Пятый этап контрреволюции начался 4 октября 1993 года расстрелом дома советов из танковых орудий и последующим его штурмом.

Пленных, как в Сантьяго 20 лет назад, загнали на стадион. Там многие были расстреляны без суда. Тела убитых и расстрелянных были ночью вывезены в неизвестном направлении; точное число погибших не установлено до сих пор. По официальным данным - более ста человек, по оценкам оппозиции - несколько тысяч.

Героизм рядовых участников восстания контрастировал с малодушием руководителей. Они так и не выдали ополченцам оружие, которым еще с 1991 г. были забиты подвалы Дома Советов, а сами сдались без сопротивления. Особенно трусливо вел себя Руцкой, получивший в августе 1991 года генеральские погоны за защиту того же “Белого дома”, на который тогда никто не нападал. Теперь же, когда его вправду понадобилось защищать, Руцкой, офицер, несколько часов назад посылавший безоружных людей под пули, демонстрировал свой автомат в смазке, доказывая, что не сделал ни одного выстрела. Затем повторилась история с ГКЧП: Хасбулатов, Руцкой и их коллеги также на некоторое время оказались в тюрьме, а потом их амнистировали - открытый процесс никому не был нужен.

С двоевластием было покончено, Советы как органы народовластия были ликвидированы, начало действовать указное президентское право. Но для того, чтобы обрести респектабельность в глазах “цивилизованного мира”, режим нуждался в демократической декорации. Узаконить заготовленную заранее конституцию должен был еще один референдум, назначенный на декабрь 1993 г. Требовалось участие не менее 50% избирателей. Оппозиция могла лишить режим демократического фасада, бойкотировав референдум. Чтобы избежать этого, режим совместил его с выборами в создаваемую по этой конституции Государственную Думу. Руководство КПРФ решило в них участвовать. Оно ссылалось на отказ большевиков от бойкота царской Думы, умалчивая о том, что выборы в нее не совмещались с референдумом по конституции и никаких иллюзий посеять не могли. Теперь же отказ от бойкота означал серьезный компромисс с режимом, только что пролившим кровь народа.

Никто не знает, собрал ли референдум более 50% избирателей или не обошлось без фальсификации. КПРФ и ее национал-патриотические союзники получили думскую фракцию с соответствующими материальными и организационными возможностями, а также свои газеты, закрытые в дни переворота. Но режим получил гораздо больше - ему удалось обрести подобие легитимности после трех государственных переворотов. Кроме того, был внесен раскол между КПРФ и левыми компартиями, бойкотировавшими референдум и выборы.

Конституция, навязанная стране Ельциным, сосредоточила почти всю власть в руках президента. Законодательное собрание состояло теперь из двух палат: Совета Федерации, где заседали по должности главы “субъектов федерации”, и почти бесправной Государственной Думы (название, взятое из времен царизма). В то же время конституция закрепляла бесконтрольную власть губернаторов и президентов республик РФ, данную им ельцинским режимом в обмен на активную или пассивную поддержку переворотов 1991 и 1993 гг. Сместить кого-либо из них с поста никто не мог, сами же они получили в Совете Федерации право вето в отношении законов, одобренных Думой. Такое государственное устройство, во-первых, лишало трудящихся реальных возможностей защиты своих прав и интересов через своих представителей в высшем законодательном органе, во-вторых, несло в себе угрозу распада Российской Федерации.

Всей полнотой реальной политической власти овладела буржуазно-бюрократическая олигархия, сложившаяся из коррумпированной бюрократии и дельцов криминально-компрадорского типа. Основные источники их наживы были связаны со сферой обращения. Повседневной практикой стало “прокручивание”[23] денег в коммерческих банках, приводившее к многомесячным задержкам зарплаты, пенсий и пособий. Продолжалось строительство “финансовых пирамид”. Экспортируя по бросовым ценам сырье, “новые русские” ввозили потребительские товары, которые продавали по спекулянтским ценам. Сразу после переворота 1993 г. в США и Израиль через подставные фирмы был вывезен почти весь государственный фонд алмазов. Средства, вырученные от подобных сделок, оседали на счетах в зарубежных банках, вкладывались в покупку недвижимости в Испании, на Лазурном берегу Франции и т. п. Россия, как и до Октября 1917 г., была втянута в долговую кабалу. Прекрасно зная о коррупции, пропитавшей все поры ельцинского режима, транснациональные банки давали ему кредиты, чтобы как можно крепче привязать страну к мировой капиталистической системе.

