Гибкость системы заработной платы: реструктуризация общественного дохода

 

Одно из главных требований глобализации – гибкость заработной платы. Под этим понятием подразумевается целый ряд перемен, вызвавших рост прекариата. По сути, не просто произошло снижение уровня дохода для большинства работников, но и сам доход становится все более нестабильным. Это особенно заметно на примере общественного дохода, о чем уже говорилось в первой главе.

Происходит реструктуризация общественного дохода. Во‑первых, в промышленно развитых странах наблюдается стагнация заработной платы, во многих странах зарплата «заморозилась» на несколько десятилетий. Небывалых масштабов достигло различие в уровнях заработной платы, в частности штатных работников и тех, кто близок к прекариату. Например, в промышленном секторе Германии зарплата постоянных работников возросла, тогда как зарплата тех, кто заключает «нетипичные» трудовые договоры, резко снизилась. В Японии временным работникам выплачивают зарплату, составляющую 40 процентов от того, что получают штатные сотрудники за аналогичную работу, к тому же им не полагаются ежегодные премии, составляющие примерно 20 процентов от общего заработка. Временные работники даже вынуждены больше платить за еду в столовых на предприятиях или в учреждениях. Когда после рецессии 2008–2010 годов зарплаты «разморозились», уровень зарплат сократившейся группы салариата оказался выше, а у временных рабочих ниже, чем был до этого.

В отличие от остальных групп прекариат в основном рассчитывает на денежное вознаграждение за труд. В двадцатом веке салариат и пролетариат стали больше полагаться на другие виды вознаграждения. Произошло смещение с зарплат на пособия и льготы предприятий и государственные пособия – в основном для работников, занятых полный день. Такое смещение было заметнее всего в Советском Союзе и Китае, где система «данвэй» («железная чашка риса») давала работникам государственных предприятий право на пожизненные льготы и услуги, при условии что они будут послушны. Смещение от денежного вознаграждения к другим видам происходило также и в странах с развитой социальной системой, причем в Западной Европе – больше к государственным пособиям, а в США и Японии – к льготам и пособиям предприятий. То же наблюдалось и в развивающихся странах, где «современный сектор» копировал то, что происходило повсюду.

Некоторые исследователи, например Эспен‑Андерсен (Esping‑Andersen, 1990), назвали такой отход от зарплат «трудовой детоваризацией», имея в виду, что рабочие в своих доходах становятся менее зависимы от рынка. Но это не совсем верно, поскольку для того, чтобы иметь право на бо́льшую часть таких пособий и льгот, нужно было регулярно участвовать в рынке труда или иметь «кормильца» на стабильной должности. Более точное определение – «мнимая детоваризация». Работники вынуждены подчиняться диктату рынка, чтобы получить эти виды общественного дохода, а это вовсе не значит, что доход становится свободен от рынка.

Так или иначе, но глобализация повернула вспять тенденцию перехода от зарплат к пособиям. Тогда как за салариатом по‑прежнему оставалось право на целый ряд пособий и льгот от предприятий (премии, оплаченный бюллетень по болезни, медицинская страховка, оплаченные отпуска, детские сады и ясли, доплата на транспортные расходы, доплаты за жилье и многое другое), сокращающееся «ядро» теряло их одну за другой. Прекариату они и вовсе не полагались. Вот так гибкость заработной платы и сформировала прекариат. Денежные отчисления и предоставление льгот и услуг со стороны работодателя стали включать в себя в основном затраты на оплату труда, особенно в промышленно развитых странах. В условиях конкуренции с Киндией фирмы разгружались от этих затрат, переходя на подряд (аутсоргинг) и офшор и превращая все больше трудовых ресурсов в прекариат, в основном за счет использования временных работников, не имеющих права на льготы и пособия.

Это и называется ретоваризацией труда, поскольку оплата труда происходит в основном за счет денежных вознаграждений. Фоном для нее служит все более случайный, несистемный характер занятости и конкурентная гонка. Можно привести множество примеров, но то, что произошло в США, наиболее показательно. Притом что салариат сохранил за собой право на льготы предприятия, ядро работников выталкивалось в сторону прекариата. Доля американских фирм, предоставляющих пособие на медицинское обслуживание, сократилось с 69 процентов в 2000 году до 60 процентов в 2009‑м. В 2001 году работодатели оплачивали медицинскую страховку 74 процентам своих сотрудников, к 2010 году – уже 64 процентам. В 1980‑м работодатели в США вносили 89 процентов в фонд пенсионного обеспечения, к 2006 году эти взносы сократились до 52 процентов (Dvorak, Thurm, 2009). К 2009 году лишь 50 процентов американских рабочих имели пенсионные накопления от взносов предприятий.

