Раздел 2. Российский этос (ценностно-ориентационные доминанты российской культуры)

 

Системный кризис общественного организма - это прежде всего кризис культуры, которая утрачивает свой мировоззренческий стержень, смыслоорганизующие ценности и идеалы. На каком-то этапе движение общества к кризису становится труднопреодолимым и непредсказуемым, а сама система начинает действовать в резонансном взаимоусилении своих частей и противоположностей: принятие очередного закона стимулирует рост преступности; переход экономики к рынку разрушает не только саму экономику, но и основу рыночных отношений, воссоздавая тем самым предпосылки возврата к государственному регулированию; разрушение культурной целостности на общенациональном (идеологическом, мировоззренческом) уровне вызывает духовно-нравственную деградацию личности как “первичного атома” (субъекта) культурных процессов, что, в свою очередь, катализирует распад национально-культурного целого.

Вектор взаимоотношений системы и ее элементов (в данном случае общества, культуры и личности) можно охарактеризовать как стремление к определенному взаимосоответствию. Любая устойчивая во времени система - идеология, власть, мораль, национальная культура в целом предполагает конституирование определенного рода субъекта - как “условие своих возможностей” (М.Фуко). Продуктивно разорвать этот круг можно лишь в том случае, если в “пространстве” разрыва возникает (или актуализируется) ценностно-ориентационная модель, которая “задает” новое качество и непротиворечиво объединяет оба полюса системного образования: общество, культуру (взятые в историческойцелостности и преемственности), с одной стороны, и личность - с другой. Таким образом, основная теоретико-исследовательская проблематика находится в зоне пересечения (соотношения, взаимодействия) национальной культуры как целостной системы и многообразия составляющих ее элементов.

Как известно, индивидуальные отличия элементов всегда “снимаются” общим в той системе, частями которой они являются. Например, личностные различия пренебрегаются при анализе этно-культурных сообществ, социальных и возрастных групп, регионов как целостных образований, в свою очередь, типичность этнических и социальных общностей, территориальная “индивидуальность” снимается в национальной культуре как системной целостности, которая складывается из этих элементов, но является по сути надиндивидуальным и надэтническим образованием, живущим по законам, не сводимым к закономерностямфункционирования составляющих ее личностей, этносов, регионов. Анализ каждого из этих уровней в отдельности в контекстенашей проблемы будет неполным и потому мало эффективным. Следовательно, возникает необходимость в ином измерении, в новых содержательных конструктах, позволяющих непротиворечиво объединить эти уровни, стать своеобразным смысловым медиатором между ними, сохранить в процессе анализа объективное содержание национальной культуры и персонифицированную форму его выражения.

Этим требованиям отвечает культурологический подход к анализу социально-культурных явлений, в рамках которого, с одной стороны, можно определить те духовные доминантыи основные жизненные ориентации, составляющие специфику и стержень отечественной культуры, с другой - дать субъектам сегодняшней культурной реальности материал и “точку отсчета” для духовного самостроительства и самоидентификации.

 

 

Глава 1. Ментальность как образ (“душа”) национальной культуры: содержание понятия.

 

В культурологическом контекстетеоретической и мировоззренческой предпосылкой и условием восстановления культурной целостности и реализации духовного потенциала (личности, общества) является “конструирование” в национальном самосознании некоего собирательного образа, в концентрированном виде отражающего духовные устремления и идеалы данной культуры. Этот образ можно представить в виде модели национально-культурной ментальности, “схватывающей” в своем ядре основные ценностные доминанты. При всем эмпирическом многообразии, отражающем специфику народов и этнических групп, русская (или российская - мы будем использовать эти понятия как синонимы) культура была универсальной по своей духовной сути, она естественно и органично включала в себя культуры самых различных народностей и этносов, переплавляла это многообразие в единую систему духовных координат - национально-культурную ментальность. Последнюю можно рассматривать не только как интегративную характеристику, отражающую и определяющую самобытность и уникальность культуры определенной национально-этнической группы, обеспечивающую ее устойчивость во времени, но и как инструмент анализа сложных социально-культурных процессов и явлений, “идеальный конструкт”, позволяющий охватить весь комплекс взаимосвязанных явлений - социальных, историко-культурных, психологических и т.д.

