Служба и подсобные промыслы и хозяйство

По своему экономическому положению казачество Сибири было довольно пестрой группой. Большинство служилых людей совмещали службу с занятиями торговлей, ремеслом и хлебопашеством. Работа Н. И. Никитина и ряд предшествующих ей статей убедительно показали, что служилые люди в XVII в. были наиболее социально и экономически активной категорией населения в целом ряде западносибирских городов ^[421].

В Сибири служилые люди обеспечивались жалованьем крайне неравномерно.

Попытка перевести служилых людей на земельное обеспечение относится к реформе тобольского воеводы Ю. Я. Сулешова 1624-1625 гг. Он ввел новое правило обеспечения служилых людей: те, кто имел пашни, лишался хлебной части жалованья. Однако перевод на землю казаков так и не был совершен, даже в конце XVII в. Так называемое хлебное жалованье продолжало сохраняться и имело громадное значение для казаков. Земельный участок пешего казака, как установил В. И. Шунков, «был невелик и по своим размерам приближался к крестьянской заимке» ^[422].

В 1630-х гг. попытка правительства сократить или отменить выдачу жалованья служилым людям и оставить их на пашне или изменить соотношение между хлебной и денежной частями жалованья вызвало даже бунт и «шатость» в среде служилых людей ^[423]. В 1635 г. томские служилые люди жаловались в своей челобитной на несвоевременную раздачу некачественного хлебного жалованья. Они решительно протестовали против нового закона — служить только «с пашен», в результате чего казаки задолжали «великими долги» ^[424]. Служилые люди отказывались подчиняться приказам и идти в поход на «немирных иноземцев» при отсутствии хлебного жалованье. Так, в Томске в 1645 г. служилые люди ответили отказом на приказ воеводы О. И. Щербатого о походе на «братских людей» и выборе из «войска» 200 человек: «...А ныне де им на твою государеву службу подняться нечем...» ^[425].

Казаки отказывались обеспечивать себя хлебопашеством и полагались только на жалованье. Служба трудно сопрягалась с ведением сельского хозяйства. В 1647 г. томские казаки требовали жалованье «безотступно, с великою докукою», говоря, «што де без твоего государева жалованья от денежные скудости бресть им розно...» ^[426].

 

 

Основу рациона служилого человека составлял хлеб. Все остальные продукты служили дополнением. Казаки стремились иметь постоянный хлебный запас, особенно в «бесхлебных» восточносибирских гарнизонах. Государево жалованье, платившееся вперед на год, было разнообразным и могло выдаваться деньгами, солью, хлебом, порохом и свинцом. Оно не обеспечивало всех потребностей казаков. Им приходилось заниматься другими видами деятельности и покупать недостающие товары. Прежде всего это касалось хлеба. Будучи постоянно в разъездах на годовальных службах, они пополняли свои хлебные запасы несколько раз в год в торговых перевалочных центрах.

Цена на хлеб сильно разнилась в зависимости от района. В. И. Шунков связывает такую ситуацию с высокой стоимостью провоза хлеба ^[427]. Так, например, по документам известно, что в 1680-х гг. в Иркутске пуд хлеба ценился от 5 до 12 коп., а в Удинске, где стоимость доходила до 5 руб., цена в 60-100 коп. считалась дешевой.

 

На местные рынки к началу годовой службы казаков, когда они готовились к дальним поездкам, завозился хлеб из различных пашенных районов Сибири, а также привозной хлеб из России. Съезжавшиеся в такие центры казаки раскупали все доставленные запасы.

 

 

Казаки отрицали труд на земле или в ремесленной мастерской. Они проводили достаточно ясное разделение между «служилым» и «мужиком». Так, томский конный казак И. Бунаков называл «мужиком» своего человека, который возил в 1648 г. грамоту в Енисейск, а отправленный в Красноярск с аналогичной грамотой казак назван «казачий чин» Зиновий Литосов ^[428].

 

Они напрямую писали в своих челобитных, что это не их дело. Но и служба за одно жалованье не могла их устроить. Они занимались теми делами, которые приносили быстрый и высокий доход. Как правило, эта деятельность была связана с пограничными, на грани нарушения закона, операциями. Среди таких занятий особенно распространенным было винное курение, провоз заповедных товаров с Руси, торговля ясырем,...

Так, например, томский сын боярский Ф. Пущин, будучи годовальщиком в Ачинском остроге, продавал вино и скот, менял на мех; под Томском у него было «имение» (деревня), в котором его жена гнала вино на продажу.

