лаконично и сжато изложенных в произведениях его предшественников. Потребовались выдающийся талант и большое искусство для того, чтобы песни, насчитывавшие не одно столетие, вновь приобрели актуальность и художественную силу для людей XIII века, которые имели во многом уже совершенно иные вкусы и интересы. Потерями — ибо переход от высокой героики и пафоса непреклонной борьбы с Судьбою, присущих раннему германскому эпосу, вплоть до «воли к смерти», владевшей героем древних песен, к большему элегизму и воспеванию страдания, к сетованиям на горести, которые неизменно сопровождают людские радости, переход, безусловно, незавершенный, но тем не менее вполне явственный, сопровождался утратой эпическим героем былой цельности и монолитности, равно как и известным измельчанием тематики вследствие компромисса между языческой и христиански-рыцарской традициями; «разбухание» старых лапидарных песен в многословную, изобилующую вставными эпизодами эпопею вело к некоторому ослаблению динамизма и напряженности изложения. «Песнь о нибелунгах» родилась из потребностей новой этики и новой эстетики, во многом отошедших от канонов архаического эпоса варварской поры. Формы, в которых выражены здесь представления о человеческой чести и достоинстве, о способах их утверждения, принадлежат феодальной эпохе. Но накал страстей, обуревавших героев эпопеи, острые конфликты, в которых их сталкивает судьба, и поныне не могут не увлекать и не потрясать читателя.

 

Куртуазия как тип культуры.

В образе Роланда был предвосхищен идеал рыцаря-крестоносца, но не он стал преобладающим в рыцарской культуре: гораздо более продуктивным и влиятельным оказался куртуазный идеал.

 

Слово «куртуазия» происходит от французского «court» - «двор» и буквально означает «вежество», «учтивость», «придворные манеры». Но в качестве научного термина «куртуазия» означает особый тип культуры, включающий три элемента: этику, этикет, выражение того и другого в определенных литературных жанрах. Исторически куртуазная культура имеет два основных варианта – южнофранцузский и северофранцузский. Более ранний – южнофранцузский, возник в Провансе на рубеже XI-XII вв., северофранцузский – в XII веке. О различиях между ними – ниже; сначала об их единой основе – куртуазной этике.

 

Куртуазная этика – это принципы, на которых строятся отношения между двумя фигурами – Рыцарем и Дамой (донной). Смысл этих отношений – куртуазная любовь или любовь-служение. Это словосочетание означает, что женщина становится объектом рыцарского служения наряду с сюзереном и Богом, и это – подлинная этическая революция. Суть ее – в преклонении сильнейшего перед слабейшим – воина перед женщиной, которая становится Дамой (или Донной), то есть «Госпожой».До этого ни в одной культуре – ни в классической античной, ни в традиционной христианской – женщина не удостаивалась такого возвеличивания. Куртуазная любовь – не чувство, а социальный ритуал, в котором у обоих участников есть предписанные роли: активная – у Рыцаря, пассивная – у Дамы. Согласно «Трактату о любви» Андрея Капеллана, рыцарь, чтобы заслужить благосклонность своей избранницы, должен пройти четыре стадии любви-служения («вздыхающий», «замеченный», «признанный» и «возлюбленный». Дама, чтобы стать объектом такой любви, должна быть воплощением куртуазного канона красоты – душевной и телесной.

 

Разделяя эти представления о ролях рыцаря и дамы, провансальцы и северяне по-разному понимали смысл любви-служения. Первые полагали, что совершенная дама должна быть недоступной, а служение ей, подобно добродетели, само себе награда. Такие отношения они называли «finamor» - «истинной» или «совершенной» любовью. Если же эти отношения имеют телесное завершение, то тогда они – «folamor» - «пошлая, низменная любовь». Но северяне именно ее отождествляли с собственно куртуазной любовью. В науке для обозначения двух этих моделей поведения утвердились термины «высокая» и «низкая куртуазия». В литературе высокаякуртуазия получила выражение в рыцарской лирике, а низкая – в рыцарском романе.

 

Жанры городской литературы.

средневековая городскаялитература(жанры)
В рамках городской литературысложилась своя система жанров: фаблио (название стихотворных, по большей части анонимных, повествований обычно комического или сатирического характера, из которых позже возникнет жанр новеллы), сатирический животный эпос (см. статью: "Роман о Лисе"), аллегорический эпос, где наиболее значителен "Роман о Розе" — "Roman de la Rose", XIII в., первую часть его написал куртуазный поэт-рыцарь Гильом де Лорис (Guillaume de Lorris), а вторую, пронизанную духом сатиры и дидактики, — горожанин Жан Клопинель, чаще называемый Жан де Мён (Jean de Meung), которого позже за вольнодумство нередко сравнивали с Вольтером. Фаблио. Название "фаблио" (fabliaux) восходит к латинскому fabula — басня, рассказ.