В то же время в сфере производства преобладали отношения государственно-капиталистические со многими пережитками социализма. Олигархия не могла подчинить ее себе, не разрушив этих отношений. Поэтому основным содержанием пятого этапа контрреволюции стал разгром промышленности, сельского хозяйства, науки, культуры, образования, здравоохранения путем отказа в финансировании, кабальных займов, организованных банкротств, скупки предприятий иностранным и криминально-компрадорским капиталом с целью их закрытия или перепрофилирования и т. п. Многие миллионы людей были лишены возможности трудиться по специальности и из рабочих, инженеров, ученых насильственно превращены в мелких торговцев, “челноков”[24] и т. п. Сотни тысяч высококвалифицированных специалистов покинули страну. Процесс маргинализации приобрел невиданные масштабы. Возникла целая социальная группа обездоленных, лишенных крова и средств к существованию. Значительная часть общества, особенно молодежи, была втянута в болото преступности, проституции, наркомании. Началось вымирание русского и других народов страны: с 1992 г. смертность превышает рождаемость.

В конце 1994 г. была развязана так называемая первая чеченская война. Исторические предпосылки чеченского конфликта - тема особого исследования. Скажем лишь, что по ряду причин “теневая экономика” получила в Чечне такое развитие, как нигде в России. “Демократы” сумели обработать служившего в Прибалтике генерала-чеченца Д. Дудаева и поставить его во главе движения за “независимость” Чечни. Сразу после августа 1991 г. это движение захватило власть, свергнув Советы. Российские “демократы” закрыли глаза на воцарившийся в Чечне террор, насилие над всеми неугодными, особенно над сотнями тысяч живших там русских. По указанию из Москвы Дудаеву было передано вооружение воинских частей, дислоцированных в Чечне. Ельцину надо было во что бы то ни стало противопоставить Дудаева другому популярному чеченскому деятелю, главному противнику сепаратизма - Р. Хасбулатову. Именно Дудаев уже летом 1993 г. устроил генеральную репетицию ельцинского переворота - разогнал законодательное собрание Чечни и расстрелял митинг его сторонников. Обещая превратить Чечню во второй Кувейт, он превратил ее во внутреннюю офф-шорную зону, место отмывки криминальных капиталов со всей России.

После октября 1993 г. надобность в Дудаеве отпала, и ельцинский режим попытался отделаться от него. Поддержать чеченскую оппозицию по-настоящему он не хотел и не мог - за нею опять маячил Хасбулатов. Оставалось компенсировать политическую неспособность военной силой. В декабре 1994 г. министр обороны Грачев продемонстрировал свои военные дарования, двинув танки на улицы Грозного, где боевики спокойно расстреливали их с заранее подготовленных позиций. Затем был пущен в ход специфически американский метод - ковровые бомбардировки, от которых гибло прежде всего мирное население. Когда сепаратисты были загнаны в горы и близки к полному поражению, “демократические” СМИ в Москве начали вовсю обличать жестокости войны. Виновными у них выходил, конечно, не Ельцин и его окружение, а военные. “Демократы” все еще не считали армию своей, видя в ней потенциальную союзницу левых сил. Поэтому они, как и во времена Горбачева, стремились к ее максимальному ослаблению и дискредитации.

На таком фоне в конце 1995 г. прошли выборы в Думу. Исход их поразил “демократов”, как гром среди ясного неба. В ночь после голосования в пресс-центре уже шел пир горой в ожидании неизбежного, как казалось “демократическим” журналистам, триумфа. Когда на экране появились предварительные итоги выборов, один телекомментатор истерически закричал: “Россия, ты одурела!”

Крупнейшей в Думе стала фракция КПРФ. На второе место вышла популистская Либерально-демократическая партия во главе с В. Жириновским, изображавшим себя ярым патриотом. Наспех сколоченная под началом Черномырдина “партия правительства”, носившая нелепое название “Наш дом - Россия”, заняла третье место. Коалиция левых компартий “Коммунисты - Трудовая Россия за Советский Союз”, по официальным данным, получила 4,5% (на самом деле, вероятно, больше 5%, необходимых для получения депутатских мандатов, но данные были фальсифицированы, чтобы не пропустить левых в Думу).

