Теоретические подходы к изучению идентификаций

 

Можно было бы попытаться построить некую универсальную концепцию механизма социальной идентификации и формирования солидарностей. Однако такой путь вряд ли оправдан. Обилие теорий социальной идентификации объясняется, в частности, тем, что мы имеем дело с междисциплинарной проблемой. Водораздел между социологическим и психологическим ее рассмотрением, помимо всего прочего, определяется «углом зрения»: со стороны общества или со стороны индивида.

Социологический срез проблемы связан с изучением социально‑культурных детерминант формирования групповых солидарностей. Начиная с Э. Дюркгейма, в центре внимания здесь механизмы установления связи индивида с общностью под воздействием надындивидуальных социально‑культурных требований. ‹…›

Несмотря на различия в социологических подходах к проблеме, можно считать установленным, что общество задает индивиду социально‑культурные рамки солидаризации;

потребность включения в социальные связи является коренным свойством человеческой личности, которая вынуждена пассивно или активно самоопределяться в системе многообразных групп и общностей; степень активности субъекта зависит и от социально‑культурных норм общества (представлений о свободе, терпимости к индивидуальным позициям и взглядам), и от индивидуальных особенностей.

В психологическом отношении исключительно важен вопрос о взаимодействии процессов идентификации с базисными потребностями личности. Речь идет о самосохранении, самоутверждении, самовыражении, потребности в защите со стороны окружающих. Наконец, существует коренная потребность включения личности в социум, а также дистанцирования от него. Человеку необходимо ощущать себя частью общества, референтной группы или авторитетной общности.

Проблема самоидентичности личности наиболее отчетливо была сформулирована З. Фрейдом в концепции «Эго». Идентификация с группой или общностью в психоаналитической традиции соотносится с потребностью в любви, защите со стороны сильного авторитета. Группа исполняет функцию «отца» и одновременно авторитаризирует социально‑нормативную систему «суперэго». «Ид» не может рационально реагировать на внешний мир, тем более – на происходящие в нем радикальные изменения. Отсюда – нарастание агрессивности или уход в себя. Д. Рисмен (1950) развивал эту идею в концепции «одинокой толпы»; Г. Маркузе (1955) подчеркивал, что лишенный авторитетного нормативного «суперэго» и включенный во множество организаций индивид поглощается ими, теряет себя. Р. Лифтон (1971) доводит противопоставление личности и социальной идентификации до логического конца: на месте того, что было личностью, по его мнению, образовался «протеиновый человек». Если применить психоаналитический подход к динамичному современному обществу, то личность придется рассматривать либо как невротика, либо как амебовидное образование, приспосабливающееся к среде, не имеющее станового хребта и не идентифицирующее себя достаточно определенно ни с одной из организаций или групп.

Другой аспект психологического видения нашей проблемы – механизмы социальной идентификации. Как и какими средствами индивид осуществляет потребность в идентификации? Вряд ли можно сомневаться в том, что таким механизмом является общение, межличностное и межгрупповое взаимодействие. Человек включен во множество опосредованных взаимосвязей. Его идентификации с общностями шире, чем круг ближайшего общения. Поэтому интеракционистская теория Г. Мида недостаточно полно объясняет механизмы идентификации. Более широкие возможности заложены в когнитивной психологии.

Эксперименты с группами, описанные X. Тажфелем (1982), показывают существенное влияние концептуализации, осмысления и упрощения социальных взаимосвязей в понятных индивиду категориях. Психологический подход смыкается здесь с социолого‑феноменологическим. Когда прежние стереотипы и представления о «родных» общностях рушатся, то как формируются новые? В основном под воздействием средств массовой информации. Межличностное общение становится в данном случае не более чем медиатором образов солидарностей. Эти образы формируются и передаются средствами массовой коммуникации.