До последнего времени более или менее удовлетворительного определения понятия ментальности не существовало. Проблема заключается как в объективной сложности данного культурного феномена, так и в методологии и методах его изучения. Факторы, определяющие целостность культуры в пространстве и времени, трудно поддаются анализу в силу максимальной неопределенности, неповторимости и субъективности действующих причинно-следственных связей, устойчивость которых и составляет основу любой закономерности. Еще Н. Бердяев, говоря о трудности определения “народной индивидуальности”, отмечал, что здесь “невозможно дать строго научного определения”, что “тайна всякой индивидуальности узнается лишь любовью”, и в ней всегда есть что-то непостижимое до конца, до последней глубины”.[142]

Менталитет определяется как “интегральная характеристика людей, живущих в конкретной культуре, которая позволяет описать своеобразие видения этими людьми окружающего мира и объяснить специфику их реагирования на него”; как “присвоенные конкретным индивидом специфические для данной культуры способы восприятияи особенности образа мыслей, выражающиеся в специфических для данной общности формах поведения и видах деятельности”; как “совокупность представлений, воззрений, чувствований общности людей определенной эпохи, географической области и социальной среды, особый психологический уклад общества, влияющий на исторические и социальные процессы” и как “характерная для конкретной культуры (субкультуры) специфика психической жизни представляющих данную культуру людей, детерминированная экономическими и политическими условиями жизни в историческом аспекте”.[143]

В англоязычных словарях содержание этого понятия включает “качество ума, характеризующее отдельного индивида или класс индивидов”, “обобщение всех характеристик, отличающих “ум”, способность или сила разума”, “образ мыслей, направление или характер размышлений”, “сумма мыслительных способностей или возможностей”.[144] Близкой по смыслу категорией является “социальный характер”, связывающий индивидуальное “я” и социальную структуру общества в целом (Э.Фромм). Содержание социального характера составляют доминирующие жизненные ориентации и психический склад личности, формирующиеся в различные культурно-исторические эпохи во взаимодействии человека с миром вещей и людей, под воздействием господствующих культурных стандартов; доминантные стремления, которые концентрируют энергию данного общества в целях его развития, побуждают человека действовать в соответствии со специфическими социальными условиями его культуры. Социальный характеркак стабильная и четко выраженная ориентаций формируется в процессе социализации личности, ее адаптации к социуму. Общество, культура выявляют и образуют различные модели ориентаций: рецептивную (получающую), эксплуататорскую (берущую), накопительскую (сберегательную), рыночную (обменивающую) и продуктивную, которые определяются соответствующими способами социализации личности, основанными на психологических механизмах деструктивности, садизма, мазохизма, конформизма, любви.[145]

Точнее всего суть этого явления определил, на наш взгляд, П.Сорокин категорией “мировоззренческая доминанта” культуры, который одним из первых сделал попытку философско-социологического анализа этого понятия и на этой основе - определения основных черт русского национального менталитета. Анализируя социокультурную реальность, П.Сорокин представлял ее как “сверхиндивидуальное” явление, не сводимое к сумме отдельных проявлений и невыводимое из условий материального бытия. “Всякая великая культура есть не просто конгломерат разнообразных явлений, сосуществующих, но никак друг с другом не связанных, а есть единство, или индивидуальность, все составные части которого пронизаны одним основополагающим принципом и выражают одну и главную ценность”. Поэтому составные части культуры всегда “взаимозависимы: в случае изменения одной из них остальные неизбежно подвергаются схожей трансформации”.[146] Социокультурные системы (или “культурные этносы”), считал он, образуются вокруг глубинных мировоззренческих доминант, включающих мир эмоций, интеллекта и интуиции и определяющих взгляды человека на мир, его потребности и способы их удовлетворения.

