Глава 2. Ассоциативные и диссоциативные механизмы формирования социально-культурных систем

“Силовое поле” развития культуры возникает в связях и взаимодействиях элементов системы как сложение сил притяжения и отталкивания - ассоциации и диссоциации. Эти взаимозависимые процессы формирования социально-культурных сообществ включают механизмы подражания, адаптации, сотрудничества, консолидации и одновременно противопоставления, разобщения, соревнования, конфликта. Они являются универсальными для образования социальных и культурных системразличных уровней - клубов, объединений, общественных движений, этнокультурных групп, наций, региональных сообществ. В процессе консолидации субъектов, составляющих культурную систему, негативное отношение к “другим” также естественно и закономерно, как позитивное к “своим”. Один и тот же элемент - язык, традиция, идея, ценность - служит одновременно и как способ солидарности, сплочения, и как фактор (и следствие) обособления данного сообщества от других, противопоставления им. Противопоставление и оппозицияявляются источником энергии для консолидации общности, ее самосознания - “всякое противопоставление объединяет, всякое объединение противопоставляет; мера противопоставления есть мера объединения.[314]

Ассоциативно-диссоциативные механизмы проявляются на всех уровнях социальной жизни и составляют движущую силу процессов формирования и развития социально-культурных общностей, национальных культур, основу образования этносов. Последний возникает прежде всего как целостность, противопоставляющая себя всем остальным целостностям такого же типа, и исчезает как система с потерей ощущения “своих” и “чужих”. Противопоставление “своих” и “чужих” (деление мира на “мы” и “они”), данное членам этноса в рефлексии, служит основным “индикатором” для определения этнической принадлежности[315].

Таким образом, консолидирующее начало находится как внутри общности, так и вне ее - как нечто противостоящее, “иное”, а устойчивость общности находится в положительной зависимости от оппонента- без внешнего “врага” общность теряет энергию консолидации и вынуждена искать оппонентов уже среди “своих”. Эффект единения в ситуации противопоставленияодного культурного сообществадругому обеспечивается добровольным отказом его членов от индивидуальных устремлений, особенно в условиях внешней угрозы (реальной или мнимой), их отождествлением с идеей общности и ее лидером. И общность “мы”сохраняется до тех пор, пока существует другая общность-антагонист, которая воспринимается как “они”.

Эта закономерность хорошо прослеживается на примере восточно-европейских революций второй половины 80-х годов, которые продемонстрировали, что народ, объединенный ненавистью к диктатуре в лице государства, после его поражения начинает “системно” распадаться на конфликтующие друг с другом общественные движения, партии, социальные группы (отцы и дети, рабочие и интеллигенция, горожане и крестьяне и т.д.). Схожая ситуация наблюдается и в России после распада Союза.

Более того, механизмы ассоциациии диссоциацииопределяют саму возможность человеческого развития, драматически “встречаясь” в пространстве его самосознания в виде конфликта социального и индивидуального. На психологическом уровне они обнаруживают себя в процессе социализации человека, когда он ориентируется не только на положительные образцы, но и соотносит себя с “негативными референтами” (например, ребенок всегда сопоставляет свой образ с образами антигероев, которых он находит в сказках, среде сверстников и т.д.).

На социально-психологическом уровне механизмы ассоциациии диссоциации, слияния и обособлениядетерминируют возможность и одновременно противоречивость самореализацииличности, “пространство” которой образуется между полюсами свободы (самобытности, уникальности, “неслиянности” с миром) и необходимости отождествления себя с культурой и социумом, задающими твоему развитию возможности и пределы. Предпосылка самоосуществления человека - понимание собственного призвания и соответствие деятельно раскрывающихся личностных потенциаловусловиям среды. Духовное существо личности, по утверждению П.А.Флоренского, “само по себе невыразимо”. Оно усваивает из среды, в которой живет, предлежащий ей материал - мистический, оккультный, социальный, психический, физический и, взяв его, претворяет в свое “тело”, “сквозит в нем, лучится сквозь него, его формирует”[316].