Когнитивистская парадигма в современной психологии (особенно в той версии, которая получила название «атрибутивной») акцентирует внимание на потребности человека в объяснении собственного поведения. «Почему я испытываю влечение быть частью этой, а не иной общности и что из этого может следовать?» – каждый разумный человек задается таким вопросом. Ответ подсказывается не только собственным опытом, но и категоризациями социальных взаимосвязей. Например, бывший советский коммунист восклицает «Христос воскресе!» сначала смущенно, а потом объясняет себе, что это действие правильное, поскольку означает его солидарность с великим народом, и славословит Христа уже вполне уверенно. Такая атрибуция (присваивание смысла минувшему поступку) может закрепиться как устойчивый компонент социальной идентификации. Теория А. Н. Леонтьева (1971) позволяет истолковывать смыслы, которые индивид придает значимым для него объектам, в терминах деятельности. Широта и разнообразие деятельности определяют смысловую «наполненность», богатство значений той или иной идентичности для данного человека, побуждает переосмысливать прошлый опыт.

В бихевиористской парадигме групповая идентичность рассматривается в поведенческом контексте. М. Шериф (1961) экспериментировал с группами бойскаутов и нашел, что их идентификации прямо связаны с поставленной инструктором задачей (распределиться на две команды). Так и во взрослой своей жизни мы нередко вынуждены присоединяться к той или иной «команде», чтобы сохранить самоуважение в межгрупповом взаимодействии, не говоря уже о конфликте.

Исключительно важен вопрос о разграничении механизмов самоидентификации и идентификации собственно социальной или групповой. Обычно этот вопрос соотносится с процессом социализации, ролевого «научения» или интернализации ролевых функций. Другая сторона той же проблемы – структурирование, упорядочение социальных идентификаций. Ролевые механизмы предполагают давление со стороны социального окружения, восприятие роли другими. Социальная идентификация, конечно, включает этот механизм, но в той его фазе, когда социальная роль уже освоена как часть собственного «Я».

Структурирование социальных идентичностей в некоторую иерархию – особая проблема. С точки зрения «имплицитной теории личности» Г. Келли (1955) – это самоконструкции «Я» в социальном пространстве: одни группы или общности доминируют, являются «кросситуативными», другие – периферийными. Конструкции групповых солидарностей обладают большей или меньшей степенью жесткости. Главные вопросы социальной идентификации: как именно социальная идентичность детерминирует поведение людей? Какие следствия вытекают из той или иной конфигурации социально‑групповых солидарностей? Какие солидарные групповые действия следует ожидать?

Диспозиционная концепция регуляции социального поведения личности (Ядов В. А., 1979) подсказывает следующие гипотезы: идентификация с ближайшим окружением активизирует ситуативные установки и определяет поведение человека в условиях взаимодействия между «контактными группами»; идентификация на уровне обобщенных социальных установок активизирует кросситуативные факторы, а также установки, относящиеся к типичным социальным ситуациям и типизированным позитивно‑негативным объектам – именно здесь можно наблюдать феномен корпоративно‑солидарного поведения (например, участие в забастовке); идентификация с общностями на уровне высших диспозиций личности, т. е. системы ценностей, идеалов, смысла жизни, предполагает определенную стратегию поведения. Речь идет о включении в массовые социальные движения, когда происходит размежевание по коренным проблемам социального класса, народа, нации, страны.

Социальное поведение личности объясняется, таким образом, уровнем активированных диспозиций, иными словами – переживанием, осмыслением своей принадлежности к данной общности в ситуации, предполагающим выбор социального действия.

Анализ социально‑психологических подходов к проблеме позволяет сделать следующие выводы. Социальная идентификация обусловлена глубинной потребностью личности в признании со стороны других, в групповой защите, но также в самореализации, ожиданием позитивной оценки со стороны «своих» – референтных групп и общностей. Идентификация с группами, общностями – результат не только межличностного, межгруппового взаимодействия, но также категоризации, осмысления непосредственных или опосредованных взаимоотношений между группами и общностями в доступных человеку понятиях. Идентифицируя себя с определенными группами и общностями, человек испытывает потребность «атрибутировать» себя, т. е. объяснить причины и следствия своей групповой солидарности, ответить на вопросы «почему это моя группа?» и «что из этого вытекает?».