Иллюстрируя данный тезис, П.Сорокин обращается к динамикеевропейской культуры средних веков, главным принципом и ценностью которой первоначально был Бог. Все другие компоненты культуры - архитектура, скульптура, живопись, философия, музыка, наука, этика, экономика, семья - были пронизаны религией и христианской верой, концентрировались вокруг Бога - единственной и высшей ценности. “Чувственный мир” рассматривался как “временное прибежище” человека, в котором христианин “всего лишь странник, стремящийся достичь вечной обители Бога и ищущий путь, как сделать себя достойным того, чтобы войти туда”. Такой тип культуры, основанный на принципе “сверхчувственности и сверхразумности Бога, как единственной реальности и ценности”, П.Сорокин назвал идеационным.

В результате кризиса идеационной культуры возник иной культурный тип, основанный на признании того, что “объективная реальность и смысл ее сенсорны”. Утверждение данного принципа образовало культуру эмпирическую(светскую, чувственную). Промежуточный тип культуры включает в себя сверхчувственные, рациональныеи эмпирические ценности.[147]

Итак, каждому из доминирующих мировоззрений соответствует свой тип культуры:

1) идеационный тип (умозрительный, духовный), в котором доминирует стремление в идеальную, духовную сферу бытия и аскетически минимизированы физические потребности. Истинной реальностью для такого типа представляется мир идеальный, а смысл жизни сводится к личностному самосовершенствованию;

2) чувственный, где реальность мира ограничена его непосредственно воспринимаемой предметностью, а фундаментальные потребности человекаи общий вектор ориентации культуры связаны с изменением внешнего мира;

3) рациональный, представляющий собой синтез первых двух мировоззрений.

Ментальность в этой связи определяется П.Сорокиным как основополагающий принцип и “главная ценность культуры”, ее доминирующая черта, которая проявляется в философии, религии, этике, праве, в ее основных формах социальной, экономической и политическойорганизации, нравах, обычаях, образах жизни и мысли.

Развитие культуры представляется как процесс смены или разрушения доминирующего мировоззрения и соответствующих ему способов восприятия мира (социальных институтов, традиций, образцов и норм поведения), в результате чего одна культурная “суперсистема” заменяется другой. Кризис доминирующих форм культуры (кризис национального менталитета) и возникновение нового “культурного этноса” сопровождается социальным, моральным, экономическим и интеллектуальным хаосом, анархией и кровопролитием, временным разрушением больших и малых ценностей человечества. В период кризиса происходит резкая поляризация ценностей общества: доминирующей становится не духовно-альтруистическая, а гедонистическая ориентация, сопровождающаяся потерей нравственных приоритетов. С преодолением кризиса распределение этих мировоззренческих доминантвозвращается в норму.[148]

В этой связи национально-культурную ментальность можно представить как базовую систему ценностей и соответствующих поведенческих импульсов, резонансно взаимодействующих и взаимодополняющих друг друга, как определенный синтез мировоззренческих ориентаций при доминировании одной из них, как целостное мировоззрение и мировидение. “Силовые линии” ценностных доминант национальной ментальности возникают в зоне пересечения разнонаправленных индивидуальных ориентаций - как вектор, сумма индивидуальных выборов и ответов на социокультурные ситуации и проблемы.

Данная характеристика отражает тот уровень национальной ментальности, который можно обозначить как идеологический, ценностно-ориентационный, проявляющийся в типичных “акцентах” национального самосознания и соответствующих формах поведения.

Преобладание в культуре одной из мировоззренческих доминантдетерминировано как внешними, объективными обстоятельствами (ландшафтом, формой государственности, религией), так и внутренними, субъективными факторами, в числе которых основным является традиционный для представителей того или иного народа (этноса) психический склад. Выражая социоприродную специфику, он формируется на бессознательном уровне - в процессе идентификации с этнической общностью, религией, ландшафтом и наиболее “выпукло” проявляет себя в типичных особенностях психического постижения мира, в “архетипах” коллективного бессознательного(К.Юнг), в образе жизни, традициях и преданиях, в формах поведения и выражения эмоций, в системе ценностей, восприятии пространства и времени.