 

«Острожное строенье» также было обязанностью казаков. Так, например, конный казак Петр Терентьев подрядился в 1648 г. «строить город» в Томске. Для выполнения работ он нанял плотников из Кузнецка и томских «охочих людей» (всего было 134 чел.).

 

 

Торговля соболями

В первой половине XVII в., когда служилое население составляло большинство населения, когда не сложилось посадское и сельского населения, служилые люди занимали большую долю в торговле, промыслах, строительстве и сельском хозяйстве. Правительство предоставляло солидные налоговые льготы по всем видам деятельности служилых людей ^[429].

Со второй половины XVII в. власти делали попытки запретить любую побочную деятельность служилых людей, понимая, что это ведет к ухудшению исполнения прямых обязанностей казаков. Особенно отчетливо это происходит в Западной Сибири, в которой большое развитие получили города и торговля. Часто в наказных грамотах из Сибирского приказа 1640-1680-х гг. можно столкнуться запретами казакам вести экономическую деятельность, которые мотивировались тем, что они находятся в Сибири «на государевой службе, а не для своего торгового промыслу» ^[430].

Однако запрет никогда не был последовательным, поскольку жалованье было небольшим и выплачивалось нерегулярно и не в срок. Поэтому у казаков наделяли землями, на которых они занимались сельским хозяйством, они часто занимались торговлей в городе и по деревням. Многие представители служилого сословия оседали в крупных городах и, хотя не теряли чин, основное занятие выбирали в области экономических отношений (торговля, промыслы и пр.). Для большинства же подсобные занятия не занимали столь большого места, были сезонными или связанными с поездками в Москву с ясачной казной. Единственная сфера, в которой более-менее соблюдался запрет на побочные виды деятельности служилого населения была торговля пушным зверем.

 

Казачество Сибири, объединенное в собирательный аутентичный термин «служилые люди» обладало высокой экономической активностью, занимаясь ремеслом, торговлей, промыслами. На фоне этой экономической активности посады сибирских городов блекли в тени казаков-собственников. Среди сибирских служилых исследователи выделяют ремесленников, мелких товаропроизводителей и торговцев, крупных купцов, т.е. те же социальные группы, что и среди посадского населения российских городов XVII в. ^[431].

Развитию предпринимательства служилых людей способствовало и то обстоятельство, что утвержденная Соборным уложением 1649 г. монополия посада на торгово-ремесленную деятельность не распространялась на города Сибири. Значительный размах торгово-промышленной деятельности служилых людей дает основание для вывода о фактическом замещении служилым населением посада сибирского города. При этом важно подчеркнуть, что казачество, занимаясь торговлей и промыслами, не становилось посадом, оставаясь верным своей идентичности как свободных слуг государя, занимающихся войной. Поэтому вполне можно отчасти согласиться с выводом Люцидарской о том, что «вести речь собственно о казаках не совсем справедливо» ^[432]. Состоявшие на государевой службе казаки, оказавшись в Сибири, представляются подчас в обыденном сознании отчаянными авантюрными склада людьми, пребывающими в постоянных военных походах. Но эти же самые казаки в «тылу» имели собственность, собственное натуральное хозяйство и даже производство: начиная от простой избы-клети до многогектарных сенных угодий, заимок, мылеварень, трехжерновых мельниц и т. д. Правительство не препятствовало, а наоборот, утверждало такой порядок вещей: «служилых людей в пашни важивать, чтоб себе пашню пахали и вперед бы с Руси хлебных запасов посылати меньше…» [Никитин Н.Н. Служилые люди в Западной Сибири. Новосибирск, «Наука». 1988. С.141 и далее].

Неслучайно в воеводских отписках о наборе служилых людей в гарнизоны казаки подразделялись в зависимости от семейного и финансового положения. Так, в 168? г. кузнецкий воевода, оценивая возможности дополнительного набора в гарнизон из числа местных казаков, делил возможных кандидатов на следующие группы: «Отставные и неприверстанные казаки», «казачьи дети лет по сороку и больши, с домами, и пашни на себя пашут и скот домашний и живот и кони есть», «казачьи дети лет по сороку», «казачьи дети по двадцати и по семнадцати лет, домов нет, живут у сродичей своих, холостых, живут у отцов своих».

 

Существование гарнизона зависело от наличия хлеба. Даже формирование воинского состава и количественные характеристики зависели от наличия хлебных запасов. Так, кузнецкий воевода И. Конищев в 168? г., планируя расширение гарнизона, писал в Сибирский приказ, что из-за нехватки хлеба в служилые люди никто не идет и нанимать в государеву службу некого. "А в Кузнецком остроге хлебу нет и ис Тобольска хлебных запасов... не привозят... И в Кузнецком, государи, хлеб дорог, зерно московскому четверть ржи... по полторы рубли и больши. Пословица "Хлеб всему голова" здесь имела буквальное значение.

