Ты, во мраке ужаса, — их Светоч.. Аллилуйя,

С собором в Констанце связывались великие ожидания, и надежда на прекра­щение волнений, творившихся в Богемском королевстве, не угасала. Было по­нятно, что следует принять меры по борьбе с ересью, проникшей в западный христианский мир. В двух посланиях к Конраду, архиепископу Праги, Жерсон свидетельствовал, что в ученых центрах вне Богемии имена Виклифа и Гуса неразрывно связывают друг с другом. Из всех заблуждений Гуса, писал канцлер, «самое опасное гласит, что человек, живущий в смертном грехе, не может иметь власти над христианами. А это положение, как мы прекрасно знаем, Гус взял у Виклифа»⁶⁸³.

Сигизмунд, король римлян и наследник богемской короны, обратился в Кон- станц в надежде избавиться от гуситства. Он послал депутацию из Ломбардии, чтобы призвать Гуса на собор и в то же время обеспечить ему безопасность в путеше­ствии. Реформатор заявил о готовности прибыть на собор и объявил в Праге о своем решении. В послании к Венцеславу и королеве он подтвердил эту готовность и утверждал, что согласен понести наказание за ересь, если его осудят⁶⁸⁴.

1 сентября 1414 г. Гус написал Сигизмунду, что готов отправиться в Констанц «в сопровождении ваших защитников, и да защитит меня Всевышний Господь». Неделю спустя король ответил ему, выразив уверенность, что после его появле­ния с Богемского королевства будут сняты все обвинения в ереси.

Гус отправился в путь 11 октября 1414 г. и достиг Констанца 3 ноября. Его сопровождали представители богемской знати, Ян из Хлума, Венцеслав из Дубы и Генрих Лакембок. С Яном из Хлума был Младенович, оказавший нам важную услугу, сохранив послания Гуса и позже издав их с примечаниями. Начиная с этого момента переписка Гуса занимает виднейшее место в автобиографической литературе христианской истории. В средние века не было создано ничего, что превзошло бы ее в плане пафоса, простоты выражений и преданности Христу.

В послании к друзьям в Богемии, отправленном накануне отъезда, Гус писал, что в Констанце ему придется столкнуться с епископами, докторами, князьями и уставными канониками — с большим количеством врагов, чем пришлось встретиться Самому Искупителю. Он молился о том, чтобы встретить смерть без греховного страха, если она может послужить ко славе Божьей. Второе письмо должны были открыть только в случае его смерти. Оно было адресовано Марти­ну, ученику, которого автор, по его словам, знал с детства. Он призывал Мартина бояться Бога, быть внимательным к тому, как он слушает женские исповеди, и

"^Workman, Hus' Letters, p. 36.

⁶⁸³Van der Hardt, I. 18; Palacky, Docum., pp. 523-528.

""Эти послания и копию объявления см. в Workman, Hus' Letters, p. 140 sqq.

непредаваться слабостям, в которых он был когда-то грешен, вроде игры в шах­маты. Его ждали гонения, так как он критиковал жадность и невоздержанность юшра; Он завещал Мартину свой серый плащ и просил в случае смерти передать ректору свою белую мантию, а своему верному слуге Георгу — гинею.

Путь проходил через Нюрнберг. По пути Гуса встречали толпы интересую­щихся. Он сидел в гостиницах с поместными священниками, обсуждавшими с ним его дело. В Нюрнберге магистрат и бургеры пригласили его встретиться в гостинице. Считая, что встречаться с Сигизмундом, который был в Шпейере, не обязательно, группа сразу направилась на озеро Констанц. Прибыв на северный берег, они отослали обратно большую часть своих лошадей для продажи, и это оказалось мудрой мерой, учитывая, что в Констанце лошадей были тысячи⁶⁸⁵.

. Прибыв в Констанц, Гус поселился у «второй вдовы из Сарепты», которая держала пекарню для «Белого голубя». Дом сохранился до сих пор. Прибытие Гуса стало великой сенсацией. Он въехал в город, продираясь через громадную толпу. На следующий день Ян из Хлума и барон Лакембок обратились к папе Цоанну ΧΧΙΠ, который обещал не совершать насилия над их другом, даже если тот убьет родного брата папы. Он разрешил Гусу свободно перемещаться по горо­ду, но запретил посещать торжественную мессу. Хотя Гус был отлучен от церкви, ей каждый день проводил мессу в собственном доме. Кардиналам не нравилось, «й© человек, открыто обвиненный в ереси, остается на свободе, и они готовы бит оправдать любое несправедливое отношение к Гусу. Личные свободы не имели никакого значения для церковного суда XV века, когда речь шла об обви- вшарш еретика. Не прошло и месяца, как Гуса заключили в тюрьму из-за предпо­лагаемой попытки бежать из города в телеге с сеном⁶⁸⁶. 28 ноября два епископа, «з Тренто и Аугсбурга, пришли к нему, требуя предстать перед кардиналами. Дом был окружен солдатами. Гус, после некоторых колебаний, послушался и вадшел. Хозяйка стояла у лестницы в слезах. Это было начало конца.