Выборы показали, что ельцинский режим снова переживает кризис и на гребне массового недовольства народа оказалась КПРФ. Лидеры партии сочли это доказательством правильности своей, и только своей, идеологии и политики. Они всерьез вознамерились победить на президентских выборах 1996 г., тем более, что опросы общественного мнения показывали падение рейтинга Ельцина до 2%. Вся деятельность партии была подчинена поддержке кандидатуры Зюганова. Был создан оппозиционный блок “Народно-патриотический союз России” (НПСР), куда вместе с КПРФ вошли Аграрная партия во главе с М. Лапшиным и движение “Народовластие”, руководимое экс-премьером Рыжковым. И те, и другие мало кого представляли; чтобы создать их фракции в Думе, КПРФ пришлось делегировать часть своих депутатов. Набрать недостающие до абсолютного большинства голоса предполагалось путем максимального расширения круга союзников, причем только в одну сторону - вправо. К НПСР примкнули сомнительные группировки, например, “Духовное наследие” (подозрительно похожее названием на мозговой центр правых республиканцев США) во главе с профессором Российско-американского университета А. Подберезкиным, отдельные сомнительные деятели вроде С. Говорухина. Они претендовали на роль идеологов оппозиции, хотя практически не имели за собой избирателей. Зюганов и его окружение всячески стремились перетянуть на свою сторону даже активных участников переворотов 1991-1993 гг., таких, как мэр Москвы Ю. Лужков и генерал А. Лебедь. Что об этом подумают левые избиратели, никого не волновало: считалось, что они в любом случае проголосуют за Зюганова. При таком курсе левые компартии превращались в досадную помеху, отпугивающую умеренных союзников.

Руководители оппозиции в очередной раз недооценили противника. Сразу после думских выборов вся мощь официозных СМИ была направлена на рекламу “своих” кандидатов - не только Ельцина, но и Лебедя. Ближе к выборам города были оклеены плакатами с изображением бравого генерала и словами: ”Одну войну я уже прекратил”. Имелось в виду, что Лебедь прекратил войну в Приднестровье и может прекратить войну в Чечне. Мало кто знал, что война в Приднестровье прекратилась до его назначения, а он отличился только интригами против руководителей республики. На другом плакате, украшавшем чуть не каждую улицу Москвы, обменивались рукопожатием Лужков и Ельцин, а надпись гласила: “Москвичи свой выбор сделали”.

Приняв навязанный ей стиль предвыборной кампании, оппозиция пыталась конкурировать с режимом на поприще демонстрации спортивных и танцевальных навыков кандидатов, а не соревнования идей и принципов. Меньше чем за три недели до выборов НПСР опубликовал свою программу - огромный наукообразный документ, набранный мельчайшим шрифтом. Кто мог дочитать его до конца, узнавал, что блок “признает всю законную собственность новых владельцев” и намерен “исходить из многоукладности российского сельского хозяйства... при ограничении права купли-продажи земли сельскохозяйственного назначения”. Возникал естественный вопрос: стоит ли менять коней на переправе, если оппозиция предлагает почти то же самое, что действующий президент?

По итогам первого тура (16 июня) Ельцин и Зюганов получили немногим больше 30% каждый, Лебедь - 15%. За Зюганова голосовали черноземные области с крепким сельским хозяйством и научно-промышленные центры: для тех и других “реформы” были гибельны. Ельцин и Лебедь получили большинство, во-первых, в привилегированных анклавах (Москва, Петербург, Екатеринбург, области добычи нефти, морские порты), снимающих сливки с экспорта сырья и импорта западной продукции; во-вторых, в бедных областях Нечерноземья, где и город, и деревня сильно маргинализованы; в-третьих, в отдаленных северных и восточных районах, где люди почти лишены информации и где легче всего фальсифицировать итоги голосования. Кроме того, за Ельцина, видимо, проголосовали и “узники психушек”, которым он дал право участвовать в выборах.

Сразу после первого тура Лебедь был введен в аппарат президента и призвал своих сторонников поддержать Ельцина. Оппозиция также пыталась расширить свой электорат, но делала это таким путем, который мог привести скорее к обратным результатам. Зюганов огласил принципы формирования “правительства народного доверия” в случае победы. Его идейной основой мыслился “пакт о национальном согласии”, имевший целью защитить национальное производство всех форм собственности, обеспечить эволюционный путь социально ориентированных реформ, “который не раскалывает общество на горстку богатых и море бедных и не ведет к гражданскому противостоянию” (как будто все это не стало уже свершившимся фактом). В этот пакт по-прежнему зазывали Лужкова и региональных деятелей вроде президента Башкирии М. Рахимова. Последний, однако, предпочел собрать глав районных администраций и пригрозить прекратить строительство жилья, газопроводов и закрыть всякое финансирование районов, где Ельцин не одержит победу во П туре. То же самое было в Татарии, Дагестане и многих других “субъектах федерации”, где в первом туре лидировал Зюганов, а во втором вдруг вышел вперед Ельцин. По официальным данным П тура, его перевес в целом по стране составил 13%. Позднее Зюганов говорил, что НПСР знал о фальсификации выборов, однако решил признать их результаты, чтобы избежать конфронтации.