Состояние групповой (социальной) идентичности в разной степени осознаваемо. Оно может быть и неосознанным, когда когнитивные и эмотивные структуры диспозиций противоречат друг другу, и далеко не всегда реализуется в солидарном групповом действии. Последнее зависит от интенсивности, глубины личностной идентификации, ее места в иерархии «идеальных» идентификаций (достаточно устойчивых и осознанных) и соотнесения с периферийными общностями, от конкретной ситуации принятия решения (например, в случае множественных идентичностей равной интенсивности волевое решение как бы парализуется), от группового давления и т. д. ‹…›

Складываются две модели адаптации в кризисных условиях. Первый присущ идентификации с ближайшим окружением, профессионально‑производственными общностями, с людьми, разделяющими те же верования и взгляды на жизнь при умеренной (или отсутствующей) политико‑идеологической ангажированности. Вторая модель адаптации – активная. Она характерна для тех, кто включен в политико‑идеологическую или предпринимательскую деятельность. Последняя отличается политической индифферентностью, упованием на везение, конформностью с ориентацией на достигших материального благополучия. Что касается идентификации по национальной принадлежности, то ее смысловая нагруженность смещается от контекста повседневности к «абстрактным» солидарностям.

 

Выводы

 

Человек испытывает глубокую потребность быть причастным к сообществам себе подобных. Кризисные условия обостряют стремление к групповой защите, солидарности, поиску стабильности, поддержанию самоуважения. Мы живем в нескольких социальных пространствах, более или менее близких к повседневной жизни. Идентификации с ближайшим окружением в семье, с друзьями, с коллегами выдвигаются сегодня на первый план – доминирующую роль играют контактные группы.

За пределами этого сравнительно узкого круга повседневности социальное пространство формируется на основе стереотипов и образов, а также контрастных установок и неустойчивой категоризации. С их помощью человек пытается упростить схемы взаимосвязей в неустойчивом социальном мире.

Необходимую для этого эмоционально насыщенную информацию он получает опять‑таки из среды повседневного общения и по каналам массовой коммуникации.

Чем определяется тип идентичности? Прежде всего необходимо указать на нарастание имущественной дифференциации, размежевания по образу мыслей, жизненным убеждениям, сопряженных с ощущением близости к своему поколению. Главный вопрос заключается в том, удерживаются ли привычные, устоявшиеся социальные идентификации советского человека или формируются новые. Последнее предполагает более высокий уровень адаптивности к меняющимся условиям, в том числе способность к рационально‑контекстуальной перестройке социальных идентификаций. Адаптивные возможности более молодых, образованных людей, живущих в больших городах, выше, чем у людей в возрасте, с более узким кругозором и проживающих в малом поселке.

Естественно, что наборы социальных идентификаций различаются по социально‑статусному критерию. Оказалось, что квалифицированные работники испытывают обостренное чувство маргинальности с малоквалифицированными, люди старшего поколения более склонны удерживать привычные социальные идентичности своего прошлого, а молодежь вообще не имеет представлений о солидарностях с большими общностями. Принадлежащие к группам национальных меньшинств в инонациональном окружении более отчетливо осознают свою собственно национальную идентичность. Корпоративная солидарность резко возрастает в условиях социального конфликта, например забастовки. То же самое наблюдается в межрегиональных конфликтах.

Факторный анализ ответов на вопрос о близости к тем или иным группам в связи с восходящей и нисходящей социальной мобильностью, проведенный М. Ф. Чернышом, показал: среди тех, кто шагнул вверх по социальной лестнице, социальная идентичность выражена ярче и потребность в ней сильнее, чем в нисходящих группах. «Особенностью восходящей группы является активный поиск идентичности в рамках "средних социальных групп", поколения, профессиональной общности и т. д. Жизненный неуспех, – пишет М. Ф. Черныш, – толкает человека на приватизацию собственной жизни, уединение в кругу близких и родственников, отчасти – в среде коллег» (1993). Обеим группам (восходящей и нисходящей социальной мобильности) свойственна тенденция идентификации с теми, кто придерживается ценностей советского прошлого (объяснительная «сила» второго фактора 10 %, первого – 40 %). В «нисходящей» группе указанная тенденция более амбивалентна, чем в «восходящей», где отмечается большая склонность к самоопределению в относительно новых общностях, например российская или национальная идентичность.