...Хлебное жалованье в «дальних украйных землицах» становилось главным ресурсом, обладание которым давало в руки начальному человеку власть над всем казачьим «войском». Так, енисейские казаки, посланные в Братскую землю с приказным человеком И. Похабовым жаловались, что присланное государево жалованье было «скрыто» от них: «...Тот Иван приехал на Байкал и почал те хлебные запасы продавать и корысть себе великую поделал и денежное жалованье отдавал, а продавал запас казакам самою большею дорогою ценою, имал за всякой пуд по пять рублев и пошлин и по десять и больши, потому что дальное головное место...» ^[433].

...Отсутствие хлеба означало голодную смерть всему «войску». Казаки Братского острога писали в 16?? г.: «А кому купить запасов нечем и те казаки з голоду померли, умерло в тоя поры енисейских казаков з голоду ведано сто человек...» ^[434]. В 16?? г. кузнецкие казаки писали: «А в Кузнецком остроге хлебу нет и ис Тобольска хлебных запасов… И в Кузнецком, государи, хлеб дорог, зерно московскому четверть ржи покупал с полторы рубли и больши» ^[435].

Жалованье платилось только за фактически понесенную службу. Отсутствие на службе по болезни вело к потере жалованья. Так лишился годового жалованья якутский казак С. Попов в 1659 г.: "Государева жалованья не послано, потому что по скаске служилых людей, Кузки Чюрила с товарыщи, тот Сенка лежит болен, изломил ногу..." ^[436].

Обращение к заклинаниям и оберегам было распространенным явлением среди сибирских казаков. Повседневная жизнь в гарнизоне, хозяйственная деятельность и более всего военная служба, полные неожиданностей, непреодолимых и необъяснимых препятствий и явлений, была насыщена обращениями к потусторонним силам. Обращение было преимущественно личным как в силу того, что крепкие позиции имела церковь, в общении с рядовыми верующими описавшаяся на государственный аппарат, так и в силу ключевых характерных черт сообщества колонистов, которое находилось на стадии формирования, когда "колдовство" в качестве специализированной деятельности не успело сформироваться.

...Документированные свидетельства "ведовства" в Сибири редки, однако имеющиеся свидетельства красноречиивы и показательны. Так, сохранилось "дело" 1652 г. о "ворожебных письмах" (тетрадях) илимского промышленного человека Никифора Андреева ^[437]. Сами" тетради" не сохранились, однако в "деле" подшит список "письмам" ^[438].

...Илимск — типичный служилый город на окраине восточносибирского фронтира с преобладающим казачьим населением. Активность казачества проявлялась не только на военной службе и во взаимоотношениях с аборигенами — ясакоплательщиками, но и в общих делах гарнизона, острога, города и даже близлежащих деревень. Так, в "деле" о "ворожебных письмах" именно казак стал инициатором разбирательств. Пеший казак Герасим Коноплин, отправившись в избу промышленного человека Н. Андреева, "поимал" его и в сенях "взял" эти письма и привел в съезжую избу к воеводе Б. Д. Оладьину. Казаки, бывшие в остроге, примкнули к собранию, которое возглавил воевода, а "в чтецах" поставили "соборного спасского попа Обросима" ^[439]. Забили в городской колокол. Общим сходном было постановлено посадить Н. Андреева в тюрьму "пытаючи". Таким образом, казаки были теми, кто "вершил" судьбы колонистов, вмешивался в повседневную жизнь города и неслужилых слоев, формально свободных ("гражданских") и не зависимых от военного сословия.

Денежное обращение среди служилого казачества, получавшего жалованье в натуральной форме (хлебное, соляное и т. д.), было весьма номинальным. На обмен шли различные товары. Долги отдавались не только деньгами, шкурками пушных животных, но и продовольствием, лошадьми, скотом, а также "заповедными товарами" (табак и вино). Перемещение последних было возможным только в рамках строгой конфиденциальности, когда "рука покрывало руку". Казачьи сообщества, объединенные общими занятиями, были именно той средой, где для циркулирования "заповедных товаров" снимались все препоны. Гомогенизированное воинское сообщество могло скрывать тайны и нарушения законов. Большая мобильность казаков, перемещавшихся в течение года по разным службам, также способствовала быстрому перемещению и обмену этих товаров. Дела о "зерновой игре" ^[440] и о "табачном питии", например, большое "дело" 1640-1641 гг. ^[441], представляют богатый иллюстративный материал о широком распространении различных платежных средств помимо денег в воинском сообществе Сибири. Особенно во времена городских бунтов середины 17 в. деньги выводились из хозяйственной сферы гарнизонной жизни, охваченной бунтами и социальной напряженностью ^[442]. Натурализация обмена подчеркивала черты казачества и городских сообществ Сибири, в которых военно-распределительная сфера если не превалировала, то по крайней мере занимала сильные позиции.