Сразу после второго тура Ельцин предложил включить в правительство “широкий спектр политических сил”. Видимо, на это и надеялись лидеры оппозиции, особенно такие, как Подберезкин и Лапшин. Расширение спектра, однако, ограничилось назначением упомянутого выше генерала Родионова министром обороны и А. Тулеева - на номинальную должность министра по делам СНГ. Решать они ничего не могли (стоило Родионову выразить обеспокоенность положением армии, как он тут же был снят), но оппозиция в какой-то мере разделила ответственность за политику правительства Черномырдина. Что еще хуже, фракции КПРФ и ее союзников несколько раз голосовали за правительственные проекты бюджета после того, как сами же называли их антинародными. При этом ссылались на то, что иначе Ельцин разгонит Думу, хотя при таких условиях досрочные выборы наверняка дали бы КПРФ еще больше голосов. Но ее руководство предпочитало дожидаться выборов 2000 г., а пока продвигать “своих” людей на должности губернаторов. Оно поддержало, например, Руцкого, пожелавшего стать губернатором Курской области. У местных коммунистов был свой кандидат, но он по требованию Зюганова снял свою кандидатуру, обеспечив Руцкому победу. Сев в губернаторское кресло, экс-вице-президент забыл о всякой оппозиционности и стал ревностно поддерживать Ельцина. Курская область превратилась в кормушку для родни и приближенных Руцкого. Такого разгула коррупции, как там, не было почти нигде.

Укрепив свои позиции, ельцинский режим попытался выпутаться из войны в Чечне и вознаградить сепаратистов за поддержку на выборах (они требовали голосовать за Ельцина под угрозой расправы). Переговоры вел Лебедь. По условиям соглашения федеральные войска были из Чечни выведены и там состоялись “свободные” выборы. Победил, конечно, лидер сепаратистов Масхадов, сменивший убитого Дудаева. В Чечню, считавшую себя независимой, стали вкладываться федеральные средства “для восстановления разрушенного”. На самом деле была восстановлена и расширена “офф-шорная зона”, через которую и эти средства, и другие капиталы утекали в неизвестном направлении.

Российская армия была глубоко оскорблена тем, что ее лишили уже одержанной победы. К тому же с 1992 г. в угоду МВФ было урезано бюджетное финансирование как армии, так и оборонной промышленности. Месяцами задерживали не только зарплату рабочим и инженерам, но и жалованье офицерам. Хамское обращение с армией сходило властям с рук только потому, что военные еще меньше, чем народ в целом, были готовы к самостоятельной политической активности - таких традиций в истории России не было со времен декабристов. Тем не менее, чаша терпения начала переполняться. В 1997 г. было создано Движение в поддержку армии и оборонной промышленности. Его возглавил генерал Л. Рохлин - участник войны в Чечне, один из немногих командиров, старавшихся избегать бессмысленных потерь. Раньше он принадлежал к “Нашему дому - России”, но теперь стал переходить на все более радикальные позиции.

Не меньше оснований для недовольства было и у другой силовой структуры государства - органов государственной безопасности. “Демократы”, питавшие к ним особую ненависть, в августе 1991 г. хотели устроить штурм здания КГБ; вероятно, многие были бы рады уничтожить компромат на себя. Но спровоцировать его сотрудников не удалось даже демонстративным демонтажом памятника Ф.Э. Дзержинскому прямо под окнами КГБ. Пришлось ограничиться чисткой ненавистного ведомства и отделением от него службы внешней разведки и пограничных войск. При Ельцине органы госбезопасности еще несколько раз реорганизовывали; то, что осталось, получило название Федеральной службы безопасности (ФСБ). Под шумок “демократы” не забывали делиться - надо думать, не бескорыстно - с “друзьями” из посольства США многими секретами КГБ. Ясно, как должны были относиться к происходившему профессионалы разведки и контрразведки. Многие ушли, не желая служить интересам новых “хозяев жизни”; другие вроде бы выполняли приказы об охране режима от своего народа, но усердия не проявляли, а по возможности прикрывали оппозицию. Например, в октябре 1993 г. бойцы антитеррористического подразделения ”Альфа” имели приказ уничтожить защитников Дома Советов, но вместо этого помогли им уйти из осажденного здания. Не доверяя армии и ФСБ, Ельцин встал на испытанный многими диктаторами путь - принялся создавать параллельные силовые структуры и разжигать соперничество между ними. Войска Министерства внутренних дел (МВД) были значительно увеличены, получили новое вооружение и боевую технику. То же самое произошло с формированиями Министерства по чрезвычайным ситуациям.