Ю. Л. Качанов и Н. А. Шматко использовали для изучения социальной позиции технику семантического дифференциала. В качестве эталона для сравнений фигурировало понятие «Я сам» и далее рассматривалась близость самоидентификации с различными «персонажами»: например, «лидер», «исполнитель», олицетворяющий успех, неудачник, независимый человек и другие. Авторы установили, что для интеллигенции характерна диффузная идентичность, тогда как предпринимателей отличает высокая самооценка, позитивная самоидентификация (1993).

С мая 1992 по март 1993 г. (отчасти и по июнь 1993 г.) ослаблялись идентификации решительно со всеми группами и общностями. Либо мы наблюдаем перестройку прежних и формирование новых идентичностей, либо усилились самодостаточность, интернальность личности. Возможно, имеет место и то и другое. С одной стороны, определенно фиксируется большая представительность тех, кто склонен опираться на собственные силы, с другой – происходят заметные «подвижки» в солидарности с крупными общностями.

Индивидуальные стратегии социальных идентификаций существенно различаются. Повседневные межличностные и межгрупповые взаимодействия обособлены от «возвышенных» идентификаций с крупными социальными общностями. «Прагматики» более дифференцированы: одни адаптируются к социально‑экономическим условиям кризисного общества путем солидаризации с близким окружением (помимо семьи и друзей, это люди того же рода занятий, сверстники, работающие на одном предприятии и проживающие в данном месте), другие же ориентируются на преуспевающих и деятельных людей, политикой не интересующихся, но добивающихся материального успеха и умеющих воспользоваться счастливым случаем, способных повернуть свою судьбу, но не слишком отличающихся от других в своей новой социальной страте. Люди этого типа сочетают личную предприимчивость с конформностью по отношению к группам, которые, можно предполагать, устанавливают достаточно жесткий нормативный контроль. Склонные к идеологизированным клише совмещают солидарность со всеми людьми на планете, новую гражданскую солидарность в Содружестве Независимых Государств с российской идентичностью.

Теоретическое объяснение полученных данных должно основываться на плюралистическом подходе.

Психоаналитическая парадигма подтверждается общим фактором стремления к какой бы то ни было идентификации, т. е. к защите «Эго». Интеракционистская теория оправдывает себя в том, что идентификации с ближайшим окружением доминируют над другими. Бихевиористская концепция объясняет различия жизненных стратегий индивидов, находящихся в разных условиях (например, в ситуации межгруппового, межнационального конфликта), а когнитивисты, как и феноменологи, убедительно интерпретируют способы категоризации социальных идентичностей на уровне опосредованных межличностых взимосвязей.

Те же выводы справедливы и в отношении социологических подходов. Теория аномии обрисовывает состояние социальной дезинтеграции и утраты привычных солидарностей в трансформирующемся обществе. Марксистская теория доминирования социально‑экономических отношений над культурно‑политическими находит свое подтверждение в усилении воздействия факторов имущественной дифференциации по сравнению с идейно‑политическими. Феноменологический подход уместен в истолковании поляризации тенденций к прагматическим и символическим идентификациям.

Диспозиционная теория может быть полезной для прогнозирования поведения личности в группах и сообществах. Идентификация с группой (общностью) существенно влияет на коллективное поведение; можно предположить, что социальные конфликты в российском обществе сосредоточатся в зоне «корпоративных» солидарностей. Вряд ли конфликты проявятся в области политико‑идеологических общенациональных вопросов.