Вопрос о детерминации национально-культурной ментальности особенностями национальной психологииотносится к числу дискуссионных. Сложность заключается в невозможности вычленить в чистом виде психологические факторы, определяющие специфику детерминации национально-культурного типа; в смешении характеристик национального характера (имеющего надэтническую, “культурную” природу) и свойств составляющих нацию этнических общностей и групп; в многообразии культурологических, социально-психологических и этнопсихологических подходов и концепций, имеющих различные методологические основания и научные школы.

Сегодня национально-психологическая специфика подтверждается целым рядом исследований. В частности, сравнительный анализ ответов по шкале семантического дифференциала показал однонаправленное смещение в ответах русских и узбеков, а именно: узбеки чаще выбирают среднюю позицию, а русские больше уходят в “крайности”. Респондентам предлагалась шкала, на которой были указаны полярные человеческие качества: дружелюбие - недружелюбие, доброта - жестокость и т.д. Они должны были оценить по этой шкале представителей различных национальностей. Ответы показали, что по мере взросления респондентов тенденция к поляризации ответов усиливается. В 10 классе узбекские школьники в 2 раза чаще выбирали среднюю позицию по сравнению с русскими, и наоборот, с возрастом у русских повышается частота использования крайних полюсов на шкале дифференциала, что свидетельствует, по мнению авторов исследования, о большей “амбивалентности” чувств и “дуальности мышления” русских.[149]

В рамках этнопсихологии “народный дух” как образ, отражающий психическое сходство индивидов, принадлежащих к определенной нации, изучался путем анализа языка, морали, философии (М.Лацарус, Х.Штейнталь, В.Фундт). В психологии национальный характер объясняется типичными особенностями психического постижения мира, “архетипами” коллективного бессознательного, которые проявляются в сознании в виде наклонностей, воззрений и обусловлены “бессознательной структурой души”.[150] Обнаружено, что специфика самовыраженияпроявляется и в рамках одной культуры у лиц различной национальности - в виде возникновения субкультур, отличающихся друг от друга и от доминирующей культуры. В частности, американские исследователи обнаружили, что дети из негритянского гетто употребляют иную систему грамматических правил, чем их “белые” сверстники.[151]

В отечественной историко-философской и культурологической традициипсихологические особенности русского социально-культурного типа можно обнаружить у Н.Данилевского, который отмечал у русских отсутствие насильственности и властолюбия, присущих европейцам, подчеркивал мягкость характера, умение разумно пользоваться свободой. К.Леонтьев, а позднее - П.Савицкий в психологическом типе русского видели религиозностьи мистическую самоуглубленность. Н.Трубецкой характеризовал представителя “евразийской цивилизации” как традиционно ориентированного, осознающего необходимость подчинения государству и в то же время не готового к долгому и мучительному поиску истины, предпочитающего принять ее в готовом виде, в результате чего чужая идея, не выстраданная русским человеком, приобретает универсальный характер и заполняет весь его внутренний мир.

У Ф.М.Достоевского психологические особенности “русского типа” - скитальчество (образ скитальца, по мнению писателя, был дан Пушкиным в Алеко и Онегине), смирениеи страдание,нравственный максимализм и способность “всемирной отзывчивости и полнейшего перевоплощения”, умение “дружественно, с полною любовию” принять в душу “гении чужих наций, все вместе, не делая преимущественных племенных различий, умея инстинктом, почти с самого первого шагу различать, снимать противоречия, извинять и примерять различия”, т.е., говоря психологическим языком, способность к идентификации. “Русскому скитальцу необходимо именно всемирное счастье, чтоб успокоиться: дешевле он не примирится”. И ударяясь в очередной “мировой идеал”, он верит, что достигнет “в своем фантастическом делании целей своих и счастья не только для себя самого, но и всемирного”.[152]