 

Обращение денег среди казаков-землепроходцев распространилось широко, проникая в ткань социальных отношений и определяя их. В условиях, когда землепроходец выступал одновременно солдатом-наемником (с затруднениями в выплате жалованья), торговым агентом, домовладельцем, фискальным работником, промысловиком и даже сельскохозяйственным управляющим, такая денежная зависимость не кажется странной. Деньги были необходимым средством, создающим минимальные условия для деятельности.

Кредитно-денежные отношения особо были развиты в среде казачества. Сплоченные групповым интересом, системой воинских корпоративных ценностей, ориентировавших на честность и порядочность, фактором землячества, принесением одной клятвы государю и пр., служилые люди становились идеальной средой для заключения "долговых кабал" и других методов кредитования. Взаймы брались большие суммы, в несколько сот рублей. "Так, приказчик Киренского острога казачий атаман Артемий Петриловский в 1670 г. занял у сослуживца-казака Завьяла Калинина 10 рублей, отдав в качестве залога «заемную кабалу во сте в пятидесят рублех на срок на Офонасьев день» ^[443]. Кроме этого, деньги давались на условиях выплаты двойной суммы в случае просрочки платежа: «А будет я, Артемей, на срок денег не заплачю, в кой срок в сей кабале выше сего писан, и по сроце заплатить вдвое, дватцеть рублев». В срок атаман А. Петриловский не рассчитался и 10 рублей в течение полугода (сентябрь 1669 — 18 января (Афанасьев день) 1670 гг.) превратились в 20 рублей. Поручителями выступали атаманы как воинское руководство, арбитры. Да и сами "начальные люди" были не последними среди заемщиков.

Личное имущество казака, которое составляло основную ценность в представлениях того времени, включало разнообразные вещи (прежде всего зимний гардероб и обувь), а также ткани (камча, бархат, сукно, шелк и др.), «постели» (одеяла). Перечисление «животов» встречается в «тяжбенных» и «сыскных» делах, духовных грамотах (завещаниях), в делах о татьбе (воровстве), в «сказках» о походах в «новые землицы» и столкновениях с аборигенами. Этот корпус источников представляет достаточно достоверные сведения о сфере личного имущества казаков.

В большом «сыскном» деле 1670 г. о злоупотреблениях приказчиков Киренского острога есть «расспросные речи» о смерти атамана А. Петриловского ^[444]. Он был послан вместе с казаком З. Калининым «с Лены из Якутцкого острогу к Москве за государевою ленскою соболиною казною». По дороге, на стоянке в Верхотурье, Петриловский умер. Его личные вещи, бывшие с ним и находившиеся на его дворе в Якутске «прибрали к рукам» находившиеся рядом с ним служилые люди. В число самых ценных вещей, которые разошлись по его сослуживцам и которые требовал вернуть его брат Евфим Филипов Петриловской, вошли верхняя одежда (кафтаны «зеленой», «камчатой холодной», «китайчатой стёганой поношенной», «кумашной поношенной», «суконной»; «куртишка ношебная зелёная суконная»), обувь и принадлежности («башмаки красные телятинные», «сапоги сафьяновые красные поношены», «чюлки зелёные поношены» ^[445]), постельные принадлежности (одеяла «заячинное покрыто летчиною» и «соболье пластинное»; «постеля оленья»), зимняя одежда (рукавицы «покрыты черевом бобровым», «черевешные бобровые, а в ысподе лоскут соболье», «розсомачьи», шубы «барановая под тёмновишнёвым сукном», «соболья под киндяком лазоревым», «соболья под бархатным верхом, «соболья с подскором нагольным», «барановая, покрыта анбурским сукном зелёным», «соболья пупчатая женская без рукав»), покрывала («полсть валяная», «подскор под бархатным вершком»), мелочи в коробках («коробка з борошнишком»), документы («коробка с письмами»).