Энергия личностного развитияв данном случае образуется в “поле” напряжения противоположных мотивов и устремлений человека: интеграции - дифференциации, социализации - индивидуализации, внутренней регуляции - следовании нормам. Один полюс - это свобода, которая рождает страх ответственности. Другой - несвобода, несущая страх насилия и утраты собственного “я”. Т.Парнсонс противоречивость личностной мотивации объясняет в границах семантического пространства, которое образуется пересечением двух осей[317]:

 

		Внутренняя регуляция (ценности)
Дифференциация				Интеграция
		Внешняя регуляция (нормы)

 

 

На макросоциальном уровне обозначенные выше механизмы ассоциациии диссоциациипроявляются в мировоззренческом противостоянии образов Востока и Запада. В предыдущие годы эти механизмы обеспечивали консолидациюстран социалистического блока путем противопоставления“социалистического лагеря” и “капиталистического мира”. Образ “врага” в лице ведущих стран западного мира целенаправленно формировался и поддерживался идеологической машиной, и как только эти механизмы перестали “работать” (в связи с разрушением образа “врага”), целостность и единство социалистического лагеря были разрушены.

Уровень конфликтности процессов ассоциациии диссоциацииопределяется многими факторами, в том числе наличием или отсутствием консолидирующих общество ценностей, степенью социальной, политической и этнической напряженности, глубиной расслоения населения по социально-демографическим, национальным, религиозным, классовым и культурным основаниям. Мировоззренческая и социально-психологическая оппозиция, консолидируя членов общности, одновременно формирует чувство настороженности, отчужденности, перерастает часто во враждебность к носителям других взглядов, ценностей, норм, этнических признаков. Причем, качества, приписываемые объекту оппозиции, совсем не обязательно должны соответствовать его реальными, объективными характеристиками. Точкой отсчета в данном случае служит “своя” система ценностей и тенденция более низко оценивать “чужую” общность в сравнении со “своей”, проецировать на нее собственные “грехи” или “приписывать” ей качества, имеющие обратный знак по отношению к собственным характеристикам. Это хорошо заметно на примере отношений России к Западу, который почти всегда был для России символом “другого”, по отношению к которому актуализировались, вытеснялись и “изживались” травмы национального самосознания: травма осквернения “матери-Родины” реформами Петра I, травма разрушенного европейским просвещением единства народа, православияи интеллигенции, травма сиротства, отщепенства и одиночества вне “родовой жизни”[318].

Близкую позицию высказывает польский социолог А.Мирга: “Стереотип “чужой” конструируется таким образом, что он вытекает из стереотипа относительно своей группы. Таким образом, объект стереотипизации включает в себя качества, характерные для группы, его созидающей, а не качества группы, которая описывается стереотипом. Поэтому стереотип определяет не реальность, а групповое сознание, которое, в свою очередь, корректирует аттитюды, непосредственно влияющие на реальность”[319].

Основанием для формирования оппозиции является не только идеология общности, им может служить любой признак (или “повод”) - конфликтное противостояние необходимо само по себе, как социально-психологический фактор консолидации. Например, в большинстве случаев противоборствующие сегодня политические партии и движения не имеют идеологически оформленных четких отличий. Их противостояние лежит не в мировоззренческой, а в социально-психологической плоскости - агрессия в адрес оппонента, аргументация его “другости” продиктована стремлением консолидировать собственную общность путем “отталкивания” от него, дискредитации “чужого”. Но даже искусственное оформление зоны противостояния сопровождается выделением социально-психологической энергии, которая сублимируется как в процесс консолидации группы, так и во внешнюю агрессию.