После краткой беседы с кардиналами заключенного увели под стражей, и через неделю он был надежно упрятан в подземелье доминиканского монастыря. Подготовка замков, запоров и прочих мер безопасности заняла несколько дней.

В этой темнице Гус томился три месяца. Его камера была завалена нечистота­ми; У него начался жар и рвота. Казалось, что скоро они доведут свое мрачное дело до конца. Надо воздать должное Иоанну XXIII. Он прислал к узнику врача, 8 тот назначил ему клистир, как писал сам Гус. К страданиям от болезни приба­влялись страдания из-за отсутствия книг, в том числе Библии. В течение двух месяцев Гус не писал писем. Он вновь начал писать их в январе 1415 г., и из них ясно видно, каким унижениям его подвергали и как он страдал. Эти письма отправлял его тюремщик.

г- Что же делал Сигизмунд? 18 октября он выпустил охранное свидетельство. За день до его прибытия в Констанц, 24 декабря, Ян из Хлума обнародовал в соборе юяу протеста, где говорилось, что кардиналы пренебрегли соглашением с коро­лем. Сигизмунд сделал вид, что разгневался и возмутился, но на этом все закон-

/"Гусоставил себе одну лошадь на случай, если ему потребуется поехать на встречу с Сигизмун­дом. В письме из Констанца от 4 ноября он говорил, что лошади там дешевы. Та, что была "'·■ куплена в Богемии За 6 гиней, была продана за 7 флоринов, то есть за треть первоначальной цены (Workman, Letters, p. 158).

""Об обвинении рассказывает Richental (р. 76 sq.). Его истории вряд ли можно верить, так как в ней приводится неверная дата, да и Младенович объявил ее вымышленной. Если бы Гус действительно пытался бежать, об этом обязательно упомянули бы на суде. См. Wylie, р. 139.

чилось. Этот князь служил своей эпохе и легко уступал доводам таких церков­ных фигур, как Д'Альи, который настаивал на том, что ересь Гуса не должна мешать реформе церкви, бывшей основной заботой собора, и что, не наказывая за заблуждение, мы поддерживаем его. Все уважаемые церковные деятели про­сили, чтобы Его Величество не поддавался лжи и хитростями виклефитов. Ара­гонский король писал, что Гуса следует немедленно казнить, даже не прибегая к формальному слушанию.

Во время заключения в монастыре доминиканцев Гус написал для своего тюремщика Роберта трактаты о десяти заповедях, молитве Господней, смертном грехе и браке. Из 13 посланий, сохранившихся от этого периода, большая часть адресована Яну из Хлума, его верному другу. Письма он писал даже ночью, иногда — на обрывках бумаги. В этой переписке выделяются четыре темы: вера Гуса в короля и его честное слово, страстное желание быть выслущанным на открытом заседании собора, ожидание возможной смерти и вера в Бога. Гус боялся, что его приговорят к смерти, не дав возможности встретиться с королем. «Если такова его честь, такова и его милость», — писал он.

Тем временем собор доверил рассмотрение проблемы ереси комиссии во главе с Д'Альи. Она задавала Гусу вопросы и приводила еретические места из его произведений. Стефан Палец, его друг-отступник, нападал на него больше, чем все остальные. В просьбе о «поверенном и адвокате» ему было отказано. Он постоянно думал о смерти. Но как Господь избавил Иону из чрева кита, а Даниила — от львов, так и Гус верил, что Бог избавит и его, если Ему это будет угодно.

После бегства Иоанна XXIII возникло опасение, что друзья освободят Гуса, и ключи от темницы были переданы Сигизмунду. 24 марта епископ Констанца заковал узника в цепи и перевез его в свой замок Готтлибен. Там Гус мог свобод­но ходить в цепях днем, но по ночам на него надевали наручники и приковывали к стене. Заключение в Готтлибене продолжалось семьдесят три дня, с 24 марта по 5 июня. Если Гус и писал в это время какие-либо письма, они до нас не дошли. По странному стечению обстоятельств беглый понтифик, после того как он был схвачен и возвращен в Констанц, тоже был отправлен в Готтлибен и стал узни­ком вместе с Гусом. Рядом оказались бывший глава христианского мира, осужден­ный за всевозможные преступления, и проповедник, чья жизнь, по свидетельству всех современников, была почти безупречной. Папа-преступник после краткого за­ключения был освобожден и получил высокий пост, а Гус был осужден как религи­озный преступник и сожжен ради блага ортодоксального богословия.