 

Специфика социально‑психологического подхода к пониманию личности [66]. А. А. Бодалев

 

Попробуем ответить себе, кто же прав в возникшем споре о том, как понимать личность человека и в чем же заключаются главные детерминанты, которые определяют ее формирование и развитие.

Начнем поиск ответа на названные весьма трудные вопросы с напоминания совершенно очевидных для многих положений.

Так, можно предположить, что ни у кого не возникнет возражение против утверждения, что все в мире друг с другом связано. И каждый отдельный человек с момента своего появления на свет и дальше, в течение всей своей жизни, тоже оказывается связанным многими зависимостями с той действительностью, которая его окружает. Но у человека большинство его связей с природной и социальной средой, в которую он всегда включен, отличается совершенно особенной, качественно своеобразной добавкой: он в своей психике отражает предмет, другого человека, общность, событие, процесс, с которыми он взаимодействует или в которых он участвует, дает на каждого из них (в каждом случае свой) эмоциональный отклик и отвечает столь же определенной поведенческой реакцией.

Они, эти предметы, вещи, конкретные люди или их объединения, события, которые происходят в обществе, процессы, которые развертываются в природе, по‑разному сопрягаются с имеющимися у него потребностями. Одни из них «срабатывают» на их удовлетворение и развитие, другие, наоборот, играют роль препятствия к их удовлетворению, третьи – эти потребности только усиливают, четвертые на них никак не влияют.

И это несовпадающее значение различных элементов действительности, в которую всегда включен человек для удовлетворения его потребностей, обязательно сказывается на том, как он каждый из элементов в своем сознании запечатлевает, каким переживанием на каждый из них откликается и какое поведение при этом демонстрирует.

Все это, вместе взятое, означает, что у человека формируется и проявляется определенное и часто очень конкретное отношение к каждому данному предмету или к их группе, к каждому данному человеку или к общности людей, к каждому данному событию или классу событий и т. д. И, таким образом, опираясь на сказанное, мы имеем право заключить, что в каждом человеке на основе его собственной повседневной практики взаимодействия с миром вещей и с миром людей формируется очень богатая и многообразная система отношений к ним. Но, как известно, человек живет в обществе, а жить в обществе и быть свободным от общества никому не дано.

А это означает, что выработавшаяся в обществе, к которому принадлежит человек, и официально закрепленная в законах или нашедшая отражение в нравственных требованиях или воспроизводящаяся в традициях система отношений ко всему тому, что составляет природную и социальную среду, с самого рождения человека постоянно и сильнейшим образом на него воздействует и очень направленно корректирует формирующуюся в его личном опыте «картину мира» и составляющие ее элементы, характер эмоциональных откликов на них, а также способы поведения, которым он должен следовать в той или иной ситуации.

И, стало быть, индивидуальные субъективные отношения каждого человека к таким, например, «элементам» действительности, как планета Земля, человечество, как Отечество, как отдельный человек, как семья, как труд, как материальные и духовные ценности, создаваемые в процессе этого труда, или, например, как он сам, оказываются всегда опосредствованными отношениями к ним, сложившимися в том обществе, к членам которого он себя причисляет и мнением которого о себе он дорожит.

Вот эти‑то отношения человека к разным сторонам действительности, с которой ему приходится изо дня в день по разным причинам и в разных социальных ролях взаимодействовать, постоянно несущие, как было показано выше, печать не только его опыта, но и общества, в котором проходит его жизнь, и составляют сущность его личности.

А как же тогда быть с возражениями оппонентов по поводу именно такой трактовки личности, которые были упомянуты в начале главы? Что касается природной предрасположенности к развитию у человека в течение его жизни весьма определенных черт личности, то это утверждение заслуживает внимания лишь в том смысле, что особенности общего, специального и парциального типов высшей нервной деятельности, которые обнаруживаются у человека, действительно влияют на интенсивность эмоциональной окрашиваемости формирующихся у него отношений, на динамические характеристики их проявления, однако содержание их всецело задается обществом, к которому принадлежит человек и которое оказывается для него субъективно значимым. ‹…›

Теперь несколько слов о раскрытии личности через содержание опыта, накапливаемого человеком при познании им действительности, переживаний, возникающих у него при этом, и его ответных действий.