Основания оппозиции и тип оппонентане являются жестко заданными - они меняются в зависимости от этапа развития культурной общности и вытекающих отсюда ее внутренних противоречий, определяются характером проблем, в ответ на которые общность возникает. Первоначальный конфликт социального или даже эмоционального характера усилиями лидера-идеолога может переместиться в мировоззренческую, классовую или какую-либо еще плоскость. В качестве примера можно привести динамику развития “Объединенного фронта трудящихся”, который зарождался в конце 80-х годов на волне эмоционально-агрессивного отношения определенной части рабочих к молодому тогда еще демократическому движению. Лидеры фронта смогли отразить эти настроения и придать им характер “пролетарского движения”, оформив образ “они” по классовому, политическому основанию.

Наиболее агрессивные формы конфронтация “мы-они” принимает или в ситуации внутреннего кризиса общности, или в том случае, когда основой консолидации общности становится национально-этнический фактор. Например, национально-патриотические движения России в целях усиления сплоченности и укрепления общности ”мы” сознательно конструируют образ “врага” (в том числе и “врагов-фантомов”) - масонов, сионистов, заговорщиков против русской культуры, которых они психологически воспринимают как “чужих”, “врагов”, с которыми можно и нужно бороться любыми способами.

В ситуации кризиса общности(кризиса ценностей, целей, отношений) механизмы диссоциациитакже начинают доминировать, и любая встречная преграда в таком случае становится дополнительным фактором усиления сплоченности группировки, чувство “мы” которой может развиваться до полного и агрессивного противопоставлениягруппы другим объединениям, социальным институтам, обществу в целом.

Следует отметить, что на субъективном уровне социально-психологическая оппозиция“они” активно формируется в том случае и до тех пор, пока у “я” остается уверенность в силе “мы”, т.е. чувство безопасности (монолог “героя”, как отмечал М.М.Бахтин, возможен лишь на фоне поддержки “хора”). Поэтому каждый человек, да и вообще любой субъект социально-культурной жизни, стремится расширить общность “мы”за счет рекрутирования своих сторонников, отождествления себя с кругом единомышленников. Чем весомее и массовее “мы”, тем безопаснее чувствует себя в ней “я”[320]. Если безопасность приближается к критическому порогу (например, за счет резкого сокращения своих сторонников или усиления мощи “врага”), то начинается “вербовка” лиц из числа “они” или отождествление себя с “врагом”, т.е. своеобразная “идеологическая маскировка”, техника невыделения.

Необходимо отметить, что крайняя форма оппозиции “мы” - “они”, проявляющаяся в агрессивном противостоянии, конфронтации, борьбе, не является продуктивной для субъекта конфронтации. В этом случае в зоне внимания оказываются, преимущественно, негативные качества “другой” стороны, объективно существующие или приписываемые объекту оппозиции. Также как и при полной ассоциации, здесь происходит идентификация с “врагом”, в результате которой субъект, помимо своего желания, “усваивает” характеристики объекта оппозиции. Даже если конфронтация фактически завершается победой одной из сторон, психологически это означает ее поражение - “победитель” невольно отождествляет себя с побежденным, идентифицирует себя с ним. В.Тендряков проявление этой закономерности увидел в психологии революционеров, которые после изгнания царя поспешили сами въехать в его хоромы. И другое его остроумное наблюдение: после разгрома фашистской Германии победители засадили улицу М.Горького в Москве липами, невольно скопировав образ берлинской Унтер ден Линден, а вскоре стали травить “космополитов” так же, как в недалеком прошлом это делали побежденные.

По такой же схеме действовали демократические силы второй половины 80-х годов. Вступив в борьбу против антигуманной идеологии, построенной на насилии и классовой борьбе, в своем отрицании они продолжали оставаться в плену большевистской психологии, используя соответствующие методы и тактику. Даже прийдя к власти, они не смогли избавиться от “наследия”, продолжая действовать по старому коммунистическому сценарию, поменяв в нем лишь знак исповедуемых ценностей.