В Готтлибене Гус страдал от кровотечения, головной боли и других немощей, а иногда от голода. Новая комиссия, назначенная 6 апреля, во главе с Д'Альи, серьезно занялась ересью Гуса и Виклифа, которых собор связывал между со­бой. Друзья Гуса не забыли про него: 250 моравских и богемских представите­лей знати 13 мая подписали в Праге документ, который был послан Сигизмунду

и в котором они протестовали против такого обращения с их «возлюбленным учителем и христианским проповедником», просили выслушать его публично и позволить вернуться домой. Гус уповал на публичное слушание и отправился в Констанц в надежде получить его.

Для того чтобы узнику удобнее было общаться с комиссией, в начале июня его перевели в третью тюрьму — францисканский монастырь. Начиная с 5 — 8 ию­ня в трапезной стали проводиться публичные слушания. В помещении собира­лась, масса кардиналов, архиепископов, епископов, богословов и лиц менее высо­кого ранга. Кардинал Д'Альи присутствовал и вел заседания как глава комис­сии. 4 мая были осуждены 260 заблуждений, найденных в произведениях Вик­лифа, что лишило Гуса всякой надежды на оправдание. Его обвиняли за утвер­ждения, что Христос присутствует в освященном хлебе только как душа в теле, что Виклиф был добрым христианином, что спасение не зависит от папы и что право отлучать от церкви имеет один только Бог. Он выразил также надежду, что его душа окажется там же, куда попала душа Виклифа⁶⁹¹. Когда была показана копия его книги о церкви, комиссия закричала: «Сжечь ее!» Когда Гус пытался объяснить свою позицию, ему в ответ кричали: «Долой софистику! Отвечай "да" или "нет"». Как заявил англичанин Джон Стоукс, присутствовавший на заседа­ниях, ему казалось, будто перед ним сидел сам Виклиф., Утром 7 июня Гус воскликнул, что Бог и совесть — на его стороне. Д'Альи сказал: «Мы не можем руководствоваться твоей совестью, когда у нас есть другие свидетельства против тебя и свидетельство Жерсона, самого знаменитого учите­ля христианского мира»⁶⁹². Д'Альи и один из англичан попытались выявить логическую связь между учением о реманенции (сохранении сущности даров причастия) и реализмом. Когда Гус сказал, что это логика, понятная даже шко­ляру, другой англичанин смело заметил: «Гус прав, эта игра слов не имеет ника­кого отношения к вопросам веры». Сигизмунд посоветовал Гусу подчиниться, говоря, что не станет защищать еретика, который упорствует в своей ереси. Он заявил также, что, пока на свете остается хоть один еретик, он готов собственно­ручно разжигать костры для их сожжения. Однако он обещал, что на следующий день Гусу представят письменный перечень обвинений.

В ту ночь, как писал сам Гус, он страдал от зубной боли, рвоты, головной боли. и камня. 8 июня ему были вручены 39 статей, 26 из которых были взяты из его труда о церкви. Когда он возразил против некоторых положений, Д'Альи зачи­тал соответствующие отрывки. Когда речь зашла о том, что еретиков не следует казнить, аудитория стала выкрикивать насмешки. Далее Гус, на примере Саула и его неповиновения Агагу, стал доказывать, что короли, совершившие смерт­ней грех, не имеют права царствовать. Сигизмунд, похоже, в этот момент стоял у окна, разговаривая с Фридрихом Баварским. Прелаты, воспользовавшись мо­ментом, закричали: «Скажите королю, что теперь Гус нападает на него». Импе­ратор обернулся и сказал: «Ян Гус, кто из нас без греха?» Д'Альи заявил, что этому узнику мало вреда, который он наносит духовной жизни, так он пытается вредить еще и монархии. Желая опровергнуть его заявление, Гус спросил, за что

^mUtinam anima esset ibi, ubi est anima Joh. Wicleff (Mansi, XXVII. 756).

"*f/08 поп posaumus secundum tuam conscientiam judicare, etc. (Palacky, Doc. 278). Tschackert (pp. 225, 235) говорит, что Д'Альи пришлось бы отказаться от кардинальского поста, если бы он не критиковал взгляды Гуса. Гус сказал о Жерсоне: О si deus daret tempus scribendi contra mendacia Parisiensis cancellarii (Palacky, Doc. 97). Жерсон заявил даже, что Гус был осужден за свой реализм. См. Schwab, pp. 298, 586.

же тогда низложили папу Иоанна. Сигизмунд ответил, что Бальтазар был насто­ящим папой, но его сместили за тяжкие преступления.

Среди 39 статей были еретические утверждения о том, что церковь есть сооб­щество избранных, что священник должен продолжать проповедовать, даже ес­ли его отлучили от церкви, и что тот, кто живет в смертном грехе, не имеет права властвовать. Гус выразил готовность взять обратно свои слова, если ему докажут их неправоту на основании Писания и здравого смысла, а без доказательств ни от чего отрекаться не станет. Когда Сигизмунд начал протестовать, Гус воззвал к Божьему суду. В конце заседания Д'Альи заявил, что о компромиссе не может быть и речи. Гус должен отречься⁶⁹³.