В общем виде предложенная формула источника, а также логики формирования личности правильна. Но она не раскрывает важнейшего момента, который высвечивает сущность человека как личности, а именно постепенно складывающуюся и закрепляющуюся в нем систему тенденций поступать в различных жизненных ситуациях, очень определенно отражаемых и так же определенно переживаемых, характерным для него образом. А эти тенденции, психологической изнанкой которых является названная триада, и есть не что иное, как сформировавшийся в нем «целостный ансамбль» (В. Н. Мясищев) отношений к действительности.

И наконец, о понимании личности как усваиваемых человеком и затем актуализируемых им в своей жизни деятельностей. Вспомним, что под деятельностью в психологии подразумевается целенаправленная активность человека, побуждаемая теми или другими мотивами и осуществляемая характерными для этой деятельности способами. Игра ребенка, учение школьника, труд оператора, сидящего за пультом управления ЭВМ, и т. д. – все это примеры деятельности, но если глубоко вдуматься в их психологическую изнанку, то станет ясно, что в них проявляются, прежде всего и главным образом, качества человека как их исполнителя, как субъекта с тем или иным уровнем развития способностей, а не как личности‑носительницы отношений. Что же касается последних, то они в этих случаях дают о себе знать, как говорят философы, «в снятом виде».

Итак, отношения составляют существо человека как личности. Сравнение людей по этому параметру выявляет наличие между ними больших различий. Они выражаются в степени разносторонности отношений. У одних людей они характеризуются бедностью и поверхностью, у других – богатством и глубиной. У разных людей их отношения оказываются неодинаковыми, если их сравнивать, и по параметру активности. У одних из них они не выступают как побуждения к действию, у других они, наоборот, постоянно «провоцируют» личность на новые деяния и значимые для нее и для окружающих поступки.

Из числа многочисленных современных социально‑психологических теорий личности можно выделить следующие: 1) ролевые теории личности; 2) теорию Маслоу о самоактуализации «Я»; 3) теорию «Я»‑концепции; 4) когнитивные и гуманистические теории личности; 5) экзистенциализм и др. Опираясь на указанные теории и интегрируя наиболее ценное в них, появляется возможность говорить о личности не только как об индивидуальном, но и типичном социально‑психологическом явлении, дающем о себе знать в ряде крайне сложных взаимосвязанных характеристик.

 

Характеристика социально‑психологических типов личности

 

…Разбираясь дальше и глубже в проблеме социально‑психологической типологии личности, важно также иметь в виду, что хотя структура выражающих ее общественную сущность отношений представляет собой всегда целостную систему и каждое отдельное отношение испытывает на себе влияние всех других отношений, входящих в структуру, вместе с тем в жизни наблюдаются весьма существенные различия в системах отношений, обнаруживаемых в личности разных людей. Так, например, в структуре личности у одних людей сплошь да рядом доминирует какое‑то одно отношение, а звучание всех других оказывается приглушенным. В структуре личности у других, так сказать, на равных могут выступать несколько отношений. Структура отношений у одной личности может характеризоваться непротиворечивостью в этих отношениях, зато у другой личности может иметь место конфликт между какими‑то очень важными отношениями, вызывающий непоследовательность в поведении этой личности и очень усложняющий ей жизнь.