В этом и заключена опасность характеризуемых социально-психологических механизмов формирования культурных сообществ: опасность утраты самотождественности в конфликтном противостоянии другим. Принимая вызов, субъект культуры (или политики) невольно перенимает “правила игры” и этим самым способствует реанимации тех ценностей и структур, против которых он борется. Оптимальный вариант - деблокирование ситуации неучастием, сохранениепозиции “ни за, ни против”. Как писал М.Мамардашвили, это означает сохранять свободу от ситуации и делать свое дело, которому ты предназначен[321].

Внутри культурной системы разрушительную энергию оппозиции частично можно “снять” ее институционализацией. Об эффективности такого способа снижения социальной конфликтности свидетельствует финал движения “новых левых” в США и странах Западной Европы. Их лозунги и ценности были использованы в политическим кампаниях радикального крыла политиков, в рекламе, бизнесе, в результате чего первоначальный антикультурный пафос движений был утерян[322]. Дело в том, что неинституциональные культурные образования после выхода “из подполья” теряют энергию развития - их природа сугубо оппозиционная, их смысл - не статус, а функция, не содержание, а символ “быть против”.

Ассоциативные и диссоциативные механизмы проявляются не только в процессе формирования социально-культурных общностей, но и культур в целом, обнаруживая себя как в синхроническом, так и диахроническом аспектах. В частности, отмечается определенная закономерность в смене культурных формаций, а именно: каждая последующая культура сменяет предыдущую по принципу “отталкивания”, отрицания, моделируя движение “маятника”[323]. “Женственные” культуры, обращенные к целому, основанные на интуиции, мифологизированные (культуры “инь”) сменяются эпохами “ян” - светлыми, ориентированными на логику и рационализированные способы постижения мира. Маятниковые движения характерны для смены романтических культур (архаическая древность, средние века) культурами классическими (классическая древность Рима и Эллады, Новое Время). Господствующие ценности этих культур в своем существе противоположны друг другу. Если для классических культур характерно движение вовне, активное действие, дифференциация, демифологизация, логическое, рациональное и “атомарное” мышление, “открытие мира и человека”, то в основании романтических культур лежат ценности иные - движение вовнутрь, интеграция, ремифологизация, созерцание, мышление мифопоэтическое, иррациональное, целостное, “открытие Бога”[324].

Маятниковое движениеобнаруживается и в более локальном историческом масштабе, например, в характере смены культур Нового Времени, где, с одной стороны, выделяются культуры классические (ренессанс, классицизм, позитивизм), с другой - романтические (барокко, романтизм, декаданс). Переходные периоды характеризуются различным сочетанием архаики и логики.

И внутри культурной системы обнаруживаются элементы культуры отрицаемой, которые периодически проявляются в форме доминирующих ценностей, создавая тем самым драматичность процессов культурного саморазвития. Например, ценностно-ориентационная динамика американской культуры на протяжении ХХ века характеризуется преобладанием в начале века таких ценностей как самоконтроль, чувство долга, ответственности и подвижничества (внутренняя ориентация), которые к середине столетия стали постепенно замещаться эгоцентрическими ценностями, ориентированными на внешние атрибуты - стремление к богатству и потреблению, личный успех в глазах окружающих, рациональность, материальный прогресс и благосостояние, эффективность и полезность[325].

Сегодняшнее состояние российской культуры также демонстрирует нам временное утверждение ценностей индивидуализма, гедонизмаи материального благополучия, по сути своей не соответствующих ценностно-ориентационным доминантам российской культуры с ее социальностью, незначимостью настоящего, материальных благ и ориентацией в сферу идеальную, духовную.

Изучение механизмов формирования социально-культурных системпозволяет сформулировать некоторые закономерности, распространяющиеся на более широкий круг социальных явлений, в том числе и на процесс формирования национальных культур.