 

Свободное время казаки заполняли игрой в карты, пьянками, курением запрещенного табака. Подобное времяпрепровождение характеризовало не только отдаленные гарнизоны или небольшие острожки и зимовья, но и уездные центры, такие, как Верхотурье, Томск, Енисейск, Красноярск и даже Тобольск. В большом "сыскном деле" 1640-1641 гг. ^[446] география табакокуров насчитывала более тридцати гарнизонов в Западной и Восточной Сибири. В числе распространителей табака были пятидесятники, десятники, конные и пешие рядовые казаки, стрельцы, палач и сын боярский. Табак употребляли назально и перорально; тертым и нетертым. Продавая по четверть и по полфунта, табак забивали в "бумашки". Эти бумажки жевали ("жваная бумашка"), "пили" (то есть курили), вкидывали в рот; во время «сыска» и обысков даже глотали, чтобы избавиться от компрометирующей улики ^[447].

Местом неформальных собраний, попоек и проведения досуга казаков были избы. Так, казаки собравшиеся «пить табак» зимой 1641 г. в избе енисейского палача, были найдены войсковым пятидесятником Б. Ленивцевым, который шел с инспекцией казачьих дворов. Когда он вошел в избу, казаки сидели в «горнице» и «пили из бумашки» табак. Часть бумажек они постарались спрятать «под постелю», однако пятидесятник, власть которого распространялась и на такие интимные места, как спальное место казака, нашел и конфисковал «под постелею четыре бумашки табаку» ^[448].

Пьянство во многих измерениях становилось социальным явлением в среде сибирского казачества. Практически на каждую сферу деятельности оно оказывало влияние. Но более всего это влияние проявлялось в сфере товарищеского общения и коммуникаций с представителями военной администрации. Употребление алкоголя было самооправдательным моментом на судебных делах казаков. Существует множество примеров, когда свою вину казаки оправдывали тем, что был "не о своем уме.., объелся коренья.., в те поры без ума бродил" ^[449].

Вино становилось главным средством расчета в казачьем сообществе. За ведро вина прощали "грехи", оставляли обиды, оказывали услуги. Вообще эта традиция прекрасно выражена в формуле казака Тимошки, который в распросных речах по делу о побоях Тухачевского томскому воеводе Андрею Дубенскому в 1631 г. говорил: "дал бы де Яков мне за мои побои ведро вина и дела бы де на него не было" ^[450].

Снабжение гарнизона вином в условиях государственной монополии на алкоголь было выстроено на принципе тайного винокурения. Производство "запускали" в "дальних" острогах, ясачных зимовьях, — там, где гарнизон состоял из рядовых служилых людей и "начальными людьми" были сами казаки. Так было проще "покрывать" незаконную деятельность; Свои своих не выдавали. Впрочем, последнего добивались либо делясь частью "продукции", либо включая "в дело". Так, в «сыске» 1692 г. на приказчика Киренского острога А. Хабарова якутский воевода П. Зиновьев выяснил схему переправки "накуренного" вина с усть Киренги в Якутский гарнизон. А. Хабаров отправлял лагуны с вином на дощанике с сыном боярским Родионом Кобелевым "по знакомству... лагун вина без меры. Да к нему де он на дощаник лагун вина и велел сплавить в Якутцкой..." ^[451].

 

Не считалось зазорным обирать своих сослуживцев. С одной стороны, этому способствовали распространение кредитно-долговых отношений в среде сибирского казачества. С другой стороны, крайне низкая степень уважения к личному имуществу и личной неприкосновенности. Солидарность, братство и общинность имели обратной стороной незащищенность конкретного индивида будь он живой или мертвый. Так, после внезапной смерти якутского казачьего атамана А. Петриловского в Верхтурье в 1670 г., по дороге в Москву с государевой соболиной казной, три шубы (барановая под тёмновишнёвым сукном», «соболья под киндяком лазоревым», «соболья под бархатным верхом, «соболья с подскором нагольным») забрал якутский казак З. Калинин, рукавицы (рукавицы «покрыты черевом бобровым», «черевешные бобровые, а в ысподе лоскут соболье», «розсомачьи») ленский казак Васька Новгород, одеяла «заячинное покрыто летчиною» и «соболье пластинное» воевода Алексей Беклемишев. Также «животом» атамана поживились ленский пятидесятник казачий Овдокимко Козицын, верхотурский поп, совершавший погребение (в документе имя не приведено), целовальники Данилко Максимов и Федька Агеев, протодьякон Мефодий, сын воеводы Беклемишева Матвей ^[452]. Необходимо отметить, что «дело» было заведено по челобитной брата Петриловского Евфимко Филипова Петриловского ^[453]. Без челобитчика вряд ли бы вообще «сыск» был бы затеян.