Различия между отношениями, входящими в структуру личности, могут состоять и в том, что у одних лиц эти отношения носят более обобщенный характер и хорошо интегрированы, а у других они оказываются сплошь локально‑частными и не интегрированными вокруг какого‑то одного главного для личности отношения и существующими, так сказать, рядоположно друг к другу. ‹…›

Мы начали эту главу с напоминания, что все в мире связано со всем и что каждый человек связан с окружающим множеством зависимостей. Но он, это тоже напоминали мы, еще и общественное существо. И поэтому главными условиями приобретения им этого качества общественности и одновременно овладения в большей или меньшей мере материальными и духовными ценностями, созданными человечеством за многие тысячелетия его существования, является не только труд, но и обязательно прямые или опосредованные (как в наше время) техническими устройствами постоянные контакты каждого человека с другими людьми и с большими и малыми общностями, которые постоянно и сильнейшим образом на человека воздействуют. Что же это за воздействия?

На этот вопрос мы отвечаем так: во‑первых, это влияния, идущие к человеку из большого социума. Содержание и конкретные формы объектирования политики, экономики, идеологии, права, морали, религии, господствующие в обществе, действуя в совокупности и взаимопроникая друг в друга, всегда оказываются теми реальными условиями, которые облегчают формирование у личности одних отношений к действительности и затрудняют формирование других отношений.

Но эффект воздействия этих объективно существующих детерминант – и политики, и экономики, и идеологии, и права и др. – никогда не бывает одинаковым для каждой личности. Его характер и качество «следа», оставляемого в сознании личности, в ее эмоциональной и волевой сферах, зависят от принадлежности личности к той или иной возрастной, половой, национально‑этнической, профессиональной или отличающейся определенным экономическим достатком общности.

Последние, благодаря особенностям, которые им присущи, типичным только для них видением мира, ценностными ориентациями, сложившимися в них оценочными эталонами, ставшими привычными для них поведенческими реакциями, корректируют влияния, идущие к личности из макросоциума. Только что сказанным мы выделили второй уровень воздействий, под влиянием которых происходит складывание определенного социально‑психологического типа личности.

Третий важнейший фактор, от действия которого в сильнейшей степени зависит то, какая перед нами, в конце концов, окажется личность и какие, стало быть, отношения к разным сторонам действительности ее будут отличать от других людей, – это та малая группа – семья, школьный класс, рабочая бригада, небольшое объединение предпринимателей и т. д., в которые личность входит и с членами которых она находится в повседневном непосредственном контакте.

По причине этой непосредственности общения каждого с каждым, постоянного выражения ими своих точек зрения на происходящие события как в самой группе, так и за ее пределами, совершаемых на глазах у всех поступков и действий, затрагивающих в положительном или отрицательном смысле интересы каждого, кто входит в группу, эта многоликая и многонаправленная, существующая в материальных и духовных формах жизнь группы оказывает свое обязательное влияние на развитие личности, и оно тем сильнее, чем психологически значимее эта группа для личности. ‹…›

Специфика межлюдских отношений и их влияние на людей – их носителей, заключается еще и в том, что в них не просто один человек контактирует с другим или один человек «относится» к другому человеку как таковому, а они всегда взаимодействуют друг с другом как представители определенных общественных групп – половых, возрастных, профессиональных, национальных и других. Принадлежность же каждого из них к той или иной группе требует поведения, которое в обществе считается само собой разумеющимся, так сказать, социально нормальным для представителя данной группы – для мужчины, для учителя, для мужа, для отца и т. д.

И демонстрируя такое поведение, человек постоянно выступает как носитель социальной роли или одновременно нескольких социальных ролей. Социолог И. С. Кон, конкретизируя это положение, пишет: «принадлежность индивида к группе выражается в определенных функциях (ролях, в которых фиксируются его обязанности и права по отношению к группе (и продолжает. – А. Б.)… ожидания, определяющие общие контуры социальной роли, не зависят от сознания и поведения конкретного индивида: они даются ему как нечто внешнее, более или менее обязательное, и их субъектом является не индивид, а общество или какая‑то конкретная социальная группа» (Кон И. С., 1967).

Ролью называется ожидаемое поведение, обусловленное статусом человека. Различаются социальные (безличные) и межличностные роли.