1. Консолидирующие социально-культурную общность силы находятся как внутри, так и вне ее. Консолидация культурного сообщества, помимо внутренних механизмов сплоченности, поддерживается всегда внешним противостоянием данной общности какой-либо другой (реальной или воображаемой). Усиление механизмов диссоциациинаблюдается как в период кризиса объединяющих культуру ценностей, так и на этапе формирования культурной самобытности.

В истории русской культуры это проявляется в постоянной оппозиции к Западу. Идейное противостояниеРоссии и Запада в социально-философской и православной мысли воспринималось как противостояние двух духовных миров, в котором один рассматривался как “царство благодати и Святого Духа”, а другой - мир язычества и антихриста[326]. Мировоззренческий спор славянофилови западников, по мнению В.Вейдле, заключался в абсолютном противостоянии Запада и России как “чужого” и “своего”, как двух величин, ничем органически не связанных друг с другом[327]. Критика концепции славянофилов не затрагивает социально-психологической сущности этого явления - в ситуации кризиса и на этапе становления культурной целостности и духовного единства нации такая оппозиция неизбежна. Ее истоки и ошибки носят не идеологический, а психологический характер - оппозициярождается как результат понятного и вполне оправданного стремления нациипреодолеть комплекс культурной неполноценности и обрести свою самотождественность в противостоянии “другим”.

Духовная оппозициянаблюдается и в период “расцвета” социалистической культуры, когда весь мир был поделен идеологами на “царство свободы” и “царство необходимости” и где в первом было все самое передовое и справедливое, а во втором - разлагающееся и бесчеловечное. Вероятно, преобладание диссоциативных механизмов, характерное для различных этапов формирования культурной общности России, связано с некоторыми чертами характера, определяющими психологическую специфику национально-культурной ментальности - противоречивость и амбивалентность. Г.Гачев в этой связи отмечает, что русской мысли “в промозглости нашего космоса нужно от чего-то оттолкнуться, иметь нечто как тезис-жертву, чтобы попрать и далее - разгорячиться на собственное развитие в открытую бесконечность”[328]. Он приводит известные в русской литературе “образы-формулы”, иллюстрирующие данную мысль: “Не то, что мните вы, природа”, не Наполеон, а Кутузов, не Запад, а Россия и т.д.

2. Полюсность “свое-чужое” всегда и во всех культурах рождает особое энергетическое поле, напряженность которого укрепляет отношение к “своему”, цементирует общность “мы”, но одновременно может принимать агрессивные формы противостояния “чужим” идеям, ценностям, мировоззрениям. И общность, даже в ситуации кризиса, сохраняется до тех пор, пока есть некое другое сообщество, которое воспринимается как “они”, т.е. устойчивость общности находится в положительной зависимости от наличия оппонентов - без внешнего врага общность теряет энергию консолидации и вынуждена искать оппонентов среди “своих”.

В частности, излишне резкий, насильственный и хаотичный характер петровских реформ вызвал в народе мощное сопротивление им. Результатом сложения энергий притяжения и отталкивания стал творческий подъем русской нации. С одной стороны, западническая ориентация “надломила” русскую культуру, засорила русский язык. С другой стороны, знакомство с западноевропейскими культурами способствовало осознанию национально-культурной самобытностиРоссии. Из разрозненного материала собственной культуры скоро выработался тот общенациональный литературный язык, который стал национальным достоянием. Усилиями Тредиаковского и Ломоносова были выработаны основы русского стиха, которые в последующие десятилетия получили свое развитие и составили одно из уникальных явлений национальной культуры России. И в более поздний период максимально выраженное противостояние культурных ориентаций славянофилови западников, характерное для середины Х1Х века, совпадает с началом того периода, который называют русской “эпохой Возрождения”[329].