Когда Гус отвечал на обвинения архиепископа Риги, Ян из Хлума смело под­держал его. Этот поступок напоминает нам о дружеских словах Георга Фрундс- берга, обращенных к Лютеру в Борисе. Гус был благодарен и через день или два написал о том, как приятно было видеть лорда Яна, не постеснявшегося протя­нуть руку несчастному отверженному еретику, узнику в цепях, притче во язы­цех. Обращаясь к собранию после ухода Гуса, Сигизмунд выступил за то, чтобы не принимать повинной от узника, который, если его отпустят, вернется в Боге­мию и снова будет распространять свои заблуждения. «Когда я был ребенком, — сказал он, — эта секта только что возникла, и посмотрите, что с ней стало сегод­ня. Мы должны покончить с учителем, а когда я вернусь из путешествия, мы разберемся с его учеником. Как его зовут?» Ему ответили: «Иероним». «Да, — сказал король, — я имел в виду Иеронима».

Гуса, как свидетельствует он сам, в темнице осаждали посланники, пытавши­еся поймать его в ловушку, и те, кто «предлагал ему корзины» для бегства. Некоторые из выдвинутых против него обвинений объяснялись лжесвидетельст­вом, но большинство обвинений не были ложными, и трудно понять, как мог он ждать, что будет освобожден в результате публичного слушания, если учения Виклифа были официально осуждены. Он был уверен, что ни одно из положе­ний, в которых его обвиняли, не противоречит Евангелию Христа, но на соборах царствовало каноническое право, а не Писание. Как сказал ему некий доктор, даже если собор вынесет постановление, что у него только один глаз, он должен будет повиноваться. Гус же ответил: даже если весь мир будет твердить ему это, он не пойдет против своей совести, и сослался на Елеазара из Маккавейских книг, который не стал признаваться в том, что не было правдой⁶⁹⁴. Но он приво­дил в порядок свои дела. Он написал нежные послания своим соратникам в Богемии и Яну из Хлума. Он призывал богемцев слушать только священников с хорошей репутацией, особенно тех, кто усердно изучает Священное Писание. Мартину он советовал старательно читать Библию, особенно Новый Завет.

15 июня собор принял далеко идущее решение лишить мирян чаши. Гус осу­дил это решение как грех и безумие на том основании, что оно противоречит примеру и заповеди Христа. Хаулику, который отвечал за Вифлеемскую часов­ню, он писал, чтобы тот не лишал мирян чаши⁶⁹⁵. Он был уверен, что собор может ошибаться. Когда-то участники этого собора целовали ноги Иоанну как образцу добродетели и называли его «святейшим», а потом осудили его как «позорного убийцу, содомита, симониста и еретика». Он цитировал распространившуюся у швейцарцев поговорку, что жизни целого поколения не хватит, чтобы очистить Конетанц от грехов, совершенных в этом городе участниками собора.

Тучи над узником сгущались. По приказу собора 24 июня следовало сжечь его произведения, даже написанные на чешском языке, которые, как он почти иро­нично сообщал, члены собора никогда не видели и не могли прочесть. Своих друзей он просил не пугаться этого, ведь книги Иеремии, которые пророк напи- сал по наставлению Господа, тоже были сожжены.

Интерес Гуса к жителям «его славной страны» и университету на Влтаве, а также чувство благодарности к друзьям, поддержавшим его, оставались неиз­менными. Его ждала ужасная смерть, но он вспоминал о страданиях апостолов и мучеников, а особенно об агонии Христа, и верил, что пламя очистит его от грехов. Д'Альи однажды высокомерно заявил Гусу, что он должен подчиниться решению 50 учителей церкви и отказаться от своих взглядов, не задавая вопро­сов. «Вот чудеса! — писал он. — Как будто бы непорочная святая Екатерина отка­залась бы от истины и своей веры в Господа, если бы с ней стали спорить полсотни философов!»⁶⁰⁸ В одном из последних писем, обращенных к его альма-матер в Праге, (Я объявлял, что не отказывается ни от одного из своих положений.

В первый день июля к нему пришли архиепископы Риги и Рагузы и шесть других прелатов, которые еще надеялись добиться от него отречения. Гус пись­менно заявил, что их надежды тщетны⁶⁹⁷. Новая попытка была предпринята 5 июля кардиналами Д'Альи, Дзабареллой, епископом Халлумом Солсберий- ским и другими прелатами. Гус завершил спор, сказав, что скорее он будет со­жжен тысячу раз, чем отречется, ибо его отречение оскорбит тех, кого он учил⁶⁹⁸.

К нему пришла еще одна депутация, его три друга, Ян из Хлума, Венцеслав из Дубы, Лакембок и четыре епископа. Их послал Сигизмунд. Как мирянин, Ян из Хлума не осмелился давать Гусу советы, но просил его, если он уверен в своем деле, не лгать перед Богом, но держаться до последнего, даже под страхом смер- тй. Один из епископов спросил, неужели он считает себя мудрее, чем весь собор. Нет, отвечал он, но он покается, только если его убедят на основании Писания, что он заблуждается. «Упрямый еретик!» — воскликнули епископы. Это было последнее частное собеседование. Теперь ему предстояла долгожданная возмож­ность предстать перед собором, и это был его последний день на земле.

после семи месяцев заключения и горьких разочарований в субботу б июля Гусбыл отведен в собор. Было шесть часов утра, и он ждал за дверью, пока не закончилась месса. Потом его впустили в священное здание, но не для защиты, как он надеялся, когда отправлялся в Конетанц. Он должен был выслушать Приговор, вынесенный ему как церковному изгою и преступнику. Его поставили в середине церкви на специально для этого сооруженное возвышение⁶⁹⁹. Епископ jfoAH произнес проповедь по Рим. 6:6, «чтобы упразднено было тело греховное», уничтожение _еретиков было представлено как угодное Богу дело. Проповедник использовал известные примеры о гниющей плоти, о маленькой искре, из кото­рой может разгореться большой пожар, и о распространяющемся раке. Чем силь­нее яд, тем быстрее должно быть использовано железо для прижигания. В стиле

•"Workman, р. 264. ^тШ., р. 276.

^mNon vellet abjurare sed millisies comburi (Mansi, XXVII. 764).

^mAd medium concilii ubi erat levatus in altum scamnum pro eo (Mansi, XXVII. 747).

Боссюэ, выступавшего перед Людовиком XIV в более позднюю эпоху, проповед­ник хвалил Сигизмунда, чье имя на все времена будет прославляться за старание прекратить раскол и уничтожить ересь.

Потом на кафедру поднялась комиссия, включавшая в себя Патрика, архи­епископа Корка, назначенная для объявления приговора. Любые выражения чувств, любые возгласы или попытки спорить были строжайше запрещены под страхом отлучения. Было зачитано 30 статей, которые объявили еретическими, обольстительными и оскорбительными для благочестивого слуха. В приговоре Гус был тесно связан с Виклифом. В первой статье Гуса обвиняли за утвержде­ние, что церковь есть сообщество всех избранных, а в последней — что ни один гражданский правитель или прелат, живущий в смертном грехе, не имеет права на власть. Гус просил разрешения выступить, но ему отказали.

Приговор гласил, что «священный собор, помышляющий только о Боге, осу­ждает Яна Гуса как бывшего и являющегося истинным, настоящим и явным еретиком, учеником не Христа, а Джона Виклифа, тем, кто в Пражском универ­ситете и перед клиром и народом объявлял Виклифа католиком и евангельским учителем (vir catholicus et doctor evangelicus). Собор лишал его должности свя­щенника и, не желая превышать полномочия церкви, передавал его в руки гра­жданских властей.

Против приговора никто не возразил. Даже Жан Жерсон голосовал за. Исто­рия запечатлела один эпизод, хотя современники его не подтверждают. Говорят, когда Гус начал говорить, он смотрел на Сигизмунда, напоминая о его обещании неприкосновенности. А король, в регалиях и короне, покраснел, но ничего не сказал.

Приказ о низложении был исполнен шестью епископами, которые сняли с осужденного одеяние и лишили его тонзуры. Потом они надели на него колпак с изображениями дьявола и надписью «ересиарх» и предали его душу дьяволу. Гус, подняв глаза к небу, воскликнул: «А я вверяю себя милостивому Господу Иисусу».

Древний девиз, гласящий, что церковь не хочет крови (ecclesia поп sitit san- guinem), формально был соблюден, но власти прекрасно понимали, чем закон­чится дело, когда передавали Гуса Сигизмунду. «Идите, возьмите его и поступай­те с ним как с еретиком», — с этими словами король вверил пленника попече­нию Людовика, графа Палатината. Тысяча вооруженных гвардейцев уже была наготове. На улицах толпился народ. Проходя мимо площади, Гус видел костер, на котором жгли его книги. Большую часть толпы не допустили к месту казни, называемому Дьявольским, так как боялись, что обрушится мост. Гус шел уве­ренно, но здесь, со слезами на глазах, он встал на колени и помолился. Бумаж­ный колпак падал у него с головы, а толпа кричала, чтобы он снова надел его, задом наперед.

Был полдень. Руки приговоренного связали за спиной, его приковали цепью к столбу, за шею. На этом самом месте, незадолго до того, замечает летописец, похоронили надорвавшегося мула одного кардинала. Тело Гуса до подбородка окружили дровами и соломой, которые полили смолой. Ему вновь предложили сохранить жизнь, если он покается. Он отказался, сказав: «Я умру сегодня с радостью, веря в Евангелие, которое я проповедовал». Когда Рихенталь, стояв­ший рядом, предложил прислать к нему исповедника, он ответил: «Мне не ну­жен исповедник. Я не совершал смертного греха». Его лицо отвернули от восто­ка. Когда зажгли пламя, он дважды пропел: «Христос, Сын Бога живого, сми­луйся надо мной». Потом ветер направил пламя мученику в лицо, и он замолчал. Оя умер с молитвой и песней. Для того чтобы исключить возможность сохране- тщ реликвий, в беспощадное пламя кинули одежду и обувь Гуса. Весь пепел Ообрали и бросили в Рейн.

Когда это происходило, собор продолжал заседать, будто сожжение человека бшо рядовым делом. А три недели спустя собор объявил своим самым угодным Богу деянием сожжение богемского еретика. В основном за это его и будут пом- вить последующие поколения.

Ни один из членов собора в Констанце, насколько нам известно, не протесто­вал против случившегося. С тех пор ни один папа или общецерковный синод не выразил сожалений об этом. Ни один современный католический историк не вдет дальше указания, что в основных богословских учениях Гус не был ерети- хом, хотя приговор над ним строго соответствует принципам канонического пра- ва.Пока будет существовать догма о непогрешимости церковной организации и папы, нам не следует ждать извинений. Это протестантское христианство склон- ■о признаваться в своих ошибках и по возможности исправлять их. Когда масса- чусетский суд обнаружил, что ошибался в случае с салемскими ведьмами в 1602 г., он полностью в этом признался и предложил возмещение ущерба их оставшимся в живых потомкам. Судья Сьюэлл, один из зачинщиков гонений, принес трогательное публичное извинение за совершенную ошибку. Тот же са- де&суд отменил свое решение по поводу Роджера Уильямса. В 1903 г. протес­танты Франции поставили в Женеве памятник в знак сожаления за участие Кальвина в вынесении приговора Сервету. Лютер в своем «Обращении к немец­кой знати» призвал Римскую церковь признать, что она была неправа, когда сожгла Гуса. Кровь этого невинного все еще взывает к отмщению, s Гу<г погиб из-за того, что отстаивал позиции Виклифа. В приговоре, вынесен­ном собором, эти два имени перекликались друг с другом⁷⁰¹. В двадцать пятой из тридцати статей его осуждали за то, что он защищал 45 статей, приписываемых Ввклифу. Что именно имелось в виду, здесь не сказано. Мы можем быть уверены В'том, что Гус формально не отрицал учение о пресуществлении, хотя его и обвиняли в этой ереси. Его не осуждали также за то, что он считал необходимым давая» чашу мирянам, хотя собор категорически это запретил. Его единственным преступлением было определение церкви, отрицание непогрешимости папства и Необходимости его существования для церкви. Эти обвинения составляют суть всех 30 статей, кроме двадцать пятой. Лютер сказал резко, но справедливо, что самым ужасным грехом Гуса было объявление о том, что грешный понтифик не даляется главой Католической церкви⁷⁰².

""Buddenseig (Hus, Patriot and Reformer, p. 11) говорит: «Все гуситское движение — чистой воды виклефитство». Loserth (Wiclif and Hus, p. xvi) говорит, что Гус отдал жизнь прежде ■' всего за учение Виклифа. В обличениях, раздававшихся на соборе в Констанце, их имена связывались воедино. В Missa Wiclefistarum сказано: Credo in Wykleph ducem inferni patronum» Boemiae et in Hus filium ejus unicum nequam nostrum, qui conceptus est ex spiritu Luciferi, natus mafre ejus et foetus incarnatus equalis Wikleph, secundum malam voluntatem et major sec undum ejus persecutionem, regnans tempore desolationis studii Pragensis, tempore quo Boemia a fide apostotavit. Qui propter nos hereticos descendit ad inferna et поп resurget a mortuis пес habebit ■ vitam eternam. Amen.

""Примечание к произведениям Гуса, ed. 1537. См. Huss, Opp., Prelim. Statement, I. 4. Чтобы обосновать это мнение, нет необходимости изучать современных историков. Джон Фокс в

Ян Гус поразил самые основания иерархической системы. Он истолковал об­ращенные к Петру слова Господа так, что нанес смертельный удар папистской теории Льва, Гильдебранда и Иннокентия III⁷⁰³. Его представление о церкви, почерпнутое из Виклифа, содержит в зародыше совершенно новую систему рели­гиозной власти. Он считал Писание высшим авторитетом и говорил, что совесть выше папы, собора и канонического права в вопросе толкования истины. Он претворял эти взгляды в жизнь, продолжая проповедовать, несмотря на неодно­кратные отлучения от церкви, и критикуя право папы призывать к крестовому походу. Если церковь — сообщество избранных, то Бог правит в Своем народе и этот народ неподвластен никому другому. Говоря так, Гус отодвигал в сторону учения Фомы Аквината.

Просвещенная группа деятелей, разделявших настроения Жерсона и Д'Альи, не поняла виклефитства, потому что оно было бунтом против предполагаемого божественного института, формальной церкви. Жерсон отрицал, что ссылка на совесть оправдывает нежелание повиноваться церковным властям. Вера для него была согласием с церковной системой. Канцлер не только голосовал за осужде­ние Гуса, но и объявил, что старался добиться приговора над ним. Девятнадцать пунктов из труда Гуса о церкви он объявил «явно еретическими». Однако в более позднее время, гневаясь из-за терпимого отношения к Жану Пти, он сказал, что, если бы у Гуса был защитник, его никогда не осудили бы⁷⁰⁴.

Отправляясь в Конетанц, Гус прекрасно знал о том, как наказывают ерети­ков. Удивительно, что он вообще считал возможным оправдаться посредством публичного выступления перед собором. А если принять во внимание методы инквизиции, то собор проявил к нему неслыханное уважение, позволив появиться на своем заседании. Это было сделано из уважения к Сигизмунду, который собирал­ся отправиться с Испанию, чтобы побудить отречься Бенедикта де Луну⁷⁰⁵.

Что касается гарантий безопасности (salvo-conductus) от Сигизмунда, можно сказать лишь, что король не сдержал свое слово. Он больше хотел, чтобы его признали покровителем великого собора, чем защитником богемского проповед­ника, его будущего подданного. Упоминая об этом торжественном обещании ко­роля, Гус писал: «Христос никого не обманывает, обещая ему безопасность. Он исполняет то, что обещает. А Сигизмунд повел себя как обманщик»⁷⁰⁶. Часто говорили, что король не обещал Гусу безусловной защиты, однако это противоре­чит документальным свидетельствам. В сентябре 1415 г. собор в Констанце дал официальный ответ критикам, утверждавшим, что казнь Гуса была нарушением торжественного обещания. Собор просто объявил, что в случае с еретиком ника-

своей «Книге мучеников» ясно показывает это, говоря: «Из жизни, поступков и посланий Гуса становится понятно, что он был осужден не за доктринальные заблуждения, так как он не отрицал папского пресуществления, не выступал ни против власти Римской церкви, если она хорошо управлялась, ни против семи таинств, но сам проводил мессу и почти во всех папских мнениях сам был папистом. Он был обвинен только потому, что выступал против помпезности, гордости, жадности и других грехов папы, кардиналов и прелатов церкви», и т. д.

⁷⁰³Жерсон заявил, что Гус был осужден, в частности, за то, что утверждал: священники, рассе­янные по миру, могут управлять церковью в отсутствие единого главы так же, как и при его наличии (Schwab, р. 588).

'"Schwab, pp. 588-599, 600. Шваб высказывает превосходные мысли о взглядах Гуса в целом (р. 596 sqq.).

""См. Workman, Age of Hus, pp. 284, 293, 364, и Wylie, p. 175 sqq.

'""Workman, Hus' Letters, p. 269 sq.

кйе обещания безопасности недействительны. Нельзя держать обещания, кото­рые губительны для католической веры и церковной юрисдикции⁷⁰⁷.

- Охранное свидетельство было стандартным документом, обращенным ко всем князьям и подданным империи, церковным и светским, которое сообщало им, что Гусу должно быть позволено беспрепятственно проделать необходимый путь, пребывать в пункте назначения и вернуться, Иероним, основываясь на приговоре собора, заявил, что охранное свидетельство было нарушено, а когда в 1433 г. легаты Базельского собора попытались возложить ответственность за осуждение Гус# на так называемые лжесвидетельства, то Рокичана спросил, как собор в Констанце вообще мог управляться Духом Святым, если оказалось, что клятво­преступники помыкали решениями собора. И он дал понять, что нарушение охранной грамоты не забыто. А когда через год в Базель прибыли богемские депутаты, они потребовали самым тщательным образом сформулированных ох- ранных грамот от городов Егера, Базеля, от Сигизмунда и других князей. Фрид­рих Бранденбургский и Иоанн Баварский согласились послать войска для защиты гуситов на их пути в Базель, в Базеле и по дороге домой. Сто шесть лет спустя Лютер вспомнил о неудаче Гуса, говоря о коварстве Сигизмунда — коварстве, которое пап­ская система XVI века повторила бы, если бы на то согласился Карл V⁷⁰⁸.

^ Гус был реальным предшественником Реформации. Ему приписывали вы­мышленное пророчество: «Сегодня вы поджарите гуся, но через сто лет из моего веяла родится лебедь, которого вы не сможете поджарить». Это пророчество не (^шо известно авторам той эпохи и, вероятно, возникло уже после того, как Лютер начал свою деятельность. Но Гус нанес тяжкий удар по иерархическим щэетензиям еще до того, как вошел в силу Лютер. Лютер был тронут историей Гуса, и в Лейпциге, прижатый к стене выпадами Экка, виттенбергский монах открыто заявил, что общецерковные соборы также могут ошибаться, как в слу­чае, когда Гус был приговорен к смерти в Констанце. За годы до того, в Эрфурте, он прочел проповеди богемца и был потрясен тем, что человек, чьи проповеди §1РИ столь откровенно евангельскими, окончил жизнь на костре. Но тогда, боясь обвинения в ереси, он быстро отложил книгу⁷⁰⁹. О том, какое мнение о Гусе было распространено во времена Лютера, свидетельствуют слова Добнека, сказавшего Ядаеру, что Гус был хуже турка, еврея, татарина и содомита. В издании посланий Гуса, напечатанном в 1537 г., Лютер хвалил его терпение и кротость даже перед двдом унижения, а также смелость, с которой он предстал перед собранием, как арвецореди волков и львов. Если такого человека считать еретиком, «то вообще ни сдан человек под солнцем не может считаться истинным христианином».

В сборнике 1572 г., хранящемся в Пражской библиотеке, есть гимн в память β Гусе и три медальона, представляющие соотношение Виклифа и Гуса с Рефор­мацией. На первом изображен Виклиф, высекающий искру из камня. Ниже — Гус, разжигающий огонь из искры. На третьем медальоне — Лютер с горящим факелом. Эта последовательность соответствует исторической правде, хотя на

""Mansi, ХХУП. 791, 799. Также Mirbt, p. 156. Lea ( Inquisition, II, p. 462 sqq.) прекрасно описывает всю ситуацию с гарантией безопасности для Гуса.

""Лютер заявил, что охранную грамоту следует уважать, даже если она выдана самому дьяволу.

^ь См. Kostlin, Af. Luther, I. 352.

""Иоганн Захариас, один из профессоров Эрфуртского университета, принял активное участие в дебатах против Гуса в Констанце и получил в награду «красную розу» от папы (Kostlin, Μ. Luther, I. 53, 87).

самом деле Лютер начал свою деятельность реформатора до того, как Гус повли­ял на него, и продолжал ее, мало зная о Виклифе.

Сам того не подозревая, Ян Гус внес своей смертью более эффективный вклад в дело религиозной терпимости, чем если бы написал много философских трак­татов. Так, смерть Бландины и других мучеников ранней церкви, бывших раба­ми, содействовала уничтожению рабства больше, чем все сентенции языческих философов. Как и его английский учитель, Гус провозглашал неприкосновен­ность права на истину. Он заявлял, что привык согласовывать свои взгляды с истиной, какой бы она ни была. Если кто-либо, говорил он, «может наставить меня с помощью Священного Писания или здравого рассуждения, я готов следо­вать за ним. С самого начала своих изысканий я сделал для себя правилом ра­достно и смиренно отказываться от прежнего мнения, если в каком-либо вопросе я слышу более разумное мнение».

§46. Иероним Пражский

Через год после смерти Гуса, 30 мая 1416 г., его друг Иероним Пражский был осужден собором и также погиб на костре. Он разделял любовь Гуса к Виклифу, был, вероятно, равен ему в плане учености, но не отличался таким упорством. Жизнь Гуса прошла в Праге и ее окрестностях. Иероним же путешествовал по Западной Европе и бывал в Праге лишь изредка. Гус оставил много трудов, Иероним — ни одного.

Рожденный в благополучном семействе в Праге, Иероним учился в своем родном городе, а потом — в Оксфорде и Париже. В Оксфорде он изучал произве­дения Виклифа и восхищался ими. Два из них, «Триалог» и «Диалог», он привез с собой в Богемию, не позже 1402 г. В Праге он защищал английского доктора как святого человека, «учение которого больше достойно признания, чем учение самого Августина», вместе с Гусом отстаивал права богемского народа и крити­ковал папские индульгенции (1412).

Вскоре после прибытия в Констанц Гус написал Яну из Хлума, чтобы тот не позволял Иерониму ни под каким видом присоединяться к нему. Несмотря на предупреждение, Иероним пустился в путь и прибыл в Констанц 4 апреля 1415 г., но друзья уговорили его покинуть город. Он был схвачен в Гиршау 15 апреля и привезен обратно в цепях. Есть причины полагать, что они с Гусом не виделись, хотя Гус упоминает о нем в письме за неделю до смерти, выражая надежду, что Иероним умрет святым и непорочным и примет муки смелее, чем он сам. Гус был несправедлив к себе. В тяжелый час он вел себя последовательно и героически, в то время как его друг сдался.

11 сентября 1415 г. Иероним торжественно отрекся от союза с Виклифом и заявил о своем сог<