Вяч. Иванов основной чертой русского национального характерасчитал стремление к “совлечению...всех риз и всех убранств,... всякой личины и всякого украшения с голой правды вещей”. С этой чертой он связывал как “добродетели и силы наши”, так и “многие немощи, уклоны, опасности и падения”: скептический и реалистический склад русского ума, потребность русской мысли идти последовательно “до конца и до края”; ее нравственно-практический строй и одновременно ненависть ко всем противоречиям между сознанием и действием; подозрительная строгость оценки и стремление к обесценению ценностей; инстинктивная потребность безусловного, “совлекающая” все условности и недоверчивая к человеческому и божественному; “расточительная и разгульно-широкая, как пустая степь, где метель заносит безыменные могилы”. Во всех этих положительных и отрицательных образцах “совлечения” проявляется энергия “нисхождения” как “действие любви и жертвенное низведение божественного света во мрак низшей сферы, ищущей просветления”, “склонение перед низшим и служениеему”, “самоотречение и саморасточение”. “Живое чувствование зла” служит основанием для духовного совершенства, дает ощущение того порога, когда нравственная энергия личности может иссякнуть и наступает пора “восходить”. Этой чертой Иванов объясняет отношение к греху и преступнику - соборная ответственностьвсех за всех и мирское признание коллективной виныснимает вину персональную, а личность преступника возбуждает лишь сострадание.[153]

Г.Федотов русскую натуру характеризовал такими качествами как широта, вольность, бунтарство, сектантство и духовное странничество, органическая нелюбовь ко всякой законченности формы. “Вольница” русского человека поляризуется мрачностью и детскостью, проявлялась в бунтах и казачестве, “в кутежах и разгуле, безалаберности и артистизме”, в “фантастическом прожигании жизни”. В русском разгуле, веселом, щедром и великодушном, но порою тяжелом и мрачном, сказывается и татарская кровь, и московский гнет.[154]

З.Фрейд, характеризуя специфику психической жизни русских, отмечал близость русской души к стихии бессознательного. Промежуточное положение России между Европой и остальным миром определило не только культурное своеобразие, но и специфику психической жизни - и на психическом уровне русские заняли промежуточное, медиаторное положение между сознанием и бессознательным. Поэтому русские характеризуются слабой силой “я”, неразвитостью сферы сознания, низкой дисциплиной, невротичностью, неукротимостью влечений.[155]

Особый интерес представляет концепция “русской души”С.А.Аскольдова, который видел ее специфику в особом соотношении трех составных частей, характерных, по его мнению, для состава любой национальной души: святого, специфически человеческого и звериного. [156] Своеобразие русской души заключается в том, что среднее, т.е. специфически человеческое, представлено в ней неизмеримо меньше, чем в других народах, а святое и звериное являются наиболее сильными началами. Причем святое возникает как “преодоление специфически человеческой духовной культурности”, а звериное понимается автором не обязательно негативно - не только как ярость и лютость, но и как мягкость, кротость, добродушие. В русской душев сложных и подчас неожиданных сочетаниях заключено все, что “обособленно и раздробленно сквозит в звериных обличьях волка и зайца, лисицы и медведя”. Вот почему “зверинец души русской” так ярко и художественно был представлен русскими бытописателями (Гоголем, Островским, Лесковым), так же как и русская святость, проявляющаяся не только в сфере церковной жизни, но и вне ее, тогда как просто человек в русской литературе почти отсутствует. И также как святое со звериным, сочетает в себе русская душа благочестивое с греховным, “нигде не встречаемые духовные ценности и красоты” с пьяным разгулом и нравственным падением. Специфически русский талант - способность “жить внутренне праведно в оболочке греха”.

Психологически такой “душевный симбиоз” А.С.Аскольдов объясняет тем, что “ангельская природа”, прошедшая мимо добра и зла и сохранившая в себе первобытную невинность, “во многом гораздо ближе и родственнее природе зверя, чем человека”. Более того, между добром и злом могут существовать не только “внешние механические связи, когда, например, злое начало пользуется доброй внешностью как своей маской, но и своеобразные органические сращения. Иногда даже особым видам добра в душевной организации соответствуют определенные виды зла....Именно на определенных видах зла и душевного распадения наиболее успешно развиваются и пышно расцветают, как бы в унавоженной почве, превыспренные и редкие душевные качества”.[157]

Святость русского человека определила еще одно своеобразие его психологического типа: “преобладание религиозного чувства над религиозной волей”, особую “интимность и непосредственность чувствования Христа”, в отличие от западного религиозного сознания, для которого характерно преобладание волевого начала. Недостаток воли компенсировался другими достоинствами - он “восполнялся пламенем веры и религиозного терпения”, способностью отождествить себя со страданиями Христа (пережить “сораспятие”). Но вместе с этим “дар чувственности” оправдывал “пренебрежение к моральному закону”, объяснял возможность быть “полнотою мерзости” и в то же время всегда “проясняться религиозным светом”. Это “замещение и восполнение недостатков” происходило не только в индивидуальном сознании, но и в “соборной целостности русской души”. “В России всегда осуществлялся подвиг братского замещения греха одних смирением других....Именно в силу этого дара русская государственность, никогда не бывшая выражением каких-либо совершенных форм общественной жизни, могла быть в то же время телом жившего в ней высшего начала “Святой Руси....Так праведность десятков миллионов очищала и просветляла в единстве народного сознания грех немногих тысяч поработителей, к тому же грех, часто ясно не осознаваемый в качестве такового ни той, ни другой стороной”.[158]

Противоположный психологический тип, принадлежащий к западной культуре и оттеняющий специфику русской души, С.А.Аскольдов характеризует доминированием человеческого начала, т.е. г уманистичности, отвращающей человеческий интерес от неба, “обнадеживающей землей”, “верой в человека” даже в “самых отчаянных положениях” поддерживающей его “устремление к земле и к осуществимым лишь через человека идеалам”. В реальности он может также проявляться в двух ипостасях: с одной стороны, быть глубоким гуманистом, искренним, отзывчивым и самоотверженным человеком; с другой стороны - “до противности пошлым в восприятиях и оценках жизни, глухим к ее духовным красотам, не замечающим никаких высот и глубин, живущим вечно на плоскости благ “культуры”, понимаемой утилитарно - в смысле науки, техники и общественного благоустройства.[159]

Среди современных исследований можно сослаться на любопытную работу Л.В.Карасева “Русская идея”, в которой автор “русскую душу” объясняет символами детства и соответствующими психологическими чертами. Он считает, что “детскость” русской души помогает понять такие определения и взаимоисключающие характеристики русских как “апокалиптики”, “нигилисты”, “святые”, “оборотни”, “атеисты”, “богоносцы”, “герои”, “аморалисты” - все эти “роли-состояния” можно рассматривать как элементы смыслового целого, объединенного символами детства. Ребенок - “апокалиптик”, его всегда интересует “конец”, “результат”, он максималист и “нигилист” в своем безмерном отрицании и одновременно герой. Детскость объясняет противоречивость русского характера, сочетание в нем несочетаемого - святости и разнузданности, трудолюбия и лени, добра и зла. “Детская душа - это поле поединка между добром и злом. То же самое можно сказать и о России”.[160]

Другие черты детства и души русской - тяга к выяснению границ дозволенного (автор статьи считает, что эта черта частично объясняет все те катаклизмы, которые происходили в России на протяжении последних столетий); способность к безграничной и безосновательной вере; открытость будущему и способность поверить в осуществление несбыточного, в обретение “другого мира” (“неведомого царства”); интерес к концу, “краю” (желание узнать, “чем закончится сказка”, заглянув на “последнюю страницу”); страх смерти и надежда на бессмертие, воплощенные, как считает автор, в исканиях русских космистов, стремящихся обессмертить человека, переместив его тело на небо (Федоров, Циолковский), в стихии революционного романтизма, подсознательно пытающегося опустить небо на землю, построив здесь “райскую жизнь”.

Приведенные выше психологические характеристики в той или иной мере отражают специфику и различные грани русского национального характера. Однако в перечне национальных психологических черт обнаруживается их разноуровневость, отсутствует единое классификационное основание.

Для того чтобы в какой-то мере устранить избыточное методологическое и эмпирическое многообразие при определении психологических особенностей национального характера, типичные свойства людей, принадлежащих к определенной культуре (нации), на психологическом уровне можно представить в виде доминирующей психологической направленности. По этому основанию можно выделить два крайних психологических типа, составляющих основу национально-культурной ментальности:

1) экстравертированный тип, который отличается преобладающей ориентацией сознания на внешний мир. Экстравертированная ментальность как бы глядит “наружу” - на вещи, события, обстоятельства, которым придается большая ценность по сравнению с миром внутренним;

2) интровертированный тип, ориентированный на внутренние состояния, духовную и душевную жизнь. Объективный мир при этом имеет второстепенное значение и играет роль “внешнего знака” субъективных состояний, формой воплощения идеи, предметом эмоциональных переживаний. Энергия интровертированной ментальности сосредоточена в сфере сознания, значение которого перевешивает реальность объективного бытия и определяет его “неполноценность”.[161]

Эти противоположные психологические типы менталитета соответствуют двум разнонаправленным тенденциям, присущим каждой культуре и имеющим разную степень выраженности: восточные культуры более интровертированные, а западные - экстравертированные. Как правило, интровертированные культуры менее экспансивны, они больше “защищаются”, чем нападают. В критериях сохранения и изменения первый тип менталитета выражается в доминировании культурных процессов изменения, второй - сохранения.

Если экстравертированные культуры экспансивны, воинственны, то интровертированные культуры в такой же мере тоталитарны - они вынуждены тратить огромную энергию на защиту себя от соблазнов материального мира, которые вытесняются в “подсознание” культуры, но до конца никогда не преодолеваются (об этом свидетельствует вечная война с “вещным миром” всех интровертированных мировых культурных систем- православия, буддизма и др.). Постоянная борьба за духовные приоритеты, вызванная подсознательным страхом попасть под “чуждое” влияние, стать жертвой “врагов”, несущих иные ценности (т.е. материальные), сопровождается периодами “истощения” энергии позитивного строительства и усилением компенсаторных механизмов самосохранения (поиск внутренних и внешних врагов, которые становятся дополнительным фактором консолидации общества, гиперболизация собственной миссии в мировой истории и др.). В этом смысле интровертированная культура переживает те же проблемы, что и аналогичный тип личности, охарактеризованный К.Юнгом.

Рассмотренные выше мировоззренческие доминанты и типы психологических ориентаций в реальности дают нам шесть моделей национально-культурной ментальности, две из которых являются противоположными:

а) идеационно-интровертированная и

б) рационально-экстравертированная.

Остальные четыре плавно распределяются на шкале перехода из одного крайнего типа в другой. Входящие в их ядро характеристики (системы ценностей) взаимодействуют друг с другом в резонансном режиме, взаимодополняя и взаимоактивируя энергетические импульсы и соответствующие формы социального поведения людей, принадлежащих к той или иной культуре.

Доминирующая направленность (мировоззренческая и психологическая) оформляется в господствующий тип национально-культурной ментальности и составляет как бы основу “сознания” культуры. Однако это не означает, что господствующая ориентация является единственной - противоположная установка на мир существует в любой культуре и является сферой ее “подсознания”. Более того, при соответствующих условиях (изменение системы ценностных ориентацийобщества, формы государственности, уклада хозяйственной деятельности и т.д.) она может занять место доминирующей. Следовательно, разнонаправленные ориентации внутри культуры находятся в постоянной оппозиции: в борьбе за распределение “энергии” культурных процессов и расширение своей социальной базы. Причем, искусственная генерализация одной из них (вне связи с исторически сложившейся мировоззренческой доминантой или спецификой национального характера) может вызывать усиление деструктивной энергии противоположной тенденции в соответствующих формах культурных процессов.

Если доминирующий тип непосредственно и позитивно определяет содержание национально-культурной ментальности, то противоположный в условиях нормы выполняет компенсаторные функции, снимая неизбежные издержки господствующей в культуре тенденции. Непризнание ценности и права на существование “подсознания” культуры лишает позитивных функций дополнительный тип ориентаций и придает его энергии разрушительный характер. Искусственное закрепление превосходства одной из ориентаций (в идеологии, праве) активизирует деструктивные реакции другой, в результате чего доминирующая ориентация начинает растрачивать свою энергию на преодоление ею самой созданной оппозиции. Ярко выраженный и сохраняющийся достаточно долго конфликт ориентаций в конце концов разрушает целостность национального самосознания и стимулирует общий кризис культуры.

Оптимальный вариант культурного развития - это свободное и естественное самоосуществление культурных ориентаций, исключающее “силовое” противодействие исторически оформляющейся тенденции.

Таким образом, национально-культурная ментальность - это интегративная характеристика духовной культуры народа, нации, общности, отражающая глубинный и устойчивый тип индивидуального и коллективного сознания и поведения, суть которого составляет синтез доминирующего мировоззрения и преобладающей психологической ориентации (на внешний мир или на внутреннее состояние, духовную и душевную жизнь). Она очерчивает культурно-семантическое и аксиологическое пространство общества, сохраняется в преданиях, текстах, значениях и смысловых языковых единицах (слове, предложении), языке в целом. Ценности, составляющие ее ядро, являются своеобразными “линиями притяжения”: они преобразуют онтологическое многообразие национальной культуры в единую системную целостность. Ментальность - это резонансное взаимодействие различных факторов: социально-культурных, психологических, природных, которые очень трудно выстраиваются в систему причинно-следственных связей. Она формируется средой обитания человека, социальными условиями его жизни, культурой и, в свою очередь, порождает и воспроизводит их, является их источником и причиной. Отсюда следует, что элементы “других” культур (идеи, образ жизни) нельзя оценивать вообще - с позиции абстрактного позитива или негатива, т.к. они получают смысл и значение лишь в контекстеконкретного и целостного историко-культурного мира. Идеи и ценности, “генетически” не связанные с ядром национальной культуры, не выработанные собственными усилиями народа (нации), не могут принести обществу позитивных результатов. Конечно, всякая культура для естественного развития должна взаимодействовать с другими культурами, но не разрушая при этом целостности и аутентичности собственного культурного пространства.

Выражаясь образно, можно сказать, что ментальность, понимаемая как органический синтез и единство ценностей, присущих той или иной культуре, есть “душа” национальной культуры - ее особая нематериальная субстанция. Этот образ очень точно выражает объединяющую и собирательную суть анализируемого явления. Как известно, за многозначностью данного понятия основной его смысл в русском языке выражает идею объединения, организации, связывания, собирания (душа общества, любовь - душа христианства и т.д.). В этом значении душой культуры является образ, концентрирующий ее духовные устремления и идеалы и имеющий своего носителя - субъекта, который хранит эти ценности, развивает их и сам в них только и развивается. Евразийцы под таким субъектом культуры понимали “симфоническую”, соборную “культуро-личность”, которая включает в себя целые народы, объединенные общей судьбой и означает “всю совокупность творческого самовыражения “личности” - в религии, морали, праве, науке, философии, литературе, искусстве и т.д. Этот совокупный субъект культуры “не есть англомерат или простая сумма индивидуальных субъектов”, но есть их “согласованное множество и единство эмпирических индивидов” (в идеале - “всеединство”); действительность “не меньшая, чем индивидуум, но даже большая”; “живое и органическое многообразие”, которое, как и всякая личность, рождается, развивается, умирает”.[162]