Жанр басни, сформировавшийся уже в античной литературе, был известен в средние века. Поэтому первоначально любую забавную историю отождествляли с басней. Сохранилось около ста шестидесяти фаблио, написанных с конца XII до середины XIV вв. По разрабатываемым сюжетам и общей тональности фаблио весьма разнообразны и представляют собой шутливые рассказы, фривольные истории, нравоучительные новеллы. Действие, как правило, происходит в городе. В фаблио господствует стихия повседневности. События разворачиваются стремительно. Излюбленный сюжет фаблио — адюльтер. Обычно персонажами фаблио являются горожанин, богатый торговец и его жена, клерк, священник. Иногда финал фаблио содержит нравоучение.

Главная задача, которую решали авторы фаблио, — заставить читателя смеяться над смешными положениями, в которые попадали персонажи, раскрывая при этом свои отрицательные качества. В фаблио "Завещание осла" священник, обвиненный в том, что похоронил своего любимого осла на освященной земле, избегает наказания, вручив епископу двадцать ливров, якобы завещанных тому ослом. Драма. К жанрам городской литературы относятся и драматургические жанры возродившегося в церкви, а затем вышедшего из ее пределов и перекочевавшего на торговые городские площади средневекового театра. Литургическая драма игралась в церкви, актуализируя отдельные библейские сцены по ходу исполнения литургии — церковного песнопения. Полулитургическая драма, или драма на паперти исполнялась за пределами церкви, на церковном крыльце, инсценируя различные эпизоды из Библии.

Миракль —пьесао чудесах, например, "Чудо о Теофиле" ("Miracle de Théophile") французского горожанина Рютбёфа (Rutebeuf, XIII в.) о спасении Богородицей Теофиля, продавшего за власть душу дьяволу). Мистерия — инсценирующая библейскую историю грандиозная пьеса, представление которой длилось несколько дней Среди самых ранних мистерий — написанная в XII веке мистерия "Воскресение Спасителя" ("La Résurrection du Sauveur"), текст целиком на старофранцузском языке, фигурируют слова "вассалы", "рыцари", "сержанты", что является очевидным анахронизмом. Моралите — пьеса религиозно-дидактического характера, в которой персонажами выступали аллегорические фигуры Вера, Надежда, Любовь и т. д. Пример моралите — "Нынешние братья" ("Les Frères de Maintenant", дошло в рукописи XVI в.), где среди персонажей — Братская Любовь, Зависть, Угрызение Совести.

Из комических вставок в мистерии возникли фарсы. Примером жанра могут служить фарс "Господин Пьер Пателен" ("Maistre Pierre Pathelin", XV в.) о ловком адвокате Пателене, который сам становится жертвой Пастуха, еще большего пройдохи. Пателен становится популярным персонажем французских фарсов ("Завещание Пателена" и др.). На фарс похож и жанр соти (sotie, sottie), только в нем, как и в моралите, действуют аллегорические фигуры. Светская драматургия, помимо фарса, представлена также жанром игры.Яркий пример — пьеса французского горожанина Адама де ла Аля (Adam de la Halle, ок. 1238–1286) "Игра о Робене и Марион" ("Jeu de Robin et Marion", 1283–1286), предполагавшая музыкальное исполнение и напоминавшая инсценировку пасторали. С возникновением драматургических жанров вся система жанров средневековой литературы обрела свою полноту и завершенность.

 

 

13. Смысл и содержание термина «Возрождение».

В слове «Возрождение», как и в словосочетании «Средние века», имплицированы научный термин и самоназвание эпохи.

 

Сущность научного термина – в уникальных особенностях эпохи, отличающих ее от других исторических эпох. Значение имени «Возрождение» - в той программе, которая была выдвинута современниками эпохи, осознана ими как важнейшее событие времени и реализовано в этот период.

 

Эта программа сформулирована Дж.Вазари в его известном труде о художниках Возрождения, и из этого фрагмента мы можем понять, что такое «Возрождение».

 

Вазари конструирует культурно-исторический миф о Возрождении античности. Вот его суть: истинное искусство процветало в древности, затем было «убито» варварами, захватившими Рим, семь веков пролежало в могиле, «по велению Неба» явилось из-под земли в виде археологических артефактов и было «возрождено» художниками того времени «путем подражания». В изложении Вазари история Возрождения – это история чуда: воскрешения из мертвых «убитой и похороненной» древней культуры. В этой концепции можно обнаружить характерное для людей того времени стремление к невероятному, исключительному и невозможному. Однако эти качества присущи не только людям Ренессанса, но и объективным характеристикам эпохи; они входят в ее сущность и отличают от других исторических эпох.