Вместе с тем, взаимодействуя друг с другом в учении, труде, в быту и выполняя при этом различные роли – учителя, банкира, следователя, матери и др., – люди остаются личностями. Поэтому любая социальная роль, какую бы ни взяли, не означает абсолютной одинаковости для всех поведенческих стереотипов при ее осуществлении. Она всегда оставляет для своего исполнителя возможность проявлять в ней свою индивидуальность. И благодаря этому социальные (безличные ролевые) отношения становятся межличностными или, как их назвал В. Н. Мясищев, психологическими.

Результат воздействия на личность со стороны другого человека или какой‑либо общности зависит не только от особенностей последних, которые были названы выше, но всегда и от того, какие отношения уже успела «нажить» эта личность, какие потребности, интересы, склонности у нее за этими отношениями стоят и, вместе с тем, как имеющимися у них характеристиками эти другие люди или какая‑то общность отвечают на эти потребности, интересы, склонности личности. Именно этот последний параметр главным образом определяет знак и величину субъективной значимости другого человека и общности для личности и результат их влияний на нее.

Понятно, что результат влияния названных выше факторов, оцениваемый по таким показателям, как характер (содержание), широта, глубина, устойчивость, действенность, не может быть однообразно похожим у всех людей, наоборот, он оказывается всегда чрезвычайно вариабельным.

Если другой человек, с которым у личности постоянные контакты, или общность, в которую она входит, в высокой степени для нее положительно значимы и очень авторитетны, они (это показали исследования Е. Б. Старовойтенко) сильнейшим образом воздействуют на самодвижение и на появление в нем новых ценностных доминант.

Влияния, исходящие от авторитетных и значимых для личности людей и общностей, инициируя в личности самоанализ и саморефлексию, могут побуждать ее видеть самою себя не только в настоящем, но и в будущем и выстраивать и осуществлять программы движения к этому будущему.

Причем, приобретая в своем развитии большую или меньшую автономность и выходя на более высокий уровень социально‑психологической зрелости, личность может перерастать те или иные общности, членом которых она до этого была, и начать искать или сама создавать общности, которые своими характеристиками отвечали бы ее возросшим запросам.

При этом было бы грубым упрощенчеством полагать, что итогом только что описанного процесса воздействия личности на личность или общности на личность оказывается непременно продвижение последней по прогрессивному пути развития. Ведь потребности, интересы и склонности у личности могут носить и негативный характер, и тогда она будет испытывать тяготение к людям и к их общностям, о которых можно только сказать, что они с этой личностью «одного поля ягоды».

Таким образом, хотя и в другом ракурсе, но повторяется уже высказанная мысль: личность со сформированными в ее прошлом социальном опыте отношениями к действительности не tabula rasa, не «чистая доска», ее отношениям к окружающим воздействиям извне присуща избирательность и, как правило, активно нешаблонный характер познавательных, эмоциональных и поведенческих ответов на них.

 

Социальная идентичность: временные и средовые компоненты [67]. Г. М. Андреева

 

Осознание времени своего существования – важное дополнение к осознанию собственной идентичности. В данном случае речь идет об отождествлении себя не только с определенной группой, но и с временным промежутком истории, с которым «совпал» период существования человека. Усвоение стандартов общества помогает человеку ориентироваться в мире и адекватно действовать в нем, но не менее важно для него и усвоение стандартов времени. Е. И. Головаха и А. А. Кроник полагают, что в сознании человека формируется определенная система обобщенных представлений о времени. Ее можно назвать «концепцией времени личности в масштабах ее жизни». Следует вспомнить, что и другие авторы, анализируя мироощущение человека в различные исторические эпохи, говорили также о наличии определенного «образа времени» как об одной из фундаментальных составляющих «образа мира».

В проблеме времени можно выделить две части: а) осмысление человеком своего «психологического» времени, рубежей и этапов его развития; б) осмысление связи времени своего существования с временем эпохи, в рамках которой личность существует.

Первая часть этой задачи имеет традицию своего изучения в психологии. Существует ряд экспериментальных исследований, выявляющих влияние психофизиологических, личностных, социальных факторов на оценку длительности време