3. Единство культуры обеспечивается не только внешним противопоставлением “другим” культурам, но и внутренней оппозиционностью. В российской культуре она традиционно была представлена, как уже отмечалось, культурными ориентациями почвенникови западников, которые взаимно уравновешивали и “энергетически” поддерживали друг друга, генерируя энергию культурного самостроительства. Безусловное доминирование западной ориентации, без “охранительного” полюса славянофилов, означало бы превращение русской культуры в “механическое смешение элементов различных культурных традиций”, а в конечном счете - денационализацию России, опасность которой в Х1Х веке, по мнению В.Вейдле, была вполне реальной[330].

Внутренняя оппозиция постоянно поддерживалась и на протяжении советской истории - в образе “врагов” народа, космополитов, диссидентов и др. Сохранилась она и на этапе демократических преобразований. В частности, когда во второй половине 80-х годов рухнул консолидирующий символ “советский народ” и была устранена идеологическая и мировоззренческая оппозиция “социализм-капитализм”, освобождающееся от тоталитарного сознания общество, испытывая тоску по оппозиции, с воодушевлением приняло первый персонифицированный образ “внутреннего врага” - Н.Андрееву. После публикации ее статьи в защиту “социалистических принципов” прежде разрозненные демократические силы консолидировались в мировоззренческом противостоянии ее автору. В дальнейшем “вспышки” консолидации поддерживались заимствованной у большевиков стратегией обнаружения “врагов” и техникой борьбы с ними и совпадали во времени с активизацией сил, находящихся в реальной оппозиции демократическим ценностям.

Обозначенные выше закономерности становления и развития социально-культурных систем (включая и национальные культуры) необходимо учитывать при разработке и реализации федеральных и региональных программ, проектов поддержки культур этнических групп, при правовом регулировании деятельности общественных объединенийи движений. Даже в ситуации изначальной социально-культурной или политическойоппозиционности любое противодействие со стороны государственных структур будет рождать встречную агрессию, содействовать процессу сплочения групп, движений, толкать этнокультурные сообщества на путь экстремизма. Оптимальное в социальном и психологическом плане регулирование этих процессов предполагает их определенное дистанцирование, не допускающее перехода энергии оппозиции в открытый конфликт, предполагает создание таких условий, которые способствуют взаимной сопряженности и позитивному диалогукультурных процессов, основанному на ценностно-ориентационном родстве культурных сообществ, входящих на правах части в единую и целостную национальную культуру России.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Определяя логику и формируя материал данного учебного пособия, автор исходил из того положения, что подготовка квалифицированных специалистов культурологического профиля - это одновременно и процесс воспроизводстваинтеллектуального потенциала страны, механизм воспитания национальной интеллектуальной элиты- основного человеческого ресурса, без сохранения, развития и востребованностикоторого Россия в условиях перехода к постиндустриальной цивилизациии эре высоких технологий обрекает себя на роль отсталой страны третьего мира.

В этой связи необходима фундаментальная переориентация всей философии образования, смена образовательной парадигмыза счет расширения его гуманитарного ядра. Концепция культурологического образованиясегодня должна строиться на понимании образования не только как социального института подготовки человека к труду, профессии путем передачи некоторой суммы знаний и технологий, но и как важнейшей социально-культурной системы, транслирующей ценности национальной культуры, формирующей человека-гражданина, ответственного за судьбы своей страны, понимающего умом и сердцем национальную культуру, - человека, для которого познать - это значит понять и пережить взлеты и падения русской истории как свои собственные успехи и неудачи, принять отечественную культуру во всей ее сложности и противоречивости.

Специфику содержания пособия во многом обусловили и те трудности культурологической проблематики, которые определяются самим объектом анализа: отечественная культура как духовная целостность живет только в “большом времени”; ее “тело” уходит в прошлое; ее носители - как живые, так и мертвые. Поэтому центральной идеей пособия была задача “озвучить” голоса представителей русской культуры, которые в контекстесовременности приобретают особую актуальность.