Главная причина в том, что американские фирмы пытались урезать расходы, приспосабливаясь к кризису глобализации. В 2007 году работодатели в США, все еще предоставлявшие медицинскую страховку, платили в среднем 6700 долларов за человека в год – вдвое больше, чем в 2001 году. Одной из реакций на это была следующая: предложить основному ядру работников «высокофраншизный план медицинского страхования» (то есть с высоким нестрахуемым минимумом), по которому они должны выплачивать первый транш стоимости медицинского обслуживания в пределах определенной суммы. «Форд» в 2008 году предложил собственный «бесфраншизный» план, по которому работники и члены их семей должны были внести первые 400 долларов до начала страхового возмещения и оплачивать 20 процентов большей части счетов за медицинские услуги. Это подрывало их доход.

Тем временем обещанных пенсий предприятий лишались те, кого вытесняли в прекариат. Корпорации кинулись урезать пенсионные и прочие «наследственные издержки» – финансовые обязательства перед бывшими работниками, вышедшими на пенсию по возрасту. Широко распространенные пенсионные планы 401(k),[5]обычно позволяли работодателям варьировать свои взносы. В 2009 году более трети фирм в США урезали соответствующие выплаты по таким планам или вовсе отказались от выплат. Даже Американская ассоциация пенсионеров (ААП) – некоммерческая организация, призванная защищать людей старше пятидесяти, сделала это для собственных сотрудников. Некоторые фирмы, такие как компьютерная компания Unisys, закрыв или заморозив прежние пенсионные схемы, сначала увеличили свои отчисления, чтобы не вызывать возмущения, но впоследствии их приостановили. Пенсии предприятий находятся сейчас в свободном падении.

Это подорвало взаимные обязательства между работодателем и работником. «Форд» (Ford), для нескольких поколений служивший воплощением американского капитализма, часто приостанавливает взносы: с 2001 по 2009 год этот промышленный гигант делал взносы только два с половиной года. Постоянные работники, нанятые после 2013 года, вообще не получат пенсий от компании. «Форд» заявлял, что переходит на самоуправляемые пенсионные счета, чтобы рабочие могли сохранить пенсионную страховку при смене места работы, уверяя, что тогда молодым рабочим «больше не придется думать о карьере лишь в одной компании». На самом деле фирма урезала затраты на оплату труда и переложила риски и затраты на рабочих. Их жизнь стала более нестабильной.

В крупных автомобилестроительных районах штата Мичиган отказ от льгот предприятий замедлился из‑за правительственных субсидий и повышения эффективности труда – основы экономичного производства. Но по мере того как у рабочих отбирали льготы, ряды прекариата пополнялись за счет того, что раньше считалось самым маловероятным источником. По мере того как число постоянных работников в машиностроительных фирмах уменьшалось, сократившись за период с 2000 по 2009 год на три четверти, возникла новая группа под названием «цыгане “Дженерал моторс”» – это рабочие, которые переезжали из одного места в другое, по мере того как заводы закрывались один за другим.

Если пенсии компании, на которых строился общественный договор капитализма в двадцатом веке, сводились на нет, то же самое происходило и с государственными пенсиями. Пример подала Великобритания. Британская государственная пенсия в наши дни равняется 15 процентам среднего заработка, и она все уменьшается, а пенсионный возраст собираются отодвинуть с 65 лет до 68. Предполагают, что через какое‑то время на пенсию будут выходить лишь после семидесяти, а то и еще позже. Доклад Тернера перед Пенсионной комиссией,[6]одобренный лейбористами и консерваторами, предложил сделку из трех частей: дольше работай, больше копи – и получишь очень скромную государственную пенсию. Идея была в том, чтобы сдержать размах выдачи пособий по бедности. Но если не повышать основную пенсию и не сдерживать выдачу пособий по бедности (с проверкой нуждаемости), повод делать сбережения ослабнет. А для людей с низким доходом и вовсе не будет никакого смысла делать сбережения, поскольку если они станут копить, то потеряют право на пенсию.

Еще один аспект реструктуризации общественного дохода – переход от фиксированной оплаты к гибкой. И здесь гибкость также дает преимущества работодателям и увеличивает риск и незащищенность для наемных работников. Одним из требований рабочих движений двадцатого века была стабильная прогнозируемая зарплата. Однако мировой капитализм хочет быстро отрегулировать положение с зарплатами. Если ему не удастся это сделать, следует опасаться худшего. В 2009 году по сравнению с 1994‑м американские фирмы в среднем придержали вдвое большую часть фонда заработной платы, предназначавшуюся на различные выплаты, такие как премии по результатам труда (Dvorak, Thurm, 2009).

Во время рецессии в начале 1980‑х получили распространение концессионные договоры, при этом профсоюзы и работники отказывались от права на льготы в обмен на повышение зарплат. В наши дни низшие категории работников лишены возможности заключать концессионные договоры; предполагается, что их зарплаты должны расти вместе с чистой прибылью, но зарплаты остаются на прежнем уровне. В 2009 году рабочие заводов «Форд» отказались от местной надбавки к заработной плате и потеряли отпускные и стипендии для детей, поступающих в вузы, а также помощь в оплате обучения. Такая система оплаты труда означала переход к более незащищенному образу жизни. Наблюдались и дальнейшие подвижки в сторону увеличения всех видов мобильности, включая демонтаж профессий. Так, «Форд» заключил с профсоюзом United Auto Workers коллективный договор, по которому замораживались начальные зарплаты, запрещались забастовки и рабочие получали надбавку за то, что соглашались с этими условиями. Следом такие же сделки провернули GM и Chrysler, вдобавок эти предприятия сократили число основных ставок зарплаты, в случае GM – до трех ставок для квалифицированных профессий.