Недовольство режимом, проявлявшееся в силовых структурах, усиливало оптимистическое настроение оппозиции. Ей казалось, что режим чужероден (в оппозиционной прессе его называли оккупационным), народ и даже государство враждебны ему.

Имея вместе с союзниками более трети голосов в Думе, КПРФ не могла, конечно, проводить там свои законопроекты, но могла блокировать неприемлемые. Ей удалось сорвать приватизацию сельскохозяйственных земель, которая лишила бы крестьян земли; жилищно-коммунальную реформу, которая оставила бы без крова очень многих горожан. Эти достижения оппозиции поддержали в народе ее престиж, а лидерам вскружили головы. Им стало казаться, что дни ельцинского режима сочтены. Зюганов, по-прежнему избегая слова “революция”, на митингах заявлял, что оппозицию поддерживает 90% народа и режим рухнет не то к 9 мая, не то к 7 ноября. Примерно так же были настроены лидеры национал-патриотов и левых компартий. Однако, слова не подкреплялись делами. Митинги не могли уже играть той мобилизующей роли, как в 1991-1993 гг., а новых форм организации трудового народа создано не было. Размножались делением лишь сами оппозиционные партии, но их активистов не становилось больше.

Весной 1998 г. Ельцин внезапно отправил в отставку кабинет Черномырдина. Формировать новое правительство президент поручил молодому “реформатору” С. Кириенко - комсомольскому функционеру горбачевских времен, прошедшему выучку у “сайентологов” школы Р. Хаббарда, которую в Европе считают тоталитарной сектой. Всем было ясно, что к власти возвращаются прозападные неолибералы чистейшего образца. Казалось бы, оппозиции настало время проявить свой радикализм на деле. Однако, все под тем же предлогом - не давать повода для роспуска Думы - фракции КПРФ и ее союзников утвердили кандидатуру Кириенко.

2 июля 1998 г. страну облетела весть об убийстве генерала Рохлина. Это было далеко не первое убийство известного всей стране человека, но бесспорно самое громкое за годы после победы “демократии”. Если из предыдущих ни одно не было расследовано, то теперь страну сразу оповестили: генерала убила жена. Правда, в первые дни в печать просочились и другие версии; в частности, под подозрение бралась ФСБ. Но вскоре разговоры на эту тему смолкли, как по команде. Ни Дума, ни оппозиционная пресса даже не пытались начать собственное расследование или хотя бы вступиться за женщину, которую вопреки закону назвали убийцей до следствия и суда.

 

На распутье.

Через полтора месяца эхо выстрелов заглушил грохот финансового обвала. 17 августа премьер Кириенко объявил страну банкротом. Рухнула самая большая финансовая пирамида под названием “Государственные казначейские обязательства”(ГКО). Режим Ельцина финансировал свою предвыборную кампанию 1996 г. и прочие текущие расходы примерно тем же способом, что глава МММ С. Мавроди - свою фирму. На мировые финансовые рынки выбрасывались ГКО. Покупателям были обещаны немыслимо высокие дивиденды, долго выплачивать которые возможности не было. Очевидно, Черномырдина затем и убрали с поста премьера, чтобы вывести из-под удара: крушение “пирамиды” близилось. Как водится у мошенников, узкий круг “своих людей” был оповещен заранее и имел возможность спасти капиталы. Но большинство вкладчиков из “новых русских” помельче потеряли все. Множество коммерческих банков лопнуло; без работы остались тысячи молодых маклеров и брокеров, уже считавших себя хозяевами новой русской жизни. Но пострадали не только и не столько они. Рубль пришлось девальвировать, и за несколько дней цены подскочили в несколько раз. Уровень жизни большинства народа, и без того отброшенного “демократами” на грань нищеты, упал примерно вдвое. Недовольны остались и зарубежные вкладчики, хотя они, в отличие от российских, знали, на что идут. Ельцин и его окружение начали терять поддержку за рубежом, тем более, что главному его покровителю - президенту Клинтону - угрожал импичмент. Прокуратура Швейцарии и США впервые заинтересовалась финансовыми делами приближенных российского президента.

Социальная база режима внутри страны тоже сузилась. До сих пор его поддерживала прежде всего та часть населения, которая прямо или косвенно наживалась на экспорте сырья и импорте западных товаров. Теперь девальвация рубля удорожила импорт и впервые сделала выгодным производство многих товаров в России.

С августа 1998 г. очередной кризис режима перерастает в кризис контрреволюции. Поскольку условий для революционного выхода из этого кризиса в стране не было, он мог разрешиться либо отливом контрреволюции, сдвигом политического маятника к центру или даже левее центра, либо переходом к реакции. Какая из этих возможностей будет реализована - зависело от конкретного соотношения политических сил.

Кириенко был отправлен в отставку. Ельцин пытался вернуть на должность премьера Черномырдина, но Дума трижды отвергла его. Президенту пришлось вступить в переговоры с оппозицией. Так возникла кандидатура дипломата и ученого-востоковеда Е. Примакова. В первые годы “демократии” он руководил Службой внешней разведки, а затем был министром иностранных дел. Выдвижение Примакова означало начало реализации первой возможности.

КПРФ и ее союзники вторично оказались на гребне событий. Президент не мог обойтись без их голосов, и они могли бы твердо обусловить свою поддержку внесением поправок в Конституцию, превращением Думы в полноправный парламент с правом контроля над деятельностью исполнительной власти или хотя бы ограничением права президента отправлять правительство в отставку без согласия Думы. Но лидеры КПРФ вновь дали себя запугать роспуском Думы, хотя в тот момент Ельцин вряд ли мог себе это позволить: досрочные выборы дали бы еще более радикальную Думу. Возможно, этого-то и опасались не только Ельцин, но и лидеры умеренной оппозиции. Зюганов говорил, что страна на краю пропасти и надо срочно спасать ее, а для этого входить в правительство (как будто иной возможности “спасать страну”, как вхождением во власть, эту страну губившую, у партии нет). КПРФ поддержала кандидатуру Примакова, не получив никаких конституционных гарантий компромисса. Не было даже заключено межпартийного соглашения. Примаков подчеркивал, что правительство не является коалиционным. Член КПРФ Ю. Маслюков был назначен министром промышленности, но лишь “как специалист”. Впрочем, за те несколько месяцев, которые он занимал эту должность, в экономике действительно произошли заметные сдвиги к лучшему. Сказались объективные процессы: замещение импорта, рост мировых цен на нефть и газ, а также профессионализм и честность старых кадров.

Первые успехи правительства Примакова вызвали у лидеров КПРФ восторг. “Правда” сравнивала его с коалиционным правительством, которое в 1917 г. предлагал Ленин. В оппозиционных кругах распространились иллюзии, будто Примаков - скрытый коммунист и страна начинает возвращаться на путь социализма. Однако, практика вскоре показала, что президент тормозит многие мероприятия правительства, особенно по борьбе с коррупцией. Тогда КПРФ решила начать кампанию по импичменту президента, хотя шансов на успех практически не было: по ельцинской конституции даже две трети голосов за импичмент позволяют Думе лишь поставить вопрос в Конституционном суде, а Ельцин еще в октябре 1993 г. заставил неугодных ему судей уйти в отставку, так что рассчитывать на его объективность не приходилось. Тем не менее, вся деятельность партии на несколько месяцев была сосредоточена на этой кампании. Упор делался на физическую недееспособность президента. Целые страницы оппозиционных газет посвящались доказательству того общеизвестного факта, что страной управляет хронический алкоголик. Руководство КПРФ давно уже подменило борьбу против социального строя борьбой против режима, теперь и режим по существу подменялся фигурой одного потерявшего человеческий облик пьяницы. Другим излюбленным коньком многих оппозиционных деятелей, в том числе считавших себя коммунистами, стала тема еврейского засилья в окружении президента. Классовая характеристика “олигархов” подменялась этнической.

Одновременно руководство оппозиции зондировало почву в западных столицах, где разгорался скандал вокруг финансовых махинаций лиц из окружения Ельцина. Зюганов прямо заявлял, что “правительство народного доверия” сможет выплачивать внешний долг лучше, чем коррумпированный режим Ельцина, а также создаст более выгодные условия для иностранных инвестиций. Значительная часть фракции КПРФ поддержала “соглашения о разделе продукции” предприятий добывающей отрасли - самую кабальную форму отношений с иностранным капиталом, при которой он получает львиную долю добытого сырья без инвестиций в разведку и эксплуатацию месторождений. Было поддержано и невыгодное России соглашение по стратегическим вооружениям. Но тут разразился балканский кризис, и все попытки найти союзников на Западе пошли прахом.

По конституции в случае отставки президента власть переходит к премьеру, и дело с импичментом выглядело так, будто Примаков ведет подкоп под Ельцина. Премьер решительно отмежевался, но это не помогло. В мае 1999 г. президент отправил правительство в отставку. Зюганов ранее обещал, что в таком случае оппозиция выведет народ на улицы, но этого не произошло. Через несколько дней законопроект об импичменте провалился, не набрав требуемого числа голосов. Оппозиция была деморализована. Президент поручил формировать правительство бывшему министру внутренних дел Степашину. Самым значительным событием в его жизни была защита диссертации о партийно-политической работе среди пожарных. Фракция КПРФ послушно проголосовала “за”.

Обиженный на КПРФ Примаков решил создавать свою партию. Не имея достаточно денег, он решил объединиться с Лужковым, а затем к ним примкнули несколько президентов республик. Так летом 1999 г. возникло движение “Отечество - вся Россия”, претендующее на роль левоцентристской оппозиции. Претензии эти были более чем уязвимы. Всем известно, что Москва, управляемая Лужковым, концентрирует 80% банковского капитала и всей Россией справедливо воспринимаетсякак эксплуататор. Новые союзники Примакова и Лужкова: М. Шаймиев (Татарстан), М. Рахимов (Башкирия), Р. Аушев (Ингушетия) - славились тем, что по совету Ельцина вовсю “глотали суверенитет”. Они вводили собственные законы вразрез с федеральными (Аушев даже разрешил законом двоеженство), довели до абсурда привилегии “титульных наций”, бесцеремонно фальсифицировали выборы в свою пользу и в пользу Ельцина. Такой “левоцентризм” вряд ли мог надеяться на симпатии народа. Он с полным основанием воспринимался как еще одна угроза единству федерации.

Через считанные дни эта угроза материализовалась. В Дагестан из Чечни вторглись отряды боевиков - исламских фундаменталистов. Они рассчитывали на поддержку ваххабитов, которые еще несколько лет назад ввели в нескольких аулах порядки “исламской республики”. Степашин в бытность министром побывал там и во всеуслышание заявил, что оснований для беспокойства нет.

Кавказский кризис вызвал смену правительства. Премьером был назначен В. Путин. Вскоре Ельцин объявил его своим преемником. Тех, кто знал основные вехи его биографии, многое настораживало. Он отвечал за внешние связи в правительстве Ленинграда-Петербурга при Собчаке. В июле 1998 г. он возглавил ФСБ, вскоре отличившееся высылкой из России курдского лидера Оджалана. Но такие детали теперь мало кого интересовали.

Путин выступил за решительный разгром боевиков, и это получило поддержку не только в Думе, но и в народе. Конечно, в любой другой стране вчерашнего руководителя спецслужбы прежде всего спросили бы: как могло случиться, что боевики застали всех врасплох? Но в России народ веками привык, если на Родину напали, ни о чем не спрашивать, а браться за оружие и воевать. Теперь же людям, и особенно военным, почудилось, что кончается унизительная сдача позиций и власть начинает защищать страну. Почти никто не задумывался, кому нужна эта война и каковы могут быть ее последствия. Первую чеченскую войну КПРФ характеризовала как несправедливую с обеих сторон, теперь ничего внятного не говорилось, а оппозиционная печать поддерживала действия властей.

Боевики не получили поддержки в Дагестане. Наоборот, народ взялся за оружие и дал им отпор. Даже ваххабиты не присоединились к ним. Руководители северокавказских республик пытались избежать расширения войны и добиться разоружения экстремистов мирным путем. Но тут начались взрывы домов в Москве и Волгодонске. Раньше бомбы рвались только на далеком Кавказе, а теперь московский обыватель впервые почувствовал дыхание войны у своего порога. Никто - ни в Думе, ни вне ее - теперь и подавно не задавал ФСБ законных вопросов. По Москве расклеили листовки с фотороботом лиц “кавказской национальности”, о которых до всякого судебного разбирательства говорилось как о виновниках взрывов. (Между прочим, дело до сих пор не расследовано, и кто на самом деле совершил преступления, покрыто мраком). Кремль мог беспрепятственно применять на Кавказе силу. Все планы переговоров пресекались одним доводом: “Какие могут быть переговоры с террористами, убийцами мирных людей?”

Аулы, где укрепились ваххабиты, были взяты штурмом. Затем началась вторая чеченская война. Опять бомбили Грозный, опять его штурмовали. Правда, теперь воевали не так бездарно, как в первый раз. Главное же - изменилось отношение к войне в обществе. Власть использовала вековую установку народа: врага, напавшего на рубежи Родины, надо добить в его логове. Шум, поднятый на Западе вокруг событий на Кавказе, после бомбежек Сербии лишь усиливал впечатление агрессии, которую надо остановить любой ценой. Иначе вели себя и российские правые. Они больше не шумели о нарушении прав человека в Чечне, не поливали армию грязью, а, наоборот, изображали себя самыми большими патриотами. Отношение “новых русских” к государственной власти изменилось. Они больше не боялись этой власти, а их политические представители стремились сплотиться вокруг нее. Новая буржуазия впервые проявила себя как сложившийся класс.

В декабре 1999 г. предстояли выборы в Думу. Им, как водится, предшествовала кампания в СМИ с обливанием неугодных всяческой грязью. Но главной мишенью теперь была не КПРФ, а ОВР, в первую очередь Примаков. Телевидение изображало его чуть ли не сообщником чеченских террористов. Цель была достигнута: ОВР получила только 12%. Но и позиции КПРФ ослабли. Попутчики, которых Зюганов так долго приманивал, отошли от него. Лапшин сначала увел часть Аграрной партии в ОВР, затем стал искать подходы к Путину. “Духовное наследие” пошло на выборы отдельным списком, заняв последнее место (0,1%). КПРФ, как и раньше, не договорилась с левыми компартиями о едином списке; впрочем, и они сами не смогли преодолеть разногласия, из которых самым актуальным было отношение к Сталину, и пошли на выборы несколькими списками. Отдельно шло и Движение в поддержку армии - в НПСР решили, что так можно набрать больше голосов. Вышло наоборот: никто из левых, кроме КПРФ, в Думу не прошел. Оппозиция лишилась блокирующего пакета мандатов. На первое место вышла новая “партия власти”, сколоченная перед самыми выборами и неопределенно названная “Единство”. Неофициально ее называют “Медведь” - таков был ее символ на плакатах и бюллетенях.

Развивая успех, режим сделал ловкий ход. В канун 2000 г. Ельцин вместо новогоднего приветствия объявил о своем уходе с поста президента и передаче полномочий Путину. Президентские выборы были перенесены с июня на март. Уход любимого президента оказался для большинства граждан лучшим новогодним подарком. Что же касается оппозиции, то она не только лишалась времени на развертывание предвыборной кампании. КПРФ и ее поредевшие союзники окончательно попадали в ловушку, обнаружившуюся уже на думских выборах. Лозунги, под которыми они выступали почти 10 лет, оборачивались против них. Вы упирали на “государственный патриотизм” - вот вам, пожалуйста, и.о. президента, который не только словом, но и делом борется за целостность державы. Вы выступали за твердую власть - вот вам ее олицетворение. Вы клеймили коррупцию - он обещает решительно бороться с ней. Вы отождествили режим с впадающим в маразм алкоголиком - перед вами здоровый, в расцвете лет кандидат в президенты, на досуге занимающийся не выпивкой, а дзюдо. В довершение всего Путин избегал крикливого антикоммунизма в духе 1996 г., при каждом удобном случае подчеркивал, что в советское время было много хорошего. По телевидению показывали советские фильмы, правда, в такое время, когда смотреть их могли в основном пенсионеры.

Наглядно обнаружилось, что в идеологии “государственного патриотизма” нет ничего социалистического, и господствующий класс вполне может взять ее на вооружение. Конечно, если бы левые силы целенаправленно выступали против капиталистического строя, разъясняли народу, что никакой “добрый царь” не в силах изменить классовый характер власти, официальной пропаганде было бы труднее добиться своих целей. Но поскольку этого никто, кроме малочисленных левых компартий, не делал, массами овладела иллюзорная надежда на “хорошего президента”. Н