Основной акцент в отборе и изложении материала был сделан на методологической, мировоззренческой проблематике, ибо этот уровень подготовки имеет сегодня решающее значение, и не только для специалистов гуманитарного профиля. Проблема России не в отсутствии высококвалифицированных кадров (это, скорее, ее неоспоримое преимущество, которое она пока сохраняет вопреки всем ошибкам и просчетам сегодняшних политиков), а в тех исторических ошибках, которые совершаются в сфере национального самосознания и оборачиваются для России очередным системным кризисом: нравственности, политики, экономики. И основной “грех” лежит на интеллектуальной элите общества - российской интеллигенции, которая в очередной раз, “после стольких бедствий и несчастий”, так и не смогла понять истинного образа, подлинной судьбы и духовной сути России, “ее существа и исторического задания”.

Русские философы первой половины ХХ века предсказывали огромную ответственностьтой эпохи, которая наступит после краха большевистского режима, ибо “если трагичен был колоссальный размах революционного разрушения, то еще более трагичной может оказаться реакция, лишенная великого масштаба и не приводящая к великим целям всенародного покаяния, самопознания и раскрытия”[331]. Сегодня эти опасения подтверждаются - наступившая реакция оказалась движением к новому кризису, его новым витком. Российская интеллигенция совершает очередную историческую ошибку, сопровождая пафос антикоммунизмакопированием западных моделей развития и некритическим заимствованием “иных” культурных стереотипов. Если такая ориентация станет доминирующей не только в государственной политике, но и в массовом общественном сознании, то в таком случае мы будем вынуждены признать, что “все страстные мечты и пророчества русских прозорливцев о назначении России были видением всего лишь великой историческойвозможности, которую сама же Россия сознательно отвергла, предпочтя отдать себя общей судьбе европейской цивилизации”[332].

Выход из духовного кризиса, в котором находится российское общество, может быть лишь результатом длительных усилий всех социальных институтов и слоев общества, а не только либерально-демократической интеллигенции, “подкармливаемой” сегодняшней политическойэлитой и присвоившей себе право единолично определять новые модели светлого будущего России. Без поддержки и участия в преобразованиях всех социальных и профессиональных групп антикоммунистический пафос, как показал опыт “демократической революции” в России, неизбежно приводит к заимствованию готовых европейских политических схем и режимов и тем самым “готовит себе реакцию еще менее национальную, чем большевистский интернационал”[333].

Цели и приоритеты культурного возрожденияроссийского общества еще не до конца отрефлексированы национальным самосознанием. Но общая тенденция духовных усилий обнадеживающая: происходит постепенная переориентация, перенос акцента с поиска внешнего, эмпирического, предметного своеобразия российской культуры - на понимание в контекстепроблем дня сегодняшнего ее историческойглубины, целостности и самобытности, на выявление ее подлинного образа, который включает в себя все многообразие преданий, традиций, форм организации труда и быта, специфику духовной жизни, художественного творчества, воспитания, общения, познания. И эта тенденция вполне закономерна и перспективна, ибо духовная целостность национально-культурного мира может существовать лишь в большом историческом времени- она никогда не дается нам “здесь и теперь”, в виде готовой и окончательной формулы[334]. Усилием самосознания она должна непрерывно реинтерпретироваться в контекстесегодняшних проблем, образуя тем самым единое ценностное и смысловое пространство прошлого, настоящего и будущего отечественной культуры.

В этом смысле предельная задача культурологического образования - расширить горизонты индивидуального самосознания до границ отечественной культуры, обеспечить “при-частность” и “со-причастность” духовным поискам русских мыслителей, которые обнаруживают потрясающую смысловую глубину и интенсивность в диапазоне сегодняшнего дня, перевести их идеи из области преданий в явление живой культуры. Отечественная культура естественно и органично развивается лишь в том случае, если духовное достояние своего народа и всего человечества сопровождает весь жизненный путь человека, помогая ему понять смысл прошлого и настоящего, свое собственное предназначение и призвание.