Такие преобразования – часть процесса адаптации, который наблюдается во всем мире. Круг сужается. Когда рабочие в Китае стали бить тревогу, требуя увеличения зарплат и улучшения условий труда, транснациональные компании торжественно выложили кучу денег на зарплаты, но за это отобрали льготы предприятий. Рабочие «Фоксконна» в Шэнчьжэне получали бесплатное питание, одежду и место в общежитии. В июне 2010 года, объявляя о втором серьезном повышении зарплат, глава «Фоксконна» сказал: «С сегодняшнего дня мы передаем эти социальные функции обратно государству». Компания перешла на денежную форму оплаты труда, и создавалось впечатление, будто работники получают больше (рост зарплат составил 96 процентов), но при этом менялся вид вознаграждения и характер трудовых отношений. Глобальная модель добралась и до Китая.

Прекариат в полной мере почувствовал, что несет с собой гибкость заработной платы. Его заработок ниже, он более непостоянный и более непредсказуемый. Непостоянство вовсе не то, что нужно для счастливой жизни. Когда у человека, относящегося к прекариату, потребность в финансах больше обычного – например, он заболел или случилось горе в семье, то, скорее всего, его доход будет ниже среднего. А его экономическая нестабильность еще больше усиливается из‑за особенностей работы кредитных рынков. Для такого человека не только цена получения займа будет выше – из‑за проблематичной кредитоспособности, но также и нужда в займе будет сильнее, поэтому многие в отчаянии берут «акулий заем» по непосильно высокой процентной ставке и с нереальным графиком погашения.

Есть множество научных работ и совсем немного художественных произведений, показывающих, как в бедных сообществах один вид негарантированности дохода усиливает остальные. Человек с нестабильным доходом, особенно если он то и дело переходит с одной кратковременной низкооплачиваемой работы на другую и имеет дело с недружественной и головоломной системой пособий, быстро и легко оказывается в числе хронических должников.

Долгие годы пагубные последствия реструктуризации общественного дохода и стагнации заработной платы как‑то компенсировались государственными субсидиями. О них мы поговорим позже. Но стагнация заработной платы и экономическая нестабильность тех, кого толкают в прекариат, прикрывались дешевыми кредитами, на которые во многих странах ОЭСР выделялись правительственные субсидии. Семьи, принадлежащие к среднему классу, призывали потреблять больше, чем позволяли их доходы, – ловко маскируя тот факт, что заработок неуклонно уменьшался. Это была медвежья услуга. Кризис развеял иллюзию, что все получают выгоду от второго «позолоченного века» бурного экономического развития. Внезапно миллионы американцев и европейцев оказались близки к прекариату.

Короче говоря, общественный доход при мировом капитализме – вещь все более ненадежная. Когда компании «путешествуют налегке», это выливается в нестабильный многоуровневый доход для прекариата. А такая реструктуризация дохода означает, что для тех, чье экономическое положение нестабильно, возрастает стоимость жизни. Рыночное общество, которому свойственна нестабильность и подвижность, подсказывает, что лучше застраховаться, вознаграждает тех, кто так поступает, и наказывает тех, кто не может этого сделать. Люди, заключившие временный трудовой договор, не только с большей вероятностью будут испытывать финансовую нужду, им будет гораздо труднее и дороже получить страховку.

Последний аспект реструктуризации общественного дохода в эпоху постглобализации состоит в том, что, если прежде социальное государство, отдельные люди и семьи могли рассчитывать на неформальные механизмы общественной помощи, теперь таких механизмов не находят – их просто нет. Они были ослаблены ростом государственных пособий и льгот предприятий. На протяжении десятилетий люди привыкли думать, что в них нет необходимости, и они постепенно отмирали. Но когда фирмы освободились от льгот и пособий предприятий, а государство перешло на пособия с проверкой нуждаемости, оказалось, что на поддержку малых сообществ тоже нельзя рассчитывать. «Когда вы в них нуждаетесь, они не придут вам на помощь», – сказал корреспонденту Financial Times один 59‑летний испанский безработный, который безуспешно просил родственников о поддержке (Mallet, 2009). Система семейной взаимовыручки развалилась. Таким образом, прекариат оказался в уникальном положении. В отличие от старого пролетариата и салариата он не имеет льгот и пособий от предприятия, дающих гарантию дохода, и не получает социальной поддержки, основанной на личном вкладе. И хотя он должен рассчитывать на денежное вознаграждение, оно ниже и более нестабильно и непредсказуемо, чем у других групп. Неравенство в доходах и льготах все заметнее, и прекариату, отброшенному назад, остается полагаться только на ослабленную систему социальной защиты в